Текст книги "Самоходчики"

Какое отношение было к таким в полку?

Нехорошее, но не все знали конечно. Бой идет, так кто там будет особо смотреть; кто рядом был – те и видели. Мы к таким относились недоброжелательно.

Насколько часто у танкистов и самоходчиков были эти случаи трусости?

Немного. Был у нас Волков такой, он ни в одном бою не участвовал. То у него двигатель заглох, то коробка вышла из строя. И вот Волков напросился, видимо, офицером связи к командиру полка. Когда мы шли к господскому двору, я Сергею Быкову говорю: «Сергей, ты посмотри Волков-то как лейб-гвардеец»! А то был все замызганный, грязный, на кочегара похож, в боях не участвовал. Тут смотри, как герой на коне сидит.

Были у Вас такие понятия как «штабная, тыловая крыса»?

В принципе-то были. Один эпизод. Мы стояли возле г. Штолуппенен, название господского двора забыл.

Остановились, самоходки были в окопах и Новый год встречали 45-й. Это была лучшая встреча Нового года – всю ночь ракеты разноцветные с нашей стороны, с немецкой стороны, ни одного выстрела за всю ночь. Командир полка Хачев Константин Васильевич любил выпить, накрутил интендантов. Они такой ужин сготовили – достали спирт, достали огурцов соленых, капусты квашеной, картошку с мясом пожарили – накрыли хорошо! Подвыпили хорошо, а к нам в полк на должность начальника разведки прибыл капитан Сахаров. Он ходит и придирается, почему воротник не застегнут, почему строевым шагом его не приветствуют. На фронте – какой тебе хрен строевой шаг! Это все мы и запомнили.

Когда крепко подвыпили, то решили: «Сбросим Сахарова с третьего этажа»! Офицеры его затащили, только хотели сбросить, начальник штаба прибежал, не дал. Но! Никого никуда не вызывали, никого не допрашивали, хотя могли и дело приписать. И он не стал придираться-то после.

Второй такой же из 3-го учебного танкового полка – Иван Пилуй. Всю войну в учебном полку, а смотрит на березу кривую и говорит: «Все, она к строевой службе негодная». Такое понятие у человека было. Он был дежурным по полку. Только мы Кибертай прошли, литовскую границу, полк остановился в лесу. Он делал обход вместе с двумя автоматчиками вроде охраны. Смотрят: идет легковой автомобиль по лесу, а там уже темно. Сидит кто-то в фуражке – значит генерал. Пилуй автоматчиков оставил, пошел докладывать. Тот машину остановил, он отдает рапорт: «Товарищ генерал, такой-то полк занимает оборону на таком-то рубеже. Личный состав, кроме бодрствующей смены у боевого оружия, отдыхает». Тот слушал-слушал, ка-а-а-к мундштуком ему врезал по башке, он упал и до рассвета лежал без сознания. Эти парни-автоматчики доложили конечно, а тот немецкий генерал развернулся и уехал. Протекторы-то от колес посмотрели – он немцу рапорт отдавал.

Мы потом над ним издевались: «Ты как фашисту отдаешь рапорт, да еще полк называешь». На этом-то новогоднем вечере он с офицерами не садился, где-то к своим автоматчикам замаскировался, чтобы его не разыгрывали.

Насколько были распространены у самоходчиков вши?

Вши? Не так часто, но были такие случаи, особенно летом – жара, бои непрерывные месяц, второй и какая там баня – вши. Мы меры принимали: свое белье сбрасывали, а трофейное надевали. Но у немцев белье-то было шелковое и ячеи в нем. Так вошь с наружной стороны находится, а через эти ячеи кусает. При первой остановке на несколько дней интенданты делали баню. Какой-то сарай найдут, камней натаскают, сделают каменку, разожгут, воду согреют и как-то людей помоют. Старались все-таки баню делать, белье заменят, слава Богу. Белье дают наше, у них-то не было трофейного.

