Текст книги "Давай переживем. Жизнь психолога-спасателя за красно-белой лентой"

Глава 5
Горячее лето 14-го

Сейчас весна, до лета еще далеко. Меня наконец-то направляют на курсы подготовки спасателей, без прохождения которых меня нельзя отправлять работать в зону чрезвычайных ситуаций, но почему-то у меня уже не один выезд на происшествия, включая крупные и резонансные.

Обучение проходит за пределами города, в области, на базе одного из поисково-спасательных отрядов. В большей степени мы изучаем организацию и проведение аварийно-спасательных работ и учимся оказывать первую помощь. Ведет занятия сам начальник учебно-методического центра по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям, спасатель международного класса Сосунов Олег Владимирович. Это профессионал, имеющий огромный опыт участия в ликвидации происшествий и чрезвычайных ситуаций. Его международный статус спасателя – это предел, круче и выше некуда, таких международников – единицы по стране. Олег Владимирович – человек открытый, можно сказать, идейный – он с горящими глазами делится с нами знаниями, которые многим из нас помогут спасать человеческие жизни. Сколько таких спасенных жизней у этого спасателя? Уверен, что сосчитать трудно. Что меня удивляет – Олег Владимирович дает под диктовку всем нам номер своего телефона и предлагает звонить ему в любое время, вдруг понадобится какая-то помощь или совет. Меня это удивляет: простая человечность, открытость, готовность помочь – одним словом, настоящий спасатель.

Что такое «мертвый воздух», почему не стоит использовать «зеленку» (бриллиантовый зеленый раствор), какие бинты и жгуты использовать, как проводить реанимационные мероприятия, на сколько градусов за час остывает тело человека, что делать, если в результате травмы у человека выпал глаз, и как правильно собрать выпавшие наружу внутренние органы брюшной полости – на все эти вопросы спасатель международного класса Сосунов Олег Владимирович знает ответы. Мы конспектируем все в своих тетрадях.

Курс занятий закончен, и мы проходим итоговую аттестацию. Заходим по пять человек, тянем билет и рассказываем членам комиссии все, что знаем. Подходит моя очередь, я беру уготованный судьбой лист с вопросами и сажусь готовиться. В билете один вопрос по каждому из модулей: медицина, психология, аварийно-спасательная техника, противопожарная подготовка и нормативно-правовая документация.

Быстро набрасываю своим корявым почерком на лист все, что помню. Не люблю долгое ожидание и решаюсь идти сдаваться. Захожу в кабинет и слышу радостное и доброе: «О, Коваленко! Двоечник, заходи!» Вижу перед собой заведующего сектором Департамента по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций Анатолия Васильевича. Совсем недавно мы с ним объехали почти все поисково-спасательные отряды области – Анатолий Васильевич проверял документацию, а я проводил исследования социально-психологического климата в каждом коллективе, по итогам которых предоставлял ему аналитические отчеты. Мой экзамен закончился, я – аттестованный спасатель.

Весна закончилась. Она ассоциируется у меня с курсами подготовки спасателей. Я и сейчас с теплотой вспоминаю то время.

Началось лето четырнадцатого года. Война на Донбассе набирает обороты с каждым новым днем. Эта война идет в трехстах километрах от моего города. За ходом этих событий я слежу еще с зимы, когда все только начиналось. Теперь война вошла в активную фазу – гибнут и бегут люди. Начинают поступать первые беженцы из Донбасса, и для них на границе Ростовской области с территорией Украины открывают несколько пунктов временного размещения. Наш начальник собирает экстренное совещание.

Сначала нас хотят отправлять по одному в каждый из пунктов временного размещения беженцев. Мы сидим в прокуренном кабинете начальства впятером: начальник и четыре сотрудника. Наше количество соответствует количеству открытых пунктов – их тоже четыре. Кто-то высказывает свое мнение, что ехать нужно по двое, но начальник стоит на своем. В какой-то момент убеждения переходят уже просто в упрашивания, по итогам которых нам все-таки удается отстоять свою позицию: выезжаем уже завтра утром, по двое.

