Текст книги "Асоциальные сети"

1000

Ровно на сутки планета оказалась заперта в гнетущей, обволакивающей животным ужасом тишине, которую не нарушал ни один сигнал телефонного звонка, ни один писк уведомления, ни одно тренькание пуша. Сотовая связь и пакетные данные блуждали где-то в потемках на волнах спутников и радиостанций, не находя света в конце туннеля, приводящего их к такому дорогому для их цифрового сердца пользователю. Все смартфоны, планшеты и другие устройства, могущие принимать сигнал, мирно лежали с погасшими экранами, источая в то же время неясную угрозу. Где-то, в далеких селах и в квартирах древних бабушек, проснулись было аналоговые телефоны, но и они быстро, в течение трех часов, умолкли. Одичалые менеджеры среднего звена и такой же руки бродили по просторным, светлым офисам, не зная, куда приложить свой неуемный креатив и навыки продажника, скапливались в курилках и туалетах, обнимали друг друга и плакали самыми настоящими детскими слезами от обиды на куски пластика, никак не хотевшие включаться. В машинах бились в истерики дети, оставшиеся без любимых мультфильмов, прокатилась волна суицидов среди блоге-ров и ведущих новостей онлайн, люди на улице с озверевшими лицами ломали селфи-палки, девочка, только вчера сделавшая себе губы, мяла их руками в безысходной тоске, ведь никто так и не поставит им лайк и не напишет в комментариях: «#ябывдул».

А Марк спал, отчего-то на него из-за пыльного угла прихожей напала сладкая апатия, такая ласковая, прижала к своей впалой груди, упокоила в своих тягучих объятиях. Она была чем-то сродни свободе, цепи упали, и не нужно поминутно тянуть руки к грязному стеклу, водить по нему пальцем по давно выученным мышцами траекториям и напряженно вглядываться в мерцающий разноцветный гипнотизирующий свет. К плюсам еще можно было отнести наконец-то горячий чай, выпитый немедленно вприкуску с найденной упаковкой печенья, твердого как камень. Приходилось его замачивать в чае, и это было так вкусно, что, не удержавшись, Марк выпил вторую чашку, забрался под ворсистый синтетический плед и, причмокивая, заснул. Сделав три таких подхода, понял, что отдохнул так, как не отдыхал лет десять, казалось, взмахни руками, и треснет на спине старая футболка с выцветшей эмблемой Legalise, купленная у институтского преподавателя, – столько было в нем сил. Преподаватель тот совершенно не знал, что написано на футболках, просто привез несколько десятков с конференции в Германии, красивые же и модные, там много кто из местных в них ходил. Конечно, распродал их за один день и полностью окупил то, что потратил на проституток и алкоголь, жена его была довольна – рачительный и совсем не транжира.

Улицы наводнились дико вращающими глазами прохожими, увидевшими наконец-то мир своими собственными глазами, без фильтров и чужих растиражированных мнений. Они бесцельно шатались по тротуарам, сталкивались друг с другом, обижались, иногда смеялись. Нередко здоровались или радостно кричали, встретив давно потерянного друга или родственника. Массовая неразбериха никак не контролировалась соответствующими органами; пожарные, врачи и полиция оказались точно в таком же вакууме и только беззвучно, как рыбы, открывали свои рты. Единственными, кто сохранил присутствие духа, оказались давние знакомые Марка, те дядьки в темных одеждах со спортивными фигурами. Он их заприметил штук пять в толпе. То стояли, спокойно наблюдая, то шли куда-то быстрым, пружинистым шагом, куда-то, где их ждут, резко выделяясь среди этого амебоподобного человеческого месива.