У нас у танков и самоходок на заднем броневом листе между выхлопными трубами печка была металлическая. Она крепилась на четыре болта, имела дверцу, которая закрывалась. Так мы эту печку использовали как вещевой и продовольственный склад. Не в башню же это все класть, а туда. Танкисты-то по отношению к другим родам войск как кум королю жили. Трофеи всегда есть, а что бедняга солдат – обмотки, шинель, винтовка, каска, противогаз, сумка с боеприпасами. Он еле-еле идет. Зимой вшей было меньше.

Печкой пользовались зимой. Перед декабрьским наступлением на Украине, за несколько дней до этого заняли исходные позиции в лесу: сделали хорошие окопы, накрыли их стволами деревьев, на них поставили самоходки, внутри поставили печки и вывели трубы и жили как кум королю. Тепло, светло, а люстры-то у нас были какие – сплюснутая гильза снаряда, фитиль из чего-то суконного, дырочка с пробкой. Наливаем туда или газойля, или бензина и закрываем – светло, голь на выдумку хитра.

Что для Вас было тяжелее из времен года – весна, лето, зима, осень?

Зима конечно, потому что холод. Некоторые думают, что в танке тепло, а в танке так – вентилятор двигателя за минуту прогоняет 2000 кубометров воздуха холодного. Все это через башню идет. Так сидишь одетый как голый, к броне прикоснулся и пальцы белые. Плохо. Если двигатель заглушили, то для того, чтобы его завести, то надо тройную проливку горячей воды. А где, как?! Поэтому обычно и не глушили, на малых оборотах работали. Тратили моточасы, жалко было, а что делать? Запрещай не запрещай – надо было держать машину в боевой готовности. Где-то если есть вода поблизости, то можно согреть, а если нет, то как?

Как Вы оцениваете роль водки на войне, спиртного?

Это конечно давали вроде для согрева с 1 октября по 1 мая по 100 граммов. Уже в 42-м это было. Дело вот в чем. Пошел полк в атаку, пехотный полк скажем, а от боя осталась половина полка. Старшины получают по штатному расписанию, значит уже можно по 200 граммов. И кто не был склонен к спиртному, кто мог уразуметь, что пьяный может ошибку сделать, попасть без надобности под обстрел, те воздерживались. Кто был склонен, да тут ураза такая! Что, он пойдет к старшине, так тот ему даст и погибали многие. Храбрости добавлялось естественно, может быть, на это расчет и делался параллельно. Водка-то не греет.

А командиры как? Все три командира самоходных полков пили страшно. В последнем полку Хачева, когда война кончилась, ревизию сделали. 17 полковых сутодач не хватило водки, потому что к нему приезжали из соседнего полка, из бригады, из соседней дивизии, он всех угощал. Воровать не воровал, а как-то вроде резерв был. Он выкрутился как: спиртзавод немецкий был недалеко и всю недостачу пополнили быстро и все сошло. Он напьется, Машу повара к себе требует: «Харитонов, веди Машу»! Адъютант конопатый, тоже москвич, ведет ее, тащит, а она не хочет к нему идти: «Майор Ратиборский, меня к Хачеву потащили»! Майор Ратиборский – начальник тыла. Утащит ведь. А замполит не заступался, сам пьяница был, страшно пил. Как-то я ехал с ним на «виллисе»:

– А все-таки она большую роль сыграла!

– Кто?

– Партия.

Сам машину остановит, за куст зайдет, из горлышка тяпнет, едет, опять партию хвалит. Я с ним столкнулся на партии, я-то беспартийный был. Я дежурил по полку перед Штолуппененом как раз. Пошел я проверять посты, смотрю старший сержант сидит. На посту сидит, там знамена, все. Москвич тоже, а фамилию забыл. Я его предупредил – смотри, накажу. Второй раз проверяю – он курит на посту. Второй раз предупредил. Третий раз проверяю – машина с хлебом пришла, он помогает хлеб воровать. Получают-то хлеб обычно повара, а он-то какое отношение имеет. Я его снял с поста, начальника караула предупредил, чтобы не ставили его и посадил на гауптвахту под замок.

Вызывает меня утром замполит Васильев. А он неграмотный, из ленинградских рабочих, как он смог – был майором, подполковника присвоили. Спрашивает:

– Вы Монина посадили?

– Я посадил.

