Текст книги "Формула Z"

Глава 5, которой лучше бы не было

Идиот, бубнил ему кто-то всю ночь.

Идиот, сказал Саня сам себе, проснувшись.

Идиот и баран, сказал он себе за завтраком – для разнообразия. Баран, лось, дебилоид и кретинозавр. И идиот, само собой.

Юля куда-то ушла с утра – волонтерила, наверно. Саня чуть не лопнул и не растекся по квартире, пока наступило 9.00 и можно было звонить.

Она, конечно, не брала. Ну, Яна то есть. Гудок, и еще гудок, и еще, и еще, и ехидное ты-ры-рым, когда гудки кончились.

Но выхода не было, и Саня набирал снова. Гудок… и еще гудок, и…

– Слушаю, – вдруг сказал чужой голос.

Саня сглотнул. Потом ткнул в сброс и чуть не выронил телефон.

– Слушаю, – повторили из динамика.

Саня хотел ткнуть еще раз, но вместо этого вдруг крикнул в трубку:

– Аллё!

– Я слушаю, – снова сказал голос.

– Э-э-э… а… а Яна… – хрипло затянул Саня.

– Яна сейчас не может подойти.

– А… а кто это? – (Блин, невежливо же!)

– Это ее мама. С кем имею честь?

– А-а… здрасьте. Это Саня… ну, заходил к вам, то есть к Яне в понедельник…

– Здравствуй, Саня. Что передать Яне?

– Э-э-э… Передайте, чтобы перезвонила или вышла в мессендж… – (хотя не перезвонит и не выйдет же!) – …или нет. Передайте, что я буду ее ждать у вашего дома, когда она пойдет в школу, ладно?

– Она не пойдет в школу.

– Ну… Можете тогда, пожалуйста, передать, чтоб она просто вышла в… – (Саня глянул на часы) – …в десять во двор? Пожалуйста!..

– Хорошо, я передам. До свиданья.

– До свиданья…

Он отнял телефон от уха и услышал скрежет ключей в двери. Юля?.. Блин, это же супер, это же рассказать ей сейчас – и она всё поймет, она же…

Но это был папа. Мятый, остроносый, будто его наточили там, в командировке. И усталый, даже старше стал.

– О, Сань, – кивнул он, не глядя. – Здоров, мужик.

Подавив досаду, Саня подошел к нему.

– Ты чё такой смурной? – спросил он, как папа спрашивал самого Саню.

– Смурной? – скривился папа. – Эт ты в точку, мужик. Пожрать есть, не знаешь? Юля что-то там делала?

– Однозначно. Ищите в холодильнике и обрящете.

– Обрящем… что? О, вижу – курочка, райская птичка, наше всё…

– Ты чё в ботинках, пап, – сказал Саня, идя за ним на кухню. – Мама увидит и убьет. Расстреляет в упор.

– «В ботинках, в ботинках…» – Папа посмотрел на него. «Как Яна смотрела», – царапнуло Саню. – Знаешь хоть, что творится?

– Ну… Силы мировой тьмы сплотились против сил мирового света?

– Ты новости читаешь вообще?

– Э-э-э… – Саня вспомнил, что со вчерашнего утра не выходил никуда, кроме мессенджера. – В основном в туалете, когда не идет. А что?

– Так. Ну слушай тогда, – папа отставил курицу. – Вот у тебя, допустим, есть твое время. Личное, неприкосновенное. И пространство тоже. Твоя комната, ноут, телефон. Ты можешь заполнять его чем хочешь.

– Порнушкой, например.

