Текст книги "Черти лысые. Повесть"

А мы молчали. Долго молчали.

– Дааа, – наконец сказал я, когда молчать уже было больно. – Главное, что они помирились.

– Ну чего они так? – захныкала Лянка, взяв меня за колено. – Ну чего?

– Двое в драке – третий в сраке. Ну, и четвертый тоже.

Мы снова помолчали.

– А ты заметил, – спросила Лянка, – что они совсем по-разному пересказывали свою историю? Ну, Леша по-своему, и Аня по-своему. Получились две разные истории. Почему так?

– Потому что люди друг друга не понимают. Закон есть такой во Вселенной. Родители не понимают детей, учителя не понимают учеников… ну, и так далее.

– Но мы же друг друга понимаем?

– Так мы не люди, а черти лысые, – сказал я.

Лянка сжала мое колено.

– А скажи, Анька красивая, – сказала она.

Ага, подумал я. Проведешь меня на этой мякине, щас.

– Да нет, ничего особенного, – говорю. – Болонка и болонка, таких полно вокруг.

– Нет, она красивая, – благодарно сказала Лянка.

И еще сильней сжала мое колено.

6.

Уже был вечер. (Как незаметно пролетел этот день, ну надо же!)

Пора была думать о том, как двигаться дальше, к Старожильску. Лянка убедила меня, что автобусные билеты нам не продадут, и мы решили ловить попутку. Раз Леша подбросил нас бесплатно – авось и другие добрые люди найдутся. Шоссе проходило где-то рядом, даже было слышно, как оно гудит за домами.

Встать с лавочки было трудно, будто мы вдруг превратились в пенсионеров. Саднили ладони, и Лянка отобрала у меня пакет с едой, хоть я и скандалил, что могу нести его на руке. Тяжелый ведь, зараза…

– Как думаешь, – говорил я Лянке, – может, какой-то приколист подложил туда пару кирпичей, пока мы спали?

Расспросив, где шоссе, мы решили не связываться с маршрутками и пойти напрямик, через промзону.

Темнело. Мы шли мимо бараков с выбитыми стеклами, мимо мотков колючей проволки, огрызков бетона, ржавых железных скелетов… Все это густо поросло бурьяном, серым, как сумерки. Нормальный такой антураж для хоррора, говорил я Лянке. Постапокалиптика форева…

Лянка захотела в туалет. Я набрался терпения и стал ждать: вначале – когда она выберет себе достойное убежище, а потом – когда выйдет оттуда. Я хорошо знал, как ответственно женщины подходят к этому вопросу. Один барак Лянке не подошел, второй слишком грязный, третий просматривается…

– Да отвернусь я, – говорю ей. – Все равно ни хрена не видно…

Наконец она облюбовала себе барак по душе. Уложив наш пакет на какой-то бетонный куб (я убедил ее, что он чистый), Лянка ушла по делам, а я старательно отвернулся.

Первые минут пять я не то что бы нервничал, а скорее просто прислушивался к шорохам.

Потом повернулся к бараку и стал высматривать Лянку.

Потом пошел туда, высоко поднимая ноги, чтобы не пораниться о проволоку или арматуру.

– Лянка! Ты здесь? – спрашивал я у пыльных стен. Стены молчали, и я зашел за барак, к старым воротам. Тут был въезд на завод или что-то вроде.

Внутри холодило, как в морозильнике, и я уже звал ее во все горло – Лянкааа!.. – ожидая, что вот она сейчас выплывет из темноты, как призрак, и скажет – «Чего орешь? Не дают человеку дело сделать…»

В кармане у меня был фонарь, и я хотел вытащить его, чтобы осветить все как следует.

И тут я увидел их. Увидел Лянку, и с ней какого-то мужика, который зажимал ей рот и подталкивал к машине.

Я сразу же пригнулся. Хотя он-то, конечно, знал про меня, потому что я орал, как дебил. Раз Лянка не отвечала – значит, у него нож. Или пистолет. Или еще какое-нибудь дерьмо.

Я не испугался даже, а просто мне сразу стало тоскливо и жалостно, почти до слез, потому что я знал, что ничего, совсем ничего не могу сделать, и с Лянкой сейчас будет страшное, и хныкал от этой тоски, глядя, как тот мужик ведет ее к машине – все ближе и ближе ко мне.

Вот он открыл дверцу… Лянка вскрикнула…

И тут кто-то во мне вдруг проснулся и стал давить на какие-то внутренние кнопки.

