Текст книги "Загадка Торского моста"

Артур Конан Дойл
Загадка Торского моста

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Э“», 2015

* * *

В подвальных кладовых акционерного банка «Кац и Компания» на Черинг-кросс хранится заслуженного вида дорожная сумка с надписью:

«Дж. Г. Уотсон, доктор медицины, офицер Индийской армии в отставке». Она битком набита моими записками, главным образом с описанием казусов и загадок, которые в свое время достались на долю Шерлока Холмса. О некоторых из них, как это ни обидно, рассказывать не придется, – расследование закончилось неудачей, а кого заинтересует загадка без разгадки – разве что узкого специалиста, реакцией же любого нормального человека будет лишь досада. А жаль! Чего стоит, например, к сожалению не имеющая конца история Джеймса Филлимора. Этот человек забыл зонтик, вернулся за ним домой, и с тех пор ни одна живая душа его не видела. А тендер «Алисия», который бесследно растворился в узкой полосе речного тумана, причем вместе со всем экипажем! Чисто академический интерес представляет и досье известного журналиста и бретера Исидора Персано – жертвы загадочной мании: он ни при каких условиях не расставался со спичечным коробком, в котором якобы заключался экземпляр червя, еще не описанного в биологической литературе.

Есть в сумке и совсем другого рода дела, которые также никогда не попадут в печать. Это дела, связанные с личными и семейными тайнами. От одной мысли, что они могут выплыть на свет, многих высокопоставленных особ пробирает дрожь. Но все записки, относящиеся к этой категории, будут уничтожены, как только у моего друга Шерлока Холмса найдется время отобрать их.

Тем не менее остается немало дел, которые я мог бы опубликовать и раньше, если бы не боязнь показаться читателю навязчивым. Это могло бы бросить тень и на репутацию человека, которого я уважаю безгранично. В распутывании некоторых узлов я участвовал лично и могу быть рассказчиком-очевидцем, о других делах я имею право говорить только в третьем лице, потому что не принимал в них участия или оно было ничтожно малым.

Этот рассказ я по праву веду от первого лица.

В это октябрьское утро ветер неистовствовал, и на единственном платане, видном из моего окна, оставались считанные листики. Спускаясь завтракать, я заранее рисовал себе депрессию, в которую погружен Холмс. Будучи натурой артистичной, он чутко и даже болезненно реагировал на подобные капризы погоды. Но на этот раз я ошибся. К моему приходу он уже успел позавтракать и пребывал в состоянии очевидного душевного подъема: веселость с небольшой примесью зловещего воодушевления.

– Новое дело, Холмс? – спросил я.

– Склонность к дедуктивным умозаключениям – заразительная штука, Уотсон, – усмехнулся Холмс. – Вы легко разгадали мое состояние. В самом деле, после целого месяца скучных пустяков у меня появилось настоящее дело.

– А меня вы к нему привлечете?

– Почему бы и нет? Но мы еще успеем все обсудить, сначала позавтракайте. Наша новая кухарка решила сегодня побаловать нас крутыми яйцами. Однако вчера на столе в прихожей я видел журнал «Семейное чтение». Боюсь, что роман, опубликованный в этом, без сомнения, почтенном еженедельнике, отвлек ее внимание и, таким образом, был нарушен режим, необходимый даже в таком незначительном деле, как варка яиц. Впрочем, о степени их пригодности к употреблению судите сами.

Уже через пятнадцать минут со стола было убрано, и мы с Холмсом остались вдвоем. Вытаскивая из кармана письмо, он спросил:

– Вам знакомо имя Нейла Гибсона, по прозвищу Золотой Король?

– Это американский сенатор?

– Вот именно. Он, в самом деле когда-то был сенатором от какого-то из западных штатов, но это в прошлом, а сейчас он самый крупный золотопромышленник в мире.

– А, теперь вспомнил! Он ведь уже несколько лет живет в Англии? Кажется, он довольно известен и здесь?

– Все верно. Он обзавелся большим имением в Хэмпшире, это было пять лет назад. А широкую известность он приобрел после того, как трагически погибла его жена.

– Вот оно что! Конечно, я встречал это имя в газетах. Но никаких подробностей я не помню.

Только сейчас я заметил, что одно из кресел погребено под грудой газет. Холмс кивнул в ту сторону и сказал:

– Знай я, что это дело мне достанется, так разобрался бы в газетных статьях, пока они были свежими, и даже выписки мог сделать. Вся сложность в том, что дело, хотя и сенсационное, выглядит совсем простым. Доказательства ясны, и даже личность обвиняемой не может их поколебать. Таково решение и присяжных при коронерском расследовании[1]1
  Коронер – особый судебный следователь (в Англии, США и др. странах), на обязанности которого лежит расследование случаев насильственной или внезапной смерти.


