Текст книги "S-T-I-K-S. Человеческий улей"

Глава 5

Райотдела не было. Как не было и прилегающих к нему кварталов. И кварталов, что должны тянуться за ним, тоже не было. И не было труб химкомбината, которые день и ночь дымили на северной окраине, внося посильный вклад в непростую экологическую ситуацию. Отсюда, с набережной, эти громадины прекрасно видно в любую погоду. Не целиком, конечно, но макушки всегда можно было разглядеть.

Город почему-то заканчивался здесь, на правом берегу реки. На левом нет ни закатанного в бетон спуска, ни дорожки, по которой так любят прогуливаться влюбленные парочки и мамы с маленькими детьми. Теперь там торчали какие-то унылые кусты, за которыми поднимается чахлый лесок; в просвете меж деревьями виднеется большой перекосившийся сарай, которому лет сто минимум, но при этом там его быть не должно.

Не было его. Никогда не было. Там уже давно стоят безликие кварталы панельных домов. Но если глаза не врут, все они куда-то исчезли.

Река тоже изменилась. Прежняя Текучка-Вонючка, как ее иронично называли горожане, стала заметно шире, и куда-то исчезли нескончаемые поля зловонных темных водорослей, что начиная с конца весны и до поздней осени плотно оккупировали правый берег почти на всем его протяжении. Вместо них появилась рыба, чего здесь не случалось со времен Всемирного потопа. То там всплеснется, то там, а вон вообще всем плескам плеск: чуть ли не динозавр выскочил из глубин – истинный размер такого трофея сможет изобразить только очень длиннорукий рыбак.

Игорь обернулся назад. За его спиной город никуда не исчез – дома как стояли, так и стоят. Все целое, невредимое, только где-то далеко левее поднимается нездоровый дым. Скорее всего, что-то серьезное горит, а тушить некому, пожарники заняты поисками свежего мяса.

Развернулся в сторону реки. На другом берегу как не было продолжения города, так и нет. Все тот же древний сарай и несерьезный лесок.

Игорь принял бы все: радиоактивные руины, сплошное пожарище и даже забетонированное до самого горизонта пространство. Мало ли что успели сотворить с этой частью города неведомые агрессоры, превратившие жителей в ходячих мертвецов. Но к лесу, явно не только что посаженному, к дремучим кустам и ветхому сараю он готов не был. Все это не могли притащить сюда за одну ночь взамен похищенных домов, дорог и фабрик.

Или он совсем свихнулся, или происходит нечто настолько запредельное, в сравнении с чем нашествие зомби – не заслуживающая внимания ерунда.

Как же болит голова… просто нестерпимо. Ему доктор нужен, с ней явно что-то не то: не может она так раскалываться из-за легкого сотрясения мозга. Вдруг у него начались галлюцинации? Может, город на другом берегу никуда не исчез, но поврежденный мозг неспособен нарисовать правильную картинку?

Тогда многое легко объясняется.

Пытаясь укрываться за кустами и деревьями, Игорь прошел пару сотен метров вперед. Туда, где ранее находился мост. Он и сейчас был там же, но лишь частично. Пролет добрался до первой опоры, а далее его будто ножом срезало.

Гипотеза с галлюцинациями нуждалась в подтверждении, и он был вынужден смириться с тем, что надо выйти на открытое пространство. Добрался до конца обрубка моста, присел, тщательно ощупал свежий скол асфальта и обрезки железных конструкций. Все верно, осязание говорит о том же, что и глаза, – на другой берег здесь теперь не попасть.

Разве бывает, что врут одновременно два органа чувств? Вряд ли. Тогда это или правда, или редкостный по реалистичности бред. Не исключено, что ничего не было. Очень может быть, что он сейчас валяется возле разбитого в хлам «уазика» и ему все это мерещится.

Зомби, запускаемые непонятно кем ударные беспилотники, непостижимым способом украденная половина города – полный набор начинающего шизофреника.

Как и всякий порядочный псих, Игорь не спешил признавать собственное безумие. Он все еще цеплялся за какие-то планы, не переставая бороться с нестерпимым желанием все бросить и залечь в какой-нибудь норе, где будет завывать от боли и пить воду, пытаясь заглушить дикую жажду, от которой лишь на время спасает поглощаемая литрами вода.

