Текст книги "Юмор императоров российских от Петра Великого до Николая Второго"

Шутовская вереница

Пётр – один из первых на Руси – держал при своей особе шутов. Его любимцем стал Ян д’Акоста – выходец из Португалии, с которым царь не только забавлялся, но и вел серьезные разговоры о Священном Писании. Он – попавший в Россию уже немолодым человеком – слыл не самым словоохотливым шутом, но однажды смертельно разозлил Александра Меншикова каким-то каламбуром, и Данилыч пригрозил шуту, что забьёт его до смерти. Перепуганный Д’ Акоста прибежал за защитой к Петру I. – Если он и вправду тебя убьёт, я велю его повесить, – с улыбкой сказал царь. – Я того не хочу, – возразил Д’ Акоста, – но желаю, чтобы ты, государь, велел повесить его прежде, пока я жив.

Высоко ценил Пётр и язвительные шутки князя Юрия Федоровича Шаховского. Впрочем, он был и серьезным вельможей, вершил государственными делами, носил титул ближнего боярина при дворе Санкт-Петербургского губернатора Меншикова… Но во время пирушек и забав он становился шутом. Князь Борис Куракин говорил о нем: «Был ума немалого и читатель книг, токмо самый злой сосуд и пьяный, и всем злодейство делал с первого до последнего». То есть, в шутовском колпаке резал неприглядную для товарищей правду-матку.

Пётр, во хмелю по-прежнему любил шутки диковатые, в высшей степени «парвенюшные». Датский посланник и мореплаватель Юст Юль вспоминал об одном из его пиров: «В числе их были и два шута-заики, которых царь возил с собою для развлечения: они были весьма забавны, когда в разговоре друг с другом заикались, запинались и никак не могли высказать друг другу свои мысли… После обеда случилось, между прочим, следующее происшествие. Со стола еще не было убрано. Царь, стоя, болтал с кем-то. Вдруг к нему подошел один из шутов и намеренно высморкался мимо самого лица царя в лицо другому шуту. Впрочем, царь не обратил на это внимания». Конечно не стоит безоглядно доверять датчанину, который тоже руководствовался правилом «не соврешь – истории не расскажешь» и был изрядным мифотворцем.

Пётр, несомненно, был остроумным человеком. Русским языком владел отменно – как опытный фехтовальщик шпагой. Вот он, петровский штиль: «Все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зрящно не засорять и отечеству ущерба не чинить. Кто прожекты станет абы как ляпать, того чина лишу и кнутом драть велю». Слово и дело. И без кнута – никак.

Переписка Петра – для нас стилистически, конечно, архаичная – полна иронических замечаний. Он предпочитал речь образную. Если уж говорил о Выборге, то называл ее «подушкой Петербургу». «Место здешнее так весело, что мочно чесною тюрмою назвать, понеже междо таких гор сидит, что солнца почитай не видеть; всего пуще, что доброва пива нет», – жаловался он Екатерине Алексеевне из Познани, проходя лечение на водах.

Он умел припечатать не только кулаком да топориком, но и словцом. Правда, если проигрывал в словесной дуэли – не мог себя сдержать, доставал верную дубинку. Так было со знаменитым острословом Балакиревым. Между прочим, шутом он при Петре Великом не был. Был приближенным, придворным слугой, носил комический титул «хана касимовского», пока не угодил в опалу, но в шуты попал только при Анне Иоанновне. А острил, конечно, уже при Петре. Известно, как однажды он ответил на вопрос государя: «Что говорят в народе о строительстве Санкт-Петербурга?». Будущий шут ответил молниеносно: «А что говорят? С одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох». Петр не долго думаю вытащил свою знаменитую дубинку и начал колотить ею своего верного слугу, приговаривая: «Вот тебе море, вот тебе горе, вот тебе мох и вот тебе ох!» Но в этой дуэли император, увы, проиграл.

Юмор международного значения

Пётр ввел в обычай русской придворной жизни постоянные пирушки и возлияния. Пушкин писал почти в сказочной манере:

 
В царском доме пир веселый;
Речь гостей хмельна, шумна;
И Нева пальбой тяжелой
Далеко потрясена.
 

Не случайно это стихотворение – «Пир Петра Великого» – частенько издавали для детей, с картинками. В жизни всё было чуть обыденнее. Пили при петровском дворе в раблезианских масштабах.

