Текст книги "Комната, которой нет"

Глава 5

Ольга открыла железную дверь и ступила в узкий неосвещенный предбанник. Слева от нее была соседская квартира. Замок щелкнул, породив долгое эхо в пустом подъезде. Она выделила из связки ключ от своей двери и сунула его в замочную скважину. Два целлофановых пакета перекочевали в левую руку, правая проделала все нужные движения с точностью робота-манипулятора.

Она с трудом понимала, что происходит. Руки двигались самостоятельно, без подсказки. Мозг временно сдал позиции и отступил глубоко в тень.

Взгляд Ольги в этот момент не выражал ничего, глаза походили на донышки пустых стаканов. Темные очки она где-то умудрилась потерять. Спина и шея ее были выпрямлены, ноги ступали почти не сгибаясь в коленях. Так Ольга шла не меньше двух кварталов от самой помойки, в полубессознательном состоянии петляя по дворам и ни на что не обращая внимания. Дома как будто испарились, уступив место пустыне, где дул горячий ветер.

И вот наконец ее надежное убежище.

Ей нужно было отдохнуть, но сначала смыть с себя грязь, пот, кровь, оценить размер ущерба, который она претерпела. Подумать о том, как жить дальше. Придти в себя, надеясь очнуться в квартире своей подруги и понять, что не было никакой беременности, никакого ребенка, а только кошмар, навеянный жарой. Ох, как замечательно все бы сложилось. Домой она поедет днем, с комфортом, а вечером они с Сашей будут гулять или торчать у телевизора и, может, займутся сексом. Она соскучилась, да и он не меньше.

Пробуждения не происходит, а это значит, что подруга далеко, в другом городе. Прокрутить события назад и проснуться не получится.

Ольга входит в квартиру, ставит пакеты на пол, снимает сумку с плеча, аккуратно вешает на крючок. Ощущение покоя и безопасности почему-то не возникает, зато появляется боль в животе, режущая, горячая, там ползет через плоть кусок раскаленного железа.

Ольга утирает ледяной пот со лба.

Никакой это не сон, а разум отказывается контактировать с внешним миром потому, что еще не избавился от шока. Ольга чувствует себя словно внутри тесного пыльного мешка, где нельзя даже как следует повернуться. Если бы у нее были какие-то силы, она бы закричала.

Ольга отлично помнила все, что произошло после родов в туалете торгового центра, и сами роды до мельчайших подробностей. Хотелось бы думать, что эта история произошла не с ней, но тело говорит об обратном. Сознание вопит и посылает сигналы бедствия в пустоту.

Все будет хорошо, думает Ольга, потому что это дом. Собираясь закрыть дверь, она потеряла сознание. Тело сложилось пополам и бухнулось у порога, Ольга несильно ударилась головой о стену.

Через несколько минут она очнулась от сильной боли в желудке. Попытка подняться вынудила ее вскрикнуть, но у Ольги не было другого выхода, лежать тут целый день она не может. Добираться до ванной ей пришлось держась за стены. Рвота полилась в раковину, хотя это громко сказано – рвота. Вышло немного минеральной воды, мелкие частички пиццы и желчь. Желчи было больше всего. Она заполнила рот и Ольга, плача, стала отплевываться. Холодная вода смывала всю эту мерзость в трубу и громко шумела. Ольга тщательно прополоскала рот и горло, спазмы к тому времени прекратились.

Она уселась на край ванны, чтобы отдышаться, и заметила, что между ног сквозь джинсовую ткань проступила кровь. Как давно она там? Кто это видел? Ольга в панике начала стаскивать джинсы, и от вида своих ног, покрытых коркой засохшей крови, чуть снова не потеряла сознание. Трусики тоже пропитались свежей кровью. За сегодняшний день она видела ее столько, сколько не приходилось за всю жизнь. Дрожащими руками, стараясь избавиться от грязной одежды как можно быстрее, она сняла оставшееся.

Ольга включила горячую воду, направила кран в ванну и заткнула сток пробкой. Что бы ни произошло, ей нужна горячая ванна. Если она ее не примет, то сойдет с ума. Плевать на все, остальное – неважно.