Это был точно не я, потому что я сидел и хныкал, как лох, а этот что-то повключал во мне – и я, во-первых, быстро достал фонарик и врубил свет мужику в глаза, а во-вторых, заорал и побежал прямо на него.

Никаких идей у меня не было, и страха тоже не было, было только чувство, что у меня внутри морозильник, и в нем подпрыгивают внутренности, как пельмени. За секунду-две я двинул мужику ногой куда-то, куда попал на ходу, потом увидел открытую дверцу машины, переднюю, там, где руль, и нырнул туда. Рукам было больно, Лянка визжала, мужик матерился и лез в машину, но этот кто-то во мне сообразил, что надо захлопнуть дверцу. Хрясь – и вопли мужика выключились, и остался только Лянкин визг, который тоже сразу выключился. Ее рука метнулась ко мне и ткнула в какую-то кнопку, которая заперла все двери.

Длилась эта кутерьма, может, секунд пять или шесть – меньше, чем я ее описывал. Мы сидели в запертой машине, снаружи колотился мужик, внутри было, как в вакууме – душно и пусто. Я пытался жать на педали – ноль на массу.

Тогда Лянкины руки снова метнулись ко мне, повернули ключ, еще что-то там нажали-включили, и она заорала мне в ухо – «газуй!» Я снова надавил педаль, и тут машина рванула вперед – прямо на забор! Лянка извернулась уж не знаю как, схватила руль поверх моих рук, которые никогда его не держали, и вывернула вместе с ними – так, что было здорово больно, но я все-таки старался крутить его в ту же сторону, а она орала мне – «не мешай!..»

Какой-то третьей рукой (она вдруг выросла у нее) Лянка включила фары. Почему-то мы почти никуда не врезались, кроме кучи какого-то дерьма, и еще деревянной будки, и мужика этого немного задели, и он упал. Лянка в который раз вывернула руль, и мы выехали на дорогу.

– Ты можешь пролезть сюда? – кричал я.

– Нет! – орала Лянка. – Надо остановиться!

– Давай еще проедем! Вдруг догонит!

Мы оба орали, надрывая глотки, хотя в том не было никакой причины, и можно было говорить нормально.

Потом я тормознул так, что визг колес продырявил все уши, и поменялся местами с Лянкой.

– Где трасса? – крикнула она. (Мы продолжали орать.)

– Какая трасса! Нас там первое ГИБэДэДэ накроет!

– А эта дорога куда ведет?

– Не знаю, надо в карту глянуть!

– Давай отъедем еще немного!

– Давай!

Мы сели и поехали неизвестно куда.

Город давно остался позади, и вокруг были какие-то поля. Время от времени мелькали встречные машины, и я каждый раз дергался, как псих – боялся, что Лянка не справится с управлением.

– Может, окна открыть? Душно, – сказал я, и понял, что уже не кричу.

– Открой. Знаешь как?

Я ведь и в самом деле знал, как. Почему тогда спросил?..

– Давай в карту глянем.

Лянка отъехала к обочине, и мы достали мобилки.

– Чего-то не включается, – сказал я после пятиминутного сопения. – Села, что ли? Вчера был полный заряд…

– А у меня три процента, – сказала Лянка. – На карту не хватит. Блииина…

– Что?

– Пятьдесят два неотвеченных. Тридцать девять от папы, тринадцать от мамы.

– Интересно, сколько у меня…

– Все. Тю-тю.

Мы замолчали.

Потом я вышел из машины. Лянка тоже вышла.

Вокруг была ночь, черная, как потухший экран. Мы стояли в световом острове – я, Лянка и свет от фар. За островом гудел целый океан невидимых звуков – цикады, ветер, шорохи, писки, гул машин и хрен знает что еще.

– Ты круто водишь, – сказал я и хихикнул.

– Чего смеешься?

– Теперь я машину угнал. Мы квиты.

– Нифига я не угнала. Я придумала тогда.

– А… водить тогда откуда умеешь?

– Папа учил. Этот джип как папин.

Она подошла ко мне. Близко, почти нос к носу.

Наверно, Лянка хотела что-то сказать или, может, потрогать меня, но не сказала и не потрогала, а просто отошла.

– Что делать будем, Кошмарик?

– Ну… Нам в Старожильск надо. Он где-то там, по-моему, – я ткнул рукой куда попало. – Наверно, эта дорога ведет куда-то в его сторону.

– Тогда поехали. Еще ведь не очень поздно? Может, успеем переночевать там.

