Текст книги "Чудесные поэмы"

8

 
Жизнь! как всё-таки ты прекрасна!
Проще пареной сладкой репы
Эта догма, когда так ясно
В пять утра расцветает небо.
Пусть со связанными руками,
Пусть бескрылый и беспородный,
С полем, с небом ли под ногами…
Грязный, скомканный, но Свободный!
 
 
Нет в России такой долины,
Где Народ не сумел бы выжить!
Знать, и вправду он не скотина,
Раз живёт, ко всему привыкши.
 
 
Через рощу, порою ранней,
Вдоль кладбищенского забора
Проходя, он прочёл на камне:
Павел Павлович Долгогоров.
Ангел:
«Долгогоров… видать, долгами
Испокон наречён был род твой.
Горе – долг измерять горами…
Даже если должник ты мёртвый,
На детей перельётся горе…»
И, копая сих мыслей руды,
Долго, долго о гвоздь в заборе
Ангел резал верёвок путы.
Наконец, развязавшись вовсе,
Поклонился отцу сиротки
И, ходить обещая в гости,
В путь отправился некороткий.
 
 
Раны сохли, как дождь вчерашний.
Блеском выстиранной одежды
Ветер тихий, почти домашний,
Любовался, топыря вежды.
 
 
Ангел как-то свернул в сторонку,
Подустав от дорожной пыли.
Повстречалась ему сосёнка.
Сел он рядом. Разговорились.
«Понимаешь…» – сказал ей Ангел.
«Понимаю, – она сказала. —
Но не все ведь грибы поганки!
Есть и белые, хоть и мало…
Коли встал на путь правды доброй,
Значит, стал для чертей мишенью.
Испытания все испробуй.
Помни, Света боятся тени!»
 
 
Задремал. Видит сон… Квартира.
Он и демон. Борьба – армрестлинг.
Нюрка, Ванька, Федот, Глафира —
На диване. Михалыч – в кресле.
Ванька:
«Литр горькой на чёрта ставлю!»
Нюрка:
«Что ты, Ваня! Побойся бога!»
Ванька (шёпотом):
«Тише! Просто я пить бросаю.
Хватит жить уже однобоко,
Я женюсь. На тебе! Не против?»
Нюрка:
«Где же против?! Помилуй боже!
Вместо пугала в огороде
Завсегда ты сгодиться сможешь!»
Федот:
«Во даёт! Ну лихая девка!»
Глафира:
«Ты бы, Федя, заткнул хлебало!
День тому коромысла древко
О твой горб поломала… Мало?!»
Михалыч:
«Слышь, Икар, я смотрю, ты – добрый,
Завалить не стремишься чёрта.
Дай я врежу ему под рёбра,
Чтоб не скалил воронью морду!»
Ангел:
«Нет, Михалыч, он – тень, не боле».
 
 
А вдали всё звучала песня.
И был голос знаком до боли,
Только чей? Не признать, хоть тресни!
 
 
На траве поутру прохладно.
Ангел встал, пожевал крапивы
(Пользы много, на вкус приятно),
И, себя ощутив счастливым,
Пешим ходом подался в город:
Надо новые крылья строить!
А не то может Фея скоро
Позабыть своего героя.
 
 
Дальний путь, да простит читатель,
Сокращён (не в ущерб сюжету),
Но не вправе повествователь
Не вместить сюда песню эту
(Ангел пел её дни и ночи,
Ощущая себя Орфеем.
Так во сне ему, между прочим,
Напевала за кадром Фея):
 
 
«Там, где мирно, легко и просто,
Как в фантазиях утописта,
Вдруг упал Свет с Земли на звёзды,
И тех звёзд было ровно триста.
И со всех трёхсот звёзд глазели
Миллиардами глаз на Землю
Инозвёздные ротозеи,
Предаваясь вовсю веселью.
 
 
А Земля, что им всем светила,
Ощущала нутром тревогу
Оттого, что Людей носила
На себе, путь забывших к богу.
Словно всё, что есть в космосфере,
Это – быт, что придуман ими,
Состоящий из тех материй,
Для которых сыскали имя.
 