– Почему?

– То-то и то-то. Вот устав караульной службы: запрещается сидеть на посту, курить.

– А Вы знаете, что он секретарь партийной организации батареи? А Вы знаете, что партийная организация батареи подчиняется полковой организации? Полковая – корпусной, корпусная – армейской, армейская – ЦК. А Вы знаете, что товарищ Сталин – генеральный секретарь ЦК партии?

– Я это все знаю. Но если Вы считаете, что секретарю парторганизации нельзя в караул заступать, то не ставьте.

– Я приказываю выпустить.

– Ваш приказ не выполняю, я подчиняюсь командиру полка сегодня как дежурный.

Он пошел и нажаловался командиру полка. Хачев меня вызывает, я доложил как было дело. Он говорит: «Ты правильно все сделал, но я тебя очень прошу, открой, выпусти его». Я выпустил. Такие дела бывали. (Смеется.)

Какое у Вас отношение было на войне к замполитам, комиссарам?

Больше было таких, что трудно его было оценить – выступает, призывает, все правильно делает, но когда реляции для награждения составляет, то они уж тут не упускали – членов партии, комсомольцев в первую очередь записать. Когда появилась газета «Вперед, на Запад»! где было написано, что мой взвод восемь «Тигров» уничтожил. Она вышла 20 декабря перед наступлением, а 21-го приехал зам. начальника политотдела корпуса. Провели партийное собрание, на котором весь мой экипаж приняли в партию без кандидатского стажа, но партбилетов не вручили. Потом мы пошли в атаку, меня ранило и все, я остался беспартийным. Писал потом, а ни ответа, ни привета долго. А потом уже в 54-м вступил.

Сдавал экзамены в Академию первый раз в 52-м году, я подготовился капитально, все сдавал отлично, а меня не приняли. Нашли зацепку какую – училище по сокращенной программе закончил и приказ 0125 не позволяет принять. Я понял, какая причина все же была – я был беспартийный. Вступил – и поступил в Академию. Так что все представления к наградам включали: «член КПСС с такого-то года».

Что кроме партийной принадлежности способствовало награждению орденами и медалями?

Личные отношения с командиром полка, замполитом полка, командиром батальона скажем, комиссаром батальона. У нас в полку Героя получил Кибизов Александр Николаевич, осетин, все угождал Мельникову. Он его и представил, а в реляции написал, что он ночью пристроился в хвост танковой колонны и сжег два танка. Но однополчане этого не подтверждают. Да еще трофеи хорошие преподнесут, это тоже имело значение.

Если на эту тему пошел разговор. Мельников в Кролевце расстрелял лейтенанта Горшкова из нашей батареи, удмурта по национальности. Хороший был парень, смелый, боевой. Отчество у него Тихонович, а имя сейчас не помню. Расстрелял по пьянке, потому что мы захватили большие склады с вином, с водкой 168-го пехотного полка 82-й пехотной дивизии. Командование крепко понапивалось, а Горшков-то выступил против интендантов, что вы ни хрена не знаете – вши нас заели. Этот шел, хоп его в живот из пистолета, а командир полка дострелил.

Поршнев выступил: «Вы что делаете»? И стал врагом у командования полка. Мельников был заместителем командира полка, а после гибели прежнего командира, ранений всех заместителей он стал командиром полка.

Он долго под следствием был, ему и генерала долго не давали, не прощали – убить боевого офицера! Однажды, когда он уже полком командовал, хотя под следствием находился за это убийство, в полк приехал командующий артиллерией 1-й гв. ТА генерал-лейтенант Фролов Иван Федорович. Фролов увидел Глуховцева, ПНШ по кадрам: «О, здравствуй, Петр Андреевич»! Обнял его, этот старший лейтенант, а тот генерал-лейтенант. Оказывается: Глуховцев – кандидат математических наук, готовил Фролова к поступлению в Академию и подготовил удачно. Он оборачивается к командиру полка: «Ты направь Глуховцева дня натри ко мне». Мельников поехал вместе с ними туда, прихватил богатые трофеи и вручил их командующему артиллерией.