Утро. Мы готовы к выезду, стоим со своими «тревожными» сумками в летней униформе и ждем. Успели даже налить себе полный термос кофе – возьмем его в дорогу. По непонятным причинам выезд нашей группы вдруг откладывается на завтра – сегодня выезжает только первая партия психологов, они едут в первые два пункта временного размещения для беженцев, наши пункты будут ждать нас завтра. Значит, сегодня будет обычный рабочий день, который бывает в мирное время, – я буду заниматься психологической диагностикой, а вечером пойду домой.

Снова утро, и снова мы, как раньше, буквально вчера, готовы к выезду вместе со своими «тревожными» сумками и термосом с кофе. Сегодня мы все-таки выезжаем. Мой напарник снова Екатерина Бабкина, нам достается приграничный поселок Матвеев Курган и таможенный пункт пропуска «Успенка». По оперативной информации, там развернуты палатки и уже работает отряд спасателей. Выезжаем.

Мы направляемся в сторону выезда из города. Я смотрю в окно на людей и думаю о том, что они, наверное, не предполагают, какое счастье у них есть – уже вечером они точно будут дома. Эти люди идут на работу, они побудут там каких-то восемь часов и пойдут домой, к своей семье. Люди могут планировать свою жизнь, – ну, если не мыслить так глобально, то свои выходные они точно честно могут распланировать.

Остановившись у продуктового магазинчика, мы покупаем себе какие-то булки и едим их, запивая кофе. На выездах всегда позволяешь себе есть все подряд.

По обеим сторонам дороги раскинулись поля и лесополосы, которые одинаково сменяют друг друга. Я пока еще смутно представляю, в чем будет заключаться наша работа, но не придаю этим мыслям никакого значения. По крайней мере, так всегда: приезжаешь, и сначала ничего не можешь понять, какое-то время медленно пытаешься во все вникнуть, запомнить имена и лица местных сотрудников разных ведомств, с кем предстоит взаимодействовать. Потом время начинает идти немного быстрее – уже появляется какое-то понимание, что от тебя требуется и в чем будет заключаться здесь твоя работа. Проходит еще немного времени, и ты уже летаешь по своему участку работы, полностью включенный в деятельность. Потом наступает голод, ты ищешь, где можно что-нибудь добыть, а когда добываешь себе пищу, то считай, что полностью адаптировался на новом месте.

Мы все еще едем. Я уже более внимательно рассматриваю лесополосы, надеясь там увидеть технику или военных – мы же приближаемся к границе, но лесополосы и поля стоят, не занятые никакой живой силой. В летнем июньском небе тоже чисто – нет ни самолетов, ни вертолетов.

Сначала мы заезжаем в поселок Матвеев Курган, ставим там отметки в командировочных удостоверениях и узнаем общую обстановку – пункт временного размещения беженцев дислоцируется возле пункта пропуска «Успенка», на самой границе Ростовской области. Собираемся ехать туда. Это уже недалеко, наверное, не больше двадцати километров. Техники и живой силы по-прежнему нет в полях и лесополосах.

Приехали. С неба срывается летний дождь, который быстро намочил асфальтовый пятачок возле таможенного пункта. Прощаемся с нашим водителем, жму ему руку – он свою задачу выполнил, теперь может ехать обратно, домой.

На асфальтовой площадке медленно ходят люди, их совсем немного. Здесь есть несколько вагончиков – магазин и подобие столовой. Рядом маленький домик-будка, где сидит работник миграционной службы. Здесь же грузовик спасательного отряда и три палатки – одна спасателей, вторая – штаб и одновременно склад продовольствия, третья – для размещения беженцев.

Спасателей шесть человек вместе с начальником отряда, он тоже где-то здесь, по идее – в палатке-штабе. Все тихо и спокойно, по-прежнему срывается дождь. Спасатели помогают переносить вещи людям – тем, кто только что пересек границу, собрав все свое имущество в две хозяйственные сумки.