Про райотдел придется забыть, он сгинул в тартарары вместе с прилегающей частью города, где, между прочим, стоял дом Игоря. Требуется другая цель. Хотя о каком оружии может идти речь? В городе работают шайки мародеров, а он, едва ковыляя, вряд ли за ними угонится. Не так много здесь мест, где можно разжиться нормальным стволом, – все они наперечет, обчистить их недолго.

Значит, что ему остается? Запастись едой и водой, после чего где-нибудь залечь в надежде, что проблемы со здоровьем отступят сами собой.

Где наилучшие условия для такого времяпровождения? Если учесть, что много груза он на себе сейчас не утащит, потому как сам еле плетется, остается оптимальный вариант – забаррикадироваться в одном из продовольственных магазинов. И лучше не выбирать супермаркеты. Слишком заметно, слишком притягательно для мародеров, и вряд ли все они будут такими добрыми, как та четверка.

Плохо быть слабым и больным, когда все законы отменены.

И где именно остановиться? Магазинов много, а он не очень хорошо знаком с местными – не его район. Вроде как чуть выше по бульвару есть небольшой, но и не совсем уж крошечный. И не очень броский на вид: можно пройти мимо, не обратив внимания. Нормальный вариант. Все равно искать дальше нет сил: он сдает с каждой минутой все сильнее и сильнее.

Решено.

* * *

До магазинчика Игорь не дошел. Он устало шагал вверх по круто спускавшемуся к реке бульвару, уже видел нужный дом и край вывески, но тут заметил, что слоняющиеся там и сям мертвяки, вместо того чтобы дружно оглядываться в его сторону, таращатся куда-то влево. А некоторые, бросив туда всего лишь один мутный взгляд, начинали со всей возможной скоростью удаляться в противоположном направлении.

Игорь посмотрел туда, куда и все смотрят. Зомби смотрят, и ему тоже интересно. Обернулся и увидел наконец того, кто, скорее всего, умеет открывать дверцы машин самым радикальным способом.

Мертвяк, каких он еще не встречал. Здоровенный детина, не ниже метра девяносто, плечи неестественно широкие, причем одно заметно больше другого, кожа дряблая, серая, под ней бугрятся несимметрично расположенные мышцы и уродливые канаты разветвленных сухожилий. Лоб покатый, чуть выше кустятся отдельные пучки редких волос, челюсти значительно шире, чем нужно, взгляд исподлобья, и в нем нет безжизненности. Но и ничего человеческого тоже нет – так может смотреть взбесившейся зверь. И никакой одежды, ни клочка. Голое грязное тело.

Чертовски сильное и быстрое на вид тело. И лопаты огромных ладоней, где на кончиках пальцев разрослись или очень массивные ногти, или что-то куда хуже.

Крепкие когти.

Оставалась мизерная надежда, что эта чудовищная пародия на человека так же неуклюжа, как и простые мертвяки. Игорь медленно шагнул назад. Затем еще раз. Еще.

Монстр сорвался с места выпущенным из рогатки камнем. Даже в лучшие свои дни Игорь не смог бы показать такой результат, а уж сейчас, когда даже идти небыстрым шагом было трудно, нечего и мечтать оторваться от такого преследователя. Но он не стал стоять на месте в ожидании знакомства с когтями, быстро развернулся, напрягая остатки сил, помчался в противоположную сторону, вслед за медлительными зомби, которые первые догадались туда податься.

Не успеет. Никак не успеет. Бульвар широкий, за ним тянутся дома, возле ближайших его и нагонят. Шансов нет вообще. Разве что вон, в машину забраться. Дверца открыта, на асфальте подозрительные темные пятна. Малолитражка жалкая, так себе укрытие, но другого нет.

Влетая в салон, Игорь обернулся, увидев, что монстр настигает его с проворством бросившегося на мышку кота. Успел рвануть дверцу на себя, и та захлопнулась с таким грохотом, что, будь сейчас хозяин рядом, начал бы костерить неуклюжего пассажира на все лады.