 
Механизм современной моды
Движет разумом человечьим,
А космические широты —
Бред, присущий лишь сумасшедшим…
В чём же истина мирозданья?
В чём же жизни суть во вселенной?
Дальше собственного незнанья
Разузнать не дано, наверно…»
 

9

 
Город – мир оголтело пёстрый.
Небоскрёбами небо выскреб.
Запах выхлопов затхло-острый
И поток пешеходов быстрый.
Многоного и многоруко,
За толпою толпа толпится,
И, друг в друге не видя друга,
Разноцветьем мелькают лица.
 
 
Город – роскошь! Одной рекламы
По заборам на миллионы:
«Покупай, господа и дамы!»
«Налетай, воробьи, вороны!»
Бизнесмены и бизнеследи,
Каждый в собственной коробчонке.
То не хлев – весь удел на свете
Сиротливой ничьей девчонки…
 
 
Лето красками полиняло.
Скалит жёлтые зубы осень.
В трёх шагах от ж/д вокзала
Старый дом № 28.
Сколько, как комаров в засаде,
Там жильцов под одною крышей!
Лишь доярки в простом халате,
Плачь не плачь, днём с огнём не сыщешь!
 
 
Две недели промчались мигом.
Два крыла и костюм готовы.
Весь квартал всполошился криком,
Когда в небо шагнул он снова!
Прямо днём, не дождавшись ночи,
Промелькнул над ж/д вокзалом.
Как возник, так и скрылся – молча.
Только долго толпа моргала.
 
 
Чуть позднее, в программе «Время»,
Объяснили, что «кто-то в шутку,
Посмеяться решив над всеми,
Нарядил человеком утку».
 
 
Ах, как часто мы жаждем счастья,
Забывая сиюминутно —
Надо в Счастье принять участье,
Чтобы стало оно доступным.
Фея Вера решила: «Буду
Каждой ноткою чувств на взлёте:
Чтоб позволить случиться чуду,
Нужно быть на чудесной ноте!»
 
 
Ровно месяц, с последней встречи,
Вера Ангела ожидала.
Не вникая в людские речи,
Поздним вечером зажигала
Неизменно свечу в каморке.
Тихо пела, считая звёзды.
И Любовь, словно мышка в норке,
В ней скреблась откровенно, просто.
Как-то ночью ей кто-то жуткий
Прокартавил: «Сгорел твой милый!»
Только тотчас за эти шутки
Поплатился шутник незримый:
Тузик цапнул его за что-то.
Крик прорезал завесу ночи!
А наутро, вдоль огорода,
Перьев чёрных вороньих клочья…
 
 
Слава Чуду! Оно свершилось!
Пой, мой стих, вдохновенно пёстро!
Есть на свете святые силы,
Как надёжный и верный остров!
Неба синего покрывало
На мгновение приоткрылось,
И пред Феей опять предстала
Её Ангела белокрылость!
Он летел, небосвод пронзая,
Неразмеченной трассой птичьей.
Журавлино-синичьи стаи
Привечали его курлыча!
Вот он – призрачный, но реальный,
С фанатично-искристым взглядом,
Преисполнен мечты фатальной —
Вот он, сердцу открытый, рядом!
Ангел:
– Вера, здравствуйте!
Фея:
– Вы за мною?
Ангел:
– Я за Вами!
Фея:
– Я собираюсь!
…Можно Тузика взять с собою?
Он – хороший!
Ангел:
– Не возражаю.
Фея:
– А ещё бы и Мусю тоже…
Ангел:
– Мусю?
Фея:
– Мы с ней почти с рожденья…
Без меня она жить не сможет.
Ангел:
– Надо взять её, без сомненья!
 
 
И пошли… прямиком сквозь вёрсты.
Вчетвером: Ангел, Фея, Тузик…
И сияли весь путь, как звёзды,
Оба глаза коровы Муси!
 

10

 
Вот она – сторона с названьем
Новь, неведомая былому.
Здесь рассвет всяким утром ранним
Разрастается по-иному.
Здесь слышны тишины мгновенья
В красках дня задушевно звучных,
И таинственных волн волненье
Побуждает к идеям лучшим.
Здесь не встанет вопросом глупым
Перед Истиной сонм сомнений,
Мир домашним зверьком беззубым
Ластится на Земных коленях.
Ни минут, ни часов, ни счёта.
Счастье частностью неделимо.
И понятие «время» стёрто.
Всё – едино, как жизнь – едина.
 