Из палатки-штаба выглянул и вышел нам навстречу начальник отряда спасателей – он здесь главный. Вижу его и расплываюсь в улыбке: я как-то приезжал в его отряд проводить исследование социально-психологического климата в коллективе. Он меня тоже узнал, поздоровались, обнялись, как старые друзья. Все-таки та наэлектризованная атмосфера, которая бывает при подобных условиях и обстоятельствах, сближает людей, и возможны там только человеческие отношения.

– Смотри, – говорит мне начальник спасателей Евгений, – вот за этой лесополосой уже Украина начинается.

От того места, где мы с ним стоим, до лесополосы, разделяющей два государства, не больше ста пятидесяти метров. Наверное, даже меньше – вот он, ряд высаженных деревьев, совсем рядом.

– А вон там, – Евгений указывает в сторону горизонта, – Саур-Могила – мемориальный комплекс, возведенный после Великой Отечественной войны. – Высокую железобетонную стелу хорошо видно даже без бинокля.

– Как тут у вас, тихо? – спрашиваю я у Евгения.

– Берешь вечером стул и смотришь – как в игре «танчики» прям, – отвечает мне начальник отряда.

Место, где находятся пункт пропуска, дом-будка сотрудника миграционной службы и площадка, где стоят палатки, находится на возвышенности, с которой хорошо видны уходящие немного вниз приграничные российские и украинские поля. Вдоль лесополосы идет дорога, но эта дорога уже не наша. Вот такой короткий урок географии мне провел Евгений.

Пока тихо – я не слышу никаких выстрелов и ничего такого, что говорило бы о боевых действиях. Пока тихо.

Люди по одному, по двое, по трое идут со стороны пункта пропуска. Я вместе со спасателями помогаю перенести сумки. Потом иду в штаб, записываю данные новых беженцев, узнаю, есть ли куда им ехать. Если ехать людям некуда, мы ищем для них стационарный пункт размещения – это временно переоборудованные гостиницы и детские санатории, рассчитанные именно на размещение беженцев Донбасса. Пока эти стационарные пункты не заполнены, и нам относительно быстро удается найти человеку временное жилье – в палатке, разбитой у границы, долго не поживешь. Здесь, рядом с нами, живут те, кого в скором времени должны забрать к себе родственники или знакомые из России.

– Здравствуйте, вы откуда? Вам есть куда ехать в России? Давайте ваши сумки, пойдемте, покажу, где вы сможете покушать и отдохнуть, – эта фраза становится дежурной, автоматической. Произнесение этих слов становится новым навыком – действием, доведенным до автоматизма.

С той стороны идет много пожилых людей и женщин. Я пока еще не вижу ни одного молодого мужчины.

Поставив сумку на землю и сев на нее сверху, сидит пожилой мужчина. Подхожу к нему со своей дежурной фразой «здравствуйте, вы откуда».

Пожилой мужчина из Амвросиевки – небольшого города, который находится совсем рядом с границей. Он уже перенес часть вещей и теперь ждет свою жену, которая вернулась что-то забрать из дома.

Часть зубов мужчине выбили украинские каратели – представители карательных батальонов, которые заняли Амвросиевку. Пожилые мужчина и женщина какое-то время сидели в подвале, куда их посадили все те же каратели, а потом, когда появилась возможность, – они сбежали в Россию.

– Мне вот сапогами часть зубов выбили, – говорит мужчина и добавляет: – Жаль, курева нет.

Мне еле удается уговорить его пойти в палатку, где он сможет хотя бы прилечь. Иду в магазинчик и покупаю пачку сигарет. Прихожу в палатку к пожилому мужчине и протягиваю ему эту пачку.

Где-то через полчаса тот самый пожилой мужчина включился в активную деятельность – он ходит вместе со спасателями, рассказывает им свои истории. Если приходят новые беженцы, мужчина обязательно вместе с нами идет к ним и ведет свою беседу. Он все еще ждет свою жену, а пока у него здесь очень много дел – он заметно оживился, и я слышу, как он уже что-то рассказывает молодому спасателю про свою машину без аккумулятора.