Но застольные речи и шутки Петра с годами становились тоньше. Французский консул с изумлением сообщал своему патрону из России: «Несколько времени тому назад царь пил за здоровье шведского короля. Один из его любимцев спросил его, зачем он пьет за здоровье своего врага, на что Его Величество ответил, что тут его собственный интерес, так как покуда король жив, он постоянно будет ссориться со всеми». Это настоящий политический юмор. Такие изречение пересказывали по всей Европе, они повышали авторитет России.

Во время визита Петра на берега Туманного Альбиона Английский король Вильгельм III Оранский в честь своего высокого гостя устроил в акватории Портсмута крупные морские манёвры. От этого величественного зрелища, от мощного ветра в тугих парусах, от грохота орудий и слаженных действий британских моряков царь получил неописуемое удовольствие. Пётр Алексеевич так восхитился, что в полный голос произнёс слова, вошедшие в историю: – Если бы я не был русским царём, то я хотел бы быть английским адмиралом!

Высокое искусство политической риторики он проявил и после Полтавской битвы, провозгласив тост за шведских генералов – «За здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!» Такое история запоминает восторженно – тем более, что этот сюжет прославил Пушкин в «Полтаве». Как и многие афоризмы Петра Великого (некоторые, как водится, были приписаны ему задним числом, но на то и слава!).

Вошел в легенду петровский визит во Францию. В Париже он потребовал хлеба, репы и пива и поселился в сравнительно скромном частном доме. Там он держал марку, несколько дней ожидая визита короля – семилетнего Луи XV. И визит состоялся, да какой! Восседая в одинаковых креслах, они заинтересованно беседовали. Пётр даже позволил себе порезвиться, легко подняв юношу-короля на руки. История сохранила восклицание царя: «Я держу на руках всю Францию! И, право, это не слишком тяжело». В этих словах можно обнаружить и едкость, но обоим монархам свидание понравилось. Русский царь пробыл в Париже полтора месяца, произвёл сильное впечатление на французов и, конечно, писал жене и близким письма в своеобразном ироническом стиле: «Объявляю вам, что в прошлый понедельник визитировал меня здешний королище, который пальца на два более Луки нашего (придворного карлика. – Прим. А.З.), дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен, которому семь лет».

Покидая Францию, Пётр рассуждал так: «Жалею, что домашние обстоятельства принуждают меня так скоро оставить то место, где науки и художества цветут, и жалею при том, что город сей рано или поздно от роскоши и необузданности претерпит великий вред, а от смрадности вымрет».

Замечание получилось проницательное. Петр, приучая свой двор к развлечениям на европейский лад, не любил чрезмерной пышности и быт его был достаточно скромен.

Немало бодрых шуток рождалось после встреч двух монархов – русского и польского. Известно, что Петр Великий и Август, король Польский, славились необычайной силушкой молодецкой. В Северную войну они были союзниками. При свидании с королем Августом в городке Бирже Царь Петр Алексеевич остался у него ужинать. Во время стола Август заметил, что поданная ему серебряная тарелка была не чиста. Согнув ее рукою в трубку, бросил в сторону. Петр, думая что король щеголяет пред ним силою, также согнул тарелку вместе и положил перед собою. Оба сильные, Государи начали вертеть по две тарелки и перепортили бы весь сервиз, ибо сплющили потом между ладонями две большие чаши, если бы эту шутку не кончил Петр следующею речью: «Брат Август, мы гнем серебро изрядно, только надобно потрудиться, как бы согнуть нам шведское железо» – то есть, одолеть, наконец, армию Карла XII…

Однажды случилось быть им вместе в городе Торне на зрелище битвы буйволов. Тут захотелось поблистать Августу пред Царем богатырством своим, и для этого, схватив за рога рассвирепевшего буйвола, который упрямился идти, – одним махом сабли отсек ему голову. – Постой, брат Август, – сказал ему Петр, – я не хочу являть силы своей над животным, прикажи подать сверток сукна.

Принесли сукно. Царь взял одною рукою сверток, кинул его вверх, а другою рукою, выдернув вдруг кортик, ударил на лету по нем так сильно, что раскроил его на две части. Август, сколько потом ни старался сделать то же, но был не в состоянии. По крайней мере, так рассказывали у нас, на Руси.