– А как?

– В гостинице, так же, как сегодня.

– Ночуем, а потом внахалку через окно?

– Ага.

Мы сели в машину. Лянка пыхтела и нажимала всякие кнопки и рычаги. Потом повернулась ко мне:

– Не заводится что-то…

– Может, бензин кончился?

– Не знаю.

Она попыхтела еще, потом вздохнула и вытянулась в кресле.

– Давай пешком попробуем, – сказал я. – Мы уже далеко уехали, может, тут город рядом.

– А машина?

– Все равно она краденая. Еще в полицию заявит, поймают нас по номерам…

– Не заявит. Тогда мы все расскажем, и его посадят на двадцать лет.

– На двадцать?

– Или на тридцать. Идем?

– Идем.

Мы вышли из машины и пошли по обочине. Я включил фонарь, но Лянка сказала – «не надо, сэкономь лучше», и мы пошли так.

Мимо неслись другие машины. Я пробовал голосовать, но никто не останавливался, не тормозил даже, и мы шли дальше.

– Я устала, – сказала Лянка. – И ногу натерла.

– Под шортами?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Давай дойдем вон туда. Видишь, там горка? Может, за ней уже город.

Вокруг была темнота. Она давила так, что было трудно дышать. Хотелось прильнуть к дороге, стать плоским и незаметным, как всякие ночные насекомые, и я думал, что если не включу фонарь – наверно, сойду с ума. Но не включил и не сошел. Наверно, из-за Лянки.

Она все сильней отставала, а потом остановилась.

– Что?

– Не знаю. Давай вернемся.

– Куда?

– В машину.

И мы молча пошли назад. Обратная дорога была почему-то короче в десять раз, – может, потому, что мы издалека видели фары нашей машины и летели к ним, как бабочки на огонь.

Лянка выключила фары и стала устраиваться спереди.

– Погоди, – говорю. – Иди назад. Ты все-таки дама.

– Но ты же водить не умеешь. А вдруг что…

– Что? Тот мужик догонит?

– Ну… А может, он умер? Мы его все-таки сби… или, – хрипло сказала она.

От этой мысли мне стало совсем хреново, и опять внутри екнули замороженные пельмени.

– Ладно. Двери запрем, и…

Лянка влезла назад, а я сел спереди – не за рулем, а рядом.

– Там кресло отки… дывается, – пробормотала Лянка совсем тихо.

Я так и не понял, как оно откидывается, но не стал выяснять, потому что она уже сопела. Вытянулся, как мог, и через секунду заснул сам.

7.

Проснулся я от света, который почему-то стал влажным, мягким и коснулся моей щеки, как чьи-то губы.

Какое-то время я не открывал глаза, потому что и так было ярко, и не хотелось впускать в них больше света.

Потом все-таки открыл.

Потом открыл очень широко, чтобы в них влезло все-все-все, сверху донизу.

Слева над полем висело оранжевое солнце, сплющенное, как настоящий апельсин. По всему небу громоздились необыкновенные фантастические замки, горные хребты, скалы, дирижабли и много-много ваты, прозрачной, как платья, в которых пела Лянка. Все это было лиловым, розовым, красным, желтым, золотым, белым, бурым и даже зеленым, и плавало в синем-синем небе, как в моем Озере. В нашем Озере.

– Лянка, – позвал я. Она то ли спала, то ли делала вид. – Ляяян!

Я дернул ее за ногу. Лысая макушка приподнялась.

– Глянь!..

Лянка не говорила ничего, но я знал, что она смотрит туда же, куда и я, и мы думаем об одном и том же.

– Я такое над Синим Озером видел, – сказал я. – Только там два неба: одно сверху, как здесь, а второе внизу. Отражение. И горы тоже разные: есть из облаков, как вот эти, а есть настоящие. Настоящие темнее, а если солнце их осветит – то золотые получаются. Даже больно смотреть, прямо как на солнце.

– Расскажи мне еще про Озеро, – попросила Лянка.

– Ну… оно действительно очень синее, потому что над ним такое небо, а вода делает его еще синЕе. И соленое. Есть легенда, что это одна девушка местная плакала, ее кто-то там обманул, жених, наверно, и она целое озеро слез наревела. И еще…

Я сочинял про озеро, как Лянка про Юлю и Лизу, и она слушала меня, и в зеркале я видел ее лицо – полураскрытый рот и глаза, прозрачные, как небесная вата за окном, и думал, что если бы вокруг была ее грива, а не лысина и оттопыренные уши… Но все равно в горле стало щипать, и я умолк.