Второй раз тоже напросился туда и тоже отвез богатейшие трофеи. Мельников получил Героя, хотя под следствием находился, получил орден Суворова 3-й степени и полку-то присвоили два наименования «Перемышленско-Лодзенский», а он ни одного города этого не брал. Полку дали орден Кутузова, орден Суворова. Вот личные отношения, играли большую роль.

Как отдыхали на войне? Развлечения какие были?

Иногда привозили фильм. Когда в лесу стояли, обстановка позволяла, киноустановку привозили и кино показывали. Помню «Машеньку» смотрели, «Подвиг разведчика», «Возвращение Максима» – такие фильмы. Один раз была туркменская концертная бригада, а больше-то и не было.

Сами развлекались не часто. Когда в обороне под Ковелем долго стояли, то играли в волейбол, шахматы, боролись. Как-то занятия проводил по артиллерийской стрельбе начальник артвооружения. Аначфин ездил в армию за деньгами, приехал и мы решили его разыграть. Поставили буссоль, начальник артвооружения как будто приготовился его фотографировать, а все бегом сзади его выстраиваются. Так разыграли, шутили. (Смеется.) Начальника тыла решили проверить на храбрость. Занятия были у нас, знали, что он поедет на «Виллисе» и взрыватель от гранаты положили в колею, замаскировали. Асами залегли за кустарником и смотрим. Майор Черняк, полный такой, невысокого роста, белорус. Как машина только нажала на взрыватель – взрыв, но слабый взрыв. Машина остановилась, припугнулся он немножко, а мы: «Ха-ха-ха»! Он понял тут и захохотал вместе с нами. Шутили – было.

Что больше любили во время отдыха – поесть, поспать, песни попеть?

Больше-то технику обслуживали. Или вот приезжали к нам генералы 47-й армии; они самоходку-то не знали. Командование полка направило на мою самоходку и я для них двухчасовое занятие провел, рассказывал все. На другой самоходке Павла Даниловича Ревуцкого показывали им вождение, как самоходка препятствия берет. Это 44-й год, когда была операция «Багратион». Наезды были – как-то приехал командующий бронетанковыми войсками генерал Радкевич и допрашивал начальника тыла, почему не выполнили план по сдаче металлолома. Начальником тыла был тогда майор Базилевич, смелый мужик, матом ему:

– Где же я их возьму? Самоходки, что ли, свои сжигать?

– Товарищ Базилевич, Вы не материтесь.

– Чего не материтесь, а где я их возьму.

Расскажите, какая награда для Вас наиболее значимая, ценная и за что она была получена?

Самый старший орден у меня – Отечественной войны I степени – он за ранение, Горбачев дал. А до этого у меня была II степень. А мне за эти три подвига даже медали никакой не дали. Колонна громадная «Татр» возле Попельни, восемь «Тигров» – ничего, Брестское шоссе – тоже ничего. Хотя командир 165-й дивизии нам сказал: «Передайте Либману, чтобы наградил оба экипажа не менее как орденом Красного Знамени». А Либман что? Я когда зашел к нему в машину, там Валя машинистка сидит, его любовница, а он сидит ужинает – бутылка водки стоит – нужно ли ему там чего? Он меня по существу выгнал: «Иди, через тридцать минут выход»! Жена Либмана и узнала, что он с Валей-то живет. Он, видимо, остепенился, а сначала пропускал многих, мне рассказывал старший врач полка. В письме написал, что жена Либмана приезжала, скандал учинила.

Насколько это явление ППЖ было распространено?

ППЖ было сплошное. Казалось бы, я очень уважаю Рокоссовского, как самого талантливого полководца, и оказывается у него тоже была ППЖ. У всех – у Жукова, у Конева, у Еременко. Я был знаком с сыном Еременко Евгением, он у нас преподавал в Академии. Так эта мачеха его даже в квартиру не пускала.

С какой должности эти ППЖ начинались?

Наверное, с ротного командира, во взводе-то их не было. В роте может быть санинструктор, связистка.

Ну а все-таки, за те подвиги Вам ничего не дали, но я вижу, что у Вас три ордена есть?