Верность и предательство

В начале турецкой войны 1711 года молдавский господарь князь Дмитрий Константинович Кантемир перешел под покровительство Петра I. После неудачного для русских Прутского похода, закончившегося поражением русской армии, турки при заключении мира потребовали выдачи Дмитрия Кантемира. Петр ответил: «Я лучше уступлю земли до самого Курска, нежели соглашусь на это, ибо тогда мне еще останется надежда когда-нибудь снова отвоевать потерянное. Но не сдержать данного слова – значит навсегда потерять веру и верность. Мы имеем своею собственностью одну только честь. Отречься от нее то же самое, что перестать быть государем». Что это – идеализация монарха? В любом случае, именно Петр высоко поднял в России понятие “воинской чести”, верность флагу, присяге и слову. Этого у нашего первого императора не могут отнять даже самые ярые недоброжелатели. Ведь это петровский принцип – «Служить, не щадя живота своего». И он заставил всю Россию принять этот принцип за основу жизни.

Не удивительно, что к изменникам Петр относился с яростной ненавистью. Гетман Мазепа был одним из первых кавалеров ордена Св. Андрея Первозванного. Гетман не попал в руки Петру, но русский царь устроил целый спектакль с участием пугала, изображавшего предателя: «Персону оного изменника Мазепы вынесли и, сняв кавалерию, которая на ту персону была надета с бантом, оную персону бросили в палаческие руки, которую палач взял и прицепил за веревку, тащил по улице и по площади даже до виселицы и потом повесил». Позже Пётр приказал доставить изменнику изготовленный для него «орден Иуды» – огромную 12-фунтовую железную медаль с цепью. На ней был изображен повесившийся над рассыпанными сребрениками Иуда и выбиты слова: «Треклят сын погибельный Иуда еже за сребролюбие давится».

Правитель жестокосердый

После жестокого подавления стрелецкого бунта 1698 года одна из матерей, у которой в бунте принимали участие три ее сына и все трое были схвачены, умоляла Петра оставить им жизнь. Петр отказал ей, так как вина их была доказана, а преступления, ими совершенные, карались смертью. И все же несчастная мать вымолила у царя жизнь одного из трех – самого младшего. Царь разрешил ей попрощаться с двумя приговоренными к смерти и забрать из тюрьмы младшего. Мать долго прощалась с сыновьями и, наконец, вышла с помилованным сыном на волю. И когда они уже прошли ворота тюрьмы, ее сын вдруг упал и, ударившись головой о большой камень, умер мгновенно. Петру донесли о случившемся, и он был настолько сильно поражен этим, что впоследствии очень редко миловал преступников, если их вина была очевидна.

Петра веками идеализировали, а где восторги – там и разочарование. Показателен пример с художником Николаем Ге. Он, как и многие, смолоду был восхищен нашим первым императором, его стремительным характером, его подвигами. «Чувство это было так сильно, что я невольно увлёкся Петром и, под влиянием этого увлечения, задумал свою картину «Пётр I и царевич Алексей», – вспоминал художник.

Он стал изучать историю, прибегая ко всем доступным в те годы источникам. И что же? «Во время писания картины «Пётр I и царевич Алексей» я питал симпатии к Петру, но затем, изучив многие документы, увидел, что симпатии не может быть. Я взвинчивал в себе симпатию к Петру, говорил, что у него общественные интересы были выше чувства отца, и это оправдывало жестокость его, но убивало идеал». В итоге картина получилась глубокая, трактовать её можно по-разному. Пётр там – сильная личность, всё сметающая на своем пути, не щадящая и сына. Алексей слабоват, поединка на равных не получается. Тем интереснее.

Алексей то ли умер со страху, то ли был убит по приказу отца 26 июня 1718 года. Его похоронили в Петропавловском соборе. Отец стоял у гроба. А на следующий день Пётр I праздновал годовщину начала Полтавской битвы. Царь отменно отобедал в Почтовом двору, а вечером изрядно веселился. Дела государственные были для него куда важнее семейных.

В 1715 скончалась царица Марфа Матвеевна, вдова царя Федора Алексеевича, всю жизнь остававшаяся девицей. Петр, интересовавшийся анатомией, присутствовал при вскрытии ее тела. А потом, тыкая пальцем, говорил сопровождавшему его Меншикову: «Вот если бы ТУТ порушено было, не сидеть бы мне на троне». Сподвижники откликнулись на шутку царя дружным хохотом. Что может быть циничнее такого юмора возле тела только что скончавшейся родственницы? Но таков уж был Пётр. Мягко говоря, не святой.