Наблюдать за всем этим шапито было забавно и страшно, Марк вспомнил парочку сериалов про зомби, и реальность, если ее немного адаптировать, ничем, по сути, не отличалась. Киношные зомбаки были странными, может быть, опасными, но все-таки жалкими овощами, которым всего-то нужно кусок мяса, основной инстинкт человека, лишенного гормональных всплесков. Эти точно такие же, ими никто не управлял, да никто и не мог управлять при выключенных смартфонах – маленьких, почти уже встроенных в организм рычагах. Страшно было потому, что не было такой искры, которая могла возжечь в этой толпе пламя, она была как стекло, без кристаллической решетки, аморфная масса выброшенных на пляж грязных водорослей, потерявших корни, но не потерявших смысл жизни, потому что этого смысла никогда не было. Марку внезапно перестало быть весело, и он забрался обратно под синтетический плед, олицетворение шерсти животных будущего, где нет никаких животных.

Телефоны включились так же разом, как и выключились, наполнив атмосферу несдержанным радостным гомоном доминирующего вида, подсаженного на едкий двоичный код, разъевший самоопределение. Веселье исчезло, когда пользователи по всему миру осознали, что больше нет их любимого, родного, домашнего устройства, в каждом из телефонов стояла совершенно новая система, что-то среднее между iOS и Android’ом, собравшая в себя, казалось, худшие черты обеих доминирующих оболочек. Человеки, не знавшие более глобальных проблем, не думающих, что жизнь их прекрасна, что условности в виде привыкания и недоюзабилити новой системы теряются в общей сумме мироустройства, катящегося в пропасть войн, бо-лезней, голода, нищеты в свете ярких неоновых огней рекламы очередного iPhone’а стоимостью в десять годовых карт не само-го плохого фитнес-клуба, наполнили сети визгливым словесным и визуальным выражением своего отвращения. Марк никогда не понимал этой напряженности и выплеска негативных эмоций по самым разным мелочам вроде медленной доставки, пересоленной пищи в дорогом ресторане или отсутствия нужного размера в бутике. Если бы это было самым страшным, то он с удовольствием бы наслаждался этими маленькими неудобствами, созерцая по всему земному шару счастливых людей, которым не надо больше продавать почки ради выживания.

Объявился Славик, хмурый и невыспавшийся. Славик потратил время, отведенное умершими гаджетами на бесполезные попытки сформировать свое будущее вне сети, где больше нет Интернета. Решить, чем он будет заниматься, на что жить, где жить и с кем. Голова рисовала только мрачные картины, где он подбирает у пивного ларька жестяные банки, мнет их и тащит в пункт приема, получая там кучку звенящей ерунды. Монет хватает на кружку кофе и шоколадку, немного подпитать силы для следующей охоты за тонким металлом. В первой же выдуманной драке ему разбили очки, и он молотил руками направо и налево не глядя, впрочем, успешно уронив всех претендентов на его банки. Нет, так жить нельзя, пожаловался он Марку. Марк упал на пол и покатался по ламинату, яростно гогоча:

– Славик, помнишь, нас с детства готовили в жестокой реальности при помощи четко сконструированных шаблонов-императивов в советских мультиках? Например, жизненные позиции фрекен Бок, Шапокляк, графинь Вишен показывали, что женщины не очень-то любят людей, они авторитарны и эгоистичны, жестки и безапелляционны, вспомни свою мать, да и мою тоже, все правда.

– Ага, а у Бонифация бабушка оказалась мужиком, что за границей сейчас обычное дело.

– А у Алисы из «Тайны третьей планеты» – не похожа на своего отца. Зато как две капли воды с его лучшим другом.

– Ага, а из маминой из спальни, кривоногий и хромой, помню, помню, пару раз…

– Про твои жестяные банки – это же вся жизнь папы Чиполино и всех его друзей, угнетенных и не желающих меняться, они не знают, как это сделать, только юность смогла победить, сломать парадигму вечного расслоения.

– Да где же взять эту юность, там за банки со мной дрались и подростки, причем с особой жестокостью.

