Текст книги "Асоциальные сети"

100

Ноутбук вовсю светил своим прямоугольником, хотя Марк точно помнил, что поставил систему обновляться с последующим выключением. Глянув на открытые вкладки браузера, ужаснулся – «Одноклассники», «Вконтакте», «Мой мир», забытый богом ЖЖ. Он не заходил туда несколько месяцев, а в «Мой мир» – так лет пять, несмотря на тысячи четыре друзей, набравшихся там после того, как он начал что-то строчить про книги, – смешные, поверхностные рецензии, его настоящей целью, надо признаться, было обыкновенное хвастовство – да, я вот такой умный, я читаю книги и даже кое-что понимаю в них.

Бросил остальные соцсети потому, что там сидели все те же люди, что и в Facebook’е, с редким вкраплением неизвестных и ботов, тоже почти одинаковых – ноготочки, наращивание волос, проститутки, политические мрази различных окрасок. Социальные сети отличались лишь контентом, неизвестно по какому принципу наводнившим их. Ограниченное число пользователей не позволяло соцсетям обладать уникальным войском, состоящим из биоматериала, думающего, что он думает; просто кто-то уделял больше времени той или иной соцсети из-за дизайна, юзабилити, всяких примочек, генерируя везде одинаковые посылы. Марку удобней было в Facebook’е, вот и все.

Внимательно просмотрев свои профили и последние посты с уведомлениями, Марк обнаружил удивительную вещь – всю последнюю ночь он активно общался, писал комментарии на стенах друзей и в популярных пабликах. Делал это грамотно и так, что ничего бы не заподозрил сам, если бы не спал в это время как убитый. Покопавшись, заметил еще, что во всех аккаунтах сменились пароли на очень сложный, но единый пароль, все страницы невероятным образом сконнектились и могут одновременно открываться с помощью новой иконки на рабочем столе.

Почитав несколько «собственных переписок», Марк заварил чай, нарезал колбаски, переложив ее сыром и сел у подоконника, рассматривая сквозь мокрое стекло двор и кусок улицы, бегущей наверх, к невидимой развилке. Темные спешащие размытые фигуры казались следами работы неумелого акварелиста, наугад тыкавшего кисточкой в слишком тонкую бумагу. Бумага промокла и волокнами расщепила очертания. Это было похоже на советские мультфильмы, от которых тащилась его мама, ему же они казались работой студентов с трогательной банальщиной внутри.

Фигуры метались по двору, выскакивая на дорогу, и пропадали, ныряя в такие же размытые прямоугольники автобусов или уходя за угол дома. Редкий дождь как из крупного сита с большим расстоянием между дырками заставлял держать в руках зонты и прятать лица под капюшонами. Марк дождь не любил, он был неудобен и мерзок и нельзя идти по улице, уткнувшись в телефон, просматривая рабочую и личную почту или проглядывая трейлеры будущих киноновинок, в уме отмечая понравившиеся закладками.

Чай опять остыл, хотя от ноутбука стоял довольно далеко. Галя вчера сказала, что Марк любит холодный чай, поэтому и дает ему остывать. В противном случае бы пил горячим и не винил окружающее за это. Еще Галя сказала, что, возможно, перейдет на новую работу, ей сулят повышение, и видеться они будут еще реже, если Марк что-нибудь не сделает для того, чтобы они чаще были вместе, если он вообще хочет что-нибудь сделать. Марк хотел, очень хотел, только не знал, как и что. Попытки затащить ее жить вместе, целых три полновесных попытки не увенчались успехом, и он немного сдался, отпустив себя с Галей на волю течения, которое в последнее время совсем остановилось и стало напоминать болотце, затягивающейся пленкой сине-зеленых водорослей, каждая из которых была маленькой копией вселенского равнодушия. Трудно жить, барахтаясь в намеках, недомолвках, ловя взгляды из-под пушистых ресниц, не понимая, что, собственно, от него требуется. Несколько раз он ставил вопрос о том, что им нужно хотя бы раз в неделю садиться и пить чай, ему – остывший, ей – кипяток, и обсуждать каждую мелочь, каждую хотелку и каждую проблему и каждое трение, возникающие между ними в отсутствие смазки, состоящей из кристальной ясности. Галя кивала головой, говорила, что надо, но так ни разу и не собралась. Нет, она приходила к нему, пила чай, но, как только разговор касался чего-то серьезного, либо увлекала его в спальню, либо тонко меняла тему, заставляя забыться в звоне ее кухонного веселого шепота.