Красной Звезды и орден Отечественной войны II степени. Звезда за серию боев: я в одном бою две пушки раздавил, в другом три танка подбил. Я подбил-то 19 танков, а сжег 12, в том числе 8 «Тигров» и 1 «Пантеру». За комплекс боев – вторую Звезду, третью, Отечественную войну.

За подбитые и сожженные танки Вы какие-то деньги получали?

Да, за восемь «Тигров» переслали моим родителям перевод 4000 рублей, по 500 за каждый.

Как определялось, кто подбил танк?

Вначале было: артиллеристы докладывают, что уничтожили, танкисты докладывают – уничтожили, пехота докладывает, что уничтожили. Один танк уничтоженный превращается в три танка. Потом вышел приказ – составлять комиссию из представителей всех родов войск, воевавших на этом участке, составлять акт и после этого акта признавать, кто уничтожил.

И как определяли? Вы были в этих комиссиях?

Нет, какой там?! Там были из командования полка, замполиты. Так вот, 70-z мехбригада, когда я стоял взводом на опушке леса, была со стороны Морозовки. Командование 70-q мехбригады восемь-то «Тигров» приписали себе. Они написали книгу «Краснознаменная бригада наша», где сказано, что они из противотанковых ружей восемь «Тигров» сожгли. Вот хамье! Эти «Тигры» больше километра не дошли до передовой позиции и из ПТР танк на такой дистанции подбить?!

Вы пробовали дневник на войне вести?

Нет. Желание было, но я знал, чем это пахнет. Если найдут дневник, в котором правда написана, то штрафной батальон точнехонько меня ожидал.

Что такое та война для Вас сейчас? Какое к ней отношение?

О! Тяжелое и тяжелая война. Я согласен с такой догмой, что если о войне не сказана правда, то следующая война будет проиграна. Это мы показали уже на Афганистане, откуда ушли с позором. Врать не надо. Если подсчитать, то немцы точно, до человека вели учет и за обман строжайше наказывали. Когда мы заняли оборону в Конотопе фронтом на север со стороны Красного, я пошел посмотрел немецкое кладбище. У них каждый солдат похоронен отдельно, стоит крест, написано «Ганс Мюллер» и каска его на верхнем стержне креста. А у нас братские могилы – бросят двадцать, тридцать человек и даже фамилий-то не запишут. В отношении я вижу бездушие руководства страны. Восемьсот тысяч было не захоронено. Я работал с Книгами Памяти; там 40 % без вести пропавших. Как это так? Я понимаю так – взорвался снаряд и от человека ничего не осталось. Вот это без вести пропавший. Или как подразумевали местные власти, раз без вести, значит мог в плен убежать. Как может быть столько много без вести пропавших? Разве можно так к человеческим лицам относиться?

Интервью: Александр Бровцин

Лит. обработка: Александр Бровцин

Зонов Арсений Николаевич

В танковой школе Вас сразу на заряжающего начали учить?

Нет. Меня учили на наводчика и всю эту науку я прошел успешно. Потом мы ездили на боевых машинах в район села Бахта, где был полигон в лугах, и там вели учебные стрельбы. Но вся-то беда была в том, что хотя я и учился хорошо, а ростом был мал и не доставал до панорамы. На цыпочках до нее тянулся, а стреляли-то утром рано. По сути дела я и мишени-то хорошо не видел; отстрелялся и послал все три снаряда в молоко (смеется). Командир машины бывалый танкист, из госпиталя, был прежде на Т-70 в боях. Когда я отстрелялся, то, честно сказать, он чуть не заплакал и сказал: «Сынок, как я с тобой буду на фронте? Ведь самоходка предназначена для ведения боя прямой наводкой по танкам, а мы будем просто мишенью, если не сможем стрелять». Мне тоже было обидно – я плохо отстрелялся, но на фронте в первый день моего боевого крещения под Одессой мы непосредственно столкнулись с немецкими частями. Я был на самом переднем крае и в первом бою я поджег бронетранспортер, уничтожил пушку и пехоты много. Такой был бой.