– Спорим, что если бы ты допредставлял до конца свой постапокалиптический быт, то узнал бы, что те банки они меняют на что-нибудь полезное. На оружие, например, или топливо, а не бездарно тратят на кофе и шоколадки. Юность прекрасна тем, что у них нет до определённого года взросления жёстких авторитетов, нет скреп, нет ничего, кроме жгучего желания доказать себе и всем вокруг свою ненапрасность. И жестокость эта как раз оттуда, от нежелания стать согласным и податливым. Оттуда же их фрустрированность, безоглядность и слезы злости.

Славик покачал головой по какой-то диагонали, не поймешь, отрицает он или подтверждает. Наверняка у него не было Царь-горы во дворе, подумал Марк и встал с пола. Обнял Славика за плечи, похлопал по спине и предложил пойти на набережную, посидеть на прохладном граните, помотать ногами, поплевать в мутную воду и помолчать о том, о чем следовало бы молчать.

Небо было похоже на мешковину, серо-коричневый однородный фон с рваными краями не сформировавшихся до конца об-лаков. Грязные воды гнал бурунами теплый ветер, превращая реку в мелко заштрихованную пустыню с множеством барханов, на вершине гребней которых перекатывался всякий мусор большого города. Марк вспомнил, как они сидели на заднем дворе школы и загадывали проезжающие мимо них автомобили – какой кому попадет. Строго по очереди, чтобы не было обид, и смеялись, когда кому-нибудь везло на «Запорожец» или на полусгнивший «Москвич», машины безысходности. Вот палка твоя, сказал Марк, а пластиковая бутылка, плывущая следом, моя. Славик ответил, что палка вещь нужная, без палки не было бы эволюции, человек научился копать червячков и бить ею непослушных жен, что и привело к тому, что они сидят на каменной набережной прирученной бурной реки. Но бутылка, возразил Марк, есть как раз продукт эволюции. Если палку можно просто поднять с земли, не затратив на это хоть сколько-нибудь умственных усилий, то для производства бутылки нужно спроектировать кучу оборудования, расписать технологический процесс и вообще нужен целый завод. То есть бутылка есть продукт огромного напряжения электрических импульсов внутри головы. Славик расхохотался и заметил, что вот бросить ее в реку – тоже нужно было иметь семь пядей во лбу. Ее бросил тот, кто до сих пор поднимает палки и считает их орудием, ехидно заметил Марк.

Славик сказал, что продает машину, устал с ней нянчиться, и ему кажется, что она отнимает у него слишком большую часть жизни, которую он тратит на обслуживание, на ремонт, на поиск для нее всяких приколюшечек и апгрейдов. Слишком много думаю я о ней, сказал Славик, это неправильно. Машина должна обслуживать меня и делать мое существование чуть легче, чуть безопаснее, чуть стремительней, а на деле выходит, что я провожу часы в сети, на форумах таких же поехавших владельцев, прикипевших к своему движимому имуществу. Марк подумал, что у него все то же самое с ноутбуком, ставшим ему чем-то средним между женой, матерью, ребенком – метародственником. Он его гладит, укладывает спать, поит и кормит электроэнергией и ждет, постоянно ждет какой-то взаимности, не определяя ее как-то точно, – несформулированной, но такой вот уже близкой, кажется, еще один день, один час, одна секунда, и ноутбук скажет ему самые главные слова, замерцает призывно экраном, и они сольются в общем поле информационного пространства на межклеточном уровне.

