Текст книги "Кровь леса"

К вечеру я не помер, хотя чувствовал себя препаршиво. Воображение когда-нибудь загонит меня в гроб. Тело встряхивало напряжение, словно я выпил три чашки кофе подряд, спать не хотелось, но во тьме особо не побегаешь. Никакой фауны, даже птиц, мне пока не встретилось, но это не значит, что во тьме не может бродить зверье, вовсе не поддерживающее точку зрения, что человек – царь природы. Я хотел перекреститься, понял, что не знаю как, все же перекрестился неумело, вознес кому-то молитву и принялся за фиолетовую бруснику. Кустов ее вокруг было во множестве, но я решил погодить и съел всего пару горстей. Желудок бурчал. Я стал искать место для ночлега.

Тогда-то мы и встретились.

В немом благоговении я созерцал огромное дерево. Могучий исполин возвышался над лесом, превосходя все прочие деревья по росту раза в два. Листва мешала как следует разглядеть верхушку дерева, я прикинул, что в исполине будет этажей девять, а то и больше. Секвойя, баобаб? Гм…

Листья чудо-дерева выглядели так, словно никак не могли решить, остаться им листьями или превратиться в хвою. Черно-блестящий складчатый ствол богато расписан красными, серыми и зелеными прожилками, ветви толстые, узловатые. Никаких плодов и шишек на дереве не росло. Зато на нем были шипы, в чем я немедленно убедился, когда захотел получше рассмотреть дерево.

И раз, и два, три, четыре… десять, двадцать, тридцать…

Пятьдесят семь шагов мне потребовалось, чтобы обогнуть толстенный ствол. В таком дереве можно разместить небольшой коттедж или выдолбить гараж, в который влезет что-нибудь поболее «Оки».

Я залез поглубже меж растущими по земле ветвями и корнями дерева и принялся вспоминать «В мире животных» и прочие такие передачи. Если мы с моим склерозом ничего не напутали, не многие животные хорошо видят. Самые зоркие звери – это люди. Собаки и, следовательно, волки видят в основном носом, ну и ушами. Темнота не помешает ночным хищникам найти одинокого несчастного заблудившегося горожанина (то есть меня).

Утешив себя этими умными рассуждениями, я посидел еще немного в темноте, подтянул к себе выломанную дубинку и сказал внушительно:

– Ширак!

Секунд десять ничего не происходило. Потом раздался знакомый комариный звон, и передо мной возникла искра. Это что, мне снова пятьдесят раз произносить слово? Заклинания, кстати, иногда отчего-то именуются формулами, ну-ка, если…

– Ширак умножить на пятьдесят!.. – провозгласил я.

Искры заметались передо мной… и одновременно я ощутил некую усталость, не телесную, а как будто несколько сложных уравнений решил. Занятненько…

Искры собрались в рой.

– А можно свет убавить? – робко попросил я, и свечение чуть поутихло. Я вежливо поблагодарил, пожелал спокойной ночи светлячкам и дереву и скоро задремал, по уши закутавшись в драную водолазку.

Сны, как известно, бывают разные. Вещие, нелепые, фрейдовские или кошмары, когда из подсознания всплывают темные щупальца ужаса и человек просыпается в холодном поту и с замерзшим криком на губах.

Иногда человек думает, что ему не снилось ничего, и весь день мучается свинцовой головной болью и скверным настроением. Иногда, наоборот, просыпается с улыбкой и весь день ходит просветленный, как Будда.

Проснулся я с глупой улыбкой до самых ушей и с не менее глупой твердой уверенностью, что все будет хорошо. Чувствуя тепло на лице, прищурился на шар. Все-таки это не только свет, но и жар, значит, можно попытаться освоить огонь…

– Думак.

Шар повисел немного и рассыпался.

– И спасибо! – крикнул я следом, лес после улета источника света оказался темным. Однако в России любое время дня, когда ты проснулся, считается утром. Хотя я же не в России… Впрочем, Россия там, где русские, значит, и здесь тоже…

Попытка вспомнить, какая нирвана мне приснилась, ни к чему не привела. Я таращился в непроглядную тьму и слушал тишину. Было совсем не страшно.

Когда тьма стала менее непроглядной, я вылез из своей норы и ударился головой о низкую ветвь.