Пока набиралась вода, она нашла целлофановый пакет, сунула в него трусики, джинсы, оставшееся полотенце и ни на что уже не годное платье, в котором приехала. Стирать это она не будет. Проще избавиться. В пакет отправились также использованные тампоны. Ольга старалась не смотреть на то, что делает, – боялась, как бы ее не вывернуло наизнанку.

Завязывая мешок, она услышала в квартире какой-то звук. Шумела вода, и на ее фоне как будто раздавались быстрые легкие шаги. Ольга высунулась в коридор, боясь увидеть Сашу, которому взбрело в голову придти раньше времени. Она не сумеет внятно объяснить, что произошло и происходит. Осталось слишком много улик.

Мелькнула мысль: а ведь шаги не принадлежат взрослому… Слишком частые и какие-то неуклюжие.

Ольга вернулась к завязыванию мешка, ее мутило от запаха крови.

Конечно, шагов не было на самом деле. Обыкновенный звуковой мираж. Ольга твердила себе, что никаких проблем. Сейчас мозг пытается справиться с шоком, а это просто-напросто побочные эффекты. Она и раньше слышала много необычных звуков – так всегда происходит, когда находишься рядом с постоянным источником шума. По большей части мерещатся голоса, сейчас – шаги. Их нет, и не может быть. Мертвецы не возвращаются – всем известная аксиома. Ее ребенок лежит в контейнере за три дома отсюда, и она на сто процентов уверена, что никто не видел, как мешок упал на дно, затерявшись среди прочего мусора. Ольга соблюдала осторожность. Шок не препятствовал какой-то части мозга хладнокровно продумывать каждый шаг и управлять телом. Она все сделала правильно.

Помойка в том дворе была огорожена с трех сторон бетонным забором. Рядом с ней росли деревья с густыми раскидистыми кронами, гарантировавшие, что даже с девятого этажа никто ничего не заметит. Делая вид, что просто прогуливается, на негнущихся ногах Ольга свернула к помойке. Под защитой деревьев она почувствовала себя немного спокойней. Мешок с трупом тянул к земле, словно в коробке лежал не младенец, а два свинцовых слитка не меньше чем на пятнадцать килограмм каждый. До контейнеров оставалось метра три или чуть больше, но Ольга испугалась, что не пройдет это расстояние. Она чересчур вымотана, у нее болят руки, а от напряжения постоянно возникают боли внизу живота. Вспышки эти кратковременны, однако каждая бьет словно нож. Ольга вся в холодном поту сделала последний рывок к ближнему контейнеру. Подняла ногу на бетонный помост, встала, ловя вибрацию в бедренных мышцах. Огляделась. Ей повезло. Место закрыто от посторонних взглядов, и никто не сможет дать точных показаний насчет того, кто выбрасывал коробку с трупом. Никто не сможет дать вообще никаких показаний, вот в чем загвоздка. Ольга правильно рассчитала. У нее не было угрызений совести, она не могла воспринимать это существо не только как своего ребенка, но и как человека вообще. Настоящие люди так не рождаются, подобные роды противоестественны. Она не совершала преступления. Ее никто не спрашивал, хочет ли она зачать, хочет ли она родить так. Создание, появившееся из нее, не имеет права жить.

Ольге пришлось взяться за мешок обеими руками, и только тогда она смогла поднять его на нужную высоту и бросить вниз. Мешок зашелестел, перевернулся и проскользнул сквозь каверну в куче старого мусора на дно. Прежде всего Ольге захотелось вымыть руки. Ей казалось, они покрыты вонючей слизью пополам с кровью. Запах мертвечины ударил в нос.

Перехватив другие два пакета, Ольга идет домой, помня о необходимости заметать следы. Она сделала круг, потом другой, по меньшему маршруту, и вошла в свой двор с другой стороны, чем обычно. Неизвестно, откуда у нее хватило сил проделать все это.

Ольга забралась в горячую ванну, не в силах удержать стона. Промежность отозвалась болью. Казалось, там содрана кожа и все превращено в кусок рыхлого мяса.