Советы бывалого моряка

Однажды молодой царь Пётр в Белом море, в его Унской губе попал в сильный шторм. Царь вместе с несколькими приближёнными плыл на маленьком судне, которым управлял опытный лоцман Антип Панов. Спутники Петра потеряли голову от страха, потому как гибель казалась им неизбежной. Шкипер Пётр стал ободрять их и даже попытался давать советы бывалому кормчему. Но Антип Панов грозно крикнул своему государю: – Поди прочь, дурак, и не мешай, коли жить хочешь! Я больше твоего смыслю и знаю, куда правлю!

Пётр, не говоря ни слова, отошёл от сурового рулевого, который вскоре благополучно довёл царскую лодку сквозь мощную бурю до мыса Красный Рог и причалил у Пертоминского Спасо-Преображенского монастыря. На Пертоминском берегу в память о чудесном спасении Пётр поставил собственноручно сделанный им крест с надписью на голландском языке «Этот крест сделал капитан Пётр в лето Христово 1694».

После благодарственного молебна молодой царь подошёл к строгому кормчему и спросил: – Помнишь ли, брат, как ты отпотчевал меня на судне?

Лоцман Панов упал на колени и воскликнул: – Прости меня, батюшка!

– Ничего, брат, – успокоил его Пётр, – по мне так лучше стерпеть «дурака», да остаться при этом в живых, нежели быть царём, да утопнуть… Благодарю тебя за твой ответ и твое мужество!

В итоге Пётр подарил Антипу Панову на память своё дорогое платье и назначил ему пожизненную пенсию.

Но в этой главе я хотел бы рассказать не только о флотских приключениях, но и о делах амурных, в которых наш царь был не менее опытным «мореплавателем».

Немало изведав в суматошной и поспешной жизни, Пётр говорил: «Забывать службу ради женщины непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели пленником на войне; у неприятеля скорее может быть свобода, а у женщины оковы долговременны». Андрей Андреевич Нартов, собиравший байки и свидетельства о Петре, насчет этого замечал: «Он употреблял ту, которая ему встретилась и нравилась, но всегда с согласия ее и без принуждения. Впрочем, имел такие молодецкие ухватки и так приятно умел обходиться с женским полом, что редкая отказать бы ему могла. Видали мы сие не токмо дома, но и в чужих государствах, а особливо в Польше, когда он на такую охоту с Августом езжал». Замечательно сказал Вольтер в своей Истории Петра: «Он любил женщин в той же мере, в какой король Шведский, соперник его, терпеть их и мог, и в любви царь поступал так же, как и за столом. Во время пиршества он склонен был более к тому, чтобы пить много и без всякого разбора, нежели пробовать утонченные вина».

У Петра был матросский аппетит – на еду, на сивуху, на женщин, на забавы… Из Спа, когда Петру пришлось долго лечиться на водах, он писал супружнице: «Иного сообщить отсюда нечего, только что мы сюда приехали вчера благополучно, а так как во время питья вод домашние забавы доктора употреблять запрещают, поэтому я метрессу свою отпустил к Вам, ибо не мог бы удержаться, если бы она при мне была». «Сего моменту письмо ваше, исполненное шуток получил, а что пишете, что я скоряя даму сыщу, и то моей старости не прилично». Откровенно и весело.

Каких только афоризмов и острот ему не приписывали… Это – далекие отголоски того изумления, которое испытывала Россия от реприз Петра.

Многим известно якобы петровское высказывание: «Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы не смущать начальство разумением своим». Как часто мы повторяем эти слова! Но они, скорее всего, принадлежат более позднему времени. Это армейский юмор сынов и внуков Петра. Но сформулировано, несомненно, в духе императора!

Трудно не припомнить и другое легендарное изречение: «Указую боярам в Думе говорить по ненаписанному, дабы дурь каждого видна была». Так цитировал Петра сатирик Михаил Задорнов, сделавший эту фразу всенародно известной. Ее источник – указ Ромодановскому: «Изволь объявить при съезде в Полате всем министром, которые в конзилию съезжаютца, чтоб они всякие дела, о которых советуют, записывали и каждой бы министр своею рукою подписывали, что зело нужно, надобно и без того отнюдь никакого дела не определяли, ибо сим всякого дурость явлена будет». Не правда ли, и суть, и речь – иные. Но уровень остроумия достойный.