У нас пополнение – пришли еще три человека: женщина и ее сын со своей супругой. Это первый молодой мужчина, который перешел с той стороны границы. Ситуация такая: в среднем сейчас у нас человек семь беженцев, и эта цифра пока держится: за кем-то приезжают родственники, а кто-то новый приходит.

Наступил второй или третий день. Я уже успешно обгорел на открытом солнце – шея и лицо горят, как не знаю что.

Молодой мужчина из троицы, которая перешла недавно к нам, что-то ищет и отчаянно спрашивает, где можно взять «бушерат». Я не знаю, что такое «бушерат». Это для меня какое-то совершенно новое слово, которое ассоциируется со словом «бушлат». Но этому молодому мужчине – он, похоже, младше меня – явно нужен не бушлат, а «бушерат». Мне нужно срочно решить вопрос с размещением кого-то из новых беженцев, и я прошу свою напарницу Катю Бабкину помочь человеку найти «бушерат». Я ухожу в сторону решать свой рабочий вопрос и слышу за спиной вопрос коллеги «Какой бушерат?», адресованный молодому мужчине.

Через время возвращаюсь к палатке-штабу и спрашиваю у Кати, нашли ли они «бушерат». Узнаю, что задачу они успешно решили, а «бушерат» оказался в итоге «дошираком» – мужчина просто немного перепутал, когда искал лапшу быстрого приготовления.

Перешла на нашу сторону жена пожилого мужчины, и мы отправили их в стационарный пункт размещения.

Обращаю внимание на монумент Саур-Могила, от него вверх тянется тоненькая серая струйка дыма – там идут бои. Если прислушаться, то слышно эхо глухих разрывов снарядов.

Монумент теперь все время приковывает мое внимание – бежишь куда-то по делам, в суете, в заботах, но обязательно хоть раз, но посмотришь в сторону горизонта – там по-прежнему дымит, только иногда дым становится черным, а иногда – серым.

Людей на нашем пункте становится немного больше. Нам повезло с начальником Евгением – все проблемы решаем совместными усилиями достаточно быстро. Стараемся делать так, чтоб люди долго не жили в палаточных условиях, а как можно скорее их отвозили в нормальные условия стационарных пунктов. В нашем палаточном лагере появились дети – для них у нас есть целая сумка игрушек, мы привезли их с собой специально для этой цели. Запасов продовольствия еще много – это радует. Тем людям, кого забирают родственники и знакомые, и тем, кого увозят автобусы в стационарные пункты, мы собираем с собой пакеты с водой и продуктами, которые у нас есть.

Появляются беженцы, которым нужно попасть в Ростов-на-Дону, где у них есть знакомые, готовые их принять, но добраться до города проблематично. Эти люди сидят на своих сумках прямо на обочине, возле дороги. Таких немного, но они есть.

Я набираюсь наглости и придумываю способ решения: подхожу к водителям машин, которые приезжают, чтобы забрать своих знакомых беженцев, и спрашиваю, куда они едут. Почти все едут или в Ростов-на-Дону, или куда-то в другое место, но через этот город. Я прошу водителей взять с собой кого-то из тех людей, кому нужно попасть в Ростов-на-Дону. Мне никто не отказывает – если есть место в машине, то получается подселить нового попутчика. Рядом стоят таксисты, но они просят нереальную цену, впрочем, как всегда – кому что.

Я благодарен тем водителям, которые соглашались взять незнакомого человека, по сути, такого же беженца, как и их родственники или знакомые, забрать которых они приехали.

Несмотря на многочисленные отправки людей, стало прибывать больше беженцев, и наш совсем маленький пункт, таким образом, уже скоро будет переполнен. Помимо всей суеты приходит информация, что сегодня к нам приедет генерал.

Нужно привести в порядок свою униформу, застегнуть куртку, как положено, на определенный уровень или верхнюю пуговицу – ждем генерала.