Постепенно она привыкала к высокой температуре, чувство расслабленности начало вытеснять страх и боль. Ольга застонала – на этот раз от удовольствия. Откинула голову на край ванны, закрыла глаза, мысленно наблюдая, как сходит на нет дрожь у нее внутри. Вода окрасилась бурым, стала непрозрачной, но Ольга не обращала внимания даже на железистый запах, наполнивший комнату. Вспомнилась туалетная кабинка, теперь уже отстоящая от нее на многие и многие световые годы.

Ольга предпочитала думать, что все произошло не с ней. Ей придется столкнуться в будущем с огромным количеством проблем, главная из которых состояла в необходимости примириться с фактами. Она не помнила того, что предшествовало родам, ничего не могла сказать по поводу истинного отца ребенка, но приходила к единственному верному выводу. Зачатие произошло при таких обстоятельствах, которые ее сознание просто отсекло в стремлении сохранить психику в нормальном состоянии. Ольга подверглась насилию – где и когда неизвестно. Ее тело осквернили и бросили на произвол судьбы. Вот с чем ей придется жить. Это придется впустить в свой дом и посмотреть ему в глаза, а потом… сделать все, чтобы оно ушло навсегда. Если все пройдет хорошо, никто ничего не узнает: ни брат, ни родители, ни Александр.

Вот что им действительно ни к чему.

Все пройдет. Она выдержит. Женщина тверже, чем о ней часто думают.

И все-таки ей необходима поддержка. Ольга открыла глаза, охваченная желанием позвонить Саше и попросить его приехать. Ну и что потом? Нет, она не готова. Встретить в таком виде она его не может, и думать нечего. Всего-то и надо подождать до вечера, а пока она приведет себя в порядок, примет обезболивающее и поспит.

Отличная мысль.

Ольга заснула.

Ей снился контейнер с мусором, на дне которого лежит коробка с мертвым ребенком. Там, за слоем картона, мертвец открывает глаза. Такая коробка есть в каждом контейнере, и когда приезжает мусоровоз, эти маленькие красные чудовища с черными глазами и болтающейся пуповиной попадают в кузов машины. Мусоровоз едет по городу, а трупы выскакивают из него и разбегаются, ловко орудуя кривыми ножками. Люди видят их и начинают кричать. К ней прибегает Вера, вся в крови. «Что ты натворила, дура! Они теперь везде! Надо было мне сказать! – вопит она. – Я бы убила тебя. Тогда бы эта мразь не появилась на свет!»

Ольга проснулась и видела, что вода в ванне поднялась до критической отметки и сейчас начнет сочиться на пол. Она вздрогнула и кинулась закрывать кран. Часть воды выплеснулась. Ольга вынула пробку. В трубе зашумело. Темная муть потекла во тьму.

В груди сдавило, под ребрами появилась боль. Ольга приложила руку к сердцу, и только теперь сообразила, насколько тяжелыми стали груди. В них было молоко. Для того мертвеца, который уже гниет внутри обувной коробки.

Ольга замотала головой, таким образом выражая свой протест. Она что-то говорила сама себе и плакала, будто этим могла избавиться от правды и что-либо изменить. Если Саша не заметит ничего остального, его привлечет величина груди. Он любит прикасаться к ней, ласкать языком соски, теребить, а что будет, если начнет выделяться молоко? Ольга не могла вообразить себе его реакцию. Нет, она ни в коем случае не подпустит его к телу. Придется изворачиваться, врать, что Ольга всегда ненавидела, однако лишь в этом ее спасение.

Ольга потрогала груди в нескольких местах. На них появилась сеточка синих сосудов, чего не было раньше, и вообще они стали всерьез обвисать. Ну и что ей делать теперь?

Она взяла мыло и стала смывать с себя грязь, терла губкой со всей силой, на которую была способна. Через несколько минут остановилась, сообразив, что впала в очередную истерику. Остановись немедленно! Ольга закрыла руками лицо и сидела съежившись. Вода из крана текла в ванную, грязная уходила в сток.

Не будет толку, если постоянно казнить себя за случившееся, а именно это и происходит. На ней нет никакой вины. Что-то вторглось в ее жизнь, Ольга оказалась в неудачное время в неудачном месте – вот в чем проблема. Если удастся сохранить мужество, кошмар потеряет силу, рассеется, как всегда происходит по утрам. Новый день выметет из сердца всю мерзость.