[Закрыть], и полицейского суда. А теперь им будет заниматься суд присяжных – выездная сессия в Винчестере. Честно говоря, Уотсон, сейчас положение обвиняемой кажется мне безнадежным. Я нахожу факты, но я бессилен их изменить. Так вот, если не обнаружатся какие-то дотоле не известные факты, которые позволили бы рассматривать происшедшее под новым углом зрения, похоже, моему клиенту не на что надеяться.

– Вашему клиенту?

– Черт возьми, Уотсон, я же вам ничего не сказал. Тут уж я от вас заразился – ведь это вы обычно начинаете с конца и при этом умудряетесь все перепутать. Начните лучше с этого.

И он протянул мне письмо. Мое внимание привлек твердый, отчетливый почерк.

3 октября

Отель «Клэридж»

Дорогой мистер Холмс!

Невозможно видеть лучшее из божьих созданий обреченным на гибель и не предпринять все возможные попытки к спасению. Не пускаюсь ни в какие объяснения и ничего не могу сделать конкретного, но заявляю твердо и искренне:

«Я знаю, мисс Данбар невиновна».

Факты общеизвестны, стало быть, и вы их знаете. Шум в свое время стоял повсюду, и ниоткуда ни словечка в ее защиту. Это бесконечно несправедливо – взвести такую напраслину на женщину, которая по природе своей не способна кого-либо обидеть.

Я рассчитываю быть у Вас в одиннадцать, в надежде, что Вам удастся найти хоть какой-нибудь просвет в этом страшном тумане. Вы можете распоряжаться по своему усмотрению всем, что я знаю, и всем, чем владею, и моей собственной персоной. Спасите ее, и я буду Вашим вечным должником. Не щадите, прошу Вас, своих сил и способностей.

Остаюсь искренне ваш Дж. Нейл Гибсон.

– Прочли? – спросил Холмс. Пока я читал, он успел выколотить трубку и снова набить ее. – Теперь мы с вами ждем этого джентльмена. Ну, а о самом деле… Вы все равно не успеете прочесть всю эту груду, вот вам краткое резюме. Гибсон – человек незаурядного характера и необузданных страстей. О его жене, которой суждено было стать в этой трагедии жертвой, я знаю только, что она была уже не очень молода и глубоко страдала после появления в доме весьма привлекательной гувернантки. У Гибсонов двое детей. Вот вам список действующих лиц, а сцена – большая старинная усадьба и ее окрестности.

Теперь о пьесе.

Миссис Гибсон в одиннадцать часов вечера нашли мертвой в полумиле от дома. Покойную увидел лесник, труп осмотрели полицейский и врач, который и засвидетельствовал смерть от огнестрельного ранения в голову. Затем ее перевезли в дом. Она была в вечернем туалете, на плечи накинута шаль. Ни при ней, ни вокруг нее не нашли никакого оружия, никакого, подчеркиваю, Уотсон. Следов убийцы также не обнаружили. Судя по всему, трагедия произошла поздно вечером. Я достаточно ясно говорю или нужны подробности?

– Да нет, пока ясно. Но при чем здесь гувернантка?

– К сожалению, в деле имеются прямые доказательства. Во-первых, из черепа погибшей извлекли револьверную пулю, а револьвер этого самого калибра, без одного патрона, нашли на дне чемодана мисс Данбар, под бельем…

Тут взгляд Холмса остановился и как бы обратился вовнутрь, а сам он несколько раз медленно и раздельно повторил: «Да, на дне чемодана… чемодана». Затем его лицо приобрело и вовсе отсутствующее выражение, и я почувствовал, что не надо задавать ему вопросы, чтобы не помешать ненароком этому напряженно работающему мозгу. Внезапно он взглянул прояснившимися глазами и продолжал:

– Итак, Уотсон, в ее белье нашли револьвер. Оба состава присяжных сочли это неопровержимой уликой. Вы согласны? Во-вторых, в руке у покойной миссис Гибсон была записка, в которой гувернантка назначила ей свидание – в том самом месте, где все и случилось. Ну как, вам этого достаточно? Если нет, вот вам третий довод – мотив преступления. Мистер Гибсон завидный кандидат в мужья. По слухам, он был неравнодушен к этой молодой особе и не скрывал этого. Если бы он овдовел, какие возможности открылись бы перед ней: любовь, богатство, власть. И на пути к ним стоит рано постаревшая женщина, которую давно не любят. Некуда податься, Уотсон.

