Текст книги "Самоходчики"

Самоходчики
Проект Артема Драбкина

Кирячек Дмитрий Тимофеевич

Как для Вас началась война?

Как раз перед войной я закончил 7 классов в школе. Как и все остальные мальчишки мечтал о чем-то. Вспоминаю, что читал всякую литературу и решил стать водолазом (смеется). В Дзержинске водолазной школы не было и мне посоветовали идти в ОСВОД. Пошел к начальнику, а он мне говорит, ты сначала матросом поработай, а потом зимой мы тебя пошлем на курсы. Проработал я там всё лето, а зимой меня послали на курсы водолазов в Горький, в управление Верхневолжского пароходства. Зиму я там проучился, а весной сдал экзамены и прошёл практику. ВЗ часа дня я сдал экзамены, а в 5 часов у меня уже была повестка. В тот же день я уже сидел в эшелоне, даже домой не дали съездить. Сказали, что так надо– вот и весь разговор. Это был 41-й год.

Кирячек Дмитрий Тимофеевич

В дороге мы всё думали, куда же нас везут? Весь эшелон был исключительно из водников. Все мы были зеленые юнцы, ничего не могли, даже не знали как винтовку держать. А повезли нас на восток, в противоположную от фронта сторону. Доехали до Читы. Куда теперь? Нам говорят: вот тут будет полустанок, если по этой ветке поедете прямо, значит во Владивосток, а если направо то куда-нибудь в другую сторону. На полустанке вагоны пошли вправо, так мы приехали на станцию Отпор. Тут нас сразу определили в 386-й учебный запасной полк и обмундировали кое-как. В этом полку мы пробыли до присяги. Пришлось служить нам там очень тяжело. Я, например, стрелять умел – еще в школе ходил на курсы Ворошиловских стрелков. А некоторые из нас даже и не знали, как правильно винтовку держать нужно. На фронте в это время была сложная обстановка. Немцы подошли к Сталинграду и поговаривали, что после падения Сталинграда на нас нападут японцы. Каждую ночь нам давали лопату в руки и заставляли копать траншеи. Дают тебе норму – вот эти два метра выкопать. Вообще там, в Забайкалье, грунт такой скалистый, что без кирки ничего и не сделаешь. Лопатой ковыряешь, ковыряешь, а толку от этого мало. За всю ночь один метр траншеи выроешь, а потом её ещё и замаскировать нужно. Если ты свою норму не выполнял, то норма оставалась и еще добавляли два метра. Мы всегда были в долгах. (Смеется.)

После принятия присяги нас начали из полка выдергивать. Попадали кто куда, но правда по собственному желанию. Ко мне подошел лейтенант, спрашивает: в танковую школу хочешь идти? Как сейчас помню, лейтенант Сорока его фамилия. Щеголь он был настоящий, одет с иголочки, даже ходил по струнке. Я подумал, пойду, все-таки буду с техникой связан и дал согласие. Пошли мы в новую часть, время было к завтраку. Лейтенант говорит: не будем завтракать, три сопки пройдем, а там уже наша часть. Прошли по жаре одну сопку, вторую, и так дальше. Дорога оказалась длинной, к 5 часам вечера мы не прошли и половины. В полк пришли уставшие, как зюзи. Для начала нас распределили в учебном полку. Я сразу попал в экипаж, где первым делом стал изучать матчать.

На каких танках Вы учились?

Были танки БТ-5 и БТ-7. Заряжающему в этих танках всегда надо было стоять. Я в то время был крепкого телосложения, и меня поэтому определили в экипаж заряжающим. Хотя по-настоящему быть заряжающим на этих танках мне не пришлось. Мы на них доехали только от училища, до Челябинска, а потом у нас их отобрали.

В чем заключалось обучение заряжающего?

Нам показывали, как что в танке надо делать. Была тренировка на стрельбу двумя видами снарядов: осколочно-фугасными и бронебойными– вот и вся наука. Одновременно с ролью заряжающего, я был первым заместителем механика-водителя. Всё свободное время, если он что-то делал, то и я работал с ним.

