Текст книги "Умри стоя"

Артем Мичурин
Умри стоя

© Мичурин А., 2013

© ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

– Меня зовут Глеб Глен. Я Палач третьего ранга в составе оперативно-тактической группы «Скорый Суд», приданной Экспедиционному механизированному корпусу номер двадцать один «Великая Россия». Был десантирован вместе с подразделением в полутора километрах от предполагаемой зоны работ пятнадцатого января две тысячи сто шестьдесят первого года. В ходе марш-броска подразделение подверглось массированному перекрестному огню со стороны противника и было уничтожено. Я выжил.

– Почему вы не выполнили приказ?

– Меня зовут Глеб Глен. Я Палач третьего ранга в составе оперативно-тактической группы…

* * *

– Глеб! Давай скорее, на построение опоздаешь!

– Я и так тороплюсь.

Неразработанные петлицы новой формы никак не желали пропускать в себя блестящие латунные пуговицы с черепом, доводя этим до крайней стадии раздражения, за которой уже следовало неконтролируемое бешенство.

– Все, я пошла. Крайчек из тебя душу вынет.

– Вали на хрен!

Дверь хлопнула, и кованые подошвы быстро застучали по бетонным плитам.

– Заррраза… – прорычал Глеб и красным от натуги пальцем втиснул-таки упрямую пуговицу в предназначенное ей место. Оправился, нахлобучил черную пилотку на бритую голову и пулей вылетел из казармы.

– Вы-ыродки, – задумчиво тянул воспитатель Крайчек, прохаживаясь вдоль строя, – какие же выродки. Сплошной неликвид. Я вообще удивляюсь, как такие жалкие комки розовой слизи могли появиться на свет божий.

Виктор Крайчек совсем недавно принял на воспитание третью подготовительную группу отряда 8-10Е. Да и не то чтобы принял. Ему просто всучили это стадо никчемных, по его мнению, баранов. Ведь для того, чтобы принять, нужно сначала передать. Нужно ознакомить преемника с личными делами курсантов, посвятить в состояние внутренних взаимоотношений, рассказать о сильных и слабых сторонах личного состава. Как-никак на третьем году учебы это уже не чистый строительный материал. В нем уже покопались руки предшественника, полепили на свой манер. И то, что они слепили, Крайчеку совсем не нравилось.

– Посмотрите на себя, – кривясь от омерзения, продолжил Крайчек. – Кто вы есть? Сброд. – Воспитатель заложил руки в лайковых перчатках за спину и, уставившись в бетон плаца, взялся печатать шаги. Здоровенный мужик неопределенного возраста, от сорока до шестидесяти, с непроницаемо-каменной физиономией, на фоне строя десятилетних курсантов он выглядел просто невменяемо громадным. Черный кожаный мундир скрипел на могучих плечах при каждом движении. Надраенные голенища сапог отражали маленькие испуганные лица. – Нет, вы даже не сброд. Вы – отбросы, мусор, дерьмо. Да, – обрадовался он, подобрав наконец нужное слово, – именно дерьмо, размазанное по плацу. Жидкое и вонючее. Сейчас вас тридцать. Но не будь я Крайчек, если к концу курса не ополовиню эту выгребную яму. Запомните, твари, – затянутый в черную кожу палец пробежался по вытянувшимся в струнку курсантам, – для многих из вас десятый год жизни станет последним. И этим я окажу неоценимую услугу обществу. Зато оставшиеся, если таковые вообще будут, из жидкой дрисни превратятся в твердую, сухую и вполне удобоваримую массу, из которой впоследствии, может быть, когда-нибудь выйдет что-то отдаленно похожее на человека. Тебе смешно? – Крайчек остановился возле белобрысого парнишки, у которого на лице не было не то что веселья, но даже легкого намека на улыбку. Наоборот – щеки заливались горячечным румянцем. Однако стоило холодным глазам бросить взгляд из-под козырька фуражки, как раскрасневшаяся от волнения физиономия Толи Преклова мгновенно посерела. – Я задал вопрос.

Толян набрал полную грудь воздуха и выпучил глаза.

– Никак нет, господин воспитатель! Мне не смеш…

Дрожащий визг прервался звоном оплеухи. Рука вылетела из-за спины Крайчека так быстро, что Толя не успел даже зажмуриться. Голова его резко дернулась в сторону, ноги оторвались от земли, и мальчонка рухнул, хорошо приложившись носом о плац.