Небольшой кортеж, который едет в нашу сторону, мы уже видим издалека, так как находимся на возвышенности.

К нам приехали генерал, его сопровождающие и пресса. Мы с коллегой соблюдаем строжайшее правило, про которое нам всегда напоминают, даже если ты не забыл его – не попадать в объектив камеры, ни в коем случае не давать никаких комментариев прессе. Это могут себе позволить лишь избранные, нам до них не достать – так далеко мы с ними друг от друга. Хотя, конечно, если разобраться, ничего вроде страшного нет в том, что твою работу снимет оператор или фотограф – ты же не совершаешь никаких аморальных или порочащих честь твоего ведомства поступков. Наоборот, ты показываешь свою работу – вот работают психологи, они оказывают психологическую помощь. Но по факту ты должен уйти в сторону от объектива – не тот у тебя статус.

Мы уходим в сторону. Кто-то из сопровождающих генерала решил подбодрить беженцев и, обращаясь к женщинам, говорит, что здесь они найдут новых мужей. Я слышу эти слова. «Что это? – думаю я. – Мужья этих женщин, скорее всего, остались дома, воевать. Кто-то из них, возможно, уже погиб или погибнет. Эти женщины бежали не мужей искать, они бежали от войны, от прилетающих снарядов реактивной артиллерии.

Эх, дядя, – думаю я, слушая со стороны речь этого сопровождающего в костюме, – ты лучше езжай по своим делам, здесь твои обещания не нужны. Наобещаешь сейчас, а нам потом работать с этими людьми, которых мы и так постоянно успокаиваем с их истериками и плачем – у людей горе».

Генерал обходит наш пункт и, видя нас, жмет каждому руку. Говорит какие-то слова, а потом кортеж так же быстро исчезает, как и появился минут двадцать назад.

Как только генерал уезжает, сразу же достаем спрятанный на время визита важных гостей бинокль. Мы рассматриваем линию горизонта и все тот же монумент – Саур-Могилу: очагов дыма стало больше, бои усиливаются.

В бинокль рассматриваю лесополосу, которая разделяет два соседних государства. Там, в зеленой темноте, между густым рядом деревьев, вдруг загорается какой-то яркий огонек. Я смотрю на него, а огонек как будто смотрит на меня. Возможно, блики моего бинокля спровоцировали появление этой точки ярко-оранжевого света. Я не знаю, что это, но думаю, что какой-то прибор и за прибором этим находится человек. Какой идеологии этот человек придерживается и к каким вооруженным силам он относится – донбасскому ополчению или украинской армии, – я не знаю. Этот огонек так и останется для меня загадкой.

Я давно слежу за ситуацией в Донбассе и знаю – видел на кадрах, – что на украинской технике для опознания «свой – чужой» нанесены две белых полосы. Я вспоминаю об этом, когда на дороге, лежащей сразу за лесополосой со стороны Украины, вижу военный грузовик «Урал» с двумя белым полосками. Дорога эта проходит как бы по диагонали – она уходит далеко к Саур-Могиле, а ведет к самой таможне. Дорога идет под углом и, упираясь в пограничный пункт пропуска, плавно подходит совсем близко к самой российской границе.

Через время снова вижу украинский «Урал» – теперь он постоянно курсирует по дороге. Справа от нас, в полях, уже значительно ближе монумента, появляются столбы дыма – видно, боестолкновения теперь идут ближе к нам. Выстрелов пока не слышно, но звуки разрывов снарядов доносятся уже откуда-то ближе.

Мы едем в поселок Матвеев Курган, который находится совсем рядом от границы, – нам нужно решить в районной администрации рабочие вопросы, касающиеся перевозки и размещения беженцев.

Мы проезжаем мимо огромной поляны перед памятником Великой Отечественной войне, и я вижу, что на этой поляне кипит работа: ставят в ряд армейские брезентовые палатки, рычит бульдозер, возятся люди с лопатами, ставят столбы. Здесь планируют разбить огромный лагерь – пункт временного размещения беженцев. Зрелище внушительное, впечатляющее.