По окончании этой школы мне присвоили звание сержанта. К тому времени машин у нас не было. Посадили нас всех в эшелон, одели в обмундирование всё новое и отправили за машинами. Доехали мы до Челябинска, всех высадили и отправили в 13-й танковый учебный полк. В это время только начали выпускать самоходки СУ-152. Пришлось некоторое время переучиваться на новые машины, а звания при этом у нас остались какие мы уже получили. К тому времени приехали фронтовики, разбили нас поэкипажно по пять человек и организовав маршевые роты послали на завод получать машины. Приехали мы туда, получили самоходки, погрузились и повезли их на фронт. Приехали под Москву, в Пушкино, а там как раз проходила тренировка 43-й Гвардейской дивизии. У нас машины отобрали, у кого не хватало специалистов пополнили из наших рядов, а остальных обратно в Челябинск за машинами. Когда мы второй раз получали машины наши уже освободили Белоруссию. Нам, Гвардейскому 43-му Днепровскому орденов Кутузова и Суворова, Кантемировскому тяжелосамоходному артиллерийскому полку досталось идти от границы Белоруссии до Калининграда. В боях мы участвовали с границ Кенингсберга, это уже пошел 44-й год. По сути, воевали мы только 6 месяцев: с декабря и до мая.

Пока мы дошли до Кенигсберга от полка осталось только 2 машины: штабная машина командира полка, и зам. командира полка по политчасти. Остальные машины или сгорели, или были подбиты, или потонули в болоте.

Вас после этого зачислили в резерв полка?

Нет, нас использовали как танковый десант. Под Кенигсбергом нам дали участок для обстрела. Сам Кенигсберг был обнесен фактически рвом, защищался он 12 фортами, как крепость. Нашей целью был 12-й форт. Помню, он был сделан из красного кирпича, артиллерийские амбразуры были зарыты метра на два в землю. Сверху форты были бетонированы, над бетоном были слои песка и грунта и снарядам эти все слои было не пробить. Сверху на грунте были посажены деревья, так, что и не видно было где эти форты вообще. Перед фортами находились заполненные водой рвы. Промежутки между фортами простреливались. При начале штурма артиллерия и авиация три дня били по этим укрепрайонам и только на четвёртый день пошла пехота. Первым брали 5-й форт. Ночью небольшая группа саперов переправилась на другую сторону и забралась во дворик форта, в котором стояли миномёты. Этих миномётчиков сапёры перестреляли, кое-где заложили взрывные заряды. Вообще эти форта взяли быстро, как будто их не было. Что мне непонятно до сих пор: в Кенигсберге был Королевский замок, не очень высокое, красивое здание. Так нам по нему не велели стрелять. Куда хочешь туда и стреляй, а по нему – запрещено. А когда война уже кончилась, кажется при Хрущеве, этот замок разрушили и начали строить заново. Достроили его не помню до какого этажа, а потом замок дал трещину и так и остался недостроенным. Был я там в 53-м году по туристической путёвке, так он и стоял недостроенный.

Что Вам особенно запомнилось на войне?

Что запомнилось? Очень много нужно было копать. Как только займешь какой-нибудь рубеж или переедешь – обязательно надо было закапывать машину. Командир машины постоянно находился при штабе, механика от работ освобождали совсем. Оставались наводчик, замковый и заряжающий. Вот эти 3 человека должны были самоходку каждый раз зарыть. Нормативов особых не было, но мы и сами понимали, что чем быстрее мы эту работу выполним, тем лучше это для нас. То же самое было и во время стрельбы. Если я плохо работаю, значит враг может поразить меня раньше чем я его.

Снаряд ведь весил 43 кг?

Вообще да. Но при этом он был раздельный: снаряд и гильза были отдельно. В 13-м учебном полку нас здорово тренировали насчёт этого. Там был сделан тренажер, состоящий из трубы в метр с чем-то в диаметре, под снаряд, и люльки. Нужно было уложить снаряд на люльку, передвинуть ее и толкнуть так, чтобы снаряд вошёл в нарезку орудия и перелетел в трубу. Иногда мы шутили друг над другом, подкидывая в эту трубу песочка. Те, у кого снаряд не вылетал, должны были после отбоя оставаться и заниматься дальше. Правая рука становилась, со временем от этих упражнений, очень сильной.