– Хм. Помнишь, как я в день твоего двенадцатилетия отключил parental control? Просто мне будет обидно, и всё, – что мой сын без мозгов и смотрит всякое фуфло. Значит, плохо рассказал ему, что к чему. Значит, сам без мозгов. Но не в этом дело… а теперь представь, – папа с силой воткнул вилку в холодную курятину, – представь, что ситуация изменилась. Что у тебя теперь есть обязанность: смотреть ролики, где говорится, как надо любить нас с Юлей. Как ты должен быть нам благодарен, что мы тебя кормим, одеваем, даем жить у себя в квартире, не выгоняем на улицу и даже готовы вникать в какие-то твои проблемы, хоть они и твои. Ну, как на ютубе, знаешь: включил фильм, а тут реклама, и, пока не отсмотришь эти долбаные десять секунд про банк «Шухер-Мухер», кина не будет. Только с тем отличием, что теперь мы тебя кормим, одеваем и тэ дэ и тэ пэ в строгой зависимости от того, сколько ты смотрел этих роликов. Не посмотрел один – без завтрака. Два – без ужина. Вообще ничего не посмотрел – выметайся к чертовой матери. Мало того: просто включить и отвернуть морду не прокатит. Мы поставим камеры наблюдения, которые будут следить, с каким рвением и любовию ты вникаешь в глубокий смысл этих роликов. Иначе есть риск, – кричал папа (он уже давно кричал), – что ты больше полюбишь других родителей, чем нас. Например, Лёхиных. Решишь, что они самые крутые, а не мы, и уйдешь к ним жить. Предашь свой род.

Саня слушал, хлопая глазами.

– Это что за наезды вообще? – сказал он наконец.

– Это не наезды, – папа взял потише. – То есть да, наезды. Только не на тебя, а… на всех нас. Сегодня принимают закон о верности.

– Что за закон?

– А вот тот самый. Каждый гражданин теперь обязан будет смотреть ролики о том, какое у нас мудрое правительство, как оно о нас заботится, кормит-одевает и всё такое. И за это ему будут начисляться баллы. Весь сервис постепенно хотят перевести на эти баллы, вплоть до еды. Не посмотрел ролик – в метро не пустят. Не посмотрел двадцать – батон не продадут. Вообще ничего не смотришь – пошел нафиг из страны. Карточки будут специальные, с чипом, где все твои баллы. Потерял – плати тысячи или десятки тысяч. Второй раз потерял – вдвое больше плати. Без усердия смотришь, без любви – минус балл. Или минус десять. Или сто.

– Офигеть, – сказал Саня. Это и правда было офигеть.

А ведь мелькало что-то такое, он видел. И тут же убирал с глаз долой. Политика и реклама… чем раньше выкинешь их с экрана и из башки, тем лучше. Они ведь такие, чего уж там.

– А как проверять будут… ну, про усердие?

– Это и мне до конца не понятно, – папа снова взял тише. – Софт разработали особый, который с фронт-камерой работает, но по идее его можно снести или переписать, ежели умеючи. Или камеру покоцать. Правда, за это тоже санкции, но… замкнуть цепь тотального контроля, как они хотят, не получится. Слишком много нюансов…

– Пап, – сказал Саня. – А зачем это всё?

– Как зачем? – усмехнулся папа. – А вдруг возьмешь и предашь самое святое? Враг-то не дремлет, а?..

Они помолчали. Было непонятно, что говорить.

– Ладно, пап, – засуетился вдруг Саня. Без двадцати десять, блин!.. – Мне в школу…

– Чего так рано?

– Та… мероприятия всякие… малышам помогать…

– Малышам – это хорошо… Ладно, погрызу вот это пернатое – и тоже на пикет. Надо же что-то делать. У нас уже восемь арестов… Не ходи, кстати, в город, сиди в своей школе. Сегодня всё может быть…

«Чего я соврал папе, – думал Саня, прыгая через лужи. – Мог бы спокойно сказать, куда иду. Он бы понял, пожелал удачи… Трусло дурацкое», – ругал он себя и прыгал еще дальше.

Вокруг было как всегда: шумно, мокро и суетливо.

Или нет, не как всегда. Что-то было такое в звуках и движениях – будто машины рычали в намордниках и ехали, оглядываясь на каждом шагу. И люди ходили не ровным темпом, а быстрее-медленней, как на подвисшем видео. Огромный слякотный город, казалось, накрыли подушкой, и он продолжал суетиться по инерции, хоть воздух уже был на исходе.