Мы вернулись в свой палаточный пункт. Начальник спасательного отряда Евгений говорит, что скоро их должен сменить другой отряд, им осталось отработать буквально два дня. Люди все так же переходят границу и уезжают дальше, в сторону Ростова-на-Дону. Текучка не сравнится с той, что была изначально, в первые дни нашего пребывания. И ощущение такое, будто не было уже тех первых дней, которые были значительно спокойнее. Теперь суета продолжается с раннего утра и до самой ночи.

Готовимся к новому наплыву беженцев – мы получили информацию, что украинский карательный батальон через два дня планирует очередную зачистку в одном из близлежащих населенных пунктов.

Снова приехали несколько машин, чтобы забрать кого-то из беженцев. Они стоят в ожидании на обочине. Я иду к водителям, чтоб снова попросить взять попутчиков. Вижу своего бывшего преподавателя университета, иду к нему:

– Здравствуйте, Сергей Борисович, – институт я закончил около пяти лет назад, но хорошо помню преподавателей. – Я ваш студент в прошлом, – добавляю я.

– Здравствуйте, я вас узнал, только имя позабыл, – отвечает мне преподаватель. Мы беседуем, и я выясняю, что он привез свою коллегу, которая планирует попасть на территорию Украины, чтобы забрать оттуда своего пожилого отца.

– Сейчас привез ее, а через неделю снова приеду, заберу их уже вместе с отцом, – уточняет Сергей Борисович.

– А куда именно ваша коллега едет? – спрашиваю я, наверное, чтобы поддержать диалог.

– Она поехала в… – преподаватель называет мне тот самый населенный пункт, где через два дня будет зачистка карателями.

– Где она, ваша коллега?

– Так она уже там, границу вроде пересекла, – спокойно говорит мне собеседник.

– Звоните ей! – требую я. – Нельзя через неделю, завтра нужно им обратно оттуда возвращаться. Завтра. Не позже.

Пока преподаватель набирает номер и ожидает вызов, я кратко рассказываю ему, в чем причина такой спешки. В подтверждение информации называю ее источник. Я надеюсь, что телефон женщины еще в зоне доступа. Тишина. Тревожная тишина и ожидание.

– Алло, – преподаватель обращается к коллеге по имени, – слушай, я здесь человека встретил, он говорит, что вам нужно завтра вернуться обратно, не позже. Хорошо. Ага, завтра заберу вас. Успел.

На следующий день я вижу его машину и иду к нему. Он довольно улыбается:

– Уже звонила, они с отцом проходят таможню.

Я вижу коллегу преподавателя, она переходит границу вместе с пожилым отцом. Я подхожу к ним, когда они садятся в машину:

– Сергей Борисович, а до Ростова не подкинете одного человека? – я прошу взять попутчика, и преподаватель соглашается.

Возле палатки стоят молодые мужчина и женщина – это муж и жена, им лет по тридцать. Рядом с ними маленький ребенок, девочка. Эти люди стоят молча, жена, прижимая к себе ребенка, уткнулась в грудь своему супругу. Я не знаю их ситуацию и спрашиваю, куда им нужно ехать, предлагаю пройти в палатку, но люди вежливо отказываются. Через какое-то время я прохожу мимо этой семьи и снова предлагаю им пройти. Мужчина поворачивается, и я вижу слезы в его глазах:

– Я пойду обратно, там меня уже ждут, – после этих слов мужчина отворачивается и молча уходит в сторону таможни. Он перешел границу вместе с женой и ребенком, оставил их в нашем пункте и пошел обратно, в ряды ополчения. Больше он не сказал ни слова. Я смотрю ему вслед, он быстро удаляется за терминалом пункта пропуска.