Тварь не стала ломиться тем же путем, что и Игорь. Одним прыжком влетела на крышу, тут же заколотила по ней с такой силой, что тонкий лист начал прогибаться, вздувая бугры на обшивке. Жалобно звякнули боковые стекла, когтистые лапы покрепче ухватились за верх дверей, потянули так, что машина дико заскрипела, в стойках начало что-то трещать, корпус быстро деформировался, выдуваясь пузырем.

Игорь отчетливо понял – через несколько секунд несчастная малолитражка не выдержит такого издевательства. Крыша попросту оторвется, и единственный пассажир окажется под открытым небом.

Коробка со сладким тортом получится.

Открытая коробка.

Сжав покрепче жалкий кусок арматуры, он ждал. Ждал того неизбежного момента, когда придется принимать бой с кошмарной тварью.

Надолго этот бой не затянется…

Малолитражка оказалась не такой уж никчемной, как показалось поначалу. Стекла вылетели все до единого, крышу выгнуло по краям, но она еще цеплялась за стойки кузова, будто купол парашюта за стропы.

А потом жесть сдалась под напором крепких когтей, взрезающих ее, будто фольгу. Тварь ухватила за край разрыва, потянула, расширяя, подрезала по бокам и резким рывком вскрыла машину, будто консервную банку, на дне которой залежался лакомый кусочек.

Игорь завалился на опущенную до минимума спинку сиденья, размахнулся арматурой, показывая, что совсем уж даром жизнь не отдаст. Монстр, балансируя на остатках в хлам разодранной крыши, не торопился приступать к трапезе. Замер, заурчал плотоядно. Похоже, примеривается, как бы половчее пристроиться к добыче. Для такой туши внизу места маловато.

Послышался звук шлепка помидора, запущенного с девятого этажа на асфальтированный тротуар. Левый глаз твари вылетел из глазницы, повис на коротком кровавом стебельке. Испустив тяжелый вздох, омерзительная туша начала заваливаться на Игоря. Тот почти успел перебраться на водительское место, но вот ноги запутались, помешал рычаг переключения передач. На колени навалилась такая тяжесть, что он чуть не заорал.

На этом все закончилось. Никто его не рвал зубами и когтями, монстр вел себя смирно, свернувшись в калач на пассажирской стороне. При этом в небеса уставилась антенна хвостовика короткой металлической стрелы, торчавшей из его непомерно мясистого затылка.

По машине кто-то постучал и беззаботным хитроватым голосом поинтересовался:

– Есть кто живой?

– Допустим, – ответил Игорь, пытаясь высвободить ноги, застрявшие под телом монстра.

– Я так и подумал, что транспорт не пустует. Иначе с чего бы это лотерейщику так сильно захотелось в него забраться. Ленивые они, просто так когтем о коготь не ударят. Ты кто такой будешь?

Сомнений в том, что спрашивают вовсе не имя, не было.

– Точно не знаю, но некоторые называли меня иммунным.

– Так все мы тут такие. Другие – не из разговорчивых.

– Ну, я, наверное, из свежих. Так тоже говорили.

– Вот ведь бедолага. Из свежих, а сразу на матерого жрача нарвался. Не везет так не везет… Выбирайся, не поедет никуда эта машинка. Ей ремонт нужен. А лучше выбросить, уж очень плохо выглядит.

– Я бы вылез, да эта туша ноги придавила.

– Толкай ее, двигай. Я помогу. Только арматурку свою отложи. Я человек мирный, всякое насилие вызывает у меня отвращение. И даже намек на него мне очень не нравится.

В этот момент Игорь наконец освободил ноги. Покореженная дверца будто только этого и дожидалась, до последнего терпя давление его навалившегося тела. Со скрежетом рухнула на асфальт, а следом упал Игорь, чувствительно приложившись головой. Сознание не потерял, но слегка поплыл, ему и так было хреново, а удар усугубил недомогание. Когда пришел в себя, то обнаружил, что над ним стоит невысокий коренастый мужичок лет сорока: в затасканной камуфляжной куртке; в чистых и с виду новых джинсах; голова прикрыта черной бейсболкой, козырек которой удерживает солнцезащитные очки; в руках – здоровенный арбалет; из-за плеча торчит нечто очень похожее на рукоять топора.