Какой-то скрытой антенной, работавшей в фоновом режиме, Саня ловил сигналы тревоги и не замечал их – у него и своих причин хватало тревожиться. На ул. Железных Ветеранов он опять наткнулся на шествие манекенов, такое же, как в понедельник, только без факелов. Они снова кричали вытянутыми ртами те же кричалки, и теперь Саня как-то сразу разобрал: «Верность!» Другая начиналась, похоже, словом «смерть», а кому – он не понял и не вслушивался.

Надо было как-то обойти, обогнуть крикунов, потому что их много было – всю улицу затолпили, до самой развилки. Подземный переход, вспомнил Саня. Вот он когда пригодился – так-то перемахнул через ограду, и всё. Ругая манекенов словами, которые Саня крайне редко произносил вслух, он нырнул в переход, дрожавший от топота сотен ног, и выскочил у киоска «ЕвроБлин». Отсюда было уже совсем близко.

К Яниному дому Саня подбежал в 9.53. Глянув на телефон, замедлил ход – и вовремя: под парадным ошивался Лёха.

Вот трындец. Вот трындылядский трындец трынцович.

И что теперь?

В онлайне Яны не было. Помедлив, он снова набрал ее.

– Слушаю, – ответил всё тот же чужой голос.

– Э-э-э… здрасьте еще раз, это Саня опять…

– Я передала Яне. Она выйдет. Что-то еще?

– Э-э-э… а можете… у меня тут накладочка… а можете передать, – лихорадочно соображал Саня, – чтобы она вышла к… к «Жуй-Маркету»? Ну, вот тут на проспекте, через дорогу…

– Не уверена, что Яна согласится. Но передам. Всего хорошего.

Не пойдет же она с ним дотуда, думал Саня, разглядывая Лёху из-за гаража. Тот был какой-то не такой: сутулый, руки висят… а пойдет, так и нафиг. Не о чем тогда говорить. Это будет тест, кивал он сам себе, радуясь своей изобретательности. Пусть отшивает его, если хочет говорить со мной. Если и правда хочет…

Он замер: вышла Яна.

Лёха подбежал к ней, стал что-то говорить. Минуту или вечность они стояли, а Саня вдавливался в ледяную стену, будто хотел завалить гараж.

Потом Яна сделала несколько шагов в сторону. Лёха шел за ней, пытаясь схватить за руку, Яна выдернула и зашагала, не оборачиваясь, к проспекту. Лёха что-то крикнул, размахивая руками, потом неуверенно потопал следом.

Отшила, не верил себе Саня. Идёт ко мне… и этот увязался. Надо скорее туда, к «Жуй-Маркету», вот только… с этим что делать? А, ничего не делать, решил он и, пригнувшись, забежал за соседний дом. Пусть смотрит. Пусть видит и знает, кому она доверяет на самом деле. Всё равно я его близко не подпущу.

К проспекту они с Лёхой вышли одновременно, с разных сторон дома. Лёха сразу увидел Саню – там негде было прятаться – и замедлил шаг. У Сани скребануло в глотке.

Яна переходила дорогу: дошла до середины и ждала следующего светофора, которых здесь было два разных, по одному на каждую полосу.

Надо было догнать ее раньше Лёхи. У того преимущество: он стоял прямо у светофора. Идти к нему – нарваться на драку и всё испортить.

И тут Саня снова вспомнил про подземный переход. Тот был левее метрах в ста, но ничего, Саня отлично бегает, а Лёха не побежит за ним, у него есть цель.

Светофор показывал 54 секунды. 53, 52, 51… Вдохнув поглубже, Саня рванул к переходу.

Никогда он, наверно, не бежал так быстро. Дома-ящики мелькали, как во сне, и до перехода Саня добежал, когда группа людей на светофоре (он видел ее боковым зрением) еще стояла посреди проспекта. Влетев в тоннель, такой же, как тот, и даже с таким же «ЕвроБлином» у входа, Саня чуть притормозил: всё-таки было темно. Темно, и мутно, и воняло как в сортире.