Зонов Арсений Николаевич

Немцы и румыны отступали, а мы им не давали пройти, стояли заслоном. За этот бой я самым первым в полку был награжден медалью «За Отвагу». Как я стрелял? До этого были бои, но не то чтобы встреча с противником. Вели дальний такой огонь, но ближнего боя не было. Я приспособил ящик из-под снарядов, с него и стрелял. Командир полка потом меня назвал «наводчик с кафедрой». Потом в других боях я подбил немецкий средний танк и мне дали вторую медаль «За Отвагу». Мы стояли за Днестром, а плацдарм уже был побольше. Самоходки стояли в укрытиях, а пехота сообщила, что в таком-то месте стоят немецкие танки. Мы выехали, я выпустил несколько снарядов и попал, наверное, в бок ему. Там кричат: «Загорелся»! Там как: выехал и надо маневрировать. Командир самоходки умело подал вперед, я отстрелялся и он сразу в сторону и назад машину увел, потому что немцы будут вести огонь по месту, откуда мы вели огонь. Это мне зачли, а я толком-то и не знаю, что у меня горело – не горело.

Сколько Вы снарядов выпустили?

Не могу точно сказать. Обычно как? Первоначально стреляешь осколочными или фугасными, делаешь пристрелку, определяешь – недолет, перелет, а дальше берешь в вилку, стреляешь бронебойным и все. Пристрелка обязательно ведется. Если уж прямая наводка, видишь непосредственно цель, то тогда сразу бронебойным огонь ведешь. Давали еще снаряды подкалиберные, особой конструкции, их в комплекте было 5 штук. Один раз только мне подкалиберным пришлось выстрелить, они почему-то были на особом учете. А бронебойных и осколочно-фугасных давали много.

Вас сразу учили стрелять как артиллеристов?

Видите что. На полигоне мы стреляли просто чтобы услышать после занятий в классе, как пушка стреляет. Я так понимал к тому времени, а на фронте все по-другому. На фронте ты бьешь прямо по живой цели. Артиллерия – интересная наука и несложная. Стрелять прямой наводкой и по закрытой цели нас обучали. Буссоль и всякие прочие приборы. По закрытой цели бить: сидит наблюдатель, дает координаты, а ты сидишь и не видишь цели. Ты наводишь, они корректировку дают: «Недолет». А на войне мне с закрытых позиций не приходилось ни разу стрелять. Когда ты идешь непосредственно в бой на передней позиции, то там все время бьешь по открытым целям, больше никак. Малокалиберная артиллерия для этого и предназначена. Сорокапятки – это противотанковые, самоходные установки предназначены для ведения боя непосредственно с противником. Война есть война и техника была для разных целей.

Бой 1201-го САП на плацдарме у с. Шерпены 4.05.1944

Какая тактика была применения Ваших самоходок?

Самоходка не предназначена ходить в атаку, как тридцатьчетверка потому, что у них броневая защита, а наша пушка сзади открыта. Но у Григорьевки под Одессой командование приказало нам идти в атаку вместе с танками. К счастью наша батарея в ту атаку не ходила, а так много погорело из полка. Вы представьте. Самоходка СУ-76 имеет два двигателя, последовательно работающих на авиационном бензине. Эта машина от искры могла взорваться, что и было на Днестре, когда я чуть не сгорел. Только раз мы так в атаку ходили, несколько человек сгорело. Видно так командованию потребовалось нанести удар.

Днестр форсировали в мае месяце и попали на плацдарм небольшой, километр в глубину и полкилометра шириной. Если можно сравнить с крутым берегом реки Вятки, то там был такой же, а по нему вверх шла дорога серпантином. По этой дороге 6 машин из 21-го нашего полка забрались туда и держали оборону. Конечно, немцы старались нас столкнуть с плацдарма, но воля солдат была больше силы немцев.

Какие еще недостатки у вашей самоходки можете выделить?