Лицо у незнакомца было простое, открытое, располагающее к себе, но одновременно хитроватое. И улыбка такая же.

– Вижу, ты и без меня с ногами управился. Это хорошо, лишнюю работу никто не любит. Ну и как самочувствие, свежачок?

– Хоть в морг клади.

– Ну, это понятно. Я к тому, что сам идти сможешь или требуются платные услуги носильщиков?

– Платные?

– Для новеньких у меня гибкая система скидок, не разорю.

– Далеко идти?

– Куда-нибудь с открытого места. Нельзя нам тут долго маячить, а то мало ли кто заявится.

– Тут магазин рядом. Мне бы попить, а там водичка есть.

– Попьешь, чего же не попить. Где магазин-то?

– Вон там. – Игорь указал рукой.

– Ну ты посиди маленько, в себя приди, а я сейчас ценное добро прихвачу, нечего им разбрасываться.

Закинув арбалет за спину, мужичок снял с пояса цельнометаллический топорик, вздохнул печально и полез в машину. Послышались звуки, которые можно услышать, проходя по тем рыночным рядам, где торгуют мясом. Пока длилась эта непонятная возня, Игорь крутил головой, наблюдая за мертвяками. Странное дело, но они, вместо того чтобы окружить машину смыкающимся кольцом, не обращали на нее внимания. Разве что некоторые шли издали с очевидным намерением полакомиться свежей человечиной, но на подходах останавливались и, разворачиваясь, торопились удалиться.

Незнакомец выбрался из машины, поудобнее поправил средних размеров рюкзак на спине, снял с пояса металлический крюк, стукнул им по чему-то, находящемуся в машине, развернулся, с довольной ухмылкой показав насаженную на железяку голову жуткой твари:

– Ну вот и готово, теперь можно сходить по магазинам. Поднимайся.

– Зачем тебе эта гадость?! – Игорь скривился. – Брось ее!

– Но-но! Я тебе дам ценным добром разбрасываться! Пошли, не надо носом крутить, я ведь не просто так голову прихватил, она нам пригодится.

Спорить бессмысленно, да и какое Игорю дело до того, что кто-то таскается с отрубленной головой? Может, в этом сумасшедшем месте это модно, откуда ему знать.

Любитель отрубленных голов шел впереди, насвистывая какую-то незатейливую мелодию, а Игорь плелся за ним, борясь с дурнотой и головокружением.

И с мыслями о том, что все эти недомогания неспроста.

Он, похоже, постепенно превращается в безмозглого мертвяка. И что самое паршивое, ему сейчас так хреново, что эта кошмарная мысль вообще не пугает.

Глава 6

Мужичок придвинул к двери стол, на котором покупатели не так давно раскладывали покупки по сумкам, задорно пояснив:

– Пустыши поголовно тупые, они дернут за дверь, а потом так и будут стоять, таращиться через стекла. Не умеют открывать, если возникла хоть какая-то сложность. Удобно очень. Хотя они и так не полезут, у нас тут голова лотерейщика, для них этот запах – что ладан для черта.

– Так вот ты зачем ее прихватил…

– Врать не буду, не только ради этого, но вообще-то ты прав, ведь это лучший способ заставить мелюзгу держаться подальше. Лотерейщику надо много еды, вот и кушает тех, кто послабее. Они хоть и тупые, но понимают это прекрасно, пугаются одного запаха. Тебе водичку с газом или без?

– Без.

– Держи.

– Благодарю.

– Это мне тебя благодарить надо.

– За что?

– Так пока тебя лотерейщик из той банки на колесах выковыривал, он по сторонам особо не смотрел. Туповат, увлекается очень – это у него не отнять. Вот и увлекся он тобой, как только что откинувшийся зэк увлекается веселой разведенкой. Ну а я за тобой уже приглядывал до этого, интересовался. Увидел такое дело, ну и подумал, что нечего добру пропадать. Подошел тихонечко, прицелился надежно… Ну а дальше ты сам знаешь, рассказывать не буду. В общем, выручил, теперь я твой должник.