 
Ангел спал, преисполнен Веры.
Солнце Землю вело за ручку
По аллеям гелиосферы…
Сон, как Жучку, зазвав на случку,
Тузик в будке храпел чуть слышно
(Да в обнимку со сладкой слойкой).
Фея тихо из дома вышла,
Как всегда поутру, на дойку.
Взвод цветов её дружно встретил
Перезвоном благоуханным.
Улыбаясь светло, как дети,
Окружили её тюльпаны.
Заплясали весёлой стаей
Одуванчики, как веснушки,
В жмурки с бабочками играя;
Зайцы выбрались на опушки;
Стройным строем, как на параде,
Ели, леса простор облапив,
Отразились в озёрной глади
(Будто в самой бездонной хляби).
 
 
Дёрг за вымя – струя в ведёрко
Белым звоном как песня льётся.
Тот, кто титьку коровью дёргал,
Видел утро, и видел солнце!
Что ни капля, всё чудо света.
Красота! без конца и края…
Вдруг… из облака – что же это?!
Боже! – лестница золотая!
Из верёвок лучей ступени!
Смотрит Фея – глаза боятся,
Страх щекочет её колени…
В облаках она видит старца!
Приближаясь, спускаясь ниже,
Он растёт с каждой милей шага!
Встал на землю. Деревьев выше
И волшебней любого мага.
Водопадом седые пряди,
Стаи птиц в бороде туманной.
Подошёл, добродушно глядя,
И с улыбкою безобманной
Говорит:
– Молочка глоточком
Угостишь ли?
Фея (протягивая ведро):
– Конечно! Пейте,
На здоровье!
Он:
Спасибо, дочка!
(Отхлебнул – раз, второй, и третий.)
– Ах, вкусно молоко парное!
С основания мирозданья
Это – самое основное
Человеческое питанье!
 
 
Кап! в траву с бороды полкапли —
Побежал ручеёк сквозь поле!
Из кармана достав кораблик,
Отпустил Он его на волю.
Было видно, как стал Он счастлив.
Как Он долго мечтал об этом!
Что весь фарс вековых напраслин
Перед детской мечты сюжетом?!
 
 
Фея:
– Неужели Вы – сам Всевышний?!
Он:
– Я? Всевышний?! Помилуй, детка!
Сам Всевышний посимпатишней,
Хоть и весел бывает редко,
Видя, что все Его творенья
Его детям, как кость раздора —
Псам голодным на утешенье.
Реки, степи, леса и горы
Создавать было… ох, непросто!
Люди, люди, где б все вы были,
Не слепи Он сей дивный остров
Иэ дорожно-межзвездной пыли?!
Но сегодня мне честь большая:
Передать вам его улыбку,
Что – и с радостью! – выполняю:
В вашем мире, где всё столь зыбко,
Пригодится кусочек чуда!
…И, склонясь к Фее Вере, старец
Передал ей, сию минуту,
То, что ни на одном базаре
Ни за рубль, ни за два не купишь,
Ни за сотню, и ни за тыщу,
То, что с виду постней чем кукиш,
А на деле – нужней не сыщешь!
Тот мешок из холстины серой,
Где скрывал свои крылья Ангел
В день, когда со своею Верой
Повстречался вдруг спозаранку.
Он:
– Можно вытолочь воду в ступе,
Можно свет применять наружно…
Но, кто верил, любил и любит,
Тот в мешочке найдёт, что нужно.
Добродетель в нём есть святая
Для того, кто увидеть может.
 
 
Улыбнулся ещё, прощаясь,
Необычный посланник божий —
И исчез. Лишь, в напоминанье
О таинственном визитёре,
Ручеёк тихо гладил камни,
Убегая за солнцем в море.
 

11

 
Не пора ли уже признаться,
Мысль и вправду материальна.
В данном факте не убеждаться
Мудрым людям неактуально.
Раз уж бог наделил мозгами,
Значит, хочешь не хочешь – надо,
Не гнушаясь Его дарами,
Разуметь то, что мысль крылата.
 