То, что она открытая была. Когда я был на «тридцатьчетверке», то там чувствуешь защиту. А здесь что? Хотя открытость ее могла быть и хорошим свойством, когда меня однажды взрывной волной выбросило из нее. А если бы не открытая была, то, может быть, так бы в ней и остался. Шинель начала тлеть, лицо все опалило и машина потом сгорела, от боеукладки своей взорвалась. Пришлось после вернуться на то место, где стояла наша машина. Случай был интересный вот чем. Я глупость большую сделал, а может, и правильно поступил, кто его знает? Наводчик является первым заместителем командира установки, и, независимо от командира, наводчик имел право маневрировать машиной по ТПУ потому, что командир мог и не заметить. ТПУ состояло из лампочек: белая, зеленая, красная. Определенные сочетания цветов, допустим ты нажал красную и зеленую, означали разные команды механику: «Заводи машину», «Вперед», «Назад». У самоходки ограниченные возможности по сравнению с танком, у которого башня крутится кругом. Корпус танка стоит в одном направлении, а командир машины и башенный стрелок могут маневрировать огнем вкруговую. У самоходки вправо и влево по 15 градусов, сколько помнится, вверх не более 30, 5 вниз и все – ограничено.

Был такой момент. Тогда на Днестровском плацдарме самоходки рассредоточены веером, есть в артиллерии такая тактика. Наши самоходки стояли недалеко от обрыва, но из-за ограниченности сектора обстрела, близко таким образом, чтобы секторы соседних установок перекрывались. Обязательно окопаны, в аппарелях. В том-то все и дело, что машина была окопана. Когда мы копали аппарель, то всегда под машиной делали ячейку для отдыха. Когда стоишь в обороне, то в машине отдыхать негде. Я как наводчик дежурил; механик-водитель сидел на своем рабочем месте, в кресле мог отдохнуть. А для остальных членов экипажа делалась эта ячейка. Дело было 4 мая, в 4 часа утра, темно еще и немцы подожгли хаты. Мне привезли карту, но не могу найти это село Шерпень, где мы держали оборону. Оказывается правильно Шерпены, у меня соседка из Молдавии сказала. Немцы со стороны кладбища начали вести огонь и пошли в наступление. Я решил машину вывести, так как наша машина не могла из окопа в ту сторону стрелять. Она только вышла, я хотел ее развернуть, а у меня она застряла чего-то. Другие экипажи находились в подвале хаты полуразрушенной, только дежурные оставались. Когда начался бой, они побежали, но перепутали, командир соседней машины перепутал свою с моей. Мой командир оттуда выскочил, а в это время снаряд разорвался или мина и зубы так щелкнуло. Другой-то командир помог мне моего лейтенанта перевязать. У нашей машины в верх ударило, панораму осколками сбило. Мне мой командир показывает, мол, давай убегай, потому что бесполезно – наша машина застряла, ее ни туда ни сюда. А немцы уже в атаку пошли.

Я из машины выскакиваю, там дверка такая, у меня – наган. У наводчика – наган, у заряжающего – автомат, а у механика и командира тоже по нагану. Три нагана, автомат и гранаты. Там секции такие на борту, я взял гранату, в карман сунул, пистолет наган в руках, у меня от него ремешок. Только я за дверки взялся, меня как волной дунуло! Как еще получилось-то? Когда мне командир сказал уходить, я думаю сейчас механику скажу. Когда я наклонился, смотрю люк открытый, механика уже нет, драпанул. В это время разорвался снаряд. У танка жалюзи есть для вентиляции двигателя, а оттуда искры, пламя и мне все лицо опалило. Глаза закрыл, повернулся, только за дверку взялся и в этот момент машина взорвалась. Меня взрывной волной выкинуло, метров на пять наверное. Я повернулся как-то, не ушибся, но пистолет в руках удержал и ремешок перервало. Сгоряча я ничего не почувствовал, а поверху трассирующие пули сеткой, снаряды кругом рвутся. Смотрю: за хаты бегут солдаты, если бы это немцы бежали, я бы к немцам убежал, а попал к своим. Такое состояние было, ориентацию я потерял, добежал до хаты, где наши были.

У меня шинель тлеет, шею, лицо опалило. Там я увидел командира машины и мы спустились вниз, отвел его в медсанбат в берегу. Хороший был лейтенант – Дылев Алексей Иванович. Это был мой второй командир, а первый – Дернов Алексей Иванович. Оба Алексеи Ивановичи и оба саратовские. Дернова в руку ранило, а Дылева – в щеку.