Сегодня сменяется отряд спасателей во главе с начальником Евгением – уже приехал новый отряд. И снова встречаю знакомых – в прибывшем отряде два спасателя, с которыми мы вместе учились на курсах подготовки и проходили аттестацию. Знакомимся с начальником отряда. Серьезный мужчина.

Новый отряд спасателей только разместился, сотрудники осваиваются. Начальник в палатке-штабе что-то уже сосредоточенно печатает на ноутбуке. «Быстро он включился в работу! – удивляюсь я. Профессионал!»

Захожу в палатку-штаб, чтобы взять списки отправок людей, и вижу, что новый начальник на ноутбуке играет в танки… Сосредоточенно.

В суете и напряженности общей обстановки время и дни летят быстро. Мы хорошо сработались с новой сменой. Нам вместе еще долго работать здесь, на этом участке.

Мы едем ночевать в гостиницу. В лесополосе вижу технику: окопанные БМП – боевые машины пехоты. Танков, о которых все кричат направо и налево, я не вижу.

Летом темнеет поздно. Наша гостиница – это двухэтажный дом с комнатами-номерами. Кухня общая. Мы с напарницей сидим на этой кухне и пьем вечерний кофе. Каждый из нас переписывается с домом – я пишу своей супруге, Екатерина – мужу. Времени в течение дня на это категорически не хватает, да и на границе, в нашем пункте, связь периодически находится в роуминге. Я допиваю кофе и слышу салют – у кого-то, наверное, праздник.

Утро. Как обычно, едем на границу в наш палаточный пункт.

Мы еще не подъехали, а я уже вижу, что часть палаток разобраны – их быстро грузят в машину. На дороге местами крупные комья земли. Пластиковые панели, которыми обшито здание терминала, кое-где превратились в какие-то щепки. У спасателей стеклянные глаза…

Здесь, на пункте пропуска, вечером начался бой. В то самое время, когда я пил кофе и думал, что это грохот салюта.

Всех беженцев перевезли в новый лагерь, мимо стройки которого мы как-то проезжали. Нас с Екатериной тоже перебрасывают туда. Здесь, на самой границе, оставляют только двоих спасателей. Мы собираем свои вещи и садимся в машину – она отвезет нас в новый палаточный лагерь.

Новый палаточный лагерь можно вполне назвать палаточным городком. Он раскинулся на большой поляне перед курганом, на котором стоит памятник сражениям в этих местах времен Великой Отечественной войны.

Перед въездом на территорию лагеря – пункта временного размещения – установлен КПП, на котором стоят постовые. Слева от КПП два автобуса «ПАЗик» спасателей. Рядом стоит специальная командно-штабная машина – там базируется руководство пункта. Справа от штаба – условная вертолетная площадка, а перпендикулярно дороге ровными рядами стоят армейские брезентовые палатки, их, наверное, здесь больше пятидесяти. В дальнем конце пункта стоят полевые кухни и несколько больших палаток для приема пищи – в каждой из них по два ряда длинных деревянных столов и скамеек. Возле палаток есть указатели: «склад», «медпункт» и «психологи» – наш полевой психологический центр.

Хоть и рассчитан палаточный лагерь на тысячу человек, сейчас в нем беженцев не так много – занято несколько рядов палаток. Но люди прибывают быстро, чуть ли не круглосуточно. На КПП все время собираются вновь прибывшие.

Из нового палаточного лагеря хорошо налажены отправки людей – их отправляют уже не только в стационарные пункты Ростовской области, но и в другие регионы по всей стране. Приезжают автобусы, несколько раз в день прилетает вертолет и тоже забирает людей. Одна из задач психологов – формировать списки убывающих. Дело в том, что мы много работаем и беседуем с беженцами и знаем уже про каждого, какие у кого предпочтения по выбору региона, где человек начнет свою новую жизнь.

Например, начальник пункта полковник Василий Сергеевич – настоящий офицер, с которым у нас сложились хорошие отношения, дает нам команду:

– Завтра две отправки в Ставрополь и Воронеж. Воронеж принимает сорок человек, Ставрополь – тридцать пять. Два автобуса прибудут в лагерь в четырнадцать тридцать.