Объявление Славика о продаже было смешным и притягивающим. Марк всегда мечтал научиться складывать слова точно таким же образом. Объяснить это было сложно, но, читая объявление, Марк захотел купить машину, не имея прав и не имея желания вообще сидеть за рулем. Она с каждым слогом расцветала и манила, как чаша Грааля, суля невиданные блага своему будущему владельцу и неисчерпаемые удовольствия, которые он получит в пути. Но больше всего захотелось познакомиться с хозяином, смогшем соорудить в несколько строк вавилонскую башню, доставшую до самого неба, пронзившую его и выглянувшую в твоем мире, скучном и безрадостном, потому что у тебя нет этого автомобиля. Славик, квадратный, очкастый ботан, квинтэссенция некрасивости и памятник беспорядочному человеческому геному, вызывал у Марка в такие моменты приступы бескрайнего уважения, щедро замешанного на восхищении. Сам Славик ничего подобного про себя не замечал, он всегда так писал, помнится, в детском саду Дедушка Мороз забирал его письмо и ходил с ним по всем воспитательницам, вытирая слезы смеха и умиления, а Славику всегда доставалась самая большая и яркая игрушка и целый кулек конфет и шоколадок, быстро тающих в маленьких хватких ручках его друзей. В школе за его сочинения вызывали родителей к завучу и директору. Они никак не могли лечь в заскорузлую канву, прописанную в методичках. Завуч, немолодая сизая женщина, смотрела на Славика подслеповатыми глазами и тихо говорила маме и папе, что если Славик не перестанет быть выскочкой, то им придется менять школу, и вообще, может, это именно родители подталкивают мальчика к написанию нетривиальных, крамольных мыслей. Мама плакала, а папа хитро щурил глаза и читал потом сочинения на посиделках родственников и на пьянках с друзьями, поглаживая пузико, где тихонько пряталась пушистая гордость за себя, сделавшего такого сына.

Просмотрев количество откликов на объявление, Славик зашел в личный кабинет и икнул – его профиль был авторизован через аккаунт в Facebook’е, хотя он ничего такого не делал. И профиль уже давно отписался всем заинтересованным, назначил место и время встречи и наклепал Славику кучу уведомлений на этот счет. Первый покупатель должен был прийти нему во двор через полчаса. Друзья спрыгнули с парапета и побежали вдоль набережной к намеченному месту, где около машины уже топтался пухлый армянин, поглаживая крыло и цокая языком. Торги были вялыми, армянин очень хотел эту машину и не стал вставать в позу. Пока договаривались о дальнейших действиях, Марк просмотрел с пару десятков сервисов и порталов, где нужен был личный кабинет. В каждом из них была проведена авторизация через единый аккаунт, давно поселившийся у него на рабочем столе. Вся информация стекалась куда-то внутрь него, обрабатывалась, аккаунт выдавал ответы и комментарии, писал сообщения и нажимал сам невидимые кнопочки управления. Так Марк скачал интересовавший его фильм в отличном качестве, подписался на предзаказ новой игры и оформил подписку на три самых авторитетных новостных ресурса с выделением тех блоков новостей, что его трогали. И не сделал для этого ничего, не пошевелил и мизинцем, аккаунт провел все самостоятельно. В социальных сетях все было по-прежнему, аккаунт общался, шутил, троллил, банил, флиртовал, ругался, писал смешные посты и отстаивал гражданскую позицию Марка так, как если бы это был сам Марк. Только сейчас Марк осознал, что у него в последнее время образовалась целая прорва времени. Он опять стал читать книги, записался на курсы английского и вернул себе привычку гулять полтора часа по вечерам по окрестным бульварам, бездумно шаркая старыми любимыми ботинками, и все это благодаря аккаунту и мессенджеру, слившихся в едином порыве, чтобы взять на себя цифровую социализацию Марка. Не было страшно, не вспоминался Скайнет, не было пугающей пустоты в груди, Марк остыл и отпустил свои социальные сети на вольный выгул. Теперь пришел черед Интернета вообще, аккаунт вполне способен собирать информацию и делать мир интересней без вмешательства хозяина. Марку оставалось только в нужное ему время открывать ноутбук или телефон и читать, смотреть и впитывать то, что он давно задумал, но у него никак не доходили руки. Причем аккаунт был настолько въедлив и дотошен, что находил интересности в таких глубоких цифровых глубинах, куда Марк сам никогда бы не забрался.