Мимо промчалась машина.

– А давай попробуем поехать? – предложил я.

– Не знаю… Вчера не получалось… Ну давай.

Лянка пересела за руль. Не знаю, что она там нажала и повернула, но мы поехали!

– Прямо мистика, – сказала она. – А вчера…

– Говорят же, что утро вечера мудренее. Наверно, что-то там не включила, и…

– Блин, как же жрать хочется!

– Может, вернемся за хавчиком?

– Нееет! – крикнула Лянка, и я больше не поднимал эту тему.

8.

Какое-то время мы ехали молча. Потом она сказала:

– Смотри, мужик голосует!

– Вчерашний?

– Отсюда не видно. Нет вроде… Тормозим?

– Зачем?

– Бабки с него сдерем. У нас налички нет, забыл?

Лянка остановилась, и мужик заглянул в открытое окно. Он был в черных очках и в куртке «Angels of Hell».

– Ого! Здоров, пацаны… Ой, извиняюсь, не разглядел, – оскалился он Лянке. – До Гуляйполяны подбросите?

– А сколько дадите? – спросила Лянка.

Мужик оглушительно расхохотался.

– Прально! – кричал он и ржал, как конь. – Так и надо! Зашибай бабки смолоду, своего не упускай!

Если бы он был здесь, внутри, он бы, наверно, хлопал меня по плечам и по спине.

– Так сколько? – повторила Лянка.

– Да ладно, шеф, не обижу я. Давай трогай! – сказал он и влез на заднее сиденье, хоть его никто не звал.

Лянка переглянулась со мной, и мы поехали.

– Тачка-то у вас крутая, – крикнул мужик. Все, что он ни говорил, он кричал. – Папина?

– Ага, – сказала Лянка.

– А дружок твой разговаривать умеет? Слышь, тебя как зовут-то?

– Кошмарик, – сказал я.

– Как-как? Ахахахаха!.. Понимаю. А я Баклан. Вот просто Баклан. Тааак, ребятки, – Баклан явно освоился у нас. – Сбежали вместе, да?

– Чего это? – спросили мы одновременно с Лянкой.

– Ниче, начальник! Не сцы, я никому не сдам. Баклан не сдает своих, ахахаха!..

– Да не сбежали мы, – сказала Лянка, когда он наржался. – Просто выехали покататься, рассвет посмотреть…

– И потрахаться. Дома-то несподручно. Предки, блин, под ногами путаются, а тут, на природе… Ууу, – Баклан принюхался. – Пахнет сексом. У вас в тачке пахнет сексом! Ахахаха…

Лянка закусила губу и чуть не врезалась в трактор.

– Эээй, поаккуратней! А то папа за тачку по попе!.. Папа – по попе, гы-гы… Ниче, ребят, я же с вами любя, от души. Слышь, Кошмарик? Даму-то твою как зовут?

– А вы у нее спросите. Захочет – скажет, – сказал я.

– Ахахаха!.. Ладно, я все понимаю. Вижу, что дама твоя годков не добрала. По сиськам ей лет двадцать, а глаза-то все равно выдают. Лапусечные такие глазочки у нас. Не больше шестнадцати. Да и ты, начальник, ПТУ-то скоро закончишь?

– За каждое слово – наценка пять процентов, – злобно сказал я.

– Аахахахаха! – опять заржал Баклан. Я даже испугался, что у него припадок. – Так и надо! Пральный подход, одобряю! Ребят, я ж любя, вы ж не это… Сам такой был. Пока молодые – трахаться надо, чтоб оно аж это… Так что давай, начальник. У тебя их много будет, больше, чем вот в этой тачке железяк. И у тебя, лапуся моя, тоже много будет мужиков… потому что настоящей бабе надо много мужиков! Настоящая баба – она… ухх! – он снова заржал. – Так что давайте, ребят! Гормоны – они правят миром… Эээй, куда свертаешь? Нам тудой надо, на трассу!

– На трассе ГИБэДэДэ попалит, – сказала Лянка.

– Давай тогда я за руль! Не вопрос!

Мы с Лянкой переглянулись. Она притормозила, и Баклан сел за руль, а мы с Лянкой – на заднее сиденье.

– Ну вот! Ща прокачу с ветерком… и ни хрена не возьму с вас… Так, чей-то скучно едем, где тут у вас музон-то?

Он стал щелкать магнитолой, пока не нащелкал какой-то death metal.