И то ли от этой мути, то ли от чего еще ему вдруг почудился крик, как в «Начале», только далекий, свозь бетон и темноту.

Почему-то безумно перепугавшись, Саня ускорил бег и выбежал в свинцовый свет той стороны. «Жуй-Маркет» ближе ко мне, успею, думал он на бегу, когда уже видел огненный столб и бежал дальше, не понимая, что это и зачем.

Потом замедлил бег.

Перешел на шаг.

Остановился.

Снова побежал к огненному столбу, который быстро уменьшился и стал просто огнем, охватив каркасы двух машин. Рядом суетились люди, среди них – долговязый Лёха. Яны нигде не было видно.

Саня подбежал ближе. Лицо не чувствовало огня, будто тот был картинкой. За мельтешением чужих ног и задниц угадывались очертания лежащей фигуры, и у Сани стало липко в животе…

* * *

Они сидели в коридоре ожогового центра – Саня, Лёха, другие люди из их класса и Янина мама. На нее никто старался не смотреть.

Раз в три-четыре минуты открывались двери, за которые нельзя, и оттуда кто-то выходил. Его провожали жгущие взгляды, и это, наверно, было неприятно – уж тот-то, кто выходил, точно не был ни в чем виноват.

Никто не говорил. Только, если появлялся еще кто-нибудь, пересказывали в десятый раз: «Джип подрезал бензовоз… спешил на зеленый… ее не сбило, только обожгло… семьдесят три процента… еще троих, но не сильно…»

Наконец один из тех, кто выходил, остановился и поднял глаза. Тишина стала еще тише.

– Мы, – начал он, теребя белый халат. Видно было, что ему стыдно. – Мы… мы не смогли. Ее больше нет.

– LEVEL C —

Как в прошедшем грядущее зреет,

   Так в грядущем прошлое тлеет —

«Страшный праздник мертвой листвы.

Анна Ахматова. «Поэма без героя»

Глава 6, в которой наконец кое-что выяснится

Почему говорят, если кто-то умер, что его больше нет? «Больше нет» – так не бывает про людей. Это если вещь какая-то сгинет – то да, ее больше нет, она ведь не живая и всегда одна и та же. А человек разный, и в памяти он тоже разный. То есть живой. Хотя вот даже часы у Сани украли, где храпящая рожица на циферблате, с бабблом «zzzzz»… и еще в них будильник, который скрипел по утрам «просни-и-ись» (и больше у Сани не было таких). И Саня долго помнил, какие они. А сейчас не помнит – помнит только, что были, и всё. Как номер в каталоге. Интересно, люди тоже так, если ты умер и прошло много времени? Тоже превращаются в такие номера?

Хотя нет. Яна, которая внутри Сани, – никакой не номер, она разная и живая, только по-другому. Ее, кстати, и раньше в Сане было больше, чем снаружи… в смысле, общались они мало, а думал Саня о ней много, очень много. Она и сейчас на корточках перед ним, и свитер, и «черные дыры», и стриженые волосы такого же, как у Сани, цвета, неопределенно-колосистого (это папа так говорит), только темнее и лохматятся всё время, а она ерошит их пятерней и до расчески дело не доходит, вся в науке… Там теперь вакуум, где она раньше была. Как нарыв: и смотреть больно, не то что дотронуться. А Яна есть вокруг него, очень даже есть… только не найдешь ведь, не ухватишь, будто картинку потрогал, которую лазером рисуют на клубах дыма. Яна стала программой, осенило Саню. Она есть, но виртуальная. И всегда будет у него в таск-менеджере, никто ее никуда оттуда не денет…

Он думал о ней эту и другую ересь, чтобы не думать того, что нельзя. Любой огонь, любая искра, зажигалка, любая готовка на плите толкала его мысли в это «нельзя», и Саня тянул себя обратно, но один раз не вытянул и упал в запретное думанье, как в настоящий огонь, и горел заживо, и хрипел, закрывая лицо, катаясь по полу и умирая от того, как умирала она. Хорошо, что никого не было дома.