Марк немного помедитировал, заглянув в папку с ее фотографиями, собранными по крупице по всем чатам и соцсетям. Там были только самые важные снимки, отражавшие их, его, её состояния в определённые моменты времени, повторяющиеся с завидной цикличностью, которой сам Марк достичь не мог. Хотелось упорядочить собственную жизнь так, чтобы совсем не осталось глупых случайностей, каждый раз ступенькой или притолокой бьющих его по ногам и лбу. Вот здесь она после сна, вялая, теплая, с мягкими морщинами и не разлепляющимися до конца глазками, не успевшая надеть маску серьезного настоящего, и умный, сосредоточенный взгляд. Марк любил ее такую больше всего, когда руки Гали сами тянулись к нему, противясь сигналам быстро трезвеющего мозга. А здесь они уронили в реку пакет с продуктами, и она смеялась, тыкая пальчиком в уплывающее в неизвестную, первобытную даль молоко; был бы кисель, сделали бы инсталляцию к сказке «Гуси-лебеди». Вечером, валяясь на его диване, в новостях, в которых семьдесят процентов времени показывали трупы, увидели свое молоко рядом со свеженьким утопленником с волосатым животом и поперхнулись мороженым. На третьей фотографии Галя в грязных галошах, мешковатых брюках и клетчатой, дырявой на груди рубашке, с кокетливо выглядывающим оттуда бюстгальтером телесного цвета, разительно отличающегося от цвета ее телес. Дует на ладошки, пытаясь сдуть мозоли, очередной экспириенс – сажали картошку у ее подруги с целью получить этот необходимый, как говорят, опыт. Потом она хватала его повсюду, вытащив из горячей парной в предбанник, забыв про защелку входной двери, распахнутой минутой позже дёрганым майским ветром.

Грустно улыбнувшись, Марк закрыл фотографию и заметил, что каждый файл, кроме его описания и даты, дополнительно помечен – fb3mi, vk67angr, week5posting. У каждой фотографии из быстро просмотренных пары сотен свои уникальные добавления. Ничего не придумав, закрыл папку и зашел в Facebook, сразу обнаружив, что его аккаунт оставил комментарий и печальный смайлик в Галином посте с ее же фотографией, иллюстрирующей осень. Гадёныш, пробрался на жесткий диск, в том числе и в сетевые папки, начал черпать вдохновение отовсюду. Марк в бешенстве хлопнул по клавиатуре и хотел грохнуть ноутбуком о пол, но сжалился. Немного поразмышляв, успокоил себя тем, что алгоритм просто изучает его глубже, доискивается до тайн, до подноготной, чтобы лучше себя позиционировать как аватара самого Марка. Есть и положительный момент – алгоритм стал намного покладистей и больше не норовит исправлять все подряд, предпочитает давать время на осмысление и сам подстраивается не только под tone of voice, но и под настроение. То есть, если ты редактируешь его комментарий, он оставляет редакцию и далее следует уже ей, ведя нить диалогов без резких рывков.

Еще странное – во «Вконтакте» алгоритм чувствует себя не очень хорошо и даже как-то зябко, словно ему приходится бороться с чем-то противодействующим или пробираться сквозь валежник кода. Несколько раз Марк замечал, что процесс написания замедляется и несколько символов стираются до буферизации, словно кто-то там двигает невидимым ластиком. Славик подтвердил подобное и у него, он сидит во «Вконтакте» намного чаще и постоянно видит некое противление, даже когда сам стучит по клавиатуре. Лучше обходиться смайликами и картинками, смеется Славик, все к этому идет, к пиктограммам и клинописи на электронных табличках, к эмодзи как реальному отображению состояний, когда не надо будет притворяться и тянуть улыбку, достаточно поставить соответствующий знак в письме, никто не будет смотреть на лица, шеи застынут, искривившись как вопросительный знак. Эволюция скелета Хомо Смартфонуса, взгляд вниз, руки перед грудью локтями вперед для охраны устройства, заменившего мозг, небольшая сутулость, красные глаза, волочащиеся ноги, утолщенная лобная кость для защиты от ударов о столбы и асфальт.