А вчера ее здесь не было…

Раньше, чем эта мысль в полной мере дошла до меня, я отпрыгнул в сторону, изготовившись драться или бежать. Дерево при полном безветрии качнуло ветвями…

Которые за ночь вдруг возымели желание подрасти в мою сторону.

Я понял, что стою в боевой стойке, мышцы напряжены, морда лица застывшая в ярости, зубы оскалены в готовности кусать и грызть, пальцы судорожно скрючены – бить-хватать-душить, как быстро слетает с человека шелуха цивилизации… Наверное, я долго так стоял и напряженно таращился на дерево. Сердце колотилось, адреналин бурлил так, что пар из ушей, тело казалось неправдоподобно легким.

Я выдохнул, по заветам Деда – «долго и со вкусом», сбрасывая напряжение. Расслабился.

– Ну ты, блин, даешь, – сообщил дереву. – Знаешь, говорят, бамбук офигенно быстро растет, но бамбуку до тебя…

Дерево при полном безветрии шевельнуло ветвями. Я на всякий случай попятился. Отросшие за ночь ветви образовывали нечто вроде полога над местом моей ночевки.

Я подумал о прожорливом мхе, но отбросил мысль. Нет, это дерево явно не хищное. Просто мое присутствие отчего-то стимулирует его рост.

Для проверки этой невесть откуда взявшейся мысли я подошел ближе. Вроде ничего. Погодите-ка…

Ветки чуть шевелились. И… да, если приглядеться, они медленно обрастали почками, которые выбрасывали зеленые стрелки побегов. Пахло весной, и вообще, это было похоже на телепередачу о природе, когда пускают ускоренное воспроизведение.

– Круто, чувак, – еще раз сказал я, и дерево согласно шумнуло листвой. Оно тянулось ко мне, и я отошел подальше. Ветки печально поникли.

– Отлично, – сказал я. – Спасибо тебе за сон и пристанище. Я, пожалуй, пойду?

Дерево как будто вздохнуло. Я попятился, не решаясь повернуться к нему спиной. Отпятившись на порядочное расстояние, поклонился дереву, поблагодарил за ночлег и пошел искать своих эльфов.

Глава 2
На лицо ужасные

Скоро взошло солнце. Ручей-проводник, похоже, вел меня к границам леса, потому что на этот раз я смог насладиться красотой здешнего рассвета. И заодно еще раз убедиться, что я не на Земле. Сутки не совпадали. Здешние были длиннее.

И долго мне еще топать? По всем канонам нелюбимого мной жанра фэнтези герой, попадающий в иной мир, мгновенно оказывается в гуще событий, я же вместо того оказался в какой-то Беловежской пуще, где никаких событий не происходит… Выругавшись для поднятия боевого духа, я от души наподдал по какой-то коряге ногой.

Зря я это сделал.

Во-первых, я крепко ушиб ногу. Во-вторых, отлетевшая в сторону коряга обиделась, зашипела и вознамерилась проверить, каков я на вкус. В-третьих, к ней присоединились еще три таких же.

Что ж, вот тебе и события, чего хотел, в то и влетел… Я резво попятился, споткнулся, чуть не упал. Махнул дубинкой широко, слишком широко, и она улетела из руки… Светка живот надорвала бы от хохота…

Оставшись безоружным, я сложил пальцы в неприличную фигуру:

– Уйди, файерболом пришибу!

Кажется, публику не впечатлило. Я махнул рукой, выкрикнув что-то вроде «Экспилорамус». Без какого-либо видимого эффекта. Что ж, фокусник был пьян, фокус не удался… Коряги подступили вплотную, и первая из них клацнула пастью в опасной близости от моих коленок.

Пасть показалась мне очень большой.

Боюсь, что я визжал, как девчонка, увидевшая дюжину крыс. И улепетывал не медленней, разве что не пытался повыше забраться. Трава цепляла ноги, листва хлестала по лицу, по рукам. Коряги нагоняли, я резко повернул, они проскочили мимо, я с треском проломился через густой колючий кустарник.

И с головой ухнул в ледяную воду.

Я вылетел на другой берег широкого ручья так быстро, что, казалось, почти не промок, и рванул дальше. Неизвестно, куда бы я убежал, если бы не плети ползучего растения, подставившие мне подножку.