Какими-то уловками пользовались, чтобы быстрее зарядить?

Со временем приноравливались. Те, кто относился к этому делу без инициативы, тому приходилось хуже. А в среднем получалось около шести выстрелов в минуту.

Снаряды, так скажем, мыть или от смазки чистить ваша задача была?

Это ерунда, это даже за работу не считали, просто протирали снаряды ветошью и всё.

Во время войны боезапас возили только в рубке или на крыше тоже?

Я не знаю, как это делалось у танкистов, у нас были специальные стеллажи, дополнительно ещё снаряды клали под ноги.

А наверх?

Наверх мы снаряды никогда не клали.

Снарядов-то мало было, всего 20–22.

Нам этого боезапаса вполне хватало.

Какие чаще снаряды использовали: осколочно-фугасные, бетонобойные или бронебойные?

Бетонобойные снаряды применяла авиация. У нас в комплекте таких не было, мы пользовались осколочно-фугасными и бронебойными.

Какие были взаимоотношения внутри экипажа?

У нас в экипаже были русские, украинцы и один узбек. Отношения были самые хорошие, дружественные. Каждый всегда приходил друг другу на выручку. Видишь, что кто-то не успевает что-то делать, значит помогаешь ему. Мне, допустим, помогали снаряды таскать и загружать. Что такое дедовщина, об этом мы и слыхом не слышали. По званиям выходило так: командир машины – лейтенант, механик-водитель – младший лейтенант, наводчик – старшина, замковый – старший сержант, и сержант – заряжающий. У нас рядовых не было, все были при звании.

Замковый, это кто? Это радист?

Нет, не радист. Радист – это командир машины. У пушки замок, дело замкового открыть этот замок, а мое дело затолкать и закрыть его.

Кто ходил за едой?

Ходили все по очереди. Офицеры питались отдельно от нас, им давали спецпаек. А мы питались как придется. В большинстве случаев кухни даже не было, питались трофеями. У нас в машине, допустим, стоял ящик галет. Сверху, прямо на машине, валялся мешок сахарного песку. Утром встанешь, котелок сахарного песка с галетами рубанешь и целый день есть не хочется. (Смеется.)

Кухня не поспевала за вами или почему её не было?

Не то что не поспевала, мы просто как-то не стремились к ней. Доппаек у нас был, а так самому долго что ли костер развести?

Задача наблюдать вместе с водителем у Вас была?

А как же. Во время марша обязательно нужно наблюдать, помогать водителю. Во время боя, это уже другое дело, тогда уже смотреть по сторонам некогда было. Главная задача была как можно быстрее зарядить орудие.

Где Вы располагались во время марша, на трансмиссии или где-то в другом месте?

Я находился в машине. У пушки было специально оборудованное сиденье, там я сидел, как на своем рабочем месте.

ДШК на крыше стоял?

Нет, не стоял. Наша самоходка была без пулемета на крыше.

Получали ли Вы какие-нибудь деньги?

Да, каждый месяц я получал 120 рублей. Дополнительно к этому нам платили за гвардейский знак 23 рубля, столько не платили ни за один орден. А вот за подбитые танки нам не платили.

Какое было отношение с мирным населением на территории Пруссии?

Первое время мы абсолютно никого не видели. Когда мы вошли в Кенигсберг, то начали появляться первые беженцы. Где-то впереди им перерезали дорогу и они возвращались назад. Ничего такого особенного не было, они к нам по хорошему относились и мы к ним также. Но и конфликты были. Я затрудняюсь сказать, кто этим делом занимался, но беженцев вырезали целыми семьями. Они думали, что это мы делаем, но наши такими делами не занимались. Как-то мы зашли в усадьбу, и видим: мужчина, пожилая и молодая женщины, двое детей – все убиты выстрелами. Кто это сделал трудно сказать.

У вас к немцам, какое было отношение?

Я с ними лично не контактировал. Могу только сказать, один раз увидел немца молодого, убитого. Посмотрел и думаю – что ему нужно было? Жизнь только начинается, а он вот лежит мертвый. Ненависти к ним не было, но мы знали одно: если в бою мы его не убьём, то он убьёт нас.