– Но я не разрешал на него отвечать, – ледяным тоном закончил воспитатель фразу. – Очевидно, что два года муштры не пошли впрок, – снова обратился он к строю. – Этому я вижу две возможные причины. Причина первая – вы необучаемые дегенераты, которых следует отбраковать. Причина вторая – вас плохо учили. Я очень надеюсь на то, что виной всему причина первая. В таком случае мне не придется тратить на вас много времени, а ваша численность будет сокращаться быстрее, чем коалиционный десант под Братиславой. Если же причина не в этом, а в плохой подготовке, то смерть для вас станет менее быстрой и более мучительной.

Толя Преклов между тем очнулся, поднялся и, качаясь, встал в строй.

Крайчек замолчал и уставился на курсанта, глотающего кровь из разбитой щеки. Немигающий змеиный взгляд давил Толяна секунд десять, пока тот наконец не прекратил шататься.

– Марш в лазарет, – скомандовал воспитатель. – А вы, недоноски, – пробежался он глазами по строю после того, как Преклов уковылял в заданном направлении, – шесть кругов вдоль периметра! И если какая-то бесчестная тварь попытается срезать или, упаси боже, не уложится в норматив – на следующее построение приползет со сломанными ногами! Марш!

В казарму группа вернулась и впрямь едва не ползком, зато ноги у всех были целы.

Глеб, шаркая в разы потяжелевшими ботинками, подошел к койке и упал плашмя, лицом в жиденькую подушку. Но не успел он расслабиться, как кто-то тронул за плечо. Глеб повернул голову и только сейчас заметил сидящего напротив Преклова. Щека у Толяна разнеслась так, что опухоль даже залезла на глаз, нос с губой сверкали подсохшими ссадинами. Несмотря на это он, в меру возможностей, улыбался. Неуместная радость показалась Глебу подозрительной, но не до такой степени, чтобы пожертвовать для выяснения ее причин сном. Через час нужно было подниматься, есть, а потом дуть в процедурный и – самое поганое – на занятия к Лейфицу. Если сейчас хоть немного не отоспаться, то шансы клюнуть носом во время лекции возрастали многократно, а это грозило нешуточным взысканием. Прикинув расклад, Глеб закрыл глаза. Но Толян был решительно настроен поделиться радостью с приятелем и снова принялся тормошить того за плечо.

– Ну? – сдался наконец Глеб и разлепил веки.

Преклов раскрыл ладонь и гордо продемонстрировал зуб, просверленный и нанизанный на шнурок.

– И?

– Фто «и»? – возмутился Толян отсутствием реакции. – Зуб! Мне ефо Рушак из лазалета плосфеллил. Клуто! Фтоб я сдох!

– Фы-фы-фы, – передразнил Глеб. – На фига он тебе?

– Как на фига? – удивился Толян. – Его же сам Клайчек фыбил!

– Сам Крайчек? И что?

– Кому ты рассказываешь? – вмешалась в разговор Наташа Волкова, соседка по койке слева. – Глеб же у нас из истории знает только дату основания Евразийского Союза. Хотя и это, наверное, забыл уже.

– Клайчек – гелой! – восторженно провозгласил Преклов. – Он Палач пелфово ланга! Он слазался ф Ефлопе, до самофо Лиссабона дофол! Он… он Знамя Союза на здание палламента ф Мадлиде фодлужал!

Глеб понял, что поспать ему не удастся, это было плохо, но тема Крайчека-героя заинтересовала, и он даже припомнил что-то из лекций.

– А еще, – вставила свое веское замечание Наташа, – он принимал участие в ликвидации командования французского корпуса под Альби.

– Да! – радостно подтвердил Толян, и улыбка криво поползла на правую, не тронутую опухолью сторону.

– А почему он теперь у нас? – спросил Глеб.

– Ефо комиссофали, – пояснил Преклов. – Я слыфал, фто у господина Клайчека полофина потлохоф заменена, плотез фместо лефой луки и титановая пластина ф голофе! Он антантафцеф убил больше, чем… чем… чем ты считать умееф! Когда-нибудь я стану таким же, как господин Клайчек.

– Ты? – Наташа одарила Преклова сочувственным взглядом. – Сомневаюсь. Вот я стану точно. А вам, двум придуркам, максимум что светит, – вспомогательные войска. Будете патроны подтаскивать тем, кто действительно на что-то годен.