К этому можно прибавить и другое: «Говори кратко, проси мало, уходи борзо!» Фраза истинно петровская, даже, если сам царь говорил несколько иначе. А вот это, скорее всего, из более позднего юмора, но «в стиле»: «Штурманов во время баталии на верхнюю палубу не пущать, ибо они своим гнусным видом, всю баталию расстраивают».

Хохот императора

Будучи великим комедиантом, бессмысленного лицедейства Пётр не любил. Известен его скептический отзыв на гастроли иностранных циркачей – плясунов и балансеров – в Петербурге. «Шалунам сорить деньги без пользы – грех. К праздностям приучать не должно», – говорил он, умевший порезвиться и без помощи профессиональных артистов.

И, кажется, мощный хохот его до сих пор звучит над Россией. То с издёвкой, то одобрительно. Недаром так много легенд сложено о том, что Медный Всадник время от времени оживает… И Петра встречают то среди моряков, то вреди мастеровых. Слишком многое в России начинается с него, в том числе – с Петровых потешных выходок, которые на первый взгляд казались дикими, а стали – без дураков – славой России.

Эхо анекдотов

Исторические анекдоты о Петре Великом почти всегда комплиментарны по отношению к могучему герою. Все они связаны со вполне реальными сюжетами и имеют прямое отношение к характеру Петра, к его остроумию. Думаю, самому нашему первому императору понравилось бы такое чтение…

Первый исторический анекдот посвятим любимому детищу Петра, его граду на Неве. Так будет справедливо.

Все в Петербурге, да и в России, знают о существовании Крюкова канала, прорытого при Петре I. Назван он этим именем вот почему: Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу нескольких молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства.

Был в том числе послан за границу художник Иван Никитич Никитин, живописец замечательного, тонкого таланта. Когда он вернулся в Россию – Никитину приходилось весьма солоно: мало кто в нашей стране понимал его искусство. Когда узнал об этом Петр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже четырехсот рублей не продали ни одной картины.

Государь сказал:

– Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

– Дам пятьсот, – крикнул Меншиков.

– Восемьсот, – крикнул Головин.

– Тысячу, – возразил Апраксин.

– Две, – перебивал неугомонный богач Меншиков.

– Две тысячи! – кричал предприимчивый остряк Балакирев, присутствовавший на том аукционе.

– Три тысячи! – закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем.

О справедливости Петра нам поведали в таких тонах. Как-то в Архангельске Пётр увидел на реке Двине огромное количество различных судов и поинтересовался, что это за лодки и откуда они? Ему ответили, что называются они барки и на них холмогорские мужики привозят в город различные товары на продажу. Царю стало интересно и он пожелал лично поговорить с мужиками. Пётр пошёл по судам и увидел, что большая их часть была нагружена глиняными горшками и прочей посудой.

Пётр Алексеевич долго ходил по лодкам, переходя с барки на барку по узким доскам, положенным над товаром. Он внимательно всё осматривал и подробно расспрашивал крестьян. На одном из судов под царём проломилась доска, и он упал прямо на горшки. Сам Пётр не пострадал, но гончару был причинён изрядный урон. Хозяин разбитого товара почесал в затылке, печально взглянул на царя и грустно произнёс: – Не много же, батюшка, я теперь привезу домой денег с рынка!..

Пётр поинтересовался: – А сколько ты надеялся привезти денег домой?

Горшечник, недолго думая, произвёл расчёт: – Если бы посчастливилось, то привёз бы алтын сорок, а может и больше…

Алтын равнялся трём копейкам. Таким образом, предполагаемая выручка гончара составила бы один рубль двадцать копеек. И это – при условии удачной торговли.

Пётр вынул из кармана червонец и отдал его мужику со словами: – Вот деньги, которые ты надеялся выручить. Насколько они тебе милы, настолько и мне приятно знать, что ты не будешь на меня обижаться.

* * *

Интересный анекдот связан с британским путешествием Петра. Будучи в Лондоне, русский царь присутствовал на бое английских боксеров, или кулачных бойцов. Один из таких бойцов пользовался особой известностью: про него говорили, будто он непобедим. С поразительной ловкостью и силой поражал этот атлет своих противников в грудь лбом. Русский царь, как-то рассказывая об этом, спросил сопровождавших его гренадеров:

– А что, ребята, не найдется ли между вами такого, кто мог бы помериться удальством и силой с англичанином?