Доставалось нам от них, кстати, крепко. Я помню один момент наступления перед Черняховском. К закату мы подъехали к этой деревне, но в неё не вошли. Машины зарыли на околице. Ночевали мы обычно на улице, прямо под машинами. Натащим сена, сверху укроем плащ-палатками. Вот и в этот раз командир машины мне и замковому говорит: «Сходите в сарай, принесите сена». Сарай был метров 50 длиной, с сеном, соломой. Пошли мы туда и только взяли сено – тут всё и началось. Откуда они взялись, эти немцы, непонятно. Стрельба повсюду. Все бегут, одни сюда – другие туда, не поймешь ничего. Мы быстро схватили сено в охапку и побежали к машинам. Окопались мы там капитально, кругом рвы. Ночь просидели. Утром смотрим, а наших никого нет. Мы тут одни стоим, только по рации говорят: такое-то орудие, стрелять по такой-то цели, огонь. Потом пошли наши вперёд, а мы уже у нас в тылу остались. В месте прорыва немцы здорово укрепились. Саперы в минном поле делали проход, ширины такой, чтобы как раз машина проходила. Первая самоходка прошла, вторая прошла, а мы на полтрака влево взяли и нарвались на мины. В борту дыра такая, что я пролезть мог. Командиру машины задницу как топором отрубило, наводчику ноги оторвало. Механика-водителя насмерть, а я со стороны взрыва был, вот взрывная волна пошла не прямо, а на механика-водителя.

Вы от пушки слева были?

Да, я сидел с левой стороны, а мина взорвалась под стеллажом. Первое время, после взрыва, я вообще ничего не слышал. Ощущение такое, будто весь в огне. Из уха кровь льётся, левая половина вся в земле, гари и копоти. Первая мысль была– ну всё, отвоевался. Минут через 10–15 начал немножко приходить в себя, стал слышать на одно ухо. Привели меня в санчать – оказалось у меня лопнули барабанные перепонки. Впоследствии я демобилизовался – так закончилась для меня война.

Интервью: Артем Драбкин

Лит. обработка: Александр Дитрих

Федюнин Иван Васильевич

Давайте, начнем с самого начала, с 1941 года?

Я жил в Туле, учился в электротехническом техникуме, был учеником электрика, а потом стал электриком. Когда началась война, мне было 17 лет, я работал на патронном заводе. В октябре месяце, когда немец подходил к Туле, завод начали эвакуировать. Я принимал участие в эвакуации. Мы вместе с отцом и дядей погрузились в предпоследний эшелон. На станции Узловой эшелон разбомбили. Были жертвы. Отец и дядя решились податься на свою родину. В Тульской области жила бабушка, мы пошли туда. Шли пешком четверо суток. По дороге я в первый раз своими глазами увидел немцев. Идет колонна немецких машин. Это октябрь месяц. Заморозки. В машине сидят немцы, и немцы или наши в форме советских красноармейцев. В форме с треугольничками. Поразились мы.

Немецкая была колонна?

Да, немецкая. Две такие колонны мы встретили. Видимо, немцы, предвкушая победу, на тех солдат, которые выходили из окружения, из Рязанской области и других мест, не обращали внимания. Они даже ехали вместе с немцами, чтобы дома оказаться.

Федюнин Иван Васильевич

Когда мы пришли в Ефремовский район, фронт уже приблизился. Раскаты артиллерийские слышно было. В селе, где жила бабушка, размещалась 137-я стрелковая дивизия. Я своими глазами видел Крейзера, героя Советского Союза.

С Запада гнали скот, чтобы врагу не достался. Кормить его было нечем, и по полям бродили лошади, коровы, овцы. Вот мы и завели себе корову и овец. Я лошадь завёл. В нашем районе военкомата не было, и, когда немцы стали подходить, все мужики призывного возраста подались куда-то в сторону, в другой район в Рязанскую или Липецкую область, за Дон. Патриоты были – Родину надо защищать. Ушел и мой отец.

Затем район был занят немцами. Они оставили охрану, а войска ушли.