И о другом тоже нельзя. Ему сказала про это психологша на второй день, когда их всех экстренно к ней повели – и его, и Лёху, и еще кого-то. Вообще она нормальная оказалась, хоть и наврала им – не со зла, понятно, работа у нее такая. Но всё равно Саня знал, что виноват, и виноват целых два раза – в четверг и пятницу, – хоть та и внушала ему: «Виноват только водитель джипа, ты не виноват ни в чем, запрети себе так думать». Он и запретил, да.

Ну и, конечно, Саня всегда помнил о главном. Благо статус позволял: взрослые не трогали, можно было не общаться ни с кем и сидеть филином в углу.

«Главное» – это не то, что главное для Сани. «Главное» – это главное вообще. Для всех.

То, что знала Яна.

То, что она так и не передала Сане.

То, что он видел в зеркалах.

То, что видел Лёха.

То, что…

Стоп.

«Лёха», – думал Саня. Изо всех сил думал, даже глаза закрыл, чтоб удержать в себе нужную мысль.

Значит, Лёха. Лёхин дедушка на коляске.

А ну-ка, ну-ка…

Извини, тут такое дело. Это важно, реально важно для меня, я потом объясню. Когда ты в оперу ходил, ты как дедушку видел? Просто так или в ЗЕРКАЛЕ?

Саня скользил пальцем по экрану, морщась от автозамены и от того, как может ответить Лёха. Тот не отвечал долго, очень долго, целых четыре минуты, и за это время Саня успел решить, что…

В зеркале

Ну вот, констатировал про себя он. Ответил.

Мог бы и поподробней, гора мяса.

Ну вот…

Последнее крепление легло в пазы. Всё выстроилось наконец в единую и абсолютно сумасшедшую конструкцию. И непонятную. И невозможную.

Но в ней ощущалась логика. Значит, ее можно изучить. Не обычная только, а особая, сумасшедшая логика. Ничего, ее тоже можно изучить. Ради Яны, которая стала программой, можно немного сойти с ума, это тебе не огонь, который… (так, стоп, дальше нет, думаем про приятное: Юля, ей в волосы классно утыкаться, только потом синий весь, они же линяют у нее…)

Так. Окей. Но одному тут не справиться. Нужен кто-то еще – такой же сумасшедший, как теперь Саня.

Юля?

Уж она-то – да. Она никогда не говорит скучных правильных слов, она всегда стебется, всегда в игре. Юля ненормальная, даже папа так про нее говорит. Юля что надо. Выслушает, вникнет, поймет… а что она, кстати, поймет? «Бедный мальчик потерял подругу. Винит себя в ее смерти. И ему мерещится теперь всякая блажь в зеркалах…»

Жаль, конечно. Но – нет. Не пойдет.

Тогда Лёха?

Он тоже видел это. Он поверит, не сможет не поверить. Ему самому хреново…

Но если и тогда Саня почему-то не смог рассказать Лёхе, то сейчас это было совершенно невозможно. Абсолютно. Категорически. Даже думать в эту сторону не имело смысла.

Папа? Тут вообще полная безнадёга. Хорошо, если им всем не придется валить из страны. Ведь этот закон приняли всё-таки и папина партия тут же самораспустилась, так что папа как бы не в политике уже, но на самом деле – в ней. Потому что он ведь бешеный, не сдается никогда, даже когда на голову сядут. И Саня не будет сдаваться. А папе только Саниных зеркал для счастья не хватало…

Кто же тогда?

И вдруг Саня понял кто.

Он так четко это понял, что вскочил с кровати и сразу стал натягивать свитер на голое тело. Как в то воскресенье… хоть сейчас был понедельник – День Верности, новый выходной в честь нового закона. И не шесть утра, а десять. Всю ночь Саня то ли спал, то ли кошмарился где-то между сном и всякими мыслями, вот и провалялся до десяти…

Ну ладно. Ноги в брюки, и вперед.