Грохнувшись во весь рост, я с воплем перевернулся на спину и наудачу пнул воздух, почти ощущая, как в ноги впиваются мелкие острые зубы…

Не впиваются. Коряги суетились на том берегу, и только одна, кажется, именно та, которую я пнул, осмелилась спуститься к воде.

Я по инерции поорал еще немного и заткнулся. Тварюшки либо не умеют плавать, либо, как нечисть, не могут пересечь бегущую воду. Или просто не желают мочить лапы. Их у каждой, кстати, насчитывалось ровно шесть.

До этого дня мне никогда не встречались агрессивно настроенные коряги. Да и шестилапых зверей я видел только на картинках в старой детской книжке.

Сердце еще бешено колотилось, но я набрался смелости и подошел ближе, с любопытством разглядывая тварь, от которой минуту назад удирал без оглядки. Нас разделяло метров десять водной глади.

Больше всего тварь походила на небольшого худого и очень лохматого пса, облаченного в маскировочную сетку. Без шуток, пегая шерсть свалялась длинными прядями, в них запутались травинки, листва, и когда тварь не двигалась, она здорово смахивала на кучу мусора. В передней части тела имелось возвышение, которое с натяжкой можно было назвать головой. На ней зло сверкали маленькие глазки и скалилась усаженная мелкими зубами пасть. Морда самая мерзкая, так и просит кирпича. Ничего, сейчас обеспечим…

Коряга взвизгнула точь-в-точь как пес, которому попало сапогом пьяного хозяина, и метнулась прочь.

– Получай, фашист, гранату! – нервное напряжение требовало разрядки. Зверюги давно разбежались, а я все орал, хохотал, матерился и швырялся камнями. Наконец, выдохшись, уселся на валун и принялся подсчитывать потери.

Самой чувствительной утратой оказалась вдребезги разбитая робкая надежда, что здесь нет хищных зверей. На втором месте было… Мама дорогая!

Очень осторожно я стянул правый ботинок. Кожа над каблуком была нарезана узкими аккуратными полосками, а закатанная штанина превратилась в сомнительной красоты кружева.

Я проникся уважением к первым представителям фауны, встреченным мной в этом мире. Какие же зубы и челюсти надо иметь, чтобы прокусить насквозь несколько слоев джинсовой ткани, плотную кожу ботинка, устрашающий носок и оставить глубокие порезы на моей пятке!

Да уж, в заповедных и дремучих страшных муромских лесах всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх… Я хихикнул, невольно ежась. Если бы милая зверюшка поранила вот это сухожилие над пяткой, я бы далеко не убежал. Как же оно называется? Кажется, что-то связанное с Гомером… Гомерическое сухожилие… Нет, гомерический – хохот. Примерно таким я только что распугивал лесное зверье и снимал стресс. Впрочем, нет, то был истерический.

А сухожилие – ахиллесово.

Отвлеченно размышляя над всякой фигней, я не сразу обратил внимание, что делают мои руки.

Как я уже заметил, подорожника здесь не было. Зато было растение, похожее на небольшой разлапистый кактус. И сейчас мои руки как раз обламывали нижние листья с этого кактуса и смазывали царапины их клейким соком. Сок был вонючим и едким, щипался, но скоро я почувствовал себя лучше.

А еще я почувствовал недоумение по поводу того факта, что уже во второй раз делаю нечто незнакомое мне, словно само собой разумеющееся. Сначала ягоды, потом кактус… Возможно, я излишне привередлив, но я привык осознавать свои действия.

Закончив с лечением, я занялся сознательными действиями. Разделся, оставшись в трусах, отжал одежду, раскидал по камням и кустам. Выломал себе дубинку взамен потерянной в ходе героической битвы с корягами. Распустил цепочку ключей с тяжелой гайкой, приноравливаясь, взмахнул кистенем, маскирующимся под брелок для ключей.