Один раз, вечером, приходит наш офицер и говорит:

– Мамаш, сыночек у тебя есть?

– Есть.

– Где он?

– Да, вон на печке лежит.

– Ну-ка, вставай! Ой, какой взрослый. Ты, может быть, знаешь, как дойти до такого-то населенного пункта?

– Конечно, знаю, я ходил туда пешком.

– К тебе придут ребята, ты их проводишь.

Ночью, часов в 11, постучались. Я оделся, вышел. Пять человек солдат. – «Проведи нас в поселок Мирный».

Это был конец ноября. Дороги все снегом занесены. Да, и вообще, там только проселочные дороги. Движения никакого. Фронт рядом. Я довел их до этого поселка. Подошли к крайнему дому, иди, говорят, стучись. Постучался. Вышел дядя Ваня. – «Немцы есть»? – «Нет». Я вернулся. Они мне дали за службу две гранаты, и я пошел обратно. Целина. Смотрю, провода торчат. Кабель! Совершил я диверсию. Посмотрел хороший провод, отрезал один конец. Иду, наматываю на руку – для хозяйства. Метров 100, наверное, намотал, не соображая, что это такое. Возможно, нарушил связь с передовыми подразделениями. Если бы меня на месте прихватили, то расстреляли бы с ходу, как злоумышленника. Это был первый случай, когда я соприкоснулся с солдатами. Второй случай был уже в декабре, когда началось наше наступление. Пошли наши войска. Шли пешком. Сибиряки в валенках, с лыжами. Часа в 2 ночи постучались. Мать вышла.

– Мужики есть?

– Нет.

Зашли с фонариками. Меня увидели.

– Вставай. До деревни Редьки доведешь нас?

– Доведу.

Проводил. Они пошли.

В январе 1942 года войска прошли и районное руководство вернулось из эвакуации. И нас вызвали в военкомат. 23-й, 24-й года рождения, которых еще не взяли, или вернулись из окружения. Из военкомата привезли в Облвоенкомат, в Тулу. Человек пятьдесят нас. Человек двадцать – 23-го года, человек тридцать – 24-го года рождения. В военкомате говорят, 23-й остается, а вы домой. Отпустили. А уже 12 февраля опять призвали. Создавался запасной стрелковый полк, 3-й армии. Нас приписали в этот полк. Привезли нас из военкомата, распределили по отделениям. Сказали– кто командир взвода, поселили в барак, вместе с местными жителями. Я был командиром отделения. Со мной было еще шесть парней из нашего села. Занятий никаких. 1-го марта нас повели в поле, подбирать трофеи. Пришли мы туда: немцы лежат убитые, оружие брошенное – бой был удачным. Вдруг прибегает связной. Команда– всех на построение. Нас быстро собрали в расположении полка, у штаба, в центре города. Смотрим, стоит строй одетых солдат. Нас тоже строят. Команда человек пятьдесят.

Вы еще были в гражданке?

Да. Нас не одевали, ни присяги, ничего, даже винтовки в руках не держали. Правда, когда я работал на заводе, у нас после начала войны проводились занятия по самообороне. Длинным коли, коротким коли. Устройство винтовки рассказывали.

Нас построили. По ранжиру. Отсчитывают тридцать человек, кто ростом повыше. Тех, кто пониже, назад, а остальных на склад – одевать. Оказывается в той команде, которая построилась человек 600–800 (проще говоря, целый эшелон воинов), не хватало 30 человек. Нами, кто ростом повыше, пополнили. Прибежали быстро одеваться. Гимнастерок не хватило, шинелей нет. Короче говоря, обмотки, теплые штаны, теплое белье и плащ-накидка. Шапка, конечно. Ремень белый тесемочный и подсумок. Оружия не досталось. Быстро в строй, в хвост этого построения. Впереди оркестр. На железнодорожной станции уже стояла платформа. Загрузили. 12 марта попал я в 287-ю стрелковую дивизию, 3-й Армии.

Вы были пехотинцем?

Да. Сразу в пехоту. Сказали, 686-й полк, 3-й батальон, какая-то рота. Это было под Мценском. Река Зуша протекает. Фронт стабилизировался, на одном берегу реки немцы, на другом мы. Все сковано льдом. Через два дня будем наступать.