– Принимаю оплату таблетками от головной боли.

– Головка бо-бо? Так у свежих бывает. Еще и тошнит, да?

– Выворачивает…

– Беречь себя надо в первые дни, а ты весь какой-то потасканный, в тряпье драном. Хотя по манерам и физиономии вроде из приличной публики. На кого хоть нарвался? Кто тебя так разукрасил?

– Сперва авария, застрял из-за нее вечером за городом. Потом чуть под машину не попал, с моста свалился, головой приложился. А утром машину мою ракетами сожгли, чуть не убили.

– Во как.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но это был ударный беспилотник.

– А выглядел он как?

– Как летающий крест с мотором сзади. Ракеты не очень серьезные, две на «уазик-буханку» ушло.

– Где видел его? – насторожился незнакомец.

– На развязке южной.

– Это где центровая дорога через «А-четыре»? – резко расслабился мужичок.

– Не знаю я никакую «А-четыре».

– Ну да, откуда тебе знать. Значит, ты и в аварию попал, и с моста головой вперед улетел, и «мессер» тебя бомбил, и лотерейщик чуть-чуть не успел порвать, и весь этот список случился за неполный день. В роду, случайно, утопленников не было? Уж больно ты везучий.

– Ага… я тот еще счастливчик…

– На вот, хлебни.

– Вода?

– Это лучше, уж поверь.

Игорь взял протянутую фляжку, отвинтил пробку, понюхал, скривился:

– Что за гадость?

– Гадость? Ха! Смешной ты чудак. Живчик это, живун мой личный, по особому рецепту делаю, у других такой не увидишь. Пей давай, это куда лучше любых таблеток. И вообще, забывай уже о разной химии, теперь у тебя другая жизнь настанет, без лекарств и клистира.

Игорь скривился еще сильнее, но все же припал к горлышку. Голова болела так, что словами не передать. Казалось, что она раздувается воздушным шаром и вот-вот разлетится кровавыми обрывками.

– Ну и как тебе на вкус мой божественный нектар?

Игорь помедлил с ответом, борясь с комком, который норовил выскочить из брюха не первой за этот день порцией рвотной массы.

– Ну, чего молчишь? Восторг от вкуса дивного свел судорогой потрясенные уста?

– Ты из чего его варишь? Из своих шесть лет не стиранных носков?

– Надо же какой умница, в самую точку попал с первой попытки. Уважаю таких догадливых.

– Ну, догадаться было несложно…

– А как теперь твоя бедная головушка? Трещит, будто в одно рыло выдул стратегические запасы самогона немаленькой деревни? Все так же бо-бо? Или уже не совсем так?

Странно, но голова и правда перестала раздуваться. И вроде даже нестерпимая боль стремительно отступает. И порция блевотины резко передумала выбираться наружу. Даже слух улучшаться начал за счет того, что колокольный набат заметно притих.

– Ну и почему же ты опять замолчал? Признай уже, что в моих нестираных носках сила великая спрятана, а не только пот засохший.

– Такое я не признаю даже под всеми китайскими пытками.

– Ты кто вообще будешь? Обращаться к тебе как?

– Игорь я.

– Игорь?! – Мужичок скривился так, будто неспелых лимонов переел. – Ты это, забудь про Игорьков и всяких там Сереж. Совсем забудь.

– А что не так в моем имени?

– Тут только у баб имена, да и то на новые поменянные. В какую ни плюнь, так на морду Зинка-Машка, но зовите меня Элизабет или Анжелиной. У таких, как мы с тобой, честные погоняла. Ты никому вот так при встрече не представляйся. Мне-то все равно, я не из моральных уродов, но есть такие, которые последним чмом выставят. Особенно если будешь в таком рванье из себя делового изображать. Чушкарям убогим нигде уважения нет, а если они Игорьки или там Антоши какие-нибудь, так могут обноски отнять и бабский сарафан взамен подарить. А то и под хвост сунут, случаются у нас любители из простых Василиев Василис Прекрасных делать. Да не грузись ты, тут тебе не зона и не крытка, тут Стикс, а у него свои понятия – просто жаргон местами похож. Простая публика, и слова у нее тоже простые. Чем занимался до того, как в Улей угодил?