Не очень приятным открытием стало, что аккаунт проник и на те ресурсы, посещение которых Марк иногда скрывал сам от себя, появляясь на их страницах в уматину пьяным и забывая к утру все, он там делал. Длинный список порносайтов с заботливо подобранными аккаунтом рекомендациями и скачанными роликами, с закладками и, что заставило Марка покраснеть, комментариями под некоторыми материалами с криками «Браво!» на нескольких языках. Марк теперь был открытой личностью, как и все здешние постояльцы. Больше не сможет сорокалетний дядька притворяться пятнадцатилетней девочкой, и наоборот. Подобная прозрачность в кого-то вселяла чувство безопасности, кого-то пугала, Марку было немного брезгливо, он совсем не хотел выставлять на всеобщее обозрение свои предпочтения, несколько старомодные и классические, но все же. Кроме порнушки, Марк оказался заядлым игроком в онлайн-казино, расположенном где-то в Голландии, и там же – покупателем растительности. А вот это уже было опасным, однако попытка отписаться от этих ресурсов ничего не дала, авторизация автоматические продлялась аккаунтом. Пришлось просто почистить кеш и удалить все из закладок. И дать себе зарок: туда больше ни ногой.

В самом аккаунте появилась масштабная панель инструментов, с помощью которых можно было задать ему настройки на любой случай, на любую ситуацию, от политических изменений до реакции на террористический акт, чтобы Марк в сети мог скорбеть так, как полагается, как это нужно большинству, не вызывая раздражения. Отдав этому полночи, Марк вытер тыльной стороной ладони виртуальный пот и лег спать сном младенца, которому больше не надо будет ходить в ненавистный садик, где грязные калеки-игрушки, холодный молочный суп и воспитательница, целыми днями пялящаяся в окно в ожидании лучшей доли.

1001

Человек, сказавший, что в России две беды – дураки и дороги, почему-то опустил самую главную, самую масштабную и обладающую самым серьезным поражающим фактором беду – очереди. Эта тягучая субстанция, затягивающая в свое червеобразное тело биологический материал со всей округи и из дальних пределов, может перевернуть жизни и перевернуть смерти. В ней пока ещё не рождались новые поколения, но летальные исходы уже случались, особенно забавными казались трупы старичков в очередях в медицинское учреждение, этакий немой, быстро остывающий упрек молодым, которым везде у нас дорога. Наверняка, когда на этой территории еще по елкам скакали обезьяны протославянской национальности, они уже по вечерам собирались на полянке и становились в очередь за мухоморами или желудями. Век двадцать первый никак не мог от очередей уйти, и очереди были везде, от магазинов и поликлиник до касс в ресторанах самообслуживания. В бордели, полуподпольные дрочильни и то были очереди, Славик один раз там начальника встретил, раскланялись как полагается, поговорили о работе да и разошлись по кабинкам, отдавшись в умелые, сильные и чуткие руки сотрудниц, за четыре минуты тринадцать секунд снимавшие напряжённость, душевную и физическую.