Оружие дали?

Нет, винтовок не было. Старшина был боевой, кадровый. Сказал, кого убьют – у того взять оружие. Таких безоружных в роте трое было. Рота человек 25. Не по штату. Одним словом, время назначили. Говорят, артподготовка будет. Где-то там пушки постреляли. Ракета красная – и вперед. Мы встали; немцы ударили из пулеметов и минометов. Мы залегли и стали отползать назад, в те окопчики, в которых сидели, в снег фактически. Мне посчастливилось: ранило в голову, попал осколочек.

Вы говорите март, а снег лежал?

Да. По пояс. Начал таять с 1 апреля. Зима 1942 года была очень суровой.

В медсанбате я подлечился. После медсанбата уже дивизия распределяла. Узнали, что я работал электриком на патронном заводе, учился на 3-м курсе электротехнического техникума. – «О! Связист хороший».

Повезло, что в первом бою ранило?

Да. Меня отправили в артиллерию, телефонистом. Я весь 42-й год и до августа 43-го был дивизионным телефонистом на наблюдательном пункте командира дивизиона. Он с наблюдательного пункта управляет батареями, а я сидел на коммутаторе. У меня было два товарища.

Коммутаторы наши?

Да. Простенькие такие. УНА-Ф. Коробка деревянная. По центру соединить, или влево, вправо. Когда провод перебьют, бежим. Я был самым младшим. Один с 22-го года, был Ходрашин Коля, одессит. Потом еще один одессит, Шмуклер Зося. Ребята они грамотные. Да, и я тоже. Мы были самые молодые. Были и взрослые. Старшина кадровый и другие. И так до 43-го года. Участвовали в Курской битве. Нашу дивизию перебросили немного южнее, из-под Мценска под Новосиль. Мы участвовали в артиллерийских подготовках. Там служба совсем другая.

В 1943 году в августе месяце меня направили в училище, 2-е Ростовское артиллерийское училище, самоходной артиллерии. Изначально это было училище противотанковой артиллерии, и на его базе стали создавать самоходное училище. Эвакуировано оно было в Пермь. В ноябре я стал младшим лейтенантом.

Мы учились по 12 часов. Изучали технику, двигатель, матчасть. Изучали стрельбу, по-артиллерийски, с панорамой и подготовкой данных. Артиллерии больше было. У нас было три дивизиона: Су-76, Су-85, Су-152. Я попал в дивизион Су-76. Занятия. Машины. Прыгали, бегали, но не стреляли. Если в мирное время приспосабливали винтовочные стволики – нацеливаешь орудие, а выстрел винтовочный, то в училище даже этого ничего не было. В основном теория. Марксизм-ленинизм. Подготовка к стрельбе. В выходной день на Каму, лес ловить на сплаве. Выходных не было.

Училище было на самообеспечении?

Да, нет, это видно была помощь. Два воскресенья были на Мотовилихе, там артиллерийский завод. Загружали боеприпасы – рабочих не хватало.

В конце ноября, приблизительно 27 числа. Курс закончили. Построили выпускные роты, или батареи назывались. Три батареи. Су-76, Су-85, Су-152. Объявили приказ командующего уральского округа № 021 от 22 ноября 1943 года, и направили из Перми в Киров, на завод по производству Су-76. Там был 32-й учебный танковый полк. Там нас разместили. В январе мы уже получили машины. Помню, гоняли одну машину назад на завод. Трещины на броне заваривали – производство было такое. Но одним словом, получили технику, в роту и в эшелон…

Вы командир орудия?

Самоходной установки.

…И покатили. Зеленая улица. Остановки только для того, чтобы поменять паровозы. И что вы думаете? Прикатили в Подмосковье, в Пушкино. Здесь был учебный центр бронетанковых войск. Штаб располагался в Москве, на улице сейчас Рыбалко, дом 1. Там есть мемориальная доска, как раз угол Алабяна и Рыбалко. Сколько-то там пробыли.

То есть учили вас там?