– В самом деле, некуда.

– И алиби у нее нет. Напротив, она сама призналась, что примерно в то самое время, когда погибла миссис Гибсон, она была у Торского моста. К тому же ее видел там какой-то прохожий.

– Ну, если так, то дела ее плохи.

– Хуже плохого, Уотсон, хуже… Но слушайте дальше. По мосту идет дорога к усадьбе. Мост однопролетный, каменная арка, перекинутая через самую узкую совершенно заболоченную часть Торского озера. По краям довольно высокий гранитный парапет. Покойная лежала прямо на въезде… А вот, кажется, и наш клиент. Приехал даже немного раньше одиннадцати.

Однако, когда наш рассыльный Билл отворил посетителю дверь и доложил о нем, его имя – мистер Мэрлоу Бейтс – оказалось нам обоим совершенно незнакомым.

Мы увидели небольшого человека, с испуганными глазами и робкими манерами. Лицо его время от времени передергивало – типичный пример того, что обыватель называет «комком нервов», а профессионал – «человеком, находящимся на грани полного нервного истощения».

– Садитесь, прошу вас, мистер Бейтс, – Холмс старался придать своему голосу успокаивающую интонацию. – Чем вы так взволнованы? Боюсь, что в нашем распоряжении всего несколько минут, в одиннадцать у меня деловое свидание.

– Знаю я! Мистер Гибсон явится. Хозяин мой. – Слова вылетали короткими отрывистыми залпами, будто его душили. – Я у него управляющий.

Это ужасный тип, мистер Холмс. Негодяй! Мерзавец!

– Сильно вы выражаетесь, мистер Бейтс.

– Вынужден, мистер Холмс. Поторопимся. Чтоб он ни в коем случае не застал меня у вас. А он сию минуту явится. Я только нынче утром узнал, что он к вам собирается. Фергюсон мне сказал – его секретарь. А раньше мне было не вырваться. Я человек подневольный.

– Вы его управляющий, я правильно понял?

– Я уже заявил об уходе. Две недели осталось мне терпеть его грубость. Это рабство! Он груб со всеми. Вся его хваленая благотворительность – это маска. Лишь бы скрыть, что творится в доме. И миссис Гибсон – первая жертва. Уж не знаю, как она погибла, но что жизнь ее была мученьем – это точно. Она из Бразилии. Нежное и хрупкое тропическое растение. Орхидея.

Вы это знали?

– Нет, об этом мне ничего не известно.

– Южанка – этим все сказано. Южное происхождение, южная натура. Любила его, как только такие женщины и любят. Но южные женщины и блекнут рано. И ей уже было его не удержать. А говорят, она была необычайно хороша. Мы все ее любили. А его ненавидели. Он позорно с ней обращался. А мы сочувствовали. Но я не это хотел сказать. Я хотел предупредить. Он лицемер. Он умеет завоевывать доверие. Не дайте себя обмануть, не верьте ему! Все. Мне пора. И не удерживайте меня. Он уже близко.

Взглянув в последний раз на часы, наш странный посетитель испарился.

– Что за преданные слуги у этого бедняги Гибсона! – Холмс покрутил головой. – Ну что ж, всякая информация полезна. Посмотрим теперь на хозяина.

Ровно в одиннадцать мы услышали уверенные шаги на лестнице, а мгновением позже увидели воочию миллионера Нейла Гибсона. При одном взгляде на него многое становилось понятным: и нервные подергивания управляющего Бейтса, и нелестные отзывы конкурентов-бизнесменов. Скульптору, который пожелал бы изваять воплощение духа делового мира, обладателя стальных нервов, лишенного при этом признаков совести, невозможно было бы найти лучшую модель, чем Нейл Гибсон. Высокорослый, угловатый, с длинными руками и ногами, с сухим удлиненным лицом, он был бы похож на Авраама Линкольна, если не было бы очевидно, что этот великий человек преследует низменные цели. Лицо как гранитная скульптура, жесткое, беспощадное, не знающее сомнений и колебаний, иссеченное морщинами – следами житейских бурь. Из холодных, стального цвета глаз этого богача до сих пор не исчезло выражение голода и неутоленной алчности. Он скользнул по нашим лицам проницательным взглядом и, когда Холмс представил меня, слегка кивнул. Затем, не обращая более на меня внимания, он придвинул стул и уселся напротив Холмса, почти касаясь его колен своими мослами.