Коридор выкрашен в светлый беж, вдоль стены широкая деревянная полоса, как в больницах, где о нее на поворотах стучатся несущиеся на операцию тележки, новенькие, обтянутые современным кожзамом стулья и светодиодные плафоны с теплым желтоватым светом. Очередь начиналась еще на улице, в трехстах метрах от входа, Марк видел подобные фотографии с открытия первого «Макдоналдса» в Москве. Люди стояли нахохлившись, втянув голову в плечи, тихо переговаривались. Месяц назад все центральные каналы объявили о том, что россияне наконец-то достигли светлого будущего и для идентификации больше не нужен паспорт или другая физически ощутимая бумажка. Теперь любой гражданин мог показать свой аккаунт в одной из социальных сетей (список мелким шрифтом внизу экрана) и таким образом обозначить, кем он является. Данная система стала возможной благодаря тому, что аккаунты настолько развились, что полностью впитали поведенческие паттерны пользователей, став уникальными и индивидуальными цифровыми аватарами, самыми настоящими аватарами, как в Индии слепки богов в человеческих телах. Теперь нужно было в быстро организованных районных инспекциях зарегистрироваться, получить новый пароль, копию которого, кстати, нужно будет оставить в инспекции «на всякий случай». Тех, кто не хотел идти или пропустил новость, вытаскивали из квартир участковые вместе с теми мужчинами в сером, которые прохаживались вдоль очереди и сидели в кабинетах, где вели учет и давали новые пароли. Правда, совсем уж малышам стоять в очереди не было надобности, их личности удостоверялись родителями, учителями и заведующими садиками. Потом, в двенадцать лет, придут уже самостоятельно и получат взрослую авторизацию. Марк топтался почти у самой двери, а Славик все еще мерз на улице, ему не позволили встать рядом с Марком, хотя он занимал на двоих. Любопытно, но не пищали даже вредные старушки и мужики с характерным алым цветом лица, привыкшие раздраженно комментировать окружающую действительность писклявым голоском, не вяжущемся с их рыхлым величием. Впрочем, ни у тех, ни у других не было ни смартфонов, ни компьютеров, здесь таким выдавали технику в счет удержания из пенсий и пособий, заводили им аккаунт и настоятельно просили прийти через три месяца для проверки живучести и активности в сети. Тех, кто будет забивать на Интернет, станут наказывать, мужчина в тёмно-синей рубашке недвусмысленно поиграл грудными мышцами и так посмотрел на старушку, не понимавшую происходящего абсолютно, что она еще больше сморщилась и покорно закивала, прикидывая в голове, кого взять в наставники, детей-то рядом давно уже нет, только если постояльца, студента какого-то вечно смеющегося, гея, наверное.

Марк удивлен не был, это был логический шаг развития аккаунта, давно ставшего лицом пользователей. Непонятно было, какова роль надзирателей и зачем им дубляж пароля, теперь будет как-то странно писать в личных сообщениях хоть что-нибудь действительно личное. Они говорили, что пароли будут храниться без сопоставления с людьми, это просто база данных, опять «на всякий случай». Марку показалось такое объяснение совсем не убедительным, но, во-первых, не было выбора, а во-вторых, он ничего такого не писал уже давно, и стесняться ему нечего. Ну и срывание масок при помощи авторизации на всех ресурсах через социальные сети – что еще может быть прозрачней, как еще можно вывернуть душу человеку, с которого буквально сорвали полотенце после душа?

Но кое-где стало легче – купить билет на самолет или поезд можно было теперь без вбивания данных паспорта, так же, как и забронировать гостиницу. Авторизация через социальные сети, обязательная авторизация через социальные сети сняла вопросы хранения паролей и логинов на сотнях сайтах и нужных порталах, помни только один, от единого аккаунта и ходи куда хочешь. Современный человек и ответственный гражданин поднял забрало, и ему нечего бояться. Особенно если он много за годы в сети накачал себе на жесткий диск. Хотя аккаунт и туда уже проник, Марк вспомнил метки к фотографиям и вздрогнул – у него же там еще много чего такого, что категорически нельзя постить и показывать.