Она, конечно, это понимала, но что делать с тяжелым предчувствием новой беды? С этим бесформенным чудовищем, которое прочно поселилось у нее внутри?

Стиснув зубы, Ольга включила душ, убрала с себя пену и принялась мыть голову. Быстрее бы со всем закончить, крутилось в мозгу. Однажды ей показалось, что приоткрытая дверь ванной двинулась. Она увидела это краем глаза и резко выпрямилась с ощущением, что сердце разорвалось на куски. Какой ширины был зазор? Эти пять-шесть сантиметров или меньше?

Секунду или две она ждала, воображая стоящего по ту сторону порога голого черноглазого ребенка. Ольга помнила свои ощущения, когда положила его на ободок унитаза и надавила на горло. Как ждала его смерти, глядя в темнеющее лицо.

Никого за дверью нет.

Ольга вспомнила о снотворном в аптечке. Она примет лошадиную дозу и проспит до завтрашнего утра. Не пойдет на работу, придумает какую-нибудь причину. Альбина, если что, прикроет. Так же что-нибудь наврет Саше. Придется учиться лгать, с этого дня и до конца жизни. Всем и каждому. Скрывать, что она родила чудовище и убила его в туалете торгового центра, а труп выбросила в контейнер.

Нужно начать с себя. Хорошая ложь самой себе – залог спокойного сна. Только вот где ложь, а где правда, если Ольга даже не помнит, кто отец ребенка?

Лучше не думать об этом сейчас. Воспоминание придет само, когда ему будет нужно. Как это ни страшно, придется признать, что она бессильна.

Разбрызгивая воду, Ольга промыла волосы и стала ополаскиваться целиком, постоянно глядя на дверь. Сердце выбивало агрессивную дробь.

Намотав на голову одно полотенце и завернувшись в другое, Ольга ступила на резиновый коврик перед ванной. Шум воды стих. Она думала о разбухшей груди и вспомнила, что у ее подруги, не то что бы близкой, есть прибор для отсоса молока. Хорошо бы его раздобыть. Главное, чтобы вещь была на месте, а правдивую историю она сочинит. При соблюдении мер предосторожности Саша ничего не узнает.

Время уходило стремительно. Посмотрев на часы, Ольга поняла, что его не так много, как раньше казалось. Она побежала в спальню и схватила фен. Пока сушила волосы, перехватила бутерброд, стакан сока и приняла обезболивающее. Самочувствие можно было назвать нормальным. Ольга боролась со сном, и, пожалуй, это была самая тяжелая борьба за весь день. Лекарство делало свое дело.

Она оделась и через полчаса, окончательно не просохнув, выскочила из дома. Подруга сказала ей по телефону, что аппарат у нее, и поинтересовалась, для чего он ей. Ольга сказала, что для одной знакомой. Этого оказалось достаточно.

По пути Ольга выбросила в соседнем дворе мешок с окровавленной одеждой.

* * *

Вернувшись домой через час, она поняла, что бороться с дремой больше не может. Одежду Ольга разбросала по комнате, а пакет с аппаратом до поры до времени сунула под кровать. Снотворное не понадобилось, она заснула моментально.

Веки сомкнулись. Ее закружило, утягивая в темноту. Падение не было болезненным и больше всего напоминало плавное скольжение оторвавшегося от ветки листа.

* * *

Когда движение прекратилось, Ольга ощутила себя в странно знакомом мире.

Не узнать это место было невозможно.

Она видела дом, где когда-то жила ее семья. Черновы переехали на новое место в тот год, когда Ольга закончила школу, но свое детство девочка провела именно здесь. Память восстанавливала декорации прошлого на ходу, вызывая ни с чем не сравнимое чувство повторяемости событий. Ольга не могла бы объяснить это на словах.

Она вышла из машины – наверное из такси – и оказалась под большущей березой, что росла напротив их балкона.