Дома у Сани никого не было. Это хорошо: меньше вопросов. Какие вопросы, если Саня не знает ни одного ответа? За ними-то он и бежал – за ответами – к самому сумасшедшему человеку, которого встречал в своей жизни.

Теперь было светло и всё не так, и Саня немножко путался. Тут он вроде ее увидел, вот же эти горелые окна… или ближе к детсаду? Сейчас там сидели совсем другие бабульки, Саня специально всмотрелся в каждую, – но не важно. Он же знает, где она живет. Светофор, кстати, железно тот, здесь они встретили манекена, а вон там – другого… или дальше? Где этот старый дворик с котами?

Что-то Саня его никогда раньше не встречал. Прикольно, что у них в спальном районе такой, как говорят, винтаж, не задумывался даже… Ну, и где он тут?

Дворика не было. И старого облезлого дома не было, и даже котов. (Был один какой-то, и тот без хвоста.) Саня специально обошел несколько кварталов – на случай, если они с Сударыней промахнули перекресток на бегу. Потом рыскал по дворам, рискуя нарваться на местных гопов, и даже нашел один с котами, целых восемь штук, и еще котенок на окне сидел, – но старого дома так и не было…

Самое интересное, что Саня знал. У него была надежда, но он знал. Оббежав в десятый раз мокрые дворы, он брел домой, дохлый и голодный. Могла бы выйти к нему, думал он. Могла бы потрудиться. Из этого своего… откуда она там выходит?

Дальше думать было стрёмно, и он не думал, а просто пинал ледышки.

Дома его встретила та же пустота. Куда это они учесали, думал Саня, проходя к прихожей, чтобы раздеться…

…и застыл в немом спазме: из зеркала на него смотрела Сударыня.

Какое-то время, которое то ли было, то ли нет, Саня беззвучно кричал, отталкивая от себя криком фигуру в зеркале; потом всё-таки понял, что нужно отвернуться как можно скорее, вот прямо сейчас, пока невозможность не всосала его туда, – и сломал-таки лёд, сковавший тело, и повернулся к спасительной комнате, привычной, знакомой каждым брошенным учебником и…

Там действительно была Сударыня. Восседала в его кресле, как графиня. Никакая не зазеркальная, а самая что ни на есть реальная и обыкновенная (если можно ее так назвать).

Трудно сказать, чему Саня больше удивился: невозможной зазеркальной Сударыне или обыкновенной настоящей, которая расселась у него в комнате, как у себя дома (а дома-то никакого и нет)…

– З-з-з…здравствуйте, – протянул он.

– Здравствуй, рыцарь Александр, – сказала Сударыня и встала. – Не пугайся, ради Бога, не пугайся. Пойдем.

– Куда?

– Ко мне.

– А… я вот сам только что к вам… и… – забормотал Саня.

– Я переехала. Скорее! У нас мало времени, нужно торопиться.

– Куда? – снова спросил Саня и тут же добавил: – Ну окей, идемте. Я вот только маме…

От Юли пришло на вайбер, еще утреннее, как он сразу не заметил? «Сань, мы в больнице, тут папу немного покоцали, не переживай, в целом всё ок, сегодня будем дома скорей всего. Не найдешь пожрать – звони, и вообще звони…»

– Чего копаешься? – окрикнула Сударыня, стоя в дверях. – Время не ждет!

И Саня выскочил следом, думая обо всём сразу: о ней, о папе и о том, что так и не успел позавтракать.

На улице она взяла его за руку, и они снова почти летели, огибая дом за домом, только в другую сторону. Вначале Саня не понял куда, потому что вызванивал Юлю. Та не отвечала, и между гудками Саня приглядывался на бегу к знакомым домам-ящикам.

Что-то подозревать он начал, когда нырнул за Сударыней в тот самый туннель с «ЕвроБлином» на выходе.

– Зачем вы меня ведете сюда? – крикнул он у того самого парадного.