– Оу! – Крутанул громкость до предела, и надрывный вой вытеснил из машины весь воздух, вдавив нас в кресла.

Мы ехали так довольно долго, оглушенные, обалдевшие, а Баклан что-то излагал за рулем. Его не было слышно, и слушатели ему были явно не нужны.

Потом на горизонте показался город.

– О! Приехали! – Баклан выключил магнитолу. Сразу стало как-то пусто и плоско. – Мне сюдой.

Он подрулил к дому в инопланетном стиле, с куполами и пушками. На фасаде было написано – РЕСТОРАН И МОТЕЛЬ «РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА».

– Ну, спасибо, ребят, дай Бог здоровья! Любите друг друга, и…

Баклан заржал, козырнул и вылез из машины.

– Эээ… а деньги? – спросила Лянка.

– А деньги?! – добавил я.

Но Баклан удалялся от нас танцующей походкой.

– Вот блин…

– Не трогай ты его, – сказала Лянка. – Отстал, и спасибо. Пошли лучше туда. Может, жрать прикупим.

– Вооон там магазин, смотри, – показал я.

Лянка пересела за руль, и мы подъехали к дверям, где было написано – «ПОРА ПОКУШАТЬ».

– Да, это уж точно. Пора, – подтвердила Лянка, выбираясь из машины. – Пойдем, Кошмарик.

Я пошел за ней.

Естественно, терминала у них не было, и мы купили только бонакву с булкой.

– И то хлеб, – рычала Лянка, вгрызаясь в мякиш. – Ничего, щас объедем весь город, и… Эй, а где машина?

Машины не было.

– Ты что, не закрыл ее?

– Нет. Я не умею.

Мы помолчали. Потом Лянка отгрызла новый кусок булки:

– Ладно. Все равно она краденая, так даже лучше. Мы там вроде ничего не забыли, да?

– Вроде…

– Ну вот и супер. Ничего, пешочком походим. Это какой город?

– Гуляйполяна.

– До Старожильска далеко?

– Порядочно.

– Ну ничего. Пойдем на промысел!

И мы пошли на промысел.

9.

Город Гуляйполяна был настоящей деревней – с утками в лужах, с курами, коровами и прочим животным миром.

Ничего у нас не получилось: в одних магазинах кредитки не брали, в других требовали пин-код. Мы устали, и уже казалось, что не было никакой бонаквы с булкой. Дико хотелось пить: солнце жарило прямо по-африкански, и мы стали липкими, как противомушиные ленты.

– Фу! – Лянка с отвращением стерла гроздь мошек с руки. – Какие будут идеи, Кошмарик?

– Не знаю… Просить придется.

– Милостыню?!

– А что?

– Ага. «Люди добрые, извините, что обращаюсь к вам… сами мы не местные…» – заголосила Лянка. На нее оглянулись, и она умолкла.

– Тогда давай заработаем.

– Давай… а как?

– Ну… я пойду, поспрашиваю, может, кому машину помыть…

– Погоди, – Лянка сверкнула глазами. – У меня есть идея получше. Давай найдем какой-нибудь кабак…

В «Роковую Женщину» мы решили не идти, чтобы не встретить Баклана. Чуть дальше по трассе расположились «Алые паруса».

– О. И название как-то поприличней, и людей тут побольше, смотри, – сказала Лянка.

Она выбрала место у входа, в тени. Перед ней мы поставили рваный пакет, найденный в урне (других вариантов не было). Чтобы он не улетал, в него положили булыжник. Я пристроился тут же, на скамейке.

– Ты будешь мое секьюирити, – сказала Лянка.

Она заняла рабочее место, прокашлялась и запела песню из «Титаника».

Я даже обалдел, как круто у нее получалось без всяких микрофонов, фанеры и тэ дэ – лучше, чем в кино, честное слово.

Народ заинтересовался, заоглядывался, некоторые даже остановились послушать, но денег никто не кидал. Лянка старалась изо всех сил – выводила рулады на полный голос, со всякими прибамбасами и «вэу-вэу», которые звучали совсем как настоящие. Я и не думал, что она такой талантище.

Вокруг скопилась порядочная толпа, и у многих отвисли челюсти, я видел, но раскошеливаться все равно никто не собирался.

Тут я заметил в пыли мелкую купюру. Фигня с хреном, стыдно подбирать, но еще одна такая – и набралось бы на поллитра воды. Поэтому я все-таки поднял ее, подошел к Лянке и кинул в ее кулек – просто потому, что грязная, неохота карманы пачкать.