– Я буду прям, мистер Холмс, – заявил он. – Деньги для меня в этом деле не имеют значения. Если нужно делать из них факелы, чтобы осветить путь в тумане, – пожалуйста. Девушка невиновна, и я готов на все ради ее спасения. Вся моя надежда на вас. Назовите сумму вашего гонорара.

Лицо Холмса стало холоднее обычного.

– У меня постоянная ставка, – сказал он. – Бывают, правда, случаи, когда я ничего не беру.

– А слава? В случае удачи ваши портреты будут на первых полосах всех английских и американских газет. О вас долго будут говорить и в Старом и в Новом Свете.

– Должен вам заметить, мистер Гибсон, что я не любитель всей этой суеты и предпочитаю выступать инкогнито. А к вашей задаче у меня чисто спортивный интерес. Не будем же тратить время зря и пересмотрим заново факты.

– Но основные факты вы, безусловно, знаете из газет. Ума не приложу, что бы еще я мог добавить. Впрочем, я здесь для того, чтобы ответить на ваши вопросы. Я вам уже писал, что полностью нахожусь в вашем распоряжении.

– Пока я хочу задать вам только один вопрос.

– Какой?

– Каковы ваши подлинные отношения с мисс Данбар?

Золотой Король почти подскочил на стуле, но взял себя в руки.

– Допускаю, что я дал вам право задавать такие вопросы, мистер Холмс, а может быть, это даже ваша обязанность?

– Будем считать, что так, – обронил Холмс.

– Тогда я отвечаю вам официально, что это чисто деловые отношения между хозяином и наемной служащей. Они никогда не выходили за эти рамки. Я даже никогда не разговаривал и не виделся с мисс Данбар иначе, как в присутствии детей, ее воспитанников.

Холмс встал и выпрямился.

– Мистер Гибсон, – сказал он, – мне дорого мое время, и я никогда не трачу его на пустые разговоры. Будьте здоровы.

Собеседник тоже встал. Он был много выше Холмса и склонился над ним, как Пизанская башня. Из-под густых нависших бровей вылетели маленькие молнии гнева, а на желтоватых впалых щеках появились пятна румянца.

– Черт побери, мистер Холмс, вы что – отказываетесь от дела?

– Да, отказываюсь, мистер Гибсон. Если не от дела, то, во всяком случае, от клиента. Надеюсь, вы поняли?

– Не совсем. Я не понял, в чем дело? Цену вы себе набиваете или боитесь не справиться и попортить свою репутацию? А может, еще что-нибудь? Я плачу и вправе требовать объяснений.

– Ну что ж, – сказал Холмс, – я вам объясню понятнее. Во-первых, дело и так бесконечно запутано, и дополнительные ложные сведения могут только…

– Вы хотите сказать, что я лгу?

– Я старался довести это до вас как можно более вежливо, но вы сами сформулировали иначе. Я не возражаю.

Я вскочил со стула и стал рядом с Холмсом, над головой которого любезный собеседник занес свой внушительный кулак. На скулах Гибсона играли твердые желваки. Но Холмс только улыбнулся и взялся за трубку.

– Успокойтесь, мистер Гибсон. После завтрака люди становятся необычайно вспыльчивы. Моцион на свежем воздухе и спокойные размышления в этом случае необычайно полезны.

Нелегко было Гибсону совладать со своим гневом. У меня вызвало невольное восхищение то, как он мгновенным усилием воли подавил приступ бешенства. Спокойным и высокомерным тоном он сказал:

– Вам, мистер Холмс, конечно, виднее, как вести свои дела. Не собираюсь принуждать вас браться за это расследование, если вы этого не хотите. Но предупреждаю: вам это может дорого обойтись. Я подчинял людей и покрепче вас. Никто из вставших мне поперек дороги не выходил победителем.

– Я не раз такое слышал, но пока жив и здоров, – в голосе Холмса звучала ирония. – Прощайте, мистер Гибсон. Желаю вам всего лучшего. Жизнь без конца преподносит нам свои уроки.

Дверь за Золотым Королем захлопнулась с такой силой, что, казалось, весь дом вздрогнул. Затем наступила полная тишина. Холмс, раскурив свою трубку, невозмутимо разглядывал потолок.

– Как вам это все показалось, Уотсон? – вымолвил он наконец.

– По-моему, он сметет любое препятствие у себя на пути, а жена именно таким препятствием и была, если верить Бейтсу… И когда я все это сопоставил, то подумал, что…

– Я тоже.

– А что же было между ним и гувернанткой, и откуда вы об этом узнали?