Трехэтажный дом на два подъезда стоял у самого перекрестка. Покатая шиферная крыша, светло-коричневая выцветшая краска на фасаде. Во сне она не выглядела облупившейся, как, должно быть, выглядит сейчас. С момента переезда прошло десять лет, а воспоминания, пришедшие к ней во сне, удивительно яркие.

Летом их уголок утопал в зелени, точно на краткое время здесь вырастал самый настоящий лес. Солнце и свежий воздух создавали иллюзию жизни на природе, но впечатление портили машины. Днем и ночью от них не было спасения. Грохотали автобусы и грузовики, визжали мотоциклы, и все они выдували облака выхлопных газов. Спасала местных жителей только буйная растительность. Березы, клены, тополя, кустарник. Часто в дождливое влажное лето казалось, что живешь в южноамериканской сельве. Ольга с удивлением обнаружила, что помнит все. Игорь играет во дворе с парнями из дома напротив, они, девчонки, сидят на скамеечке и болтают о всякой ерунде. Носятся собаки, кошки выслеживают кого-то в траве, поют птицы. Летними вечерами над крышами с чириканьем кружат стрижи. Полная луна выползает медленно, и ее видно с их балкона, когда начищенный до блеска медный щит встает над крышей дома, стоящего через дорогу.

Безмятежность сменяется тревогой. Ольга не понимает, как могла здесь оказаться. Она чувствовала под ногами асфальтовую дорожку, вдыхала запах испарений от земли и умытых дождем листьев. В глубине души она радовалась возвращению, но главный вопрос не шел у нее из головы.

Почему она здесь?

Ольга посмотрела в обе стороны, но никого не увидела. Улица была пуста. Но, оказалось, это не единственная странность.

Тишина. На дороге не грохотали машины, на перекрестке не собирались пробки, хотя сейчас день и движение должно быть оживленным.

Ольге не хватает воздуха, хотя дует свежий ветерок. Это сон, это не по-настоящему…

Если ей снится дом, значит, в этом есть определенный смысл. Вероятно, память хочет окружным путем выйти на воспоминание о сегодняшнем дне, кто знает. Иногда Ольга спрашивала себя, что она помнит из детства, и почти всегда этот вопрос ставил ее в тупик. Что? Не больше чем какие-то обрывки. Самых четких снимков из той жизни едва наберется дюжина. Рассматривать их было приятно, но этого явно недостаточно, чтобы составить себе представление о детстве. Раньше Ольга списывала это на некий «постшкольный» синдром, ощущения человека, который наконец пробился во взрослую жизнь, сознательно поставив крест на всем, что было до того, считая это постыдным и глупым. Если грешки действительно имели место, то память и вовсе отсекала часть прошлого. Ампутировала, словно пораженную гангреной конечность. Отвергнутые воспоминания исчезали.

Находя разрозненные снимки из своего детства вместо длинного красочного фильма, Ольга думала, что виновата сама. Окончив школу и собираясь поступать в ВУЗ, она велела себе забыть все. Испытывала чувство неловкости даже перед самой собой и лишь спустя пять или шесть лет понемногу стала оглядываться назад. Результат не утешал. Из этого периода у нее остались только два настоящих свидетельства: Альбина и Вера. Первая когда-то жила в соседнем подъезде, вторая – в пятиэтажке напротив. Из всей девчоночьей компании их возраста они втроем не потеряли друг с другом контакта. Буквально вчера, разговаривая с Верой, Ольга испытывала некий стыд. Вера помнила гораздо больше, чем она. Из нее так и сыпались подробности. Кое-где, конечно, Вера привирала, но в целом ее багаж был куда более емким. Уезжая, Ольга хотела задать ей множество вопросов, главный из которых звучал примерно так: почему у меня этого нет? Но она промолчала – и сама не знала почему. Ольге нечем заполнить каверны в своей памяти. Пока во всяком случае. Этот ее сон, вероятно, является придорожным указателем, на котором написано, куда двигаться. С другой стороны, Ольга не различает обращенного к ней послания. Она вынуждена двигаться наугад.

Хорошо. Не будем торопить события. Может быть, разгадка неподалеку.