И тут, как по волшебству, все стали подходить к ней и кидать деньги. Знака они ждали, что ли? Или стормозили, что это не просто так, а человек заработать хочет?..

Лянка воодушевилась, и оттопыренные ушки ее стали малиновыми, и нос тоже покраснел, и лысина… или она на солнце обгорела? Песни из нее лились рекой – и из «Титаника», и потом та, которую Тина Тернер пела (забыл название), и потом отечественное – «Любовь, похожая на сон», и «Прекрасное далеко», и «Червона рута», и даже «Голубой вагон»…

Денег накидали полный пакет, и они оттуда уже начали вываливаться. Я собрал выручку себе в карман, и он оттопырился, будто там был целый миллион.

Потом из «Парусов» вышли какие-то важные мужики и подошли к Лянке.

«Ну все» – подумал я. – «Сейчас надо будет бежать очень быстро…»

Но мужики не кричали, и вообще – вели себя очень культурно. А Лянка сначала испугалась, потом удивилась (брови заползли на самую макушку), а потом раскраснелась так, что стала совсем красноголовой, как дятел.

– Чего они хотели? – подошел к ней я, когда важные мужики ушли.

– Прикинь, предложили выступить у них в «Алых парусах» – зашептала Лянка. – Сказали, платить будут долларами. А я сказала, что долларами не надо, можно отечественной валютой…

– И в чем ты будешь выступать?

– Ну, не знаю. Дадут, наверно, переодеться, помыться…

Почему-то мне это не нравилось, хотя новость была, конечно, просто вау. У нас уже набралось налички на целых два дня жратвы, а если еще и в кабаке разживемся – хватит и на одежду, и на дорогу… «Ты просто завидуешь», – сказал мне кто-то внутренний, и пришлось согласиться с ним. – «Сиди и молчи уже, раз ничего не умеешь такого…»

А Лянка все пела и пела. Она уже слегка охрипла, но купюры продолжали бросать, хоть и меньше, и она снова и снова заводила те же песни по второму и третьему кругу.

И тут к ней подошли двое пацанов.

Я только посмотрел на них – и сразу все понял:

– Лянка, беги!..

Она метнулась к кульку с выручкой, но не успела – один схватил ее за руку.

Народ, бросавший купюры, тут же рассосался, будто никого и не было. Пацаны что-то бухтели – я не слышал, что именно, слышал только интонации, знакомые до блевотины.

– Так, отошли от нее быстро!..

Я несся на них стремительно, как поезд, и матюкался по-черному, даже Лянка удивилась, наверно. Внутри у меня опять грюкали замороженные пельмени.

Пацаны были здоровые, лет по двадцать, и каждый выше меня. Поэтому я сразу, как подбежал, дал ногой по яйцам тому, который держал Лянку. Он заорал и выпустил ее, но меня схватил другой. Пельмени подступили к горлу… но через секунду орал и тот, потому что Лянка врезала ему туда же.

– Бежим! – она схватила меня за руку, и мы понеслись, как гепарды по саванне.

Пацаны какое-то время гнались за нами, потом отстали.

Пробежав пару кварталов, мы рухнули в траву.

– Кулек! С деньгами!.. – выдохнула Лянка.

– Ладно. Все равно основная часть в сейфе.

Я похлопал по оттопыренному карману.

Мы пересчитали Лянкин гонорар. Оказалось вдвое меньше, чем я думал, но все равно прилично.

– С голоду не помрем. А вечером, в восемь тридцать… – мечтательно протянула Лянка.

Мы пошли в магазин. На этот раз брали мало и все самое дешевое, чтобы экономить. Оказалось, что за треть Лянкиного заработка можно налопаться и напиться так, что в глазах темно.

– Вздремнуть бы, – мурлыкала Лянка, повиснув у меня на руке. Я уложил ее в тенечке, а сам сидел на стреме, чтобы не украли гонорар. Дико хотелось спать, но я говорил себе – «она поработала, поработай теперь и ты», и терпел.

10.

Спала она долго, часа два. Когда проснулась – сказала:

– Горло болит…

– Здрасьте! Как ты теперь петь будешь?

– Ой, ну не настолько… – просипела Лянка и закашлялась.

Я купил ей капучино, хоть в такую жару о горячем жутко было и думать. Она выпила с отвращением, и мы потихоньку пошли к «Парусам».