– Отчего бы не помериться, Ваше Величество, – ответил один из гренадеров, – можно помериться, надо только хоть разок взглянуть, как они на кулачках бьются.

Из толпы гренадер вышел плотный и крепкий солдат, сам нередко дравшийся в Москве. Царь оглядел его и дал согласие на поединок.

Гренадер долго присматривался к приемам боксеров и наконец объявил, что готов.

– Такого задам ему перцу, что ужо больше с русскими не пожелает, – весело сказал он государю.

– Полно, так ли? – улыбнулся царь. – Смотри, я намерен держать заклад, не постыди нас.

– Держи смело заклад, государь, – воскликнул гренадер, – я не только этого удальца, а и всех его товарищей с ним вместе размечу одним кулаком! Мне не раз доводилось за Сухаревой башней одному хаживать на целую стену. Я зубы с челюстями да ребра все этому англичанину высажу. Спустя несколько дней, на большом обеде у одного герцога, зашел разговор о боксе, и Петр Великий заметил, что у него в свите есть удалой боец. Лорды тотчас же предложили устроить состязание на пари.

– А как велик заклад? – спросил государь.

– Пятьсот фунтов стерлингов.

– Пятьсот… Хорошо, согласен. Но знайте, господа, мой боец лбом не бьет, а обороняется только кулаком, – сказал государь.

Для боя выбрали площадку в саду герцога Камертена. Государь со свитой и многочисленная знатная английская публика прибыли в назначенный день и час. Оба бойца ожидали их, стоя поодаль друг от друга. Англичанин был гораздо выше русского, и его мощный вид невольно посеял во всех зретелях уверенность, что он непременно останется победителем, сразит дерзкого варвара, который осмелился вступить с ним в бой.

По сигналу бой начался.

Боксер понемногу стал вызывать своего противника, но тот, поджав руки и зорко следя за его эволюциями, ожидал нападения, не трогаясь с места. Англичанин, выбрав удобную минуту, нагнул голову и бросился, как бык, на гренадера. Все затаили дыхание… как вдруг наш русак, допустив его только на один шаг к себе, отскочил в сторону и ударил его со всего маху богатырской руки по становой жиле в шею, так метко и быстро, что боксер упал и растянулся.

– Браво, браво! – раздалось отовсюду.

Царю тотчас же поднесли его выигрыш и удивились ловкости и силе его гренадера.

– Русский кулак стоит английского лба, – смеясь, сказал Петр, – я боюсь, однако, как бы ваш молодец не остался без шеи навсегда.

Правда ли это или фантазия, но находчивость Петра в этом сюжете выразилась сполна. Как и его вера в силу русских богатырей.

* * *

Важный сюжет для петровского мифа – его общение с оружейником Никитой Демидовым – Демидычем. Проезжая через Тулу в Воронеж, император дал в починку оружейному мастеру Никите Демидовичу немецкий пистолет.

Возвращаясь через два месяца в столицу, он позвал кузнеца и спросил, справился ли тот с заданием. Никита предъявил полностью исправное оружие. Петр похвалил мастера и, показывая ему опять на пистоль, с нескрываемым восхищением сказал:

– А пистолет-то каков! Доживу ли я до того времени, когда у меня на Руси будут так работать?

Видимо, государь ждал, что кузнец поддакнет, или вежливо промолчит. Но тот, неожиданно важно ответил:

– Что ж, авось и мы супротив немца постоим!

Пётр рассердился, счел это за пустую похвальбу:

– Ты, дурак, сначала сделай, а потом хвались! – и отвесил Демидычу пощечину.

Но находчивый мастер не смутился, а ответил в рифму:

– А ты, царь, сперва узнай, а потом дерись!

С этими словами он вытащил из кармана и передал Петру другой, но точно такой же, как и первый пистолет.

– Который у твоей милости, тот моей работы, а вот твой – немецкий-то.

Осмотрев пистолет, довольный царь крепко обнял мастера и даже извинился:

– Виноват я перед тобой, и ты, я вижу, малый дельный. Ты женат?

– Женат.

– Так ступай же домой и вели своей хозяйке мне приготовить закусить, а я кое-что осмотрю да часика через два приду к тебе, и мы потолкуем.

После этого ужина Демидыч получил ассигнования на строительство в Туле большого оружейного завода.

* * *

В печати появлялся и такой примечательный анекдот о Петре.