– Улей? Ты еще скажи, что мы с тобой пчелы.

– Ты в Улье, Стиксом это не очень-то принято называть. И вообще, поменьше такие темы поднимай. Слово «Улей» любому легко запомнить.

– Я запомнил.

– Ну так что делал там, до Улья? Чем жил? Прозвище было?

– На буровых я работал.

– Буровик, стало быть?

– Геофизик. Каротажник.

– Кто?! При мне так никогда не матерись, я человек вежливый, не одобряю. Не похож ты на буровика, физиономия слишком ухоженная, слащавая, а работягам попроще надо быть. Рост какой?

– Метр семьдесят девять.

– Не мелкий, но и не сказать чтобы здоровый. Может, лосем тебя назвать? Будешь казаться солиднее. Нормально?

Игорь отхлебнул еще один глоток неведомой гадости, поморщился, покачал головой:

– Лось – рогатый. Я не женат, но планирую когда-нибудь, так что не надо.

– Вряд ли ты успеешь тут жениться, но мыслишь правильно, погоняло с подвохом. Значит, у нас теперь аж три варианта вырисовываются: буровик – можно так и величать, ну или будешь просто Бур, похоже ведь; а геофизик – значит… Нет, лучше давай все, что на «ге» начинается, сразу отставлять. Не нужно тебе тут такое погоняло, уж поверь моему нескромному жизненному опыту, – извратят до «гея» при первом удобном случае, хрен потом что докажешь, а толерантность здесь не в чести, страдать придется. Каротажник – слово нехорошее, длинное, и это получается… О! Будешь Карат, сократилось четко. Вроде ничего так звучит. Сойдет?

Игорь лишь рукой махнул.

– Э! Ты брось такую легкость мыслей показывать! Тут у нас какое-никакое, а все-таки крещение. Ты теперь Карат, пока не помрешь, что, увы, случится, скорее всего, в ближайшее время, а я с этих пор твой крестный папаня. Все осознал, дорогой крестник?

– Что это за гадость ты мне дал? От нее и правда легчает. Наркота?

– Я что, на торчка похож? Тут тебе не Колумбия, четкая наркота дорогая, просто так не угостят. Ты еще хлебни пару глотков и паузу сделай, посиди тихонько. Станешь как новенький, правда, не моментально. А меня просто Шустом кличут. Шустрилой был сперва, обидно, да, но со временем четко обрезалось. Первое имя не спрашивай и свое тоже забудь, даже в приличных стабах не вспоминай. Я людей сразу определяю, не из тех ты, кому надо за старое имя цепляться. Выбрось прямо сейчас из головы. Ты Карат навсегда, крестник Шуста, вот и закрыли тему.

– У меня вопросы есть. По поводу происходящего.

– Валяй.

– Шуст, во что я вообще вляпался?

– В говно.

– Ну, это я и без тебя понял. Мне бы поконкретнее.

– Уж прости, но я в сортах говна невеликий специалист. Ты вляпался с головой в это самое, и тут нечего добавить.

– Вопрос не в этом.

– Ты, Карат, попал в Улей. Эй! Не части! Живчик – тот еще яд, если не думая лакать, его помаленьку надо, и не частить.

– Что за Улей?

– Всякий Улей, Карат, должен состоять из сот. Ну, это я именно про наш Улей – в пчелиных есть и прочие детали. Та сота, на которой мы с тобой сейчас торчим, вчера вечером пошла на перезагрузку. Там, у себя, в доме своем родном, ты оказался на соте, которая загрузилась сюда вместо нее. Вот так и попадают в Улей. Все понял?

– Почти.

– Это в том смысле, что ничего не понял?

– Верно.

– Ну, я не очень-то объяснять мастак, обычно никто не понимает.

– А ты попробуй объяснить проще.