Однажды такой штукой я убил собаку. Не какую-нибудь шавку, а… нет, все-таки и сухопутным крокодилом ту мою жертву нельзя назвать. Так, всего лишь крокодильчик…

Разглядывал одежду, прикидывая, можно ли сообразить из ткани тетиву для лука. Хотя на фиг? Стрелок из меня тот еще. Десяток выстрелов из современного блочного лука, и три (больше не смог натянуть тетиву) из исторически-достоверного, принадлежавшего Светке. И что, стал после этого Робином Гудом? Дед меня другому учил.

И насчет того, чему он учил…

Я сломал себе новую палку. Снял с ремня пряжку, расплющил камнем железный край, долго точил о песчаник. Получилось что-то вроде ножа-кастета. Этим ножом я чуть заострил палку, подкинул в руке, привыкая к оружию, сделал несколько махов.

Джинсы пришлось подпоясать стеблями ползучих растений, о которые я так ловко споткнулся. Эти побеги были настолько прочны и гибки, что не рвались и не ломались, и пришлось рубить их импровизированным ножом.

Представляю, как я выглядел со стороны – вооруженный деревянным копьем, подпоясанный лозой, в необработанной шкуре… то есть в рваной ветровке и тертых джинсах. Мокрых. И в одном ботинке.

Гулять босиком по лесу – небезопасное занятие. Пришлось рвать, кромсать острыми камнями и пилить ножом-пряжкой, наконец задник ботинка оторвался. Только так опухшая нога влезала в обувь.

Я потоптался на месте – с бегом придется погодить, – и, опираясь на копье, потихоньку похромал вдоль ручья.

Приближался полдень этого мира, второй мой полдень в нем. Мои шмотки просохли и стали выглядеть так, словно их прожевало и выплюнуло неведомое чудовище. Вместе со мной. Солнце уже стояло в зените, когда я совершенно неожиданно вышел на открытое пространство.

Удивительно, как может человеку недоставать чего-то обыденного, привычного. В лесу, где за пятьдесят шагов ничего нельзя было разглядеть, я чувствовал себя так, словно за моей спиной толпятся чудовища и бросают на пальцах, кому из них первым меня есть. На солнечной поляне, сплошь покрытой зеленым ковром травы – тоже, разумеется, совершенно незнакомой, – я словно обрел второе дыхание. Даже немного поорал и попрыгал от радости. А потом сел в эту самую траву, потому что раненая нога дала о себе знать.

«УХОДИ НЕМЕДЛЕННО!!!» – оглушительно грянула труба Гавриила. Я вжался в землю и понял, что если немедленно не уйду с поляны, то тут и останусь. Хладным трупом. Нет, горячим дисперсным пеплом. Ощущение опасности было столь сильным, что меня прямо затрясло. Вскочил на ноги, едва не упал. Массаракш, нога…

Нелепо подпрыгивая, я вбежал под сень леса. Как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувший в небе продолговатый силуэт.

Над поляной пронесся ужас.

Дохнуло огнем в спину, и поляна превратилась в бушующий пламень. Ужас с визгом пролетел надо мной, заложил вираж и снова повернул в мою сторону. Визг превратился в рев, ужас взмыл вверх и пошел на третий заход.

Вертикальный прочерк – сетчатка глаза мгновенно зафиксировала нечто упавшее во мхи. Какой-то инстинкт заставил меня броситься ничком за дерево.

Лес наполнился резким беспощадным светом, каким-то странно медленным. Каждый листок отбрасывал острую тень. Я увидел, как свет прожигал листву насквозь.

Из подсознания вдруг всплыло словосочетание старых теленовостей – ковровые бомбардировки.

Ужас пронесся надо мной, визг перешел в вой и оборвался на самой басовой ноте, заставившей завибрировать каждую косточку моего тела.

Я забился под елкодуб, не обращая внимания на впившиеся в тело шипы, и долго дрожал между корней так, что дерево сотрясалось вместе с мной.

Нет! Почему так?! Где мой Экскалибур, где прекрасные принцессы, все как одна озабоченные, не ревнивые и никогда не затрудняющие себя и избранника официальной регистрацией? Где могучая разрушительная магия, покорная слову, жесту, взгляду? Где уродливые монстры, жуткие и сильные на вид, падающие от одного щелчка по лбу мизинцем?

Почему ужас над лесом?

Я даже не разглядел, что это было, живое существо или механизм, так быстро оно пролетело. Только ощущение сводящей с ума опасности.