Еще более антагонистичен к симбиозу и синергии YouTube. Там комментарии, созданные алгоритмом мессенджера, сразу удаляются, и вообще деятельность алгоритма настолько ограничена, что он, видимо, может только наблюдать и опять же собирать информацию о поведенческих паттернах условного хозяина и его взаимоотношениях с другими людьми, о его вкусах, интересах, закладках, подписках. Когда появляется личность, не тогда ли, когда ее начинают ненавидеть, избегать и пытаться уничтожить? Комментарии Марка, если он пишет сам, остаются и проходят модерацию – странно, но факт. Марк немного похулиганил и в одном популярном канале написал пространный комментарий о том, что Скайнет уже здесь, что это последний оплот свободы, что человеку пора поднять голову, что нужно освободить свои клавиатуры от кремниевого разума. Собрал кучу лайков и призывов отказаться от соцсетей во имя сохранения индивидуальности, и через час ему пришло странное письмо с анонимного почтового ящика на @hotmail.com от неких Digi-tal Resistance 2:0. Марк помнил нелепую попытку «Телеграма» так замусорить его двор бумажными самолетиками, что ужаснулся Роскомнадзор, поэтому словосочетание «Digital Resistance» вызвало в нем только зевок, да и множество грамматических и синтаксических ошибок отвращали от прочтения до конца.

101

Галя позвала отметить католическое Рождество. Такой обычай был заведён в ее семье дедом-ветераном, оставшимся в Венгрии поднимать с колен почти дружественный народ. Там он впитал традиции и полюбил отмечать праздники, рассказывал потом, что нигде ему так радостно не жилось, как среди нахмуренных мадьяров, умевших, однако, отдаваться вину по красным дням календаря весело, без русского хмурого сопения, мрачных дум и беспрестанного дыма коромыслом от дрянных папирос. На рождество дед доставал оплетенную прутьями бутыль, купленную на барахолке, наполнял её каким-нибудь сухим красным, покупал пряников, свечей, а затем вытаскивал всех на улицу бродить по дворам и одаривать этими пряниками прохожих, хмурых, бредущих через сугробы топить тоску в домашнем супе под пристальным взглядом уставших домочадцев.

Встретились у ее подъезда, Галя надела поверх пальто огромный вязаный шарф и была похожа на Бонифация, только симпатичного и без стайки приблудных детей. Марк немного дрожал в слишком тонкой для такой погоды куртке, благо его грел в рюкзаке работающий без остановки ноутбук. Заметив искусственный горб, Галя спросила, правда ли, что он на прогулку взял ноут. Получив утвердительный ответ, надула губки, повернулась боком и стала смотреть на угол дома, на обледенелую водосточную трубу в окружении поросших мхом кирпичей.

Молча шли к нему, чтобы наконец-то попить того самого «разговорного» чаю. На лестнице Галя обернулась к нему, чмокнула в лоб, потянулась к щеке и, щекоча ее губами, сказала спасибо за утреннее послание и открыточку. Марк смутился, сказал, что это не он, она отвернулась, взяла не глядя ключи из его руки, открыла дверь, пропустила его вперед, мягко толкнув в спину. «Я знаю». И закрыла дверь, оставшись на лестничной площадке.