Ольга посмотрела на свой балкон, до сих пор знакомый до мельчайшей детали. На нем они часто играли с подружками в дочки-матери или резались в дурачка. Картинки были тусклыми, Ольга отмечала лишь общие контуры воспоминаний. Каждый раз, когда появлялось нечто новое, по спине пробегала дрожь. Ольга вспомнила их кошку, которая однажды спрыгнула с этого самого балкона и исчезла без следа. Искали они ее две недели, а потом бросили. Никто и никогда этой кошки не видел. Ольга плакала. Говорила, что никогда больше не заведет ни одно животное. Обещание свое сдержала.

Ольга двинулась в сторону угла дома, прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Казалось, жители окрестных домов собрались вместе и ушли. Дом их выглядел безжизненным. Открытые форточки, балконные двери, покачивающееся на веревках белье – и нигде ни одного человека.

Ольга обогнула дом и увидела тропинку, протоптанную через газон к их подъезду. Все как раньше, ничего не изменилось. Ступаешь на нее и идешь под окнами первого этажа. Ольга проделала этот путь не без труда. Чувство узнавания пугало ее все сильнее. И кто она сейчас? Та девочка-подросток, потерявшая кошку? Или взрослая женщина, с которой случилась беда? Кому из них больше нужна помощь? Для чего это все?

Ольга на цыпочках прошла по асфальтовой кромке под окнами первой квартиры. Подъездная дверь распахнута настежь. Она остановилась, глядя во двор. Там тоже не было ни души. Детская площадка выглядела словно старое печально привидение, на которого никто не обращает внимания. Пенек, старики из соседних подъездов играли в шахматы допоздна, напоминает мертвого карлика. Ольга почувствовала, как сжимается сердце.

Она перевернулась на правый бок и застонала. Ветер ворвался в спальню, поднял парусом занавеску.

Ольга набрала полную грудь воздуха. Прошлое кажется мертвым. Так зачем ей здесь быть? В вещие сны она не верила никогда и сейчас пыталась расправиться с такой глупой мыслью. Сновидения достаточной степени реалистичности, но показывающие фантастические картины, могут вводить в заблуждение. В попытке объяснить все нелепости начинаешь искать символы и знаки.

Тем не менее, Ольга задумалась всерьез. Пересилить себя не сумела.

Она переступила через металлический порог и оказалась в подъезде. Узнаваемый запах, полумрак, тишина. Скорее всего, в квартирах никого нет, они брошены. Зачем? Что их всех могло сорвать с места? Ольга дошла до площадки первого этажа, не зная, что делать дальше. В глубине себя она искала ответ на вопрос. Все указывало на единственное: надо идти домой. Что-то влекло ее наверх все сильней. Почти ничего не видя, Ольга механически переступала ногами, пока не услышала над собой голос:

– Постой, не торопись.

Ольга отпрянула и чуть не потеряла равновесие на ступеньках. Схватилась за стену рукой. Наверху, перегораживая путь к квартире, стояла девочка-подросток, одетая в потертые джинсы и полинялую футболку. Длинные рыжеватые волосы заплетены в косу, глаза внимательные и встревоженные.

Не может быть, подумала Ольга, это же я сама.

– Ты не думаешь о последствиях, – сказала девочка. – Зачем тебе туда идти? Остановись. Подумай.

Мир вокруг Ольги вращался со скоростью центрифуги. Она видела и слышала себя, и это казалось в порядке вещей.

– Ты кто?

– Этот вопрос обязательно должен прозвучать? Как дань традиции? Хорошо, пусть так. Я – это ты. Да ты и сама догадалась.

– И как получилось…

Девочка дернула головой, разозлившись.

– Ты стоишь на ничейной земле. Ты пришла сюда, а потом еще и удивляешься?

– Но я… ничего не понимаю… Я легла поспать, отдохнуть, а потом попала сюда. Я не хотела…

– Поверь, ты хотела. Я знаю.

– Что за ничейная земля?

– Кромка между мирами, по которой можно попасть в прошлое. Чаще всего люди путешествуют туда во снах. Как в твоем случае.

– Потусторонний мир?

– Нечто вроде того, но не совсем. Здесь еще можно что-нибудь исправить, а за чертой уже нельзя, – сказала девочка.