Толян, не ожидавший такой наглости, собрался было возразить, но слов не подобрал и только раскраснелся от натуги, шлепая губами.

– Не обращай внимания, – махнул рукой Глеб. – Это она с позапрошлой недели успокоиться все не может. Ну, после рукопашки.

– А-а, – вспомнил Преклов, и круглые от возмущения глаза медленно сузились. – Это ж ей тофда на умную башку фосемь шфоф наложили. Хе-хе. Фто-то ты не сильно на Палача тянула.

Наташа, глядя на криво ухмыляющуюся Толянову физиономию, терпеливо молчала. И, только дождавшись, когда Преклов на гребне волны упоения местью начал корчить рожи и закатывать глаза, ответила. Она сорвалась с койки, перемахнула через мирно лежащего Глеба и со всей силы засветила ногой в грудь обидчику, пока тот старательно изображал полуобморочное состояние. Толян охнул и грохнулся на пол, хватая ртом воздух. Плотно сжатый кулак завис над его и без того разукрашенным лицом, но не опустился, перехваченный за запястье. Левой ладонью Глеб ухватил Наташу за подбородок и потянул вверх, одновременно выкручивая все еще сжатую в кулак руку за спину.

– Хорош! Остынь!

– Убью!

Глеб заломил руку посильнее, и Наташа, еще пару раз дернувшись, вынуждена была угомониться.

Уже приготовившиеся наблюдать развитие драки одногруппники разочарованно вернулись к своим делам.

– Отпусти, – процедила Волкова сквозь зубы.

– Ты успокоилась?

– Отпусти, сказала. Я его не трону. Ты мне плечо вывихнешь.

Глеб разжал руку и отступил назад, готовый дать отпор в случае блефа. Но Наташа в драку больше не лезла. Она поправила форму и, не оборачиваясь, пошла к своей койке.

Преклов уже поднялся с пола и сидел теперь, потирая ушибленную грудь.

– Ты как? Живой? – поинтересовался Глеб.

– Жифой. Фот федь сфолочь бешеная.

…В столовой царило праздничное настроение. Чертовски питательная, несусветно полезная и в равной степени отвратительная пищевая масса сегодня была щедро посыпана изюмом. Вообще Глеб за два года уже свыкся с этой напоминающей по виду творог и липнущей к зубам дрянью, чей вкус варьировался в течение недели от клубничного через апельсиновый к дынному. Больше всего Глеб любил вторник и пятницу, по этим дням давали «апельсин» – оранжевый брикетик, приправленный ядреными синтетическими добавками, которым удавалось почти полностью забивать собственный вкус пищевой массы. «Клубника» с «дыней» этим не могли похвастать, а потому из-под ягодно-бахчевых ароматизаторов пробивался мерзкий привкус рыбьего жира, дрожжей и скисшего молока.

– Ты изюм будешь? – уставился на порцию Глеба подсевший рядом Толян.

– Нет, тебе оставлю.

– Плавда?! – Глаза Преклова вспыхнули неподдельной благодарностью, и он тут же потянулся собирать вожделенные сморщенные виноградины с пищевого брикета.

Глеба всегда поражало жизнелюбие этого парня. Ни выбитые зубы, ни сломанные кости не могли унять тягу Толяна буквально ко всему, что хоть немного способно было подсластить существование в учебном лагере «Зарница». Преклов чрезвычайно быстро оправлялся от любого удара судьбы, каким бы тяжелым тот ни был и как бы часто ни повторялся. А каждая мало-мальски приятная ерунда производила на него такой эффект, что Толя мог дня два кряду пребывать в отличном расположении духа, пока очередной удар не пришибет эту маленькую эйфорию. Вот и сейчас, позабыв о замороженной проштопанной щеке и, как следствие, неконтролируемо текущих по подбородку слюнях, Толян улыбался, сжимая пальцами сладкую коричневую изюмину.

– Неправда, – отрезал Глеб и перехватил загребущую прекловскую ручищу. – Могу сменять на компот…

– Годится! – не раздумывая и не давая соседу договорить, выпалил Толян.

– …и джем, – невозмутимо закончил Глеб, кивнув на маленькую пластиковую баночку, запечатанную сверху фольгой.

– Э-э… – заколебался Преклов, переводя несчастный взгляд с джема на изюм и обратно. – Тогда половину компота.

– Лады.

Толян схватил кружку, сделал три больших глотка и под жизнеутверждающее «хе-хе-хе» принялся пересыпать изюм с брикета Глеба на свой.