 
Ангел с Феей и Тузик с Мусей
Отдыхали в тени беседки.
Тузик блох теребил на пузе
(как ему завещали предки).
Струны арфы перебирая,
Фея сладкоголосо пела.
Муся, изредка подпевая,
Нотой «му» помогая делу,
Беззаботно щипала зелень.
В середине стола, меж фруктов,
Тех, что мухи лениво ели,
Находился «подарок»…
Ангел:
– Ух ты!
Чудо! Руку лишь только сунул
В совершенно пустой мешочек,
Как достал из него, что вздумал —
Если мыслями непорочен.
Фея:
– Счастья лишнего не бывает…
Ангел:
– Но и впрок его не отложишь.
Блага божьего караваи
Тем и сладостней, и дороже,
Что деление их и множит!
Поделился куском с несчастным —
Счастья сделалось вдвое больше!
Это – истина. Ты согласна?
Фея:
– Да, согласна.
Ангел:
– Тогда за дело!
Нужно этот святой подарок
Передать той девчонке смелой,
Что спасла меня от пожара
В том хлеву… Ей оно нужнее.
 
 
И, ещё прошептав три слова,
Нежно чмокнув родную Фею,
Птицей ввысь воспарил он снова.
 
 
Ах, как всё-таки обалденно,
Два крыла положив на воздух,
Обретать красоту вселенной,
Удивляясь Земному росту!
Фея знала, всегда так было:
Тот, чей дух распознал свободу,
Притяженья Земного силу
Не считает помехой взлёту.
Фея:
– Что ж… пойду приготовлю ужин.
Благодетель мой благородный
Аппетит налетает дюжий
И вернётся как волк голодный!
 
 
Даль. Деревья стоят, печально
Шелестя о своём, осеннем.
Обреченные изначально,
Листья молятся о спасенье:
«Не срывайте нас, Христа ради!»
Напряла скуки осень-пряха.
Близок дождь. Как всегда некстати.
Одинокая всхлипнет птаха.
 
 
Ангел:
– Что поёшь ты, чудная птица?
Кто оценит твои тревоги?
Кто понять тебя согласится?
Боги? Да… если только боги…
Одиночество – спутник скучный.
Так и знай, это аксиома!
Давит мукой оно беззвучной,
Тихо душу вгоняя в кому.
Отправляйся к людским приютам!
Там не сладко, но и не пусто.
Квасу выпить тебе нальют там
И дадут пожевать капусты…
Святы блюда простого люда!
(Птаха даже не улыбнулась.)
С чувством юмора, видно, худо.
Ишь, нахохлилась! Ишь, надулась!
Чем прикидываться тупицей
Да моргалками грустно хлопать,
Лучше стала бы проводницей.
По какой из тропинок топать?
 
 
Сколько путников те тропинки
Потоптало! и всё бесследно.
Под ногами – минут песчинки…
Нет, не видно сиротки бедной.
Только в просеках колобродит
Заблудившийся сквознячишка.
Да в заброшенном огороде
Полевая скребётся мышка…
 
 
Раз-другой появились люди.
То рыбак, то пастух болезный…
Они:
– Слышь, земляк, закурить не будет?
Ангел:
– Извините, но я не местный.
 
 
Он нашёл её где-то в поле:
Собирала она свеколку
И таскала её в подоле
К своей хижине, втихомолку.
Не узнать было невозможно
Ту «противницу пепелища» —
Был наряд на ней внедорожный:
В чернозёме по голенища
Сапожонки на босу ногу,
Куртка в цвет бытия степного…
Ангел:
– Здравствуй, девочка. Бог в подмогу!
Сиротка:
– Сам помог бы, чем дёргать бога.
Ангел:
– Вот, возьми (протянул мешочек),
Тут есть всё, в чём нужду имеешь.
Сиротка:
– Пошутить надо мною хочешь?
Ангел:
– Нет. Суй руку в него смелее.
Как ни выглядело б нелепо,
Ты найдёшь всё, что сердцу мило.
Хочешь – хлеба, а хочешь – неба!
Лишь бы добрым желанье было.
Каждый должен во что-то верить,
Каждый должен мечтать о чём-то,
А иначе мы, люди – звери,
Чей удел прозябать в потёмках.
 
 
Капнул дождик холодной каплей.
Чуть подумал, и капнул снова.
Вздрогнул мир, как озябший зяблик,
Что живёт испокон без крова.
 