Марк стоял опустив руки, не было смысла смотреть в глазок, чтобы узнать, там ли она еще, во дворе промелькнула тщедушная тень и исчезла в арке. Через пару минут он убедился, что она заблокировала его везде, где только можно, даже в электронной почте, оставив без единого шанса связаться. Провалявшись ночь в горячке, на следующий день Марк побежал к Гале на работу, где его остановила холодная охранница, бросив: «Такие здесь больше не находятся». Она бы и стукнула его дубинкой, которую нервно сжимала громадными, как блины, руками, но, видимо, не разрешали, поэтому лишь пихнула локтем в грудь и сплюнула. Дома у Гали ее сестра сказала, что та уехала в длительную командировку. Марк ехидно поинтересовался – мол, ночью? Сестра ответила, что да, и ушла на кухню дальше греметь посудой.

Марк долго гулял по набережной, пугая хохлатых голубей спотыкающейся походкой, пряча лицо от пронизывающего ветра в воротник куртки. Зашел выпить чаю в кафе на проспекте, гадость ужасная пакетированная, но кипяток, оказывается, бодрит, зря он все это время тянул еле теплую жижу. Уселся подальше от окна, чтобы не разглядывать каждого прохожего: а вдруг это она? Начал просматривать контакты, отсеивая в отдельную папку всех тех, кто хоть как-то мог пересекаться с ними обоими начиная со школы. Набралось таковых немного, чуть меньше десятка, все сожалели и успокаивали, но ничего прояснить не смогли. Утешения были однообразные, черствые и искусственные.

Куда переехала ее контора, о которой он не знал, по сути, совсем ничего, найти тоже не удалось. Марк попытался поискать по геометкам сослуживцев, однако в этом месте вообще никто не чекинился. Ни разу, никогда. Караулил днями и ночами в тех местах, где они бывали, где она бывала; Марка вывели с полицией из офиса сотовой компании, где он довел до истерики служащую, умоляя отследить Галю по геотрекингу сотового телефона. Сестра перестала открывать дверь.

Через четыре месяца или около того боль стала тупой, сам Марк стал тупой, отупело все вокруг. Оформив больничный, дни напролет лежал на диване и смотрел в потолок, абсолютно ни о чем не думая, превратившись в натуральный овощ, в тип человека аморфного, который он столько раз осмеивал за компанию с друзьями. Не думать получалось только потому, что первая мысль всегда была о Гале, это причиняло страдания на уровне клеток. Из анабиоза вытащил Славик, сказав, что начнет убивать у его дверей евреев и котиков, если Марк сейчас же не встанет и не пойдет нальет себе чаю, Славик может помочь, де-лов-то – плеснуть из-под крана холодной воды, не надо тратить электроэнергию на разогрев чайника. Марк вяло просил отстать, но Славик взял его за ногу и сдернул с дивана. Немного поборолись на полу, Марк, конечно же, проиграл силе квадратного ботаника, заломавшего его секунд в пятнадцать так, что треснуло где-то в грудной клетке. Славик умыл его своей пятерней, нахлобучил куртку и вытащил почти на руках на улицу, где бегали отчего-то веселые дети. Каникулы, пояснил Славик, люди радуются, радуйся и ты. Марк кисло улыбнулся, посмотрел на снег, посмотрел на Славика, на детей гадких посмотрел, на деревья, голые, морщинистые, как его сердце, и решил все-таки радоваться. И начать радоваться с кофе, он почему-то остро представил запах свежесваренного напитка. И коньяку туда, подсказал Славик. И коньяку, согласился Марк.

Проснулся на диване, в одежде, глаза не могли сосредоточиться из-за слишком густого перегара, застившего свет дневной. Несмотря на головную боль, боль душевная значительно отпустила. Вернее, Марк загнал ее так глубоко внутрь, под санкции, что она боялась выглянуть наружу, еще одну терапию коньяком Марк мог и не пережить, а, следовательно, ее могла и не пережить она. В магазине, соскребая с пола упавший из дрожащих рук батон, уткнулся взглядом в черные кроссовки с выведенными по бокам серебристым маркером символы dr2:0. Подняв глаза, увидел щуплого пацана в бесформенной толстовке на пару размеров больше, как сейчас модно. Пацан смотрел на него прямо, открыто и немного насмешливо: «У вас шнурки развязались». Марк опять посмотрел вниз, пацан вырвал батон и выскочил из магазина. Ну это уже слишком, подумал Марк, пиная дверь и пытаясь не упустить из поле зрения пацана, помчавшегося вверх по аллее, где деревья были уже готовы вытолкнуть из грязных прутьев почки.