Кум и денщик Петра Великого, Афанасий Данилович Татищев, неисполнением какого-то приказания сильно прогневал Государя. Он велел наказать его за это батожьем перед окнами своего дворца. Офицер, которому поручено было исполнение экзекуции, приготовил барабанщиков, и виновный должен был сам явиться к ним. Но Татищев медлил идти и думал, авось гнев Государя пройдет. Поэтому он тихонько пошел вокруг дворца. На дороге ему встретился писарь Его Величества, некто Замятин. У Татищева мелькнула блестящая мысль – поставить вместо себя Замятина.

– Куда ты запропастился? – сказал он ему. – Государь тебя уж несколько раз спрашивал и страшно на тебя гневается. Мне велено тебя сыскать. Пойдем скорее.

И повел его к барабанщикам.

В это время Государь взглянул в окно и сказал:

– Раздевайте!

И отошел прочь.

Татищев, будто исполняя повеление Государя, закричал солдатам, указывая на Замятина:

– Что же вы стали? Принимайтесь!

Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев спрятался за угол.

Скоро Петру стало жаль Татищева. Выглянув из окна, он закричал:

– Полно!

Царь поехал в Адмиралтейство, а проказник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему свое сожаление по поводу наказания и сказала:

– Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывают.

Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги.

– Помилуй. Матушка-Государыня! Заступи и спаси. Ведь секли-то не меня, а подьячего Замятина.

– Как Замятина? – спросила Государыня с безпокойством.

– Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвел его.

– Что это ты наделал! Ведь нельзя, чтобы Государь этого обмана не узнал: он тебя засечет.

– О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая Государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.

– Да как это случилось?

– Ведь под батожье-то ложиться не весело, – отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал все, как было.

Государыня, пожуря его, обещалась похлопотать. К счастию. Царь приехал с работ очень веселый. За обедом Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.

– Дело уже кончено. Он наказан, и гневу моему конец. – сказал Петр.

Надо заметить, что если Петр Великий говорил кому-нибудь: «Бог тебя простит», – то этим уже все забывалось, будто ничего и не было. Этих-то слов и добивалась государыня.

Немного погодя, она опять попросила, чтобы Государь не гневался более на Татищева. Петр промолчал.

Она в третий раз заговорила о том же.

– Да отвяжись, пожалуйста, от меня! – сказал, наконец. Царь. – Ну, Бог его простит.

Едва были произнесены эти слова, как Татищев уже обнимал колени Петру, который подтвердил свое прощение. Тогда Татищев признался, что сечен был не он, а Замятин, и в заключение прибавил:

– И ничто ему, подьячему-крючку.

Шутка эта, однако, не понравилась государю.

– Я тебе покажу, как надобно поступать с такими плутами, как ты! – сказал он, берясь за дубинку. Но тут Екатерина напомнила, что он уже именем Божиим простил виновного.

– Ну, быть так, – сказал Государь, останавливаясь, и приказал рассказать, как было дело. Татищев чистосердечно, не утаивая ничего, все рассказал. Призвали Замятина, и он подтвердил, что это правда.

– Ну, брат, – сказал Государь, – прости меня, пожалуйста! Мне тебя очень жаль, а что делать! Пеняй на плута Татищева. Однако ж я сего не забуду и зачту побои тебе вперед.

Впоследствии Петру Великому пришлось сдержать свое слово. Замятин попался в каком-то преступлении, за которое следовало жестокое наказание, но царь решил, что если подсудимый и заслуживает казни, то он уже достаточно наказан.

Петр Великий не раз устраивал свидания с королями Польским и Датским.

В одно из таких свиданий Их Величества, после веселого обеда, заспорили о том, чьи солдаты оказывают больше храбрости и безупречного повиновения. Всякий хвалил своих.

– Я советовал бы тебе молчать про твоих саксонцев, – сказал Петр королю Польскому, – я их отлично знаю: они немногим лучше трусов-поляков, а ваши (продолжал он, обращаясь к Датскому), как ни стары, но против моих новых не годятся.

Так как собеседники не уступали, то решено было произвести опыт.

– Прикажите призвать сюда по одному из ваших солдат, – сказал Петр, – самого храброго и верного, по вашему мнению, и велите броситься из окна. Посмотрим, окажут ли они беспрекословную готовность исполнить ваше повеление, а я в своих уверен и если бы хотел из тщеславия обесчестить себя, пожертвовав человеком, то каждый беспрекословно исполнил бы приказание. (Надо знать, что дело происходило в третьем этаже.)