 
Поразмыслив, она решилась:
Будь что будет – не станет хуже!
Взяв мешочек, перекрестилась,
И достала тотчас наружу —
Мыло, валенки, сковородку,
Куклу с бантами в юбке красной,
На могилку отцову фотку,
Да провизии всякой-разной.
Удивления было вдоволь,
Даже дождик умолк с испуга!
Эй вы, галки, вороны, совы,
Полюбуйтесь – вот это штука! —
Это ж просто бездонный кладезь!
Всё, что хочешь – твоё, от Света.
Из болота возникнет сад здесь.
Только следуй любви заветам!
 
 
На столе было всё готово.
На десерт – молоко и песни!
И созвучье струны и слова
Тонким отзвуком в поднебесье.
Ну а там – далеко – над всеми…
Кто-то грамотный, нас создавший,
Сея сны, усыпляя время,
Лил лучи на земные чащи.
Там, в молекуле его мозга,
Атом «солнечная система»,
Млечность звёзд расплескав извёсткой,
Укрывал бытия проблемы.
 

Эпилог

 
Расставаться с друзьями трудно.
С ними было светло, отрадно.
Вечера проходили чудно
В их присутствии, что понятно.
Был: романтик, поющий песни,
Из мечты мастеривший крылья.
Стал: философ и божий вестник —
Символ воли и многожилья.
Был халатик простой доярки,
Превратился в шлейф доброй феи.
Для сиротки нашлись подарки,
Смелый пёс победил злодея.
Разлились по деревне пляски,
Дом Культуры ожил Премьерой…
 
 
Город снова поверил в сказки
Про Надежду, Любовь и Веру.
 

2008–2009. Самара

Роман в стихах
или Поэт и Изабель

Вступление

 
Надеюсь, я уже созрел
писать роман. Мой друг-читатель
(да, я на «ты» – ты мой приятель!),
бросай рутину глупых дел!
Садись-ка в кресло поудобней…
Я поведу рассказ о том,
чем я и сам грешил тайком
(кто с правдой – тот и благородней!),
когда и молод был, и глуп.
И верил, что Земли я пуп!
 
 
Роман, конечно, о любви
Пусть рвутся новые поэты
изобретать велосипеды,
а наше дело – c’est la vie!22
  С'est la vie – се-ля-ви. (франц) – это жизнь, такова жизнь, увы.


[Закрыть] —
сбирать цветы ночных мечтаний
в букет красноречивых слов
о тонкостях проблем полов,
о тайнах искренних страданий…
Пора! Горит огонь в руках!
Начнём. Итак…
РОМАН В СТИХАХ
 

1

 
Ей было имя – Изабель.
В эпоху прежних аномалий
детей так часто называли.
Когда весной цвела капель,
и птицы обновляли гнёзда,
она явилась в Божий свет.
Как роз божественный букет,
так сказочно легко и просто
влюбила всех, кто был вокруг,
в себя. От маленьких пичуг
 
 
в её саду до грузных тёть
и дядь, двоюродных и крёстных —
все пели ей (довольно сносно).
Талантом одарил Господь —
так что ж не петь, когда поётся?!
Когда ребёнок не пищит,
от песнопений сладко спит,
светя улыбкою, как солнце.
Весна Земли, весна души —
в них дни и ночи хороши!
 
 
Года летят, как паровоз…
Таков закон – козе понятно!
Во взрослый мир билет (бесплатно!)
приносит детям Дед Мороз.
Всё интересней год за годом,
всё ближе, ближе мир чудес!
Глядь, детский блеск в глазах исчез…
Зачем так поздно понимаем,
Что, всё поняв, мы всё теряем?!
 
 
И вот ей 28 лет.
Она прекрасна, несомненно,
умна, увы… но, откровенно:
её душа – сплошной секрет.
Она не замужем – так модно,
а впрочем, дело и не в том.
Само собой придёт потом,
сейчас же проще быть свободной.
Всё хорошо. Карьерный рост
достичь планирует до звёзд!
 
 
Идёт июнь. Уже тепло.
Уже клубника подоспела
(но, это просто – между делом).
У Изабель в душе светло:
она парит почти как птица,
ласкают пухом тополя,
и мнится, что сама Земля
ей подаёт пример – крутиться.
И, не боясь помять крыло,
она летит, ветрам назло!
 
 
Эфир переполняет слух
разнообразными волнами.
Бег за цивильностью – цунами! —
для юных дев, не для старух!
Авто, манто, салоны моды,
балы, премьеры – всё при ней!
В круженьи головных идей
нет места шалостям погоды.
В пургу, грозу и летний зной
охвачен быт лихой вознёй.
 