Не скоро я выбрался из колючек.

Опушка преобразилась. Собственно говоря, это уже не было лесом. Скорее – памятником лесу.

Вблизи от эпицентра взрыва зелень превратилась в прах. В тонкий серый прах, мельчайшую пыль, в которой ничто не напоминало ее органическое происхождение. Деревья стояли серые, как театральные гипсовые колонны.

Дальше от эпицентра ветви казались нетронутыми, только приобрели нездоровый оттенок, и стоило их коснуться, они рассыпались в пепел.

Еще дальше деревья истекали соком из-под лопнувшей коры, листья превратились в кружева, свет выжег их так, что остались только сложные паутинные рисунки жилок.

И мне казалось, я чувствовал их боль…

Ручей нес серые хлопья. Дисперсный пепел…

– Кто это сказал?! – заорал я на весь лес. – Кто говорит со мной? Меня забодали твои загадки! Выйди, выйди, покажись!

Никто не отозвался, не вышел. Я выругался, сделал неприличный жест в сторону открытого пространства, повернулся к нему спиной и пошел туда, куда улетело это.

Похоже, ничего хорошего под открытым небом меня не ждет. Еще две стороны света на выбор – по опушке влево или вправо. Но тащиться в неизвестное, рискуя попасться на глаза еще одному небесному чудовищу, подвернуться то ли под вакуумную бомбу, то ли под огненный плевок – спасибо, может быть, в другой раз. Я шел за своим страхом.

– В заповедных…

И дремучих…

Ик!..

Наверное, городские бомжи шарахнулись бы от меня, зажимая носы и тараща слезящиеся глаза, гадая – как может человек так опуститься?.. А всего-то для этого надо – долгая прогулка по лесу, не изобильному хожеными тропами, ночевки на голой земле, местная фауна, готовая тебя сожрать, и флора, которую жрать иногда опасно, а иногда… ик… гы!..

Похожее на человека существо шло, примерно выдерживая одно направление, ожесточенно почесываясь, ругало колючки, бормотало бессвязные обрывки песен. Хлюпало простуженным носом и время от времени разражалось хохотом. Мобильник погиб во время очередного падения в ручей, нельзя было определить время.

Вчера? Или позавчера? Брусники не хватало, я попытался выяснить у своего неизвестного советчика, можно ли употреблять в пищу вот эти плоды. Получилось как в фильме – можно, только отравишься. Я и отравился.

Проблевался.

Опьянел.

– Как мало человеку надо, чтобы окончательно деградировать!.. – провозгласило существо, в очередной раз споткнувшись. – Никогда!.. Сынок, никогда не ешь эту дрянь! Иначе тебя так вштырит, что ты… ик!..

Тут я встал и резко протрезвел. Прислушался.

Еще недавно я почти с ностальгией вспоминал Питер с его людными улицами, а сейчас уже лихорадочно прячусь в колючках на краю оврага. Галлюцинации не добавлялись в список синдромов отравления крапчатыми плодами, значит, человеческие голоса мне не померещились.

Они появились как-то вдруг, словно сгустившись из сырого воздуха.

Семеро… гуманоидов брели против движения ручья. Высокие, корявые. Серо-зеленая чешуя, непропорционально широкие, словно у спортсменов в доспехах для регби, плечи, шипы на локтях и коленях.

Возможно, я расист, но мне почему-то показалось, что встреча с этими гоблинами ни к чему хорошему не приведет. Стараясь двигаться как можно тише, я попятился в глубь колючего кустарника. Увы, спешка и тишина плохо сочетаются друг с другом. Первый гоблин поднял голову, и в мою сторону уставились нечеловеческие глаза и штуковина, подозрительно напоминающая оружие. Отряд остановился.

Я понял, что они переговариваются, хотя сам не слышал ни звука. Едва заметные жесты, движение головы, взгляды пустых глаз, серых, без зрачков.

Самый здоровенный и уродливый гоблин покачал головой и сделал знак пушкой – мол, идем дальше. Уффф, пронесло…

Главарь сделал шаг и вскинул пушку, дуло смотрело мне в лицо.

Вспышка.