Да, нет. Техника стояла, мы балдели. Оказывается, наш 370-й Гвардейский самоходный артиллерийский полк, включили в состав 98-й воздушной десантной дивизии. Там формировался 37-й воздушно-десантный корпус, этим корпусом командовал Кулик, бывший маршал. Три воздушно-десантные дивизии: 98, 99-я и 100-я. В каждой дивизии по самоходному артиллерийскому полку. Все три полка – 370, 371,372-й – гвардейские. Мы там кантовались до июня месяца. Потом в эшелон и на Карельский фронт.

В наступление?

Да. Где-то в районе Лодейного поля, станция Аять, не доезжая до Лодейного поля, нас разгрузили. Переходили по реке Свирь. Когда мы вели самоходки, нас постоянно спрашивали: «А какой это танк?» Ребята, которые там с 1941 года, даже танков не видели. Река Свирь широкая, метров 200–300. Получили задачу, подготовить капониры. Скоро в наступление. Я командир самоходки. Буквально ночью встали метрах в пятидесяти от уреза воды. Капонир на каждую самоходку. Командиром батареи у меня был старший лейтенант Ряшанцев, из политработников, когда-то он был председателем колхоза, потом в армии комиссаром роты, когда переходили с комиссаров на политработников, многие низшие звенья стали строевыми командирами. Вот такой строевой командир. Командир батареи. Насчет образования не знаю, но как ему было необходимо составлять расписания, он меня заставлял, я был самым грамотным. В ночь с 21-го на 22 июля вывели самоходки на огневые позиции. 22 июля началась артподготовка. 3 часа! Мы были на прямой наводке. И нашей задачей было, когда после артиллерийской подготовки начнется форсирование, подавлять огневые точки, которые там оживут.

Вы в самой артиллерийской подготовке не участвовали?

Нет. Нас использовали как танк. Артподготовка прошла, началось форсирование. Может быть, вы знаете эту историю. Там сначала послали несколько лодок с макетами, финны их расстреляли. Двенадцать человек тогда получили Героя Советского Союза. Из них в живых было только три или четыре, остальные посмертно. Мы несколько выстрелов сделали. Когда захватили плацдарм, понтоны подошли. Очень быстро сработали, часа за два, не больше. Первая самоходка моя. Переправились на ту сторону. Пока я выкатился, вторая подходит. Подъезжает зам. командира полка: «Что ты здесь стоишь? Где командир?» – «Он еще сзади, с двумя самоходками». Мать через мать. «Вперед давай! Там залегли десантники!» По всей вероятности, там была еще одна полоса обороны, километра через три-четыре. «Вперед! Командуй!» Я зам. командира, командую.

Лесной массив. Мы выходим на опушку, подбегает десантник: «Вот там видите, противотанковый ров, за ним окоп. Мы залегли, финны не дают возможности подняться». Я даю команду развернуться. И мы по 20 снарядов закатили. Проходит время, десантники поднялись, пошли. Один населенный пункт прошли, второй, километров через пятнадцать остановились. Вторая полоса обороны. Оборонительный пункт Карельский. Его везде описывают. Укрепленный пункт был солидный. Вместе с нами к этому укрепленному пункту, откуда-то подошли три танка Т-34. Приехал командир батареи. Мы стоим. Один танк пошел в разведку. Там двухэтажные дома, из-за одного из них мы наблюдаем. Тут, бах! Танк на мине подорвался. И тут слышим, с нашей стороны заиграли «Катюши»! Нас накрыли. Мины рвутся. Черт!

Видно, они переправились и закатили с берега. А там уже мы были, и в том числе десантники. Десантников много погибло. У нас погибших не было. Вечером узнали, что экипаж того танка жив остался. Они прибежали. Рассказали так и так. Оказывается, назад стали сдавать с дороги и задней частью на мину наехали, ленивец сорвало, гусеницы, но экипаж жив.

Мы два танка, три самоходки (две остались с командиром) рванули в этот укрепленный пункт, впереди танки, мы за ними. Ворвались в село. Это был июль, ночи почти нет. Все видно. Три раза финны пытались контратаковать. Мы их как цыплят. С этих двух танков их тоже из пулемета крошили. Много финнов побили. Часам к семи утра появился командир батареи с двумя самоходками, вышел, отошел от дома, и тут разорвался снаряд, его ранило в живот. Его на самоходку и назад. Мы, собственно говоря, продержались ночь и до середины дня. У меня уже осталось по два снаряда. Смотрим – идут другие наши батареи.