– Без толку сейчас объяснять. Ты под откат попал, плюс свежий, да еще покоцало тебя приключениями разнообразными. Голова болит и варит совсем плохо, то есть соображаешь худо. И такая беда может продлиться несколько дней, а случается – и недель. Могут даже провалы в памяти произойти, или будет забываться не самое важное из свежего и несвежего. Ты главное запомни: домой ты теперь никогда не вернешься. Нет туда дороги. Значит, старое вообще забудь и первым делом начинай с имени, это тебе наилучший совет, ты еще не раз благодарить за него будешь, если сумеешь пережить первый день. Лучше без штанов ходи, чем без нового имени.

– Да понял я, понял. Буду Каратом.

– Все соты тут принято называть слегка заумно: кластеры. Мы на свежем кластере, тут провалившийся народ вроде тебя. Вокруг может найтись ценное барахло, на которое еще никто не наложил руки. Но такая благодать вечно не длится, в свежие места быстро набегают охотники за хабаром вроде меня. Матерые зараженные всех мастей такой праздник тоже не пропускают, стягиваются откуда можно. Тут всегда есть кого сожрать, а если и не найдется иммунный, они и свежего пустыша слопают за милую душу.

– Что значит иммунный?

– Это такие, как я и ты. Те, кто не превращается в пустышей вскоре после попадания в Улей.

– Пустышей?

– Низшие зараженные. Полностью бесполезные, это начальная стадия. Мало кто из них дальше вырастает, и это меня радует.

– Зараженными ты называешь зомби? – Игорь, или теперь уже Карат, указал на стекло витрины, за которым можно было разглядеть бульвар и медленно бредущих по нему мертвяков.

– Не надо их так называть, это никакие не зомби, это зараженные. У них сердца колотятся, они дышат, кровь течет, прибить можно не только пулей в башку, мозги у тебя не выпрашивают. Если тебя покусают, ты этому не будешь рад, но и в такого, как они, превращаться не станешь.

– Хоть это радует…

– Ага. Я тоже поначалу дергался, больше всего боялся, что цапнут. Это потом умные люди объяснили, успокоили насчет заразности ходячих. Все, кто оказывается тут без респиратора или противогаза, быстро становятся такими.

– Кроме иммунных.

– Вот! Соображаешь правильно. Хлебни еще чуток, уже можно. Тебе надо как следует зарядиться. Ты тоже заражен, но пустышом не станешь. Просто околеешь, если надолго останешься без живуна. Мы должны весь остаток жизни его лакать.

– Нерадостные перспективы…

– Да это мой такой ядреный, простецкий. Есть и ничего на вкус. Народ на коньяке его бодяжит, с корицей или мускатом, химичит чего-то, и чуть ли не лимонад получается. Но как по мне, все это порнография с постыдными извращениями. Правильные ребята должны лакать его именно в таком вот четком виде. – Шуст указал на фляжку.

– От твоего на рвоту тянет.

Шуст хохотнул:

– Ага, многие жалуются. Ты еще не знаешь, из чего его готовят, то-то будет культурный шок.

– Неужели я угадал с носками?

– Не совсем. Сейчас покажу, приготовься к чудным зрелищам.

Ухватившись за крюк, Шуст потянул к себе отрубленную голову твари, перевернул ее лицом вниз, указал на затылок:

– Видишь этот нарост, на половинку головки чеснока похожий?

– Как его не увидишь, если он чуть ли не весь затылок занимает.

– Приглядись, кожа тут ороговелая, ножом ее не взять, режется только тут, по вогнутым линиям, это как между зубчиками чеснока.

Вытащив из ножен на поясе нож с коротким широким клинком, Шуст продолжил непонятную и неприятную лекцию:

– Это называется споровый мешок. У пустышей его вообще нет, ведь они свежие, только-только заразились, – не успел еще вырасти. Но если им хватает еды, они меняются. Паразит, или что там в них засело, начинает растить вот такую штуку. Это у них вроде органа размножения, хотя высоконаучные дебаты по этому поводу не утихают, так что полного согласия у разных умников нет. В развитых споровых мешках со временем появляются споровики или просто спораны. Вот посмотри.

Шуст ловко надрезал нарост с нескольких сторон, развел разъединенные дольки в стороны, подсек парочку изнутри, откинул. Открылась небольшая полость, заполненная массой, более всего напоминающей свалявшуюся грязную паутину. Такая же невесомая и легко рвется. Вывалив все содержимое на ладонь, Шуст его раскатал и отделил три некрупных серо-зеленых предмета, похожих на почти круглые виноградины, и желтоватый шарик размером с крупную горошину.