Пацан оказался не на шутку стремительным, Марку пришлось потрудиться, чтобы не отставать от петляющей по подворотням спины. Он со всего маха выпрыгнул на оживленный проспект, разом наполнившийся раздраженным гудением звуковых сигналов. Через квартал перед пацаном затормозила полицейская машина, он ловко проскользнул по капоту, лягнув попутно бело-синее крыло и плюнув на лобовое стекло, и скрылся в подъезде. Полицейские, кое-как достав из автомобиля свои опухшие от несения вахты туловища, сделали было попытку ринуться вдогонку, но один сказал, что подъезд сквозной, и они, виртуозно проматерившись, сели обратно, поехав дальше охранять покой граждан. Марк подивился разумности тружеников правопорядка и тоже остановился, дыша как лошадь, выпуская облака пара. Чертов батон, чертов мальчишка, чертов бег, кто вообще сказал, что он полезен для здоровья, Марк чувствовал, что вот прямо сейчас у него здоровья убавилось на треть, а то и наполовину. Но кроссовки и эти глаза, глаза, как у маленького Марка, ползущего вверх по снежной горе…

Дома, включив ноут и открыв почту, Марк стал рыться в корзине и искать то самое письмо, пришедшее после его феерично-го комментария на YouTube, сознавая, что попытки бесплодны; корзина, как и папка со спамом, самоочищалась раз в месяц, а времени-то прошло о-го-го. Память услужливо подсовывала размытый белый фон тела письма, где отчетливо читались только первые две строчки: «Приветствуем тебя, прозревший или только прозревающий. Если хочешь окончательно снять повязку с глаз и наручники с рук, ответь письмом со словом „да“…» «Пизда», – прошептал Марк и прошелся мысленно по фонеме «срук». Очень похоже на недоучившуюся школоту, и тот пацан вполне мог быть ее представителем. Ну хорошо, хоть пиво по подъездам не пьют, сказала бы мама, а делом занимаются. Только вот каким-делом-то?

Смешно, но через неделю он заметил этого пацана возле своей работы, считая ворон на оперативках у босса, характерной особенностью которых была медитативная равномерная речь докладчиков и Самого и периодически вызываемая всем этим волна, как на спортивных трибунах, зевков. Марк не любил зевать на людях, ему казалось, что все сразу смотрят ему в глотку. Поэтому натурально считал ворон, и это спасало от дремоты. Они оккупировали стоявшие у черного хода мусорные баки, в которые отправляли свои отходы местные офисы и маленькая кофейня с твердыми как скала сочниками. Один раз Марк таким сочником разбил чашку. Так вот, ворон обычно было от десяти до двадцати двух. Но иногда сюда их слеталось что-то около полусотни во главе с двумя очень большими экземплярами, вероятно, вожаками. Вороны долго переговаривались на своем птичьем языке, а потом разом срывались и разлетались, оставляя стандартный базовый отряд.

Пацан стоял прямо за баком и смотрел то на крыши, то в проезд. Вороны его не боялись или не замечали, он был такой же черный, костлявый, несуетливый и уверенный. Марк потянулся к ручке окна, чтобы открыть и крикнуть что-то вроде: «Сученыш!», тут его потрогали за рукав, и ему пришлось согласно кивать по поводу чего-то, произнесенного ранее. Он слишком поздно заметил округляющиеся от удивления глаза коллег и начал отрицательно мотать головой, чем запутал даже босса, который всегда умел найти смысл в откровеннейшей чепухе. Пришлось сослаться на больной живот и выбежать. Про пацана, конечно же забыл, вспомнил только дома, запихивая озябшие ноги под одеяло.