Вначале я осмотрелся, нет ли тех пацанов. Их не было видно, и я толкнул Лянку ко входу.

– Давай!

Она постояла немного и вошла внутрь. Я остался снаружи.

Пока она блистала там, я думал всякие разности. Например, про то, где мы будем ночевать. Или про маму.

Сказать, что я раскаивался – так нет. Я просто знал, что поступил с ней так себе. Хвастаться нечем. А у вас бывало так, что вы все понимаете, но не раскаиваетесь, потому что эмоции просто не хотят вертеться в эту сторону?

Время от времени я вставал и осматривал территорию. Пацанов не было, и я снова садился и думал…

Было уже совсем темно, и звезды высыпали, как блестки на Лянкином платье, когда она выступала по телеку.

Так, но где же она? Не отпускают, что ли, ее фэны?

И тут в кабаке загудели голоса.

Один из них показался мне знакомым. Полминуты – и он гоготал у самого входа:

– Так, заткнулись все, а то ща ментов вызову вам, и будете тут все у меня!..

Из дверей показались две фигуры. Одна из них была Лянкина: я узнал ее по лысой голове, хоть Лянку одели в какую-то совсем другую одежду – черную, облегающую, как у моделей или звезд. И она была почему-то босиком.

Другой был никто иной, как Баклан. Он вел ее, обняв за плечи.

Я побежал к ним.

– Держи, начальник, свою цяцю, и не выпускай больше, понял? – он толкнул Лянку ко мне, и я сразу обнял ее, хоть никогда раньше этого не делал.

– А… что случилось?

– «Что случилось, что случилось…» Случилось бы, если б не я. Рано ей еще по таким местам, понял? А теперь дуйте отсюдова, и чтоб больше я вас тут не видел! Увижу – убью обоих! – орал он нам вслед.

– Лян, – сказал я, обнимая ее. Она всхлипывала и дрожала вся, будто на улице было минус тридцать, а не плюс. – Лян… Где твоя одежда? А?.. Лян! Точно ничего не было? Точно? Точно?!! – крикнул я, потому что она не отвечала.

Лянка наконец повернулась ко мне.

– Точно, – сказала она и улыбнулась сквозь слезы.

Не знаю, что ее улыбнуло, но я сразу успокоился.

– Точно-точно?

– Да не переживай ты. Было бы… короче, был бы полный звездец, но Баклан помог. А я корова, дебилка конченая… Где ночевать-то будем?

– Глянь! – я показал на сеновал за кабаком. (Они его, видно, для экзотики поставили.) – Тут и залезть можно, смотри…

– А если найдут нас? – тихо спросила Лянка.

Она вообще стала говорить тихо, одними губами.

– Ничего, их Баклан нажухал… Полезай!

Я подал ей руку и помог забраться в шелестящую груду. Было темно, но я боялся включать фонарь.

– Ой, как пахнет…

«Кажется, получилось», подумал я. Влез за Лянкой – и прямо с лестницы бухнулся в сено.

– Тебе удобно?

– Да… Скажи, Кошмарик…

– Что?

– А ты утром тоже подумал, что Баклан говно мужик?

– Подумал, – сказал я. – Так он утром и был говно-мужиком.

– И что, так изменился за день?..

– Не знаю, – промямлил я. И тут же стал улетать куда-то, где скалился и гоготал Баклан, и ревела Лянка, и за ней бегали стадом мужики в черных очках…

11.

Утром была холодрыга, будто нас ночью из Африки перенесли в какую-нибудь Гренландию.

Я ерзал на сене, смотрел на Лянку и не знал, смеяться мне или плакать. Ее накрасили, как гота: черные фингалы вокруг глаз, губы в алой помаде, и с ресниц сажа сыплется, и все это растеклось от слез густыми ручьями до самой шеи. И еще у Лянки куда-то делись ее брови, а вместо них появились новые, ниточкой. Одета она была в какую-то облегающую фигню, бархатную такую, и тоже черную. Не Лянка, в общем, а зомби – хоть сейчас на Хэллоуин…

– Иииы… холодно… – скулила она спросонок.

– Ты что, голос сорвала?

– Не знаю… наверно. И голова так болит…

– Так. Ты пила вчера что-то? – спрашиваю.

– Наверно…

– «Навееерно…» Тебе там что сказали делать? Петь, а не пить. А ты что?..

– Ой, мамочки… – запищала Лянка, как комар. – Я горячая, потрогай?

И точно – она горячущая была, хоть в холодильник суй.