Атаку отбили и осталась всего одна самоходка из шести машин. Когда я вернулся, командира машины в медсанбат отправил, полетели уже «Ильюшины» штурмовики и рассветало. Я думаю, что я пойду, надо вернуться – не имею права передний край покинуть. Мысль такая была: в тыл приду – скажут, ты чего прибежал? Я вернулся. Моя самоходка как печка вся развалилась и только запомнил коробку скоростей; ее как-то от катков отбросило в сторону и она синеньким пламенем горит-дымится.

Мы стояли по ту сторону улицы, а с этой стороны стоит наша самоходка, напротив нее немецкий танк. Из люка вывалился немец наполовину. Наш экипаж мне рассказывает: мы стоим тут, идет танк и врезали ему в борт, в упор почти, самое большее десять метров. Я пошел дальше и увидел, что моя самоходка сгорела, но какой инцидент был.

Я расскажу один эпизод этих боев. На белой стене разрушенной хаты было написано углем: «Танкисты и самоходчики, в плен не попадайтесь, будем живьем резать». И обнаружили командира машины лейтенанта Рязанцева, наводчика Каратаева, вятский паренек, вместе мы с ним учились в танковой школе и механика-водителя, не помню как его зовут. Лежат – у командира на лбу звезда, руки как плети, глаза выколоты и отрезанный член в рот засунут. Каратаев приколот штыком, а механика, видать, застрелили. С заряжающим я не знаю, что произошло. Они были из одного экипажа, их похоронили в саду под яблоней и дали клятву, что отомстим за вас. Что и делали, эту клятву мы держали.

Как вы думаете, это кто сделал, немцы или власовцы?

Это власовцы, на том месте они были.

Вы их видели там?

Мы их не видели, тем более дело ночью было, снаряды рвутся, шум. (Смеется. – А. Б.) На фронте не разберешь кто или что, если бой идет, шквальный огонь.

Если про СУ-76 говорить, кто наиболее частым противником для вас был – пехота, артиллерия или танки?

Знаете что, раз я был танкистом, следовательно я считал, что для меня танки были явным противником. Если я был в разведке, то для меня все были одинаковы. Потому что там ты не защищен ни от пуль, ни от снарядов, ни от бомб. А когда ты находился в танке или боевой машине, то ясно, что ты не боялся пулеметной очереди или кто-то там на тебя наступает. А когда ты голенький, не защищен, то надо вести себя, чтобы ты был неуязвим.

После того как все самоходки подбили, как у Вас дальше война шла?

У меня все лицо опалило, а командир полка у нас был хороший такой, по фамилии Макацюба. Он фронтовик, много раз раненый; вскоре он ушел из полка, и его заместил начальник штаба Добрецов. Действительно, есть такие фамилии которые оправдывают себя через дела человеческие. Добрецов этот сказал, чтобы меня ни в какой госпиталь не класть, а приказал санитарам лечить меня при части. Единственный награжденный в полку и все такое прочее. Так я остался при части. Часть уехала на переформировку, где мы получили «тридцатьчетверки». У нас стал командиром полковник Мухин. Тоже душа человек, для солдат был такой. Мне как-то в жизни везет в отношении людей, друзей. У меня и жена все говорила: «Знаешь, Арсений, приятно смотреть на твоих друзей, которые к нам приходят». А действительно – у меня нет других, – всегда можно посоветоваться, поговорить, деловые какие-то разговоры. И полковник Мухин был такой же хороший.

Чем запомнилась Вам Ясско-Кишиневская операция?

Она интересна вот чем была. Держали оборону по сути на границе с Румынией. Было десять сталинских ударов, а эта операция была восьмой удар. Мы как солдаты много не знали, но я знал, что у нас командующий был Толбухин по-моему. Задача была какая – прорвать в одном месте и в другом, соединиться и сделать окружение, вот в чем вся соль была. Мы шли южнее Бендер, находились фактически у противника в тылу. Сзади нас бои идут, потому что наши подвижные части, танки и самоходки, шли напролом.