Сноп ярчайшего света был почти физически ощутим, толкнулся в лицо, земля поехала под ногами, и в обнимку с колючим кустом я кубарем покатился вниз, врезался в группу, сбив гоблинов с ног, как шар в боулинге сбивает кегли.

Но «кегли» резво вскочили на ноги и направили на меня свои непонятные штуковины самого зловещего вида.

Вблизи гоблины выглядели так, что Фредди Крюгер в сортире повесился, Чужой ушел в монастырь, Хищник застрелился от зависти… Тусклая серо-зеленая чешуя, серые раскосые глаза на бурых безволосых головах нечеловеческой формы, шипы на локтях и коленях…

Все, что я успел разглядеть, сидючи в ручье, а потом красные лучи взрезали полное туманного пара пространство и уперлись мне в лицо, почти ослепив. Показалось вдруг, что я нахожусь в самом центре нового голливудского боевика. Причем фантастического. «Бластеры» – всплыло название оружия.

Я двинулся, намереваясь поднять руки. Что-то свистнуло, укол был почти незаметен.

Скосив глаза, я обнаружил торчащую из левого бицепса оперенную стрелку, похожую на миниатюрный дротик для игры в «дартс».

Прежде чем мой разум осознал, что в меня стреляли, тело стало действовать. Последующие события произошли очень быстро.

Я изо всех сил рванул кистень – прячась в кустах, привычно накинул петлю на руку. Железная цепь едва не оторвала мне кисть. Гоблин, который, оказывается, наступил на гайку, не удержался на ногах и рухнул, нелепо задрав ноги. Судя по воплям, остальные удивились, обиделись и вознамерились отомстить мне за безвременно упавшего командира.

Вопрос – как поступить, если противник здорово превосходит по количеству и вооружению?

Правильный ответ – делать ноги.

Я вскочил, нарочно подняв тучу брызг, ударил аборигена слева кистенем. Что-то свистнуло мимо, удар не причинил никакого вреда, но сбил прицел. Возвратным движением стегнул гоблина справа в морду, он запоздало вскинул руку, шагнул назад и упал, споткнувшись о небольшое копье, которое я уронил в падении. Защищаясь его движением, я пнул по ноге левого – словно по камню ударил. В моей или его ноге что-то хрустнуло, гоблин упал, свист – опять мимо.

Я нагнулся подхватить копье, над головой вжикнуло, дернув волосы. В правое предплечье впилась еще одна стрелка, пальцы разжались, и копье поплыло по ручью.

От стрелок по коже быстро разбегались волны ментолового холода, мускулы становились ватными. Еще одна ударила в живот – и не пробила куртку и ремень-лозу, завязла.

Я пнул ногой по воде, обдав брызгами и ослепив, повернулся и побежал, петляя, как заяц. Что-то едва заметно кольнуло в поясницу, что-то дернуло штанину, не проткнуло.

А потом подкосились ноги, я упал в воду. Задумался. Лежать в воде было хорошо и спокойно. Лежать было очень уютно. Меня немного беспокоил тот факт, что я не умею дышать водой, но я решил подумать об этом потом и стал устраиваться поудобнее, собираясь вздремнуть на дне, но тут вода стала горячей.

Пришлось просыпаться и вскакивать. Над головой с ревом пронеслось нечто огненное – судя по реву, то был «Тополь-М». Еще один клуб огня, и снова мимо, ручей почти закипел.

В падении я загнал стрелку глубже в плечо, но даже не почувствовал этого. Поле зрения странно сузилось и «искрило» по краям, в ушах звучал шум Ниагарского водопада, я помнил только, что нужно передвигать ноги, но не понимал, зачем. Все же сделал пару шагов.

Несильно ударило в левое плечо, меня чуть шатнуло вперед, придав ускорение. Что-то мешалось в поле зрения… с трудом сфокусировав глаза, я понял, что они меня обманывают.

Потому что из моего плеча вперед торчало серое острие длиной сантиметров двадцать.

Мир погас – будто выключили.

Сознание вернулось рывком. Я приподнялся на локте, морщась от тупой боли в затекшем плече, и рявкнул спросонья:

– Эй вы, там! Не орите, дайте человеку поспать! Блин, такой сон снился…

Ко мне повернулось с полдюжины мерзких рож.