– Тихо! Говорю же, я переехала, – бормотала Сударыня, вызывая лифт. Само собой, в нём нажала ту самую кнопку «8», а на этаже направилась прямиком к той самой 32-й квартире.

Саня не мог идти: опять всё вспомнил, и опять стало липко в животе. Он ждал чего угодно, но Сударыня открыла дверь обыкновенным ключом и долго вытирала ноги, как обыкновенная бабулька-чистоплюйка.

– Входи, рыцарь Александр, – позвала она.

Внутри было всё так, будто Яна сейчас выйдет из комнаты.

– Что вы тут делаете? – опять крикнул Саня. – Откуда у вас ключи?

– Тс-с-с! – Сударыня прикрыла ему рот шершавой рукой. – Даже здесь не стоит так громко. Она заговорила от них все зеркала и теперь это самое безопасное место в городе, но даже и тут…

– Где Янины родители? – спросил Саня, не успев удивиться.

– Уехали в другой город.

Сударыня приоткрыла дверь в ту самую комнату, оглядываясь на него.

Странно, но откуда-то и почему-то в Сане вспыхнула вдруг необъяснимая, совершенно сумасшедшая надежда…

Яны в комнате не было. (Вообще-то ее похоронили вчера, мужик, ты чего?) И надежда стала совсем чокнутой, Сане даже смешно сделалось; хорошо, что не хихикнул, как дебил…

Сударыня села в кресло и жестом пригласила Саню сесть напротив.

– То, что произошло с ней, не было случайностью. Ты, конечно, знаешь это?

Саня сглотнул и кивнул.

– Кто они и что они делают, ты тоже знаешь?

Он застыл. Затем помотал головой.

– Что ж. Есть кое-кто… в молодости я поостереглась бы назвать их людьми, но сейчас знаю, что нет твари опасней человека… Итак, допустим, есть люди, злые и низкие люди, разумеется, которые обрели могущество, людям недоступное. А именно – они научились плести нити судьбы и управлять ими по своему разумению. В их руках – судьба любого человека в любое мгновение его жизни. Я сказала «злые и низкие», хотя себя они мнят, весьма вероятно, добрыми и прекрасными; впрочем, это не меняет ровно ничего.

Саня слушал, думая, откуда он давно это знает.

– …Ранее такие вещи были доступны только нам, и то мы могли управлять лишь отдельными нитями; а этим скоро будет подвластен весь клубок, целиком и полностью. Их наука смогла проникнуть в наши тайны со своей стороны – и не только проникнуть, но и подчинить себе то, на что мы никогда не могли посягнуть… Они воспользовались наукой, как вор пользуется драгоценным клинком, превращая его в отмычку, и теперь миру грозит неслыханное: в корыстных целях они намерены повернуть природный ход вещей. Начать они хотят с этой страны – точнее, уже начали. За ней придет время и всех других. Разумеется, людские нити переплетены, изменишь один узел – изменятся тысячи других. Нужен необъятный ум, просчитывающий все возможные последствия. Такой ум почти создан; его рождение – дело считанных дней, и поэтому у нас так мало времени.

– Это… сервер? – спросил Саня. – Точнее, серверная сеть?

Сударыня скривилась, как тухлую семечку съела.

– Я не знаю этих ваших новомодных… – буркнула она. – Знаю другое: они овладели тайной зеркал. К которой, как мы самонадеянно полагали, не приблизится никто из непосвященных. Они схоронили свое логово в зеркальных недрах и защитили его заговорами, которых не снять ни мне, ни кому-либо из нас. Оттуда они управляют людьми, дергая их за нити судьбы, как кукольных плясунов, – и те думают, что всё идет своим чередом. Только чуткие видят, как беснуются зеркала, которым теперь нельзя верить: это мираж, фантом, фата-моргана… Хуже того: они научились пропускать живых людей через… – Сударыня запнулась и начертила пальцами какой-то знак. – Чур меня. Они делают с людьми то, о чем мы боимся даже думать, и люди превращаются в… ты видел в кого. Но, – она воткнула в Саню свои лазеры, – случилось то, чего они предвидеть не могли. Тайной зеркал овладел еще один человек.