В процедурный все явились сытые и довольные, как положено. Заедать пищевую массу бутербродом с двойным слоем джема оказалось весьма эффективно, мерзкий привкус почти не мучил. И полтора стакана яблочного компота пришлись как нельзя кстати. Глеб в очередной раз пожалел, что «медикаментозная профилактика» осуществляется только два раза в неделю, обычно в среду и субботу. По какой-то необъяснимой причине именно в день посещения процедурного кабинета рацион курсантов значительно улучшался, вплоть до того, что на столе иногда появлялись свежие фрукты и даже натуральное, ничем не разбодяженное мясо. В такие по-настоящему праздничные дни, как не раз уже замечал Глеб, процедура длилась чуть дольше, а привычные ощущения были чуть острее. Случалось это раз в месяц.

– По местам! – скомандовал Архангел второго ранга Лехов.

Курсанты без лишних проволочек закатали рукава и разложили свои тельца на блестящих холодным металлом анатомических кушетках.

Лехов в «Зарнице» пользовался непререкаемым авторитетом и у курсантов, и у сослуживцев. Жуткой наружности мужик, по габаритам не уступающий многим Палачам. Его шея, подбородок, нос и скулы были изуродованы ожогами, из-за чего казалось, что лицо Архангела до самых глаз укрыто багровой маской, почти сливающейся с темно-красным длиннополым мундиром. Едва шевелящиеся губы и скрежет имплантированного голосового синтезатора лишь усиливали эффект. Этот механический голос, глубокий и жесткий, заполнял собою все помещение, будто исходил не из одной точки, а рождался в самом воздухе, везде и сразу, заставляя попавшие в зону поражения тела дрожать и съеживаться.

Авторитет Лехова зиждился не только на звании, хотя и его было бы достаточно – мало кто из медиков дослуживался до Архангела, и уж совсем немногим Архангелам удавалось дожить до повышения ранга. Кроме этого, все в лагере знали, что Лехов самолично вынес из боя на могучих плечах не меньше сотни контуженых и потерявших конечности солдат, среди которых было немало штурмовиков и даже Палачей.

Глеб услышал о героическом прошлом Лехова два года назад от курсантов второй группы. Воспитатели и тем более сам Архангел никогда на этот счет не распространялись. Откуда факт биографии офицера стал известен второгодкам, Глеб не знал, но догадывался – от таких же второгодков годом ранее. А тем? Этот вопрос оставался без ответа. Но поставить заслуги Архангела второго ранга под сомнение он не мог даже в мыслях.

По уставленному кушетками и залитому светом ртутных ламп залу пошли курсанты медотрядов. Их темно-красная, цвета загустевшей крови форма резко контрастировала с белоснежным кафельным убранством процедурного кабинета, отчего создавалось впечатление, будто медики не идут, а невесомо плывут в этом лишенном оттенков стерильном пространстве. Они поочередно подходили к «пациентам», застегивали фиксирующие ремни и легким, отработанным до автоматизма движением вводили иглу внутрь имплантированного в левое предплечье катетера. Небольшой стальной кругляшок с черной резиновой точкой уже два года назад обосновался чуть ниже локтевого сгиба. Вживляемый катетер был первым, что обретал каждый прибывший в лагерь «Зарница». Только после этого курсант получал форму, паек и место в казарме.

Короткая игла прошла сквозь мембрану. Металлический цилиндрик, идущий от острого полого стержня легированной стали к эластичной трубке, уперся в шайбу катетера, повернулся и щелкнул, надежно соединив инструмент с веной. Медик нажал пару пиктограмм на сенсорном мониторе, и аппарат, тихонько загудев, наполнил трубку физраствором. Легкое покалывание охватило сначала руку, а затем и все тело.

Глебу нравилось это ощущение. Словно мириады крошечных иголочек прокатываются волнами снизу вверх и обратно. А потом мягкое, приятное тепло рождается в груди, разливается вокруг, наполняя мышцы спокойной, уверенной силой. Глаза смыкаются. Дыхание глубокое, размеренное. Теплее, теплее. Мускулы начинают мелко подрагивать. Жар усиливается. Он растет, как пламя на сухой траве. И вот уже темнота закрытых век расцветает красными прожилками, накаляется. Дрожь сотрясает тело. Багровые всполохи рвутся сквозь робкое мерцание. Сейчас, сейчас… Сильный резкий спазм пробивает мышцы так, что фиксирующие ремни жалобно скрипят на запястьях. И… Взрыв! Темноты больше нет. Раскаленное алое облако поглотило все вокруг, сожгло, разметало неслыханной мощью. Спина отрывается от кушетки, выгибается дугой, зависает, вибрируя, будто под током, и падает вниз. Отпустило. Жар быстро сходит. Исчезает, растворяясь в крови. Всполохи меркнут, затухают. Возвращается темнота, по жилам бежит расслабляющий холодок. Дрожь унимается. Все.