 
Случайно ли случилось так,
закономерно ли? Неважно!
Но вот, воскресным днём, однажды,
ей встретился один чудак.
Он шёл «куда глядят глаза»
(на самом деле – шёл не глядя),
в руке – кулёк, в кульке – тетради,
/в тот час как раз была гроза/
по лужам в сланцах, без зонта,
грудь нараспашку – красота!
 
 
Любовь? Конечно же, любовь!
Жила любовь в нём к песне лета,
к дождю – соратнику поэта,
и, взбудораживая кровь
(прости, читатель, с рифмой туго),
она звала: бежать! писать!
Контрастный душ – душе под стать,
когда в ней вековую скуку
сменяет вмиг восторга звон,
и оживает явь, как сон!
 
 
Итак, он жил в черновиках,
чудак-поэт – каких навалом!
И день, и ночь стихи писал он,
бродя в своих далёких снах.
Нарочно, голосу рассудка
внимая лишь в угоду рифм,
в мир «нереальный» отворив
Сознанье. Явь казалась жуткой
ему, он странствовал всегда
в стране с названием «Мечта»!
 
 
«Поэт в России больше, чем
поэт!» – в России он и грузчик,
и дворник… и макулатурщик
(читать-то некому совсем!).
Но тем и славен, слава Богу! —
«никто», а пишет! Вопреки
безумству жизненной реки,
восславив истину – свободу
в глуши страдающей души!
Ну, что ж, пиши, поэт, пиши!
 
 
Так вот, влюбилась Изабель.
И, будучи прямолинейной,
презрев бойкот духовно-тельный,
себе призналась: счастья цель
теперь одна – романтик добрый
обязан стать её роднёй!
Пусть он немножко «не такой»,
немножко грязный, мятый, мокрый…
Такая в нём чудная прыть,
что… как его не полюбить!?
 
 
Ах да, совсем забыл сказать,
в тот день воскресный громогласный,
когда лил ливень ежечасно,
романтик уронил тетрадь
(кулёк – по швам, типичный случай),
чуть было труд не пострадал,
он сразу же его поднял,
но – гром гремел, бесились тучи! —
конверт, что выпал из кулька,
умчало прочь, как мотылька.
 
 
Она увидела конверт,
но окликать поэта поздно —
летел он, как ракета к звёздам,
не как зевака на концерт
в одну из местных филармоний,
где сонных зрителей артель
храпит под сказочную трель
меланхолических симфоний.
Так обрела её рука
письмо поэта-чудака.
 
 
Обратный адрес рассказал,
что отправитель тоже местный,
живёт на улице известной,
где ресторан «Девятый вал»,
дом 43, квартира 20.
Коль сверху штампа почты нет,
так отправитель – сам поэт,
совсем не трудно догадаться…
«Отправить ли письмо самой,
иль отнести к нему домой?»
 
 
Решила почтой, но потом,
подумав (что порой некстати),
надела простенькое платье,
И, вдоль по улице, пешком,
в дом неизвестного поэта
направилась. Смиренный дождь
ушёл, простясь, как добрый гость.
Хозяйка солнечного лета —
Природа, в хижине прибрав,
вернулась в мир своих забав.
 
 
Для Изабель такой «поход»
был чем-то вроде приключенья,
в её цветном воображении
ей рисовалось: вот войдёт
она в заветное местечко,
там – миллионы светлых тайн
дорожкой вымощены в рай!
Там, золотистою овечкой,
пасётся Муза под столом,
Пегас серебряным крылом
 
 
поэту навевает рифм
причудливость, а на кларнете
играют ангельские дети…
Ах, как изыскано красив
мотив божественной сонаты!
На стенах – память славных дней —
Подковы боевых коней,
Доспехи, рыцарские латы,
и сотни, сотни древних книг,
чей мудрый смысл поэт постиг.
 
 
«Нет, он не может быть женат —
подобный казус невозможен —
поскольку вовсе не ухожен
и совершенно диковат…
Ну вот и дом…» Пятиэтажка,
её приветствию в ответ,
как все последние сто лет,
вздохнула, как сказала, тяжко:
«Что ж, заходи уж, коль пришла.»
Подъездная немая мгла
 
 
с презреньем искренним косясь
на гостью шедшую незвано,
стук каблучков ругала бранно.
Окно – единственная связь
со светом – свет не пропускало
(давно фанерой заменил
умелый плотник Михаил
стекло, что жителям мешало,
всенощным звоном, почивать
(по нынешнему, значит, спать).
 