Обе они не двигались с места. Ольга-подросток наверху, Ольга-взрослая внизу. Между ними существует невидимая прочная мембрана.

– Что же надо исправлять? – спросила Ольга.

– Не ходи туда – и не придется потом расхлебывать эту кашу. Тебе и так досталось.

Ольга дотронулась рукой до своей шеи, чувствуя биение пульса на сонной артерии.

– Что со мной было? Ты знаешь?..

– Нет.

– Почему?

– Я – это ты. Следовательно, запас знаний у меня такой же, если не меньше. Я ведь еще не выросла.

Ольга склонила голову, чувствуя подкатывающие слезы.

– Почему мне нельзя заходить в квартиру?

– Не ходи – и все. Твои родители много сделали для того, чтобы все тени остались в прошлом. Зачем тебе ворошить их? У тебя и Игоря давно другая жизнь, а твои отец и мать – они несли это на себе и будут нести дальше. Круг завершился. Пора начать все заново.

Ольга всмотрелась в собственное бледное лицо.

– Что начать?

– Тебе нужно вспомнить, чтобы собрать воедино все части. Ты и Игорь знаете, но не хотите принять правды – уже много лет, – но я предупреждаю: если войдешь в квартиру, назад пути не будет.

– Тогда я не узнаю, что произошло со мной. Кого я родила и кто отец ребенка, – сказала Ольга.

– Зачем тебе знать? – выговорила девочка это со всей злостью, на какую была способна. Из глаз полились слезы, мокрые дорожки обозначились на бледных щеках. – Я не хочу! Ты не послушаешь меня? Я не хочу ничего знать! Я! Надо мной надругались, неужели не понятно? Уходи! Просыпайся! Уходи!

Ольга повернулась и сошла на пару ступеней. Девочка говорит правду. Они обе пережили много боли, это можно понять, но и жить во тьме, обманывая себя и надеясь, что все пройдет без последствий, невозможно. Зло когда-то пришло в их семью. Сейчас оно возвращается. Круг замыкается.

Ольге понадобилось три секунды на размышление. После этого она побежала вверх по лестнице.

– Стой! – закричала девочка. – Ты не знаешь, что там! Стой!

Ее плач разрывал Ольге сердце.

Да это же я сама! Почему я не могу послушать себя?

– Мне надо, извини. Прости, – сказала она, устремляясь к двери. Ребенок отскочил в сторону, заливаясь слезами.

Ольга протянула руку к звонку и посмотрела на девочку.

– Прости. Я войду.

Та бросилась вниз, побежала, перепрыгивая через ступеньку. Вскоре ее дребезжащий голос стих вдалеке. Ольга нажала на кнопку звонка. Знакомая трель, воспроизводимая десятки тысяч раз.

Она подождала и позвонила опять, еле справляясь со своими эмоциями.

Дверь открыл отец, такой же молодой и красивый, как в те времена. В волосах не было седины, а живот, словно у гимнаста, плоский. Отец улыбался, словно только и ждал прихода Ольги.

– Привет, как дела? Входи.

Ольга ступила на коврик перед дверью, и из кухни сразу потянуло жаренной с луком картошкой, свежезаваренным чаем, булочками. Рот затопила слюна, Ольга с трудом ее проглотила. Нахлынули забытые детские эмоции, появилась прежняя легкость, ощущение совсем другого тела, не подвергшегося испытанием времени, девственной плоти, к которой мужчина еще не прикасался. Ольга увидела, что отец внезапно вырос и все предметы стали больше.

Они не увеличились, а я уменьшилась. Сколько мне лет? Скорее всего двенадцать, как той девчонке.

Да это я и есть.

– Тебе, конечно, не надо было приходить, – сказал отец. – Но все равно хорошо, ты молодец.

– Пап, я ничего не понимаю. Дом пустой стоит, вокруг никого, ни души. Куда все делись?

– Здесь только мы.

– Расскажи мне все, – потребовала Ольга.

– Сейчас пообедаем, – сказал отец и закрыл входную дверь. – Пойдем.