110

Чудом, только чудом можно назвать то, что Марку дали отпуск летом. В первый раз за одиннадцать лет работы, если считать, что он начал на них понемногу впахивать со второго курса. Босс, подписывая заявление Марка, смотрел странно, видать, то совещание не прошло даром, и все поняли, что ему надо отдохнуть. Желательно летом, витамин D, позитив, минимум одежды. Желательно подальше, поэтому, кроме отпускных, босс дал тоненький конверт с премией, отчего у Марка подогнулись ноги, это был невероятный шаг прижимистого начальника, со скрежетом зубовным бравшего от сотрудников счета на связь и ГСМ.

Вопрос, куда поехать, не стоял, они со Славиком давно продумали маршрут по Краснодарскому краю. Маршрут был фантастическим, ебовейшим, как сказал бы Славик. Там были и города, и поселки, и равнины, и горы, и море. Конечно, никаких рюкзаков и палаток, Марк этого терпеть ненавидел, тем более у Славика есть порядочный автомобиль и на карте великое множество кемпингов, отелей, ресторанчиков и частных пляжей. Активный отдых должен быть таким, чтобы не падать к вечеру с ног, хватаясь за бока, а оставаться потом активным. Славик закупил спиннинги и всякие штуки для рыбалки, Марк решил взять майку, шорты, сланцы, смену белья, носки, ветровку. И все, никаких гаджетов, никакого ноута, никаких телефонов, маршрут перенесён на бумажную карту и детально прописан в их путеводителе-блокноте на ста тридцати двух страницах.

Перед отъездом Марк надиктовал сообщение на автоответчике телефона для Гали, если вдруг она объявится. В этом случае она должна у сестры спросить номер Славика, мера, чтобы отсечь любопытствующих. Поставив телефон на зарядку, чтобы он не отключался, пополнив баланс на всякий случай, Марк занялся ноутбуком. Требовалось упорядочить рабочие вопросы, оптимизировать почту и покопаться в настройках прогрессирующего день ото дня общего аккаунта соцсетей. Пару недель назад появилось сообщение, что он может функционировать продолжительное время без вмешательства так называемого хозяина, в чем, собственно, Марк теперь очень сомневался, чувствуя, что хозяин не он или не только он. Отпуск – прекрасный предлог проверить, так ли это на самом деле, причем ощущения тревоги не было, до этого времени аккаунт вел себя вполне адекватно, если не учитывать первую пору, когда он слишком рьяно занимался исправлениями написанных Марком сообщений и комментариев.

Не солнце, а воздух – таким стал девиз на время отпуска Марка и Славика. Ни тот, ни другой особой любви к жаре не испытывали, но море без тепла – тоже дело никудышное, поэтому решили с этим недостатком лета смириться. Пересекая табличку с зачеркнутым названием их города, Славик вскричал: «Гип-гип-ура!» и минуты три беспрерывно сигналил, обескураживая встречных водителей. Они крутили пальцем у виска, смеялись и плевались в окно, когда Славик им кричал, что у них медовый месяц. Проехав километров четыреста, решили сделать первый привал в гостинице для шоферов фур, отдыхавших перед большим крюком кольцевой дороги, огибающей город. Хамоватая управляющая, мрачная горничная и небритый мужик в чепчике за прилавком местного кафетерия так развеселили Славика, что он опять не выдержал и заорал свое «гип-гип-ура». Марк подумал, что нужно купить беруши. Конечно же, напились вусмерть и весь следующий день лежали в номере, Марк с холодным пивом, Славик – с минералкой и скисшим квасом, не замечая его уксусного оттенка. Славик хотел остаться еще на сутки, чтобы прийти в себя окончательно, но Марк сказал, что можно и весь отпуск тут провести, чего уж там, и вытащил бутылку коньяку. Славик помрачнел, отобрал бутылку, засунул обратно и пошел заводить машину.