Командир полка подъехал, говорит мне: «Ты будешь во втором эшелоне. Первым пойдет батарея лейтенанта Романова. А вы за ней». Движение там только по дорогам. Не так, как на Руси по полю, где хочешь, по проселкам, там так невозможно – лес сплошной. Первая самоходка только стала на дорогу выезжать и взлетела, подняло на уровень кроны деревьев. Погиб ротный командир, Романов Федя. Погиб механик. А заряжающий и наводчик вылетели, их волной выбросило. Самоходка сгорела.

Мина?

Мощный фугас. Там был настил деревянный, а под ним фугас. Я потом останавливался. Федя весь сгорел. Остался один скелет. Самоходка Су-76 была на Б-70 (авиационный бензин). Поэтому ее звали БМ-4А – братская могила 4-х артиллеристов. Мы продвинулись, какое-то время шли. Третий укрепленный район – Самботукс. Это приблизительно около 30 км от Свири. Надолбы, танки стоят. Площадь большая, открытая, а этот населенный пункт на высоте. Самоходки ИСУ-152 стоят. Мы на своих «жу-жу» Су-76-х примерно метров сто не дошли до этих надолбов. Остановились, связались с танкистами, что делать? Я пополнился боеприпасами. У нас было 45 снарядов. Боекомплект: 5 кумулятивных снарядов, 5 подкалиберных и 35 осколочных…

А болванка?

Кумулятивный снаряд мощнее, чем бронебойный. Вообще, хороший снаряд. ЗИС-З.

Панорама была, чтобы с закрытых позиций стрелять?

Да. Все было. В одном бою снайпер попал. Панорама выходила за пределы самоходки, и вся разлетелась. Хорошо была запасная на каждой самоходке.

Короче говоря, мы постреляли. Затишье. Авиация. Штурмовики прилетели. До вечера мы проторчали. При этом интересно: финны стреляли по нам сверху – мы стояли в низине – болванки так, «шу-у» над головой летят, но видно угол установки пушки не давал им возможности опустить ствол, чтобы попасть. Ни одного танка, ни одной самоходки они не подбили, несмотря на то, что стрельба из противотанковой артиллерии была сильной. Штурмовики их расколотили.

Вечером, часов в десять, наши войска пошли. Я уже командир батареи. У меня пять самоходок. Мы пошли. Обошли эту гору. Вышли на дорогу, в лес. И встречаем командира десантного полка: «Наши десантники уже впереди, что вы здесь топчетесь. Давайте быстро! Там колонна финнов идет, если вы догоните и разобьете эту колонну, получите Орден Красного Знамени». Я командую: «Вперед!» Километров пять-семь проскочили. Опушка леса, никого нет, не догнал. Смотрю: вдалеке снуют финны у орудий.

Мы начали их расстреливать. Из противотанковой пушки. И что вы думаете? У меня там две самоходки спалили. В одной экипаж погиб. Я остался с тремя самоходками.

Там мы встретили даже станковый и противотанковый гранатометы, в 1944 году. Видно, немецкий. У меня как раз тогда снайпер снес панораму. Он сидел на крыше. Близко. Этот дом мы, конечно, сожгли. Финны драпанули, естественно. Расстреляли мы все боеприпасы. Горючее почти закончилось. Я сообщил. Через некоторое время приехала боезаправка. Заправились. Поехали дальше.

Почти до Сортавалы мы наступали вдоль дороги. С неделю наступали. Особого сопротивления не встречали. Видно, против лома нет приема. У них танков не было, а противотанковую артиллерию только на открытой местности можно развернуть. В лесу отдельные «кукушки».

Остановили нас. Стоим, ждем день, второй, третий. Во втором эшелоне. Что финны сделали!? Все деревья спилили, оставив пни выше клиренса танка. Мы один раз попытались, но не смогли вперед стронуться. Дорога вся заминирована. Два танка подорвались, ИСУ-152 подорвалась.