Процедура получения пароля показалась Марку какой-то суховатой – ни «доброго дня», ни «здравствуйте», ни «до свидания». Один из монолитных дядек жестом пригласил его к столу с ноутбуком, снаряженному внушительной веб-камерой, попросил зайти в единый аккаунт и зафиксировал этот процесс съемкой в режиме реального времени. Потом они сменили пароль, Марк получил свой экземпляр в конверте, сразу запомнить комбинацию из шестнадцати знаков мало кто мог, придется разучивать по вечерам. Откатали отпечатки пальцев, сравнили с уже имеющейся базой данных и отправили домой, молча указав на дверь. В туалете инспекции не было воды, диджитализация пока не могла решить вопрос отключений, и Марк, выставив руки перед собой, – эта штука очень пачкалась, – побрел домой, ободряюще кивнув головой Славику, что-то увлеченно рассказывавшему стоящей перед ним девушке с накачанной как арбуз поп-кой. Славик не снял очки, поэтому шансов облапать эту попку у него менее процента, если она оглянется, но его чарующая манера монолога пока давала плоды – девушка жеманно улыбалась и в такт его словам этой самой попкой качала. Марк показал немым жестом Славику, чтобы снял очки. Славик изобразил, что тогда он не будет видеть попку и потеряет интерес. Итак, резюмировал про себя Марк, Славик опять без секса, надо бы изучить степень привыкания к подобному состоянию. Может, оно его совсем не гнетет, может, он им наслаждается. Подбирая на эту тему шутки и адаптируя под Славика крылатые фразы, Марк дошел до своего подъезда. Посмотрел на темные окна, где его никто не ждет, вытер демонстративно-хулигански руки о дверь подъезда и вернулся к очереди. Славик уже зашел в здание, Марк притулился к одному из темных деревьев и стал наблюдать за толстым ручейком людского потока, то разделявшегося на четыре колонны, то превращавшегося на острых изгибах или перед входом в тоненькую струйку в одного человека.

Обычные разговоры уставших людей, привыкших ко всему и ничему не удивляющихся; процесс познания для них закончился в школе, в средних классах, с последней перевернутой страницей учебника по обществоведению, откуда они почерпнули самое главное об устройстве мира – все не запомнишь. Погода, кошки, налоги и квартплаты, маленькие пенсии, автомудаки, депутаты, цены на продукты, как же хорошо и как же плохо за границей, муж у дочки козел, яблок-то сколько было в этом году – с десяток тем, пережёванных предыдущими поколениями многократно, но каждый раз находящих в себе новые, сверкающие грани, развязывающие языки и души, соскучившихся в едином одиночестве ссутулившихся фигур. Им некогда, думал Марк, жить, у них все время уходит на переживания и пережевывания переживаний своей горькой судьбы. Если бы хоть один понял, что горести эти выдуманы, и выдуманы не им, а кем-то там, кто хочет сплотить народ в один монолит отмщения, народ мучеников, и рассказал бы это доходчиво соседу, а сосед рассказал бы дальше, то, глядишь, может, и расправились бы плечи и подняли бы они лица к сверкающему солнцу. Но нет, плечи распрямляются только тогда, когда они видят врага, так уж приучены с детства. Враги по лестничной клетке, враги в классе, враги среди учителей и врачей, враги во власти, враги за кордоном, в своей собственной семье одни враги. И сейчас, стоя в очереди за очередным «освободительным» ошейником, они взглядами искали врагов, расспрашивали друг друга об очередных врагах, особенность этого поиска была всегда такова, что настоящих врагов, тех, кто их затолкал в эти очереди, они называть боялись, это было страшно, страшно признаться самому себе, что врагов-то себе посадил себе на шею ты сам, сам ходил за них голосовать и сам всячески поддерживал криками перед телевизором, стуча кружкой с заваренным в третий раз пакетиком дешевого чая. Чай! Нужно срочно выпить чаю, заодно провести некоторые эксперименты в сети, и, может быть, удастся докопаться все-таки до Гали. Ну не может человек вот так пропасть из области видимого, тем более теперь, когда уровень прозрачности в Интернете стал намного выше, чем у самого чистого стекла.