– Процедура завершена. Отстегнуть ремни, – пробился сквозь стук пульсации механический голос Архангела.

Защелкали фиксаторы. Курсанты, потирая ноющие мышцы, начали подниматься с кушеток.

Скоро медик – высокий темноволосый парень лет пятнадцати – подошел и к Глебу. Вынул иглу из катетера, отстегнул левую руку и замер, уставившись в сторону.

– Что? – произнес он через секунду, кивнув на объект своего внимания.

Никто не ответил.

Парень машинально, не переводя взгляда, отстегнул правую руку, и Глеб встал. Не успел он коснуться пола, как мимо с удивительной быстротой промелькнула громадная красная фигура. Архангел остановился возле не освобожденной до сих пор кушетки, рядом с которой стоял еще один курсант-медик. Тот опустил глаза и сделал шаг назад. Лехов взглянул на приборы, потом склонился над неподвижно лежащим Виталием Тришиным и пощупал пульс. Все в кабинете остановились, молча наблюдая за развитием событий. Архангел убрал руку от Виталиной шеи, вырвал из принтера распечатку и, пробежавшись глазами по графикам, уронил бумажную ленту на пол.

– Кто следил за показаниями приборов? – задал он вопрос лишенным эмоций голосом.

– Я, – чуть слышно ответил дрожащий рядом курсант-медик.

Глеб даже не понял, что произошло потом. Стоявший спиной к нему Лехов теперь повернулся плечом, а курсант, уткнувшись лицом в стену, сползал вниз, оставляя на белоснежном кафеле широкую кровавую полосу.

– Отряд восемь-десять «Е», группа три, – все тем же бесстрастным тоном обратился Архангел, провожая глазами медленно сползающее на пол тело, – свободны.

…Двадцать девять человек организованной колонной шагали по коридорам центра теоретической подготовки, и гулкое эхо разносило ритмичный стук подошв.

– Сегодня ударная доза была, – повернулся Толян вполоборота к шедшему рядом Глебу.

– Да, – кивнул тот и покосился на соседа, опасаясь услышать нечто, связанное с инцидентом в процедурном кабинете. Подобные разговоры категорически не приветствовались как воспитателями, так и администрацией лагеря. И несмотря на то, что случай был уже не первым, все домыслы, предположения и теории относительно полезности «медикаментозной профилактики» обычно рождались и умирали, не покидая пределов одной головы. А если им все же доводилось как следует пустить корни, созреть и распространить вокруг деструктивное семя, тогда в дело шла прекрасно отлаженная система телесных наказаний, косящая всходы сомнений на корню. Коса ее проходилась не только по источнику заразы, но и по всему контактировавшему со смутьяном личному составу. После пары таких «покосов» разговоры о негативных эффектах и их жертвах становились в среде курсантов крайне непопулярны, а зачинатель рисковал понести наказание прямо на месте, без проволочек.

– Фигово, – продолжил Толян. – Значит, в субботу без добавки. Но ниче, – он нежно похлопал обернутый салфеткой лежащий в нагрудном кармане изюм, – мне пока хватит.

У Глеба с души отлегло. Преклов, на счастье всем окружающим, был верен себе. Если смерть одногруппника его и беспокоила, то никак не больше, чем субботний рацион. Тут он вряд ли лукавил. Хитрость и расчетливость были совершенно несвойственны Толе Преклову. Окажись он от природы чуток поумнее – не протянул бы в лагере и года. Но ему повезло. Гены скомпоновались таким замысловатым образом, что полное отсутствие вышеозначенных черт характера компенсировалось столь же полным отсутствием почвы для зарождения мыслей, которые следовало скрывать.