Мы с коллегой Екатериной начинаем обход палаток. Беседуем с каждым человеком, предлагаем варианты, куда можно отправиться. Часто люди спрашивают: «А это далеко отсюда? А что там есть, в этом регионе?» Мы, опираясь на собственные знания, рассказываем, предлагаем выбор. Наш диалог складывается примерно таким образом:

– Здравствуйте, Ольга, завтра из лагеря будут отправки в Воронеж и Ставрополь. Там вас разместят в стационарном пункте, не придется жить в палатках, как здесь. После прибытия на место сможете начать заниматься оформлением документов – там с вами будут работать представители миграционной службы. Не хотите поехать?

– Да… Наверное, поеду. Можно тогда поехать в Ставрополь? Нас двое, я и дочь.

Мы записываем в свои блокноты данные человека и информируем его о времени отправки.

По итогу обхода всего лагеря у нас на руках список для отправки согласно графику в Воронеж и Ставрополь. Список мы отдаем начальнику пункта полковнику Василию Сергеевичу. Если предполагается, что людей будет забирать вертолет, то эта задача проще: вертолет берет на борт до двенадцати человек – набрать такое количество нам удается быстро.

Спустя несколько суток мы с Екатериной наловчились предельно быстро формировать списки на отправку, за что пользуемся уважением начальника. По сути, у нас одно общее дело, поэтому мы реально стремимся все делать качественно и быстро.

С увеличением количества отправок людей из палаточного лагеря растет количество вновь прибывающих – люди стали приходить даже ночью.

Я не считаю дни – здесь идут какие-то одни сплошные сутки, только солнце то восходит, то заходит. Сейчас уже почти ночь, мы считаем общие цифры по отправкам – за сегодня удалось отправить пятьсот человек. Это действительно радует меня.

Утром получаю информацию от начальника: за текущую ночь в пункт прибыло семьсот восемьдесят человек. Это больше, чем мы отправили.

Наш лагерь заметно расширяется – ряды палаток увеличиваются – «срочники» спасательного центра МЧС возводят новые палатки одну за другой.

Оказывая психологическую помощь беженцам, нам приходится много работать с истерическими реакциями, плачем, тревогой и страхами. Екатерина говорит мне, что среди беженцев есть несовершеннолетняя, которую изнасиловали украинские военные…

Поступает много детей – для них оборудовали детский уголок, качели и песочницу.

Спустя время стали идти мужчины-беженцы, их достаточно много. Интересный момент, большая часть беженцев помогают и принимают активное участие в жизни палаточного городка: кто-то помогает на складе, кто-то откуда-то принес нашим поварам несколько ведер алычи, кто-то смотрит и следит за играющими детьми. Почти все помогающие нам люди – это женщины. Беженцев-мужчин в городке уже много, но девяносто процентов из них никакого участия в так называемой общественной жизни не принимают. Но помощь – дело добровольное, да и мы не имеем права кого-то заставлять что-то делать. Не хочешь помогать – хорошо, главное – не мешай.

Но и тут не все просто. Кто-то написал на всю нашу группировку жалобу куда-то в Москву, суть которой в том, что мы специально не отправляем людей на Дальний Восток и Камчатку. Поясню: среди беженцев стал ходить слух, что именно в указанных регионах нереально высокие зарплаты и жизнь там вообще как в раю. Может быть, там действительно земной рай, но нам не давали квоты отправлять туда людей. Мы же не сами придумывали, куда поедут автобусы с людьми. Но жалобу такую написали и отправили. Теперь мы с интересом ждем последствий.

Каждую ночь мы с коллегой Екатериной Бабкиной делаем обход палаток, так часто именно в это время то в одной, то в другой палатке слышен плач. У Кати звонит телефон, и она долго разговаривает, успокаивая кого-то. Я непроизвольно слышу повторяющееся несколько раз в монологе слово «ангел», и даже становится интересно, что там, на том конце провода, происходит.