Через две недели сети запестрели белым, люди начали отмечать очередной праздник выпавшего снега, наивно полагая, что окна есть только у них и никто, никто на внезапно побелевшем свете не знает, что вот прямо сейчас рядом с ним идет выпадение осадков. Марк раньше их нещадно троллил, но потом как-то попустило, и теперь он с равнодушным умилением наблюдал за увеличивающимся снежным комом фотографий белесой пелены, постепенно превращающейся в грязные лужи. Однотипность и цикличность повестки дня можно изменить, настроив ленту таким образом, чтобы там встречались только интересные люди. Но и с ними бывает осечка, никто не чужд проявления простых человеческих эмоций, Марк давил в себе сноба ежечасно, воспитывая терпимость и сострадание, признаться, признаться как на духу в порыве экзистенциональной самокритики, он сам был далеко не большого ума и зачастую совершал довольно глупые поступки, так что обвинять других в отсутствии извилин…

Славик тоже запостил оригинальную фотографию – эпитафию проданной машине, по которой он начал скучать, стокгольмский синдром не отпускал, не помогал даже постоянный просмотр счета в банке, который начал увеличиваться именно с момента расставания. Славик вышел на улицу, почистил лопатой то место, где ночевала раньше его металлическая, холодная малышка, и сделал селфи в этом коричневом прямоугольнике. Будто машина стояла всю ночь и не дала покрыть асфальт белым снегом. Марк растрогался, позвонил товарищу со словами утешения. Славик шмыгнул носом и прошептал: «Сейчас прибегу, есть разговор». Каждый раз, когда он так говорил, обычно вместе с ним приходили потерянные безвозвратно в нелепой бессмыслице часы, но Марку все равно нечего было делать, вот, может быть, посмотреть новый фильм знаменитого своей принадлежностью к знаменитой фамилии режиссера. Говорят, он давно скис, и все его попытки разбудить зрителя только опустошают Фонд кино, откуда он щедро черпает свое вдохновение. Ну тут была достаточно хорошая линейка актеров, многие из которых не были замечены в шлаке. Это может спасти фильм в эмоциональном плане; Марк, как и всякий зритель, склонен оправдывать полюбившиеся мордашки и типажи, применяя при просмотре розовый фильтр 3D-очков. Пока Славик бежит, пролистать первые кадры, может быть, действительно совсем не зайдет, и выбрать из папки, заботливо созданной единым аккаунтом для скачиваемых файлов, что-нибудь еще и немного покрутить это в голове, подготавливаясь к наслаждению с зудящим запашком вероятного разочарования.

Ввалившись клубком пара, действительно бежал, что ли, Славик сделал хитрые многообещающие глаза, за очками превращающиеся в два сплющенных блюдца, и протянул Марку позвякивающий пакет. Вместо ожидаемого коньяка внутри были два стакана из какой-то забегаловки, грязные, один вообще разбит.

– Уронил, поскользнулся, – сказал Славик и достал бутылку коньяку из за пазухи.

– А коньяк почему не в пакете, смотрел в будущее? – спросил Марк.

– Нет, потому что его надо пить теплым, а ты знаешь, какой я горячий.

– К счастью, нет, не знаю. Да и никто не знает, – ответил Марк и приготовился было выдать пару реприз по этому поводу, но Славик схватил его за рукав и прошептал.

– Смотри!

На донышках стаканов тонким желтым маркером, почти невидимым, было выведено DR2:0. Славик рассказал, что взял эти стаканы в местной разливайке, где тусуются всякие люмпены и деклассированные элементы. Марк хмыкнул, Славик отмахнулся, мол, кроме меня, конечно.

– В городе крепнет и поднимает голову движение за полный выход из сети. Кто они и какие цели преследуют, пока не совсем ясно, но вот эта надпись встречается все чаще и чаще, и говорят, что у нас есть даже целая база, куда стекаются недовольные как тотальным контролем со стороны властей, так и с невозможностью больше бороться с умным единым аккаунтом, который захватил их сущность и стал вторым «я», причем более важным, чем сам человек. Я слышал о еженедельных сходках активистов, которые читают лекции и снабжают пошаговой инструкцией, как отвязать от себя аккаунт и вообще пропасть из поля зрения, став цифровым отшельником.