 
Квартира 20, это факт,
была над всеми этажами,
и между ней и облаками
располагался лишь чердак.
Звонок нащупав аккуратно,
чуть-чуть волнуясь, Изабель
нажала кнопку: птичья трель
засвирестела неприятно.
Молчок… Шаги! Щелчок замка.
– Письмо?
– Да…
 
 
Тощая рука
взяла конверт. Закрылась дверь.
Она стояла обалдело,
с раскрытым ртом, немея телом…
Читатель, друг мой, верь не верь,
прошло минут 15–20,
она осмыслить не могла
такие странные дела.
Потом… как начала смеяться,
что, расхлебянив33
  Расхлебянив – РАСХЛЕБЕНИВАТЬ, расхлебенить двери, ворота, калужск. и тамб. расхлебя (е) нить рот, симб. пенз. расхлебястить влад. твер. расхлебячить яросл. расхлебеснуть, расхлобыснуть тамб. вор. (от хлябь) раскинуть, распахнуть, раскрыть, растворить настежь.


[Закрыть] дверь, поэт
стал хохотать за нею вслед.
 
 
– Я вскрыл… – сказать пытался он,
сквозь смех, но не хватало мочи.
– А там, ха-ха… там… мой же почерк!
Я думал, Вы – наш почтальон…
– Всё ржут и ржут, – соседка снизу
промолвила. – И день и ночь,
хоть всю округу обесточь,
везде пролезут, будто крысы…
– Входите! – пригласил поэт.
В ногах, и вправду, правды нет —
 
 
присаживайтесь, хоть куда.
Вам, в благодарность за находку,
я мог бы станцевать чечётку,
да не умею, вот беда.
Хотите квасу? лимонаду?
Я мог бы предложить вино,
да нет его уже давно…
Итак, какую же награду
хотите Вы за Ваш визит?!
– и принял он важнейший вид.
 
 
– Мне газированной воды.
В их душах юных, без сомненья,
вскипали волны вдохновенья.
в глазах весёлых и простых
сияло что-то, между чем-то,
улыбки не сползали с лиц
и брови, словно крылья птиц,
взмахнув, застыли кинолентой
остановившей дивный кадр…
С портрета Пушкин Александр
 
 
глядел на кухонный содом —
на старомодный холодильник,
давно не тикавший будильник,
на батарею под столом
пустых бутылок из под кваса,
на иероглифы стихов
в горах исписанных листов,
на недоеденное мясо
и бутерброд, что без хлопот
живут себе, который год,
 
 
на жутко выцветших холстах
неаппетитных натюрмортов.
– А знаете, – сказал он гордо.
Я дописал роман… в стихах…
– О, это очень интересно!
– Да… не хотите почитать?
– Хочу, конечно!
– Как назвать
пока не знаю, если честно…
Есть старый мульт, в нём Врунгель врёт:
«как назовёшь – так поплывёт!»
 
 
Вот Вам печатный вариант.
ошибок много… Но, заметьте,
что у старушки «olivetti»
частенько западает «а»,
«б» не печатается вовсе.
К примеру, вот, в конце строки,
где подправляю от руки:
«Грустили серьги на берёзе…»
– Сегодня же читать начну.
Мне, под ночную тишину,
 
 
всегда читается легко.
Ну, я пойду – уже темнеет.
– Вдвоём идти повеселее,
давайте…
– Мне не далеко.
– Я провожу Вас…
– Доброй ночи!
– Постойте, я же не узнал,
как Вас зовут, моя вина…
– Я не представилась Вам – точно!
В том нет секрета – Изабель.
– Как Изабель? на самом деле?!
 
 
– А, что такого?
– Ничего…
Прочтёте мой роман – поймёте.
На этой задушевной ноте
Простились.
«Только и всего?
Не выпив даже чая с кексом?» —
Нет-нет, читатель, не спеши!
Понятен твой порыв души,
но всё же не дошло до секса
в тот вечер. Право, не грусти!
сюжетов много впереди.