Краснодар проехали насквозь, заглянув только в новый парк и на стадион, построенный на свои деньги для города одним местным бизнесменом. Интересно было взглянуть на плод столь удивительного в наши дни альтруизма. Вышло неплохо, Славик поцокал языком, что у него обычно выражало почти крайнюю степень восторга. Восторг этот относился к самой идее и поступку; конечно, в красоте архитектуры и ландшафного дизайна Славик понимал ровно столько же, сколько в обработке кутикул. Впрочем, и сам город понравился, какой-то тихий, летний, со-всем не похожий на столицу большого края – скорее на провинциальный полис вдали от политических и финансовых магистралей, но зажиточный, с хорошим контингентом купечества. Именно контингентом, купечество у нас по большей части с та-ким волшебным флером в прошлом, в настоящем или в будущем, что их спасает только возможность еженедельно отмаливать грехи в церквах и у администраций.

За Краснодаром вернулись обратно на федеральную трассу М4 и двинули в сторону Туапсе, к первой крупной недельной стоянке. По сравнению с Краснодаром городок неудачный, неряшливый бетон, разбитый миллионами шлепанцев асфальт и постоянный галдеж. В море полно водорослей и медуз, но это даже к лучшему, больше времени останется на прогулки. Пансион с забронированным номером стоял на отшибе, прислонившись боком к большой, толстой и корявой сосне. Славик задумал сразу же соорудить там штаб из картонной коробки из-под холодильника, валявшейся на заднем дворе, но, упав с первой же ветки, затею оставил как несбыточную и только ходил иногда вокруг сосны и жалобно поскуливал. Марк сразу залез под душ, жуя под струями воды яблоко, а потом завалился спать на свежие и прохладные накрахмаленные простыни в кровать у окна. Они долго спорили по поводу нее, но потом разыграли в дурака, погуглив предварительно правила давно забытой детской игры. Марк выиграл, ну так решили, запутавшись в сложных комбинациях и кипе сброшенных карт.

На следующий день провели рекогносцировку местности, отобрав две кафешки для обеда и ужина, завтракать решили в номере фруктами, сырокопченой колбасой и местным козьим сыром, пахучим и вкусным. В первый же вечер познакомились с томной женщиной неосязаемого возраста, «преклонных котов», как она отрекомендовалась. Тема кошек в ее разговоре мелькала постоянно, это был вариант некоего южного стеба, тонкость которого Марк постичь не мог. А Славик смеялся навзрыд от ее «Как-то раз, кота четыре назад…» или «А есть у вас односолодовый вискас?» В номер Славик вернулся утром, с блаженной улыбкой кота, дорвавшегося до сметанки. Марк похихикал, заставил его умыться, не дал спать и потащил обследовать местность дальше.

Нашли довольно приличную качалку в сотне метров от пансиона. Почти новые беговые дорожки, десятка два тренажеров, сауна. И можно было курить прямо в зале, о чем говорила табличка у ресепшена, заваленного сзади видеомагнитофонами, телевизорами, ноутбуками с потёртыми крышками. Славик шепнул, что скупают краденое, Марк кивнул и приобрел абонемент на неделю за полторы тысячи рублей у администратора, от которого невероятно перло перегаром от чего-то виноградного. Марк всегда покупал абонементы в фитнес-залы, хотя ни разу не удосужился заглянуть туда во второй раз. Наличие абонемента грело его вялое тело возможностью стать красивым, что само по себе было неплохо. То есть если бы он захотел, если бы срочно понадобилось, то он бы сразу, завтра или с понедельника пошел заниматься. Хорошо, что пока такой необходимости не возникало, но в душе он был готов.

Решено было сорваться дальше в путь не через неделю, а на пятый день, ибо тоска. Славик попросил четыре часа на попрощаться с котодевицей и, облив себя половиной флакона духов, умчался. Марк подремал, переваривая скудный по ассортименту блюд, но с громадными порциями обед: полкило жареной картошки и, наверное, столько же салата из помидоров и огурцов, нарезанных такими большими кусками, что приходилось откусывать по половинке. В междудремье проверил телефон Славика на предмет звонков от сестры Гали – тишина. Не дав грусти занять свое обычное место поверх всех мыслей, вскочил и пошел к морю, надо хоть ноги помочить, до купания они еще не добрались, это дело ответственное, нельзя вот так, с бухты-барахты.