Ой…

Не сон…

Схватившись за плотную повязку, охватывающую плечо, я чуть не взвыл от боли. Я был раздет до пояса, рану закрывала повязка из пористого материала, цветом похожего на кожу. На теле, там, где впились стрелки, были такие же пластыри.

Когда в глазах перестали плавать алые круги, я сморгнул навернувшиеся слезы и уставился на кончик копья, маячившего в опасной близости от моего лица. Выражения уродливой физиономии стража я не разобрал, но понял, что он прямо-таки мечтает, чтобы я его спровоцировал.

На груди гоблина я увидел след моего удара кистенем. От серой метки по панцирю аборигена разбежалась паутинка трещин.

Рядом лежала моя куртка, вернее, то, что от нее осталось после путешествия по лесу, и ботинки. А еще мои вещи – утопленный мобильник, нож, несколько купюр и брелок-ключи-кистень.

Очень осторожно я скосил глаза туда, откуда раздавались голоса, явно решавшие мою судьбу. Язык по звучанию напоминал испанский.

– Амигос… Компадрес… Проклятие, кто-нибудь говорит по-русски? По-английски? Парле ву франсе?

Мой страж буркнул что-то угрожающее и сунул лезвие мне под нос. Жест был понятен без перевода, но я не заткнулся, а продолжал взывать, борясь с искушением взвыть.

Утомленный моими стенаниями, гоблин размахнулся свободной рукой. Я уклонился и заорал, ударившись раненым плечом.

И снова отрубился.

В нос шибанул едкий запах, я чихнул и очнулся. И тут же пожалел об этом.

Плечо онемело, рука была как кусок мороженого мяса, очевидно, вкололи нечто обезболивающее. Главный гоблин спрятал пузырек с запахом и снова что-то у меня спросил, таким тоном в плохих американских фильмах говорят «плохие» полицейские.

– Я требую адвоката, – невольно вырвалось у меня.

Гоблин что-то профыркал неразборчиво, отвернулся.

– Пожалуй, я буду звать тебя драконидом, – сказал я ему в спину. – На гоблинов вы, ребята, не очень-то похожи, только без обид, те покрасивее будут, а дракониды – один в один, разве что без хвоста и крыльев…

Драконид замер. Медленно повернул голову, спросил что-то резким голосом. Я покачал головой и развел руками. В плече плеснула волна тупой боли.

– Не понимаю.

И снова поток непонятных слов, похожих на испанские, часто повторяемое «drako» с явной вопросительной интонацией. Я мотал головой и виновато улыбался – нихт ферштейн.

Драконид раздраженно махнул лапищей, подцепил жуткими на вид когтями себя за подбородок и… оторвал себе голову.

И под этой уродливой зеленой и бугристой башкой у него была еще одна, видимо, запасная. Темные волосы, загорелое скуластое лицо, карие глаза, смотревшие со злым насмешливым прищуром.

Человек…

И тогда я отколол вот что – встал перед ним на колени и взмолился:

– Умоляю, скажите, где я?!.

Я говорил с ними по-русски, говорил на чудовищном школьном английском, которому меня за годы так и не сумели научить, твердил несколько общеупотребительных немецких и французских фраз.

Перепробовав все известные мне слова и фразы чужих языков, даже японского, из которого я знал только «банзай», «охайо», «саенара», «оригато» и кое-какие спортивные термины, я впал в прострацию. Они не имели ни малейшего понятия о земных языках.

– Знаешь, – сообщил я Главарю, – во всех фантастических книжках всегда говорится, что герой, попадая в другой мир, тут же начинает понимать чужой язык, как родной…

Мой внимательный собеседник сочувственно покивал. Кивнул на куртку – облачайся, мол. Бормоча проклятия, я с трудом натянул мокрые лохмотья. Мобильник, заточенная пряжка, мелочь из карманов были сложены аккуратной кучкой. Я вопросительно покосился на вещи, Главарь с усмешкой покачал головой, что-то сказал, кивком подозвал одного из драконидов. Тот сложил все в свой рюкзак, напоминающий сидор. Простой крестик на простом шнурке (не люблю религиозный выпендреж) привлек всеобщее внимание.

– Credo? – потребовал от меня Главарь, но попытка общения ни к чему не привела. Я робко попытался забрать крестик… но мне не дали. Главарь перекрестился, остальные последовали примеру босса, требовательно глядящего на меня.