– Ну вот. Теперь у тебя температура. И напилась всякой дряни. И размалеванная вся, как мумба-юмба. И что теперь с тобой делать?

Я злился и ругал ее, хоть надо было наоборот – жалеть и подбадривать.

– «Что делать, что делать»… Брось тут и сам иди к своему озеру, – скривилась Лянка.

– Может, ты сходишь в эти «Паруса» и хоть одежду свою заберешь? И мобилка твоя там же осталась… И кредитка, блин!.. Тебе, кстати, там денег хоть немного дали?

Лянка уставилась на меня. Потом просипела:

– Ты что, вообще ничего не понял?..

Было решено оставить ее валяться, а мне идти на промысел.

Первым делом я принес ей еды, и еще – влажные салфетки, она попросила. Ими она стерла черные подтеки на щеках.

– А остальное? – спросил я.

– Остальное так не сотрешь, жидкость нужна специальная. Будем пока экономить, ладно?

Лекарства она запретила покупать, но я все-таки купил ей какую-то хрень от насморка, которую запомнил по рекламе. Лянка обругала меня и выпила ее. К обеду ей стало хуже.

– Кошмарик, – уже не сипела, а хрипела она. – Где мы денег возьмем? А?

– Причем тут деньги? – кричал я на нее. – Нам тебя надо вылечить, а не деньги… А, ну да… Ты, главное, лежи, расслабься. Может, оно само пройдет.

И бежал к магазину и к аптеке. Я понял, почему злился: потому что дико перепугался за нее. Даже слабость какая-то в мышцах появилась. Интересно, когда родители злятся и ругаются – они тоже поэтому?..

В аптеке мне предложили целую кучу лекарств. Самое дешевое из них стоило ровно столько, сколько у нас осталось денег. Я все-таки решил купить еды и питья, потому что Лянка все время просила пить.

Она выглядела, как в страшном сне: красная вся, от носа до макушки, и на этом красном – размалеванные глаза и губы. Температура у нее была, как в духовке, и я снова побежал в аптеку.

– Женщина, – причитал я там, – одолжите, пожалуйста, на лекарство! Я за неделю верну, вот честно!..

Это Лянка так умеет, когда здоровая, а я не умею. Надо мной ржала вся аптека, и я прожогом вылетел оттуда, и еще пнул ногой булыжник.

– Мужчина! – кричал я. – Вам не надо машину помыть? Женщина! Хотите, сумки донесу? Недорого возьму…

Потом вернулся, высмеянный до самых печенок, к Лянке. Ей было хреново.

– Не надо скорую, – хрипела она. – Тогда ведь все накроется, и…

Ночью она ерзала и жалась ко мне. Каким-то звериным чувством я знал, что ее нужно трогать, чтобы хоть немного забрать из нее болезнь, и мял ей руки и плечи, которые она подставляла мне…

Утром я уже топал в больницу. Но для перестраховки все-таки заглянул в аптеку.

– Женщина, – нудил я, как вчера. – Ну пожалуйста, ну одолжите…

– А зачем тебе это лекарство? – заинтересовалась какая-то посетительница.

– Сестра болеет, умирает прямо… А у нас деньги кончились…

Я здорово испугался, и поэтому, наверно, у меня очень жалостливо выходило, как у настоящего актера.

– Как это кончились? У родителей возьми. И вообще – вызови скорую…

– Родители за границей. А мы ехали домой, и сломался автобус, и нас обокрали… – поймал я волну. – А скорая не приедет, потому что мы не отсюда…

– Скорая в любом случае приедет.

– Ага, щас! – подключилась другая посетительница. – Вон у меня брательник гостил из Нехлебова – так хрен с маслом они к нему приехали! Езжай в свой Нехлебов, говорят, и там хворай, говорят…

– И у меня, – вступила третья…

– Так! – сказала первая. – Где там твоя сестра? Покажи мне!

И я повел ее к сеновалу.

Непонятно было, чем это кончится, но хуже точно не будет, думал я. Только бы вылечить Лянку, только бы вылечить…

– Огогооо, – тянула наша гостья, щупая ее. – Ребят, да вы что, спятили совсем? Быстро в больницу! Хотя нет, пока суд да дело… Давай-ка в аптеку, – она сунула мне пачку денег. – Купи то-то, то-то и то-то… Запомнил? Повтори!

Ни хрена я не запомнил. Пришлось выдрать листик из ее блокнота и записать.

– А вы доктор? – спросил я.

– Доктор, доктор. Бегом давай!..