– Опачки! Лотерейщик не подкачал, мы выиграли!

– Ты о чем?

Шуст постучал кончиком ножа по мертвой голове.

– Вообще-то этого милого парнишку многие называют просто жрач. Он уже куда опаснее начинающих тварей, хотя, как и все, вырастает из везучего пустыша. Местами его принято величать лотерейщиком. Спораны и с ребятишек послабее можно брать, но он первый в перечне тварей, с которых при удаче можно поднять горох. Шанс невелик, но он есть. Так что нам с тобой подфартило. – Шуст покрутил перед носом Карата найденным шариком.

Тот пожал плечами:

– Что в нем особенного? На вид будто сахар прессованный.

– Ага, так и есть, не зря его некоторые сахарком обзывают. Хорошо хранится сам по себе, а вот спораны надо чуток высушить, потом можно годами хранить, и ничего им не будет. Заверну их вот так в ватку, и в кисет потом, пусть всю влагу там оставят. Горох сушить не надо, он воду вообще не впитывает и не растворяется в ней. Горох – самый простой и почти всегда единственно доступный способ развиваться. Ну, это я о себе и тебе говорю. Пустыши быстро растут, друг друга подъедая, модифицируются, в бегунов превращаются, потом в жрачей, и так до жемчужников могут добраться. Это уже элита их гнилого племени. А мы не такие, как они, мы – иммунные, разум и память сохранившие, и облик человеческий тоже при нас остается. Но это не значит, что мы вообще не меняемся. Еще как меняемся, и каждый по-разному. В нас проявляется то, чего до этого не было – новые таланты. И эти новые таланты растить надо, лелеять, сами собой, как у зараженных, они развиваться не будут. И вскармливать их надо не мясом человеческим, а вот таким горохом.

– Жрать это?!

– Не, в таком виде это яд чистый, даже не думай. В уксусе можно растворить, он сразу пузыриться начинает, а как пузыри пройдут, надо сразу соды сыпануть и процедить через марлю. Ну а потом давай, потребляй, это пойло не должно долго залеживаться.

– Да я такое за деньги пить не стану.

– А куда ты денешься, Карат? Это не западло, это можно и нужно в рот брать, так что не ломайся. И вообще, ты споросы потребляешь так, что за уши не оттащишь, а от честного гороха нос воротишь. Нехорошо это, странно как-то и неправильно.

– Это какой такой спорос я потребляю?

– А такой, из которого мой животворящий живчик делается.

– Не понял?..

– Ну, с этими виноградинами та же технология, что и с горохом. Не такая же, но похожая. Да стой ты, уйми брюхо, не вздумай тут наблевать. Поначалу всем противно, но забудь: нет там ни гадости, ни вони какой дурной, даже микробов не найдешь. Стерильно. Считай, что это всего лишь настойка из гриба.

– Да в гробу я видал такие грибы!

– Есть мнение, одно из многих, что в зараженных вырастает грибница. Ну, в смысле не белый гриб, или там опята с рыжиками, а какой-то их дальний родственник. Тогда получается, что споровики – плодовые тела этой грибницы. Но мнение спорное, гипотез в этом вопросе столько, что не сосчитать. Ты самое главное и важное усвой: иммунные время от времени должны пить живчик, без него им хана и точка.

Карат, с трудом сумев обуздать дурноту, уточнил:

– А если не пить?

– Тебе живчик помог сейчас?

– Чувствую себя почти новым.

– Без него тебе бы становилось все хуже и хуже. Потом начинается стадия ломки, как у конченых наркош. Ты бы слег и валялся в луже своей мочи, завывая волком дурным, пока на шум не заявился какой-нибудь ушастый лотерейщик. Ну а даже если никто по твою душу не заявится, все равно долго не протянуть. Верная смерть нам без этой гадости.

– А нет другого рецепта? Без этих виноградин.

– Какого? Споросы можно добывать только из зараженных, на березах они не растут. От тварей нам одни беды, но и без них, получается, не выжить.