Что ж, мне нетрудно.

Я перекрестился… и тут же оплеуха сшибла с ног. Верховный драконид еще и пнул в живот, я скрючился, оберегая рану, но меня лишь ткнули пяткой.

Не вставай. Нога просто напрашивается на залом, но – не вставай, с твоей раной…

Главарь бранился и брызгал слюной. Кажется, я несколько раз слышал что-то вроде «heretic».

Конфликт вер. Они крестились на католический манер, а вот я – на православный. Но почему даже здесь?..

Босс поуспокоился, и к нему подошел один из драконидов, что-то сказал удивленно, демонстрируя недлинное копье. На лезвии наконечника запеклась кровь.

Моя кровь.

Голова закружилась, подкатила дурнота. Я до скрежета сжал зубы, давя тошноту и животный ужас, посмотрел в лицо драконида, прожигая в памяти каждую черточку. Простая физиономия, изрытая шрамиками угрей, немного выдающиеся вперед челюсти, два неровных шрама на подбородке.

Тебя я запомню, урод…

Почему-то вид моей крови на лезвии всех крайне озадачил. Главарь издал удивленный возглас, люди столпились, чуть не стукаясь головами, и принялись спорить. И спорили, пока Главарь не наорал на всех и отправил копьеносца, судя по нескольким выразительным жестам, сразу в несколько таких мест, попасть в которые одновременно довольно затруднительно.

Драконид, однако же, пошел всего лишь к ручью. Омыл лезвие, почистил пучком травы. Я смотрел, как моя кровь расходится в воде, и темное предчувствие захлестывало волной.

Да уж, это определенно не так называемое юмористическое фэнтези, какое в последнее время повадились строгать эпопеями. Сказка переставала быть сказкой, превращаясь в необычайную, волшебную, сказочную, но – реальность.

У меня есть Сила. Я могу призывать искорки. Могу общаться с деревьями. Могу наколдовать страхолюдную образину. Наверняка могу что-то еще.

Но ведь и меня могут сожрать бродячие коряги. Я мог отравиться теми ягодами. Мне могут пустить кровь эти дракониды.

И наверняка меня могут даже убить – совсем насмерть.

Главарь ткнул меня ногой – вставай, мол. Двое драконидов подошли вплотную, взяли в коробочку, стянули запястья эластичной лентой – хорошо еще, что впереди. И подтолкнули в спину – шагай, военнопленный…

Кажется, принцесс, волшебных откровений и просьб спасти мир в ближайшее время не предвидится…

Двое конвоировали меня в середине походного порядка. Иногда мои сбитые ноги заплетались, и тогда меня подбадривали тычком. Среди закованных в доспехи людей я казался себе пигмеем. Останки моей одежды давно высохли, страшно хотелось пить, жажда усугублялась тем, что ручей журчал всего в нескольких шагах. Пот заливал глаза, скованные руки болели, рана под тугой повязкой нестерпимо чесалась, чесались все царапины, залепленные пластырями. К тому же, кажется, наступил отходняк от крапчатых плодов, что я сдуру съел.

Однажды мы спугнули выводок хищных коряг, больше нам никто не встретился, но все вели себя так, словно находились на территории врага… Блин, а не влип ли я в какую-нибудь местную заварушку?

Попытка подать голос привела к тому, что мои конвоиры швырнули меня на камни, прикрывая своими телами, остальные мгновенно рассредоточились, водя по сторонам своими бластерами. Спецназ, да и только…

Убедившись, что опасности нет, ко мне подвалил Главарь и лениво, с оттяжкой съездил мне по зубам. Я захлебнулся матом и кровью из разбитых губ и носа.

Су-у-ука же…

То, что произошло потом, было моей данью всем голливудским боевикам, смотри подраздел «мужественное поведение Главного Героя в плену мерзких злодеев». Когда во рту набралось достаточно крови, я сочно харкнул в маску Главаря. Он отшатнулся, неловко стирая руками в перчатках кровь и сопли, потом так врезал мне под дых, что я задохнулся и обвис на руках конвоиров. В глазах поплыла кровавая муть, удары чувствовались как через толстую фуфайку.