Многие одногруппники, да и воспитатели, считали Преклова откровенно тупым. Однако это ничуть не мешало Толяну сдавать нормативы и тесты. Он вообще прекрасно вписывался в жизнь и быт лагеря. Ему даже каким-то непостижимым образом удавалось сохранять небольшой слой младенческого жирка на довольно плотной тушке, из-за чего та выглядела обманчиво мягкой. Вид округлых розовеющих щек, таких приторно-гражданских, раздражал воспитателей, поэтому гоняли Толяна обычно в хвост и в гриву. Но он не жаловался. Никогда. По физподготовке Преклов имел один из лучших в группе результатов, а недостаток сообразительности компенсировал усидчивостью, благодаря которой мог вызубрить что угодно.

Все зашли в аудиторию, расселись и достали планшеты. Минутой позже, ровно в шестнадцать ноль-ноль, следом вошел невысокий, крайне субтильного вида мужчина. Едва серый мундир с золотым шитьем показался из-за двери, как двадцать девять курсантов щелкнули каблуками, вытянувшись по стойке «смирно».

– Садитесь, – коротко махнул рукой Лейфиц и занял место за кафедрой.

Яков Лейфиц – редкий для «Зарницы» представитель «небоевых». Гарнизонная крыса. Интендант. Бывший. Поговаривали, что его назначение в лагерь сопровождалось крупным скандалом, чуть не вылившимся в трибунал. На новом месте Лейфиц прижился скверно. Преподавательский состав «Зарницы», набранный сплошь из опаленных огнем в буквальном зачастую смысле ветеранов, его не принял. Даже курсантам было видно, что отношение к интенданту со стороны офицеров и сержантов колебалось где-то между холодным и презрительным. Колебалось, но не опускалось до нижней планки, по крайней мере с виду. Все же немногие могли похвастать тем, что, находясь на грани трибунала, получали распределение в учебный лагерь класса «А». Без серьезной поддержки «наверху» такое вряд ли было бы возможно. А потому Якова Лейфица предпочитали не трогать, благо вел он себя тихо и поводов старался не давать.

– Итак, – начал Лейфиц, заложив руки за спину, – сегодня мы… – он замолчал и пробежался глазами по аудитории. – Двадцать девять. Кто отсутствует? Докладывай, – ткнул пальцем в ближайшего курсанта.

Тот вскочил, вытянулся по струнке и собрался уже выпалить требуемый доклад, как вдруг запнулся, явно стараясь подобрать слова:

– Ку-у-урсант Виталий Тришин отсутствует по причине…

Лейфиц нахмурился и вышел из-за кафедры.

– …по причине несчастного случая! – спохватился докладчик.

– Случая? – приподнял бровь Лейфиц.

– Так точно! Несчастный случай с Виталием Тришиным произошел сегодня во время проведения плановых профилактических мероприятий!

– М-м… – Лейфиц кивнул, развернулся и пошел обратно к кафедре. Открыл планшет, пробежался глазами по экрану. – Что ж, вернемся к теме занятия. – Он оторвал глаза от планшета и заметил, что поднятый для доклада курсант до сих пор стоит по стойке «смирно». – Садись, Кажубей.

Гена Кажубей сел, не меняя прямоты осанки, и сложил руки на парте, явно довольный собою.

– Тема сегодняшней лекции – «Всемирный Пакт о неприменении оружия массового поражения», а также причины подписания этого исторического документа и его роль в жизни человечества. Однако рассмотрение этих вопросов было бы неполным в отрыве от наиболее значимого и яркого события начала прошлого века. Я освещал его весьма подробно три занятия назад. Но считаю, что будет нелишним напомнить еще раз. И сделает это… – Лейфиц перевел взгляд с аудитории на планшет, пробежался пальцем по сенсорному экрану и, коварно прищурившись, обозрел собравшихся. Почти черные глаза, будто не имеющие радужки, а только громадный всевидящий зрачок, одарили взором каменные лица курсантов, заставив даже малейшие шорохи смолкнуть, и остановились на единственной не впавшей в оцепенение физиономии.

«Черт. Опять», – подумал Глеб, но в душе порадовался, что его самого вниманием обошли.

– Анатолий Преклов, – закончил Лейфиц начатую секунд десять назад фразу.

Толя поднялся, набрал в легкие воздуха, одновременно выскребая из глубин памяти зазубренный материал, и приступил к изложению:

– В начале прошлого века, конкретно – двадцать третьего июня две тысячи…надцатого года, мир сотрясла ядерная война.