– Пап…

Он не дослушал, уходя в комнату, в большую, куда можно было попасть прямо из прихожей. Вторая принадлежала детям, и Ольга увидела, что дверь в нее приоткрыта. В окно льется солнечный свет, у подоконника покачивают ветками клены. В углу на тумбочке работал телевизор, звук был довольно громким – из-за грохота машин снаружи. Ольга вспомнила, что когда она стояла под балконом, квартира казалась покинутой. И ни одного автомобиля на дороге не было.

На кухне возилась мама. Девочка узнала ярко-розовый фартук и волосы, стянутые в пучок на затылке. При взгляде на нее кружилась голова – такой молодой она выглядела. Ольга подумала, что еще немного, и ее психика не выдержит подобных метаморфоз. Федор положил ей руку на плечо, а мать, заметив Ольгу, подошла к ней и поцеловала в щеку.

– Сейчас будем есть. Бледная ты, прямо как смерть. Плохо питаешься?

– Нет, нормально.

– Диетами, поди, себя изводишь?

– Нет, мама.

Из комнаты с воплями выскочил шестилетний Игорь. Он держал в руке пластмассовый самолетик и изображал вой двигателя. Ольга услышала, как сердце пропускает удары. Она не помнила его таким. Вообще не помнила ничего из того, что видит. Игорь подбежал к сестре и стал тыкать ей самолетом в спину.

– Игореша, перестань, – сказал отец.

Ольга поглядела мальчику в глаза, а он показал ей язык. Помахав игрушкой у нее перед носом, Игорь умчался в коридор, потом оттуда выскочил на балкон.

– Папа, расскажи, что здесь было? Что я не помню?

– Не могу. Почему я должен рассказывать? Мы поставили точку, вы с Игорем забыли всю эту мерзость. Пускай тени останутся здесь.

– Нет, – сказала Ольга. – Это может повториться, уже, наверно, повторяется. Как мы можем не знать?

– Тебе только так кажется, Оля. Оно не придет. Комната закрыта навсегда.

– Что? Комната?

Отец нахмурился, потер кожу над верхней губой.

– Я не хочу про это говорить. Все останется здесь – и никогда не вернется.

– Ошибаешься, папа.

– Нет!

– Мама, почему ты молчишь?

Людмила раскладывала по тарелкам дымящуюся картошку и еле слышно напевала. Она даже не посмотрела на дочь.

– Мне сказать нечего, дочик. Мы договорились молчать, значит, нужно держать слово.

– Мне страшно, мама. Я сейчас совсем одна!

– Ты взрослая, выбор за тобой… Если хочешь вспомнить, ты вспомнишь, но мы с отцом не будем тебе помогать. Тебе положить салат?

– Салат?

– Ну. Помидоры, огурчики свежие, масло подсолнечное, лук.

Ольга возмутилась, взорвалась. В физической оболочке девчонки-подростка это было легко.

– Я вас ненавижу! Вы даже меня не слушаете! Я говорю серьезно! Знаете, что со мной случилось?

Федор покачал головой, плотно сжав челюсти.

– Это все вы виноваты!

– Доча, так ты будешь обедать? – спросила мать. Ее глаза были пустыми, Ольга не смогла прочесть в них ничего близкого, родного, они казались отвратительно прозрачны, до самого дна, где нет ни одной мысли.

– Нет! Я не буду! Сами ешьте!

– Не кричи. Комната закрыта, не думай о ней, – сказал отец. Ольга скинула его руку с плеча.

– Оля, подожди, не надо торопиться, – проговорила мать, приближаясь к ней со сковородкой в руке.

– Не подходи!

Ольга прокричала это срывающимся голосом и попятилась. Все нарастающая тревога превратилась в страх. Атмосфера в квартире стала невыносимой, она ложилась на плечи, тянула к полу, стремясь унизить, раздавить. В памяти Ольги словно пронесся ураган. Действительно, все повторялось.

Она ринулась не к выходу, а в свою комнату.

Вот то, что она искала. Еще одна дверь – в противоположной стене. С виду ничем не отличается от любой другой. Фарфоровая ручка, белая краска, кое-где отходящая от времени. Тумбочка перед порогом – весьма жалкое препятствие на пути того, кто живет внутри.