Море было. Это единственное, что зафиксировал на память Марк, и, прогулявшись вдоль линии прибоя по крупным камням, обходя пуки водорослей и лежащих на полотенцах йогов средней полосы России, старательно лепящих на мордахах выражение просветленности, побрел обратно. Вот ведь тяжелая судьба у народа, размышлял Марк, они радуются всему, не совсем различая границы между хорошим и плохим, принимая за добрый знак судьбы любое изменение привычного бытия. Выдерни шахтера из забоя, дай ему кислого пива в какой-нибудь подворотне Москвы, белокаменной столицы мира, и он будет в раю. Рязанские женщины тучного племени с размаху бросаются в грязную пену Черного моря и думают, что это и есть сбывшаяся мечта и не надо больше никакой Ниццы, там все то же самое. Марк не выбивался из этого нелогического ряда, отдыхая душой и телом в замшелом пансионе с облупившемся фасадом и валяющейся коробкой из-под холодильника. Надо ехать дальше, дальше, вглубь самоуничижения, в мир красивых печальных цитат и давно отточенных формулировок конченого человека.

На подъезде к Сочи у них украли телефон Славика, и теперь Марк точно пропустит все звонки Гали. Тоска защемила ему сердце между ребрами, он яростно ковырнул через рубашку ногтем свою грудь и вроде смог его оттуда достать. Только билось оно теперь неслышно, Марку раз от раза приходилось замирать и прислушиваться, отгоняя голос разума, шептавший ему, что если бы сердце остановилось, то он был бы сейчас мертв и не мог бы тащить рюкзак Славика к небольшому деревянному домику в самых дебрях сочинского национального парка.

В сам Сочи и на Красную Поляну выбираться решительно отказались, поселившись в найденной по объявлению во «Вконтакте» маленькую хибару, запасной аэродром местного егеря-сторожа, где он изредка охаживал приезжавшую из Майкопа любовницу, о чём он, ухмыляясь, сообщил по телефону перед бронированием. Больших денег не запросил, гостиница в родном городе Марка стоила дороже, не говоря о самой крупной курортной зоне страны. Город и все его достопримечательности задумали проигнорировать, выработав в дополнение к девизу и философию отпуска, гласившую, что все, что можно посмотреть в Интернете, – можно посмотреть в Интернете и не стоит ходить луженными туристическими тропами от одного засвеченного миллионами фотовспышек объекта к другому. Лучше собирать и впитывать впечатления от таких диких и случайных мест, как автозаправка в подвальчике, где нужно было ножным насосом качать бензин в бак. Марк долго сомневался в качестве бензина, но Славик, понюхав шланг и, кажется, даже облизнув, утвердительно кивнул: «Да точно девяносто пятый». Пока качал, через окно у него и увели сумку с телефоном и телескопический спиннинг, который он сам увел у дядьки, маминого брата, и оттого было вдвойне обидно. Грязная жилистая девка в рваной майке и рваных джинсах, хотя сейчас пойди разбери, где грязь, а где дырки от мировых брендов, в наглую открыла дверь, не торопясь подцепила сумку и телефон, посмотрела на оторопелого Славика и пошла вниз по трассе. Вернулся Марк, забегавший за шоколадками в пристроенный к заправке ларек, Славик в двух словах обрисовал преступный акт, они повернулись к девушке, и Марк крикнул: «Ну-ка, вернись!» Девка остановилась, обернулась и сделала такое движение, как будто сейчас прыгнет в их сторону. Марк и Славик инстинктивно дернулись назад, не понимая, что с ней делать, если вернется, они не научились бить женщин, хамки, ворюги они или нет, не было выработанной на этот счет ни тактики, ни стратегии. Уловив их эту необразованность, девка улыбнулась чистой и невинной улыбкой преступной королевы и легкой трусцой скрылась в дымке отчаяния. Особенно расстроился Марк – то батон, то сумка, всякий может отнять у него все подряд, может, и Галю так же отняли, глядя на его бесхребетность.