– Что у тебя с дикцией, курсант? – прервал Лейфиц возвышенную, но страдающую излишними ударениями на каждом слове речь.

– Виноват! – отрапортовал Преклов, вытянувшись еще сильнее, хотя и так стоял по стойке «смирно». – Щека! Несчастный случай во время утреннего построения!

– Еще один? – нахмурился Лейфиц.

– Так точно!

– Ну ладно. Продолжай.

– Мир сотрясла ядерная война, – повторил Толян, входя в утерянное русло повествования. – Империя лжи, бесчестия и алчности – Соединенные Штаты Америки – при поддержке беспринципных правителей давно утративших самостоятельность квазигосударств Европы нанесла вероломный удар по территории целого ряда стран, включая Китай, Иран, Пакистан, Северную Корею, Индию и Россию. Более миллиарда человек были уничтожены, сгорев в атомном пламени. Но Российская Армия и Российский Флот сумели ответить на бесчеловечную агрессию и похоронили тирана в его собственном радиоактивном пепле! Однако это уже не могло спасти человечество от наступления темных времен. Ядерная зима пришла на смену мирному солнцу над цветущими лугами. Она окутала всю планету и загнала людей в подземелья на долгие годы. Развивавшаяся семимильными шагами цивилизация пала в одночасье по прихоти кучки слабоумных американских выродков. Отброшенное к уровню каменного века человечество вынуждено было ютиться в тоннелях и станциях метрополитенов, в бомбоубежищах, подвалах, канализационных коллекторах, пока радиационный фон не пришел в норму. Это произошло лишь спустя два страшных десятилетия, сопровождавшихся голодом, эпидемиями и повальной смертностью от лучевой болезни. По мнению специалистов Научной Академии Евразийского Союза, население планеты за этот период сократилось с семи миллиардов до примерно пятисот миллионов человек, то есть более чем на девяносто процентов. Но и с отступлением ядерной зимы темные времена не окончились. Долгие десятилетия после выхода людей из подземных убежищ на поверхность мир раздирали анархия, смута и неконтролируемый террор. Государства пали. Некому было протянуть людям руку помощи. Каждый был сам за себя в этой войне, войне за воду, еду, за жизнь.