– Яна, – беззвучно сказал Саня.

– …На свою и на их беду. Она узнала слишком много… и даже попыталась остановить этих. За что и поплатилась. А самое удивительное и самое главное, что именно она – наша единственная надежда. Единственная и, видимо, последняя. Точнее, вы вдвоем.

Сударыня замолчала. Молчал и Саня, вникая в сказанное.

– Это как? – наконец спросил он.

– Слушай и думай. Ей было известно кое-что, неизвестное больше никому. Даже этим. Даже мне. Я не знаю, какое именно заклинание она открыла и как оно действует, но знаю, что эти боятся его пуще ада. Вероятно, до него уже добрались, но остается слабая надежда на то, что еще нет. Здравый смысл подсказывает также, что, коль скоро она побывала там, ей удалось снять заговоры. Возможно, всё это хранится где-то… где-то здесь. Я перерыла все бумаги, – бормотала Сударыня, рыская глазами по комнате. – Обстучала все стены, полы и потолки, перепробовала все заклятья, прямые и косвенные, пронзила весь дом лучами Солнца, Луны и звезд… Бесполезно. Мне не найти.

Она протерла глаза и посмотрела на Саню.

– Мне не угнаться за ней, не понять ее мыслей. Она иная. Нужен человек, который думает так, как она. Нужен ее ровесник. Нужен ты. Тем более что…

Сударыня снова остановилась.

– Что? – почти крикнул Саня.

– Тем более что ты их видишь.

– Кого «их»?

– Тех, которым велят. Пропущенных через… ты меня понял. Даже если не понял – не стоит говорить.

– Манекены? – спросил Саня. (Он и правда всё понял, уже давно.)

– Недурное прозвище ты придумал этим… Язык не поворачивается назвать их людьми. Как, впрочем, и тех, кто их сделал такими. Ты их замечаешь, Александр, а простые люди – нет. Ты совсем не простой человек, что бы это ни значило, и я еще не знаю, как это нам пригодится; но мы должны быть вместе. Мы должны остановить их.

– Понял! – вдруг крикнул Саня (на этот раз по-настоящему, как он умеет, Сударыня даже подпрыгнула). – Вы искали Янины записи на физических носителях, а она же прогер! У нее же всё на ее ноуте! Где он, не знаете?

– Ты говоришь про…

– Ой, ну елки… Такой железный… – Саня, как мог, описал ноут в понятиях доиндустриальной эпохи.

Кажется, она поняла его. И твердо заявила, что в этой квартире никакого ноута нет.

– Либо родители забрали с собой, – кивнул Саня, – либо…

– Значит, нужно ехать к ее родителям! Немедленно! Сию секунду! Каждый миг на счету…

– Как к ним поедешь, – Саня вспомнил лицо Яниной мамы. – И как стребуешь ноут…

– Думай! Думай! Додумался же, где ее заклинания? Права я была: ты думаешь как она! Думай дальше, думай крепко, думай усердно, изо всех сил думай, рыцарь Александр!..

…Уже стемнело. «Бли-ина…» Саня глянул на телефон: 17.23. Выходит, он просидел у нее четыре с половиной часа?

Но родителей не было до сих пор. И не отвечали на звонки – ни Юля, ни папа.

Саня пробежал, зажмурившись, мимо зеркал (неплохо бы их тоже заговорить), съел полкотлеты – не лезло, хоть и не ел с вечера, – постоял под душем и, не особо вытираясь, нырнул в кровать.

И только когда закрыл глаза – понял, почему от всего этого мрака ему не было так мрачно, как, по идее, должно было быть.

Если у них с Сударыней всё получится (а вдруг); если они остановят – ну, в идеале – этих уродов, тогда…

Тогда, может быть, он разберется, как работает их адская машина. Как она плетет нити судьбы.

И, может, тогда удастся всё переиграть? И вернуть Яну?