– Достаточно, – махнул рукой Лейфиц, позволяя Толяну замолчать и дать наконец передышку отошедшей уже от анестезии щеке. – Садись. У тебя хорошая память, курсант. Надеюсь, что кроме этого есть еще и понимание заученного. Война, – обратился он к аудитории, – не страшна сама по себе. Война является неотъемлемой составляющей всей истории человечества. С тех пор, как наши далекие предки тысячи и тысячи лет назад стали объединяться и брать в руки примитивное еще оружие, война не прекращалась ни на минуту. Она идет всегда. Так было и так будет. Вы должны помнить об этом. Война не является проклятием или горем, она так же естественна, как любой элемент жизнедеятельности. Война стимулирует развитие науки, промышленности, строительства, всех сфер хозяйствования. Она помогает совершенствоваться и человеку, чистит генофонд, устраняет слабых, открывает дорогу к новым возможностям для сильных, не дает останавливаться, пускает застоявшуюся кровь. Но… – Лейфиц сделал многозначительную паузу и помрачнел, – но только не тогда, когда ведется с помощью ОМП. Оружие массового поражения. Вдумайтесь в смысл этих трех простых слов. – Под потолком в конце аудитории загудел проектор, и на белой стене за спиной отставного интенданта появились, сменяя друг друга, фотографии атомных взрывов, обугленных тел, женщин и младенцев, обезображенных чудовищными язвами. – Химическое, – продолжил Лейфиц, – бактериологическое и, конечно же, ядерное во всех своих ипостасях. Некоторые набожные идиоты считают его дланью Господней, покаравшей народы мира за грехи, но это не так. Ключ на старт повернули не боги, а жалкие трусливые американские выродки, не имеющие смелости биться лицом к лицу. И мы ответили им. Ответили сокрушительно. Тем же оружием. Это было необходимо. Уничтожение зла злом. Что произошло позже, вам известно. И по-другому быть не могло. Подобная война не разбирает жертв. Она выкашивает всех подряд: слабых, сильных, ущербных, полезных, трусов и храбрецов. Она не ведет к прогрессу, а лишь разрушает все, опрокидывая народы в пропасть тьмы и невежества. Такая война – абсолютное зло, которому нет прощения. Но время шло, человечество медленно восстанавливалось, собирая по крупицам прежние знания. Поднимались из пепла сельское хозяйство, промышленность, наука. Постепенно люди смогли встать с колен и вернуть завоевания цивилизации, все завоевания… В числе которых было и оно, поставившее некогда на грань вымирания весь род людской, – ОМП. Рост силы неизбежно ведет к росту амбиций, а желание удовлетворить амбиции приводит к конфликтам. Многие возродившиеся государства предпочли забыть о своих прежних границах в угоду постоянно увеличивающимся потребностям. Начался период локальных войн за ресурсы. Разумеется, сила была на стороне тех, кто первым смог обрести однажды утерянную власть над атомом. Таких стран к концу двадцать первого столетия насчитывалось всего четыре: Индокитай, Бразилия, Североамериканская Коалиция – полноправная наследница всех мерзостей США – и, конечно же, Великая Россия, позднее сплотившая народы от Чукотки до Пиреней и от Диксона до Ашхабада в едином Евразийском Союзе. Но о геополитической ситуации мы с вами поговорим в следующий раз, а сейчас вернемся к причинам, заставившим мировых лидеров заключить Пакт. Итак, после долгих лет деградации человечество принялось наверстывать упущенное, и настолько стремительно, что к две тысячи сто пятому году вновь оказалось на грани ядерной войны. Память о трагедии прошлого еще не успела стереться из умов глав государств – обладателей ОМП, и они приняли решение о созыве экстренной конференции, проведенной на территории Чада, из-за богатых урановых залежей которого и разгорелся конфликт. Обсуждение длилось пять дней. Первоначальная мирная инициатива России, предполагающая ликвидацию под контролем международной комиссии всех запасов оружия массового поражения, была с ходу отметена представителями Североамериканской Коалиции. Этот гнусный демарш, сопровождавшийся смехотворными доводами о якобы имеющихся на территории России подземных хранилищах ОМП, загодя подготовленных ею, как инициатором предложения, с целью утаивания ядерного, химического и бактериологического арсенала от комиссии, проронил зерна сомнений в умы слабых, бесхребетных лидеров Индокитая и Бразилии. В результате мудрое, миролюбивое и единственно верное предложение, озвученное Отцами нашей Великой Родины, было отклонено делегациями всех трех враждебных государств. Однако обсуждение продолжилось. В течение двух последующих дней стороны смогли выработать непростое, но в общих чертах удовлетворяющее интересы нынешних и будущих поколений решение. В конце концов семнадцатого октября две тысячи сто пятого года всеми четырьмя сторонами был подписан Всемирный Пакт о неприменении оружия массового поражения. Вот его основные принципы. – Лейфиц вскинул пульт управления проектором, и на белой стене позади кафедры высветилась огромная страница из документа. – Положение первое. Любые военные действия, будь то наземные, воздушные, морские, наступательные или оборонительные, должны вестись исключительно обычными средствами вооружения. Любое применение оружия массового поражения, такого как ядерное, термоядерное, водородное, нейтронное, отравляющее, бактериологическое, радиологическое, сверхрадиочастотное и геофизическое, способного вызывать разрушения и жертвы на обширной территории, а также превращать в непригодные для жизнедеятельности крупные участки суши, вне зависимости от ее структуры, грунта, водной поверхности, водной толщи, морского и океанического дна, является недопустимым, за исключением случая, оговоренного в Положении втором. Положение второе. Страна, подданные которой, в ведении или в неведении высшего командования, осуществили акт несанкционированного Советом применения оружия массового поражения, подлежит нейтрализации. Остальные государства – участники Пакта обязаны незамедлительно приложить все усилия, чтобы уничтожить либо перевести под собственный контроль любые объекты и инфраструктуры страны-нарушителя, представляющие целиком или по отдельности угрозу для населения и глобальной экологии планеты. Население страны-нарушителя при этом не является объектом защиты и может уничтожаться по мере необходимости. Для нейтрализации страны-нарушителя разрешено применять, помимо обычных вооружений, нейтронное оружие, сверхрадиочастотное оружие, а также отравляющее и бактериологическое оружие, перечисленное в приложениях номер один и номер два, соответственно, к настоящему Пакту. Положение три. Страна-нарушитель автоматически лишается признания ее государственности всеми участниками Пакта. Территория страны-нарушителя, а также любое имущество, на этой территории расположенное, объявляются бесхозными, и в дальнейшем на них может претендовать каждый.