– Я просто захватил его врасплох, Уотсон. Вы же читали его письмо. Когда я сопоставил его удивительно неофициальный, страстный тон со сдержанностью и властностью его облика, я понял, что обвиняемая для него отнюдь не только жертва судебной ошибки. Нет, его чувства к ней гораздо глубже. Но нам и шагу не сделать, если мы не будем знать истинных отношений в этом треугольнике. Вы видели, как невозмутимо он воспринял мою лобовую атаку. И тогда я дал понять, будто мне все известно. Это-то и повергло его в растерянность. А ведь на самом деле у меня были только подозрения.

– Вы думаете, он еще вернется?

– Конечно, вернется. У него нет выбора. Не бросит же он это дело. А, вот и он. Слышите, звонок? А теперь шаги на лестнице. Вот и вы, мистер Гибсон. Я как раз говорил доктору Уотсону, что вы запаздываете.

Наш клиент был настроен более миролюбиво, хотя признаки возмущения и уязвленной гордости были также заметны. Безусловно, возобладал здравый смысл, который учит в важных делах идти на компромисс.

– Я погорячился, мистер Холмс, я не так вас понял. Теперь я все спокойно обдумал и убедился, что вы вправе знать все, каковы бы ни были факты. Поверьте, после этого инцидента мое уважение к вам только возросло.

Но, честное слово, я не понимаю, при чем тут мои взаимоотношения…

– А это уж мне виднее.

– Наверное, вы правы. Я перед вами, как перед врачом. Уточняйте все симптомы и ставьте диагноз.

– Ну что ж, это удачное сравнение. Но ведь есть больные, которые и про свою болезнь не все расскажут, а как быть обманутому врачу?

– Скорее всего, это так, но, мистер Холмс, не будете же вы спорить, что у любого мужчины внезапный вопрос о его отношениях с женщиной вызовет внутренний протест – особенно, если чувство существует и оно серьезно. Я привык думать, что у каждого в душе есть святое святых, недоступное посторонним. А вы с ходу, без предупреждения – прямо туда. Но я вас ни в коем случае не осуждаю, вы преследовали благородную цель – спасти близкого мне человека, близкую душу. Ну что ж, я все ставлю на кон, открываю вам свою душу – можете исследовать ее любым инструментом. Что же мне рассказать вам?

– Правду.

С минуту Гибсон собирался с мыслями. Решение далось ему нелегко. Его глубокие морщины как будто отвердели, суровое лицо еще посуровело.

– Я буду краток, мистер Холмс, – проговорил он наконец задумчиво. – Расскажу только то, что необходимо для дела. Даже это бесконечно тяжко.

Когда в молодости я искал золото в Бразилии, я познакомился с Марией Пинто Порто, которой суждено было стать моей женой. Она была дочь чиновника высокого ранга в Манаусе и необычайно хороша собой. В то время во мне кипела горячая кровь, но и сейчас, когда я умудрен годами, я не могу забыть ее редкостную красоту. По сравнению с американками – а только этих женщин я до тех пор знал – она поражала глубиной и страстностью своей натуры, искренняя, причудливая, чуть капризная – словом, южанка, женщина до мозга костей. Мы поженились по любви, но моей любви хватило на несколько лет, и тут я понял: ничто больше не привязывает меня к этой женщине. Все было бы гораздо проще, если бы и она ко мне охладела. Но знаете ли вы женщин, созданных для единственной любви?! Я пытался помочь ей избавиться от этого чувства; даже если бы она воспылала ненавистью ко мне, нам обоим было бы легче. Именно поэтому я был груб и даже иногда жесток с ней, однако несмотря на это, в туманной Англии ее любовь оставалась такой же пылкой, какой была двадцать лет назад на знойных берегах Амазонки. Мои выходки не производили на нее впечатления.

Тут на нашем горизонте появилась мисс Грейс Данбар.

Мы искали гувернантку для детей и дали объявление. По объявлению пришла девушка удивительной красоты – вы, конечно, видели ее фотографии в газетах. Не буду лицемерить: невозможно жить под одной крышей с таким созданием и оставаться равнодушным. Новая любовь захватила меня. Вы смотрите на меня с осуждением?

– Любовь неподсудна. Вот если бы вы стали навязывать ее лицу, находящемуся от вас в зависимости!..

В ответ на этот невысказанный упрек Гибсон, метнув на собеседника недобрый взгляд, взволнованно продолжал:

– А хоть бы и так! Я такой, какой я есть, и никогда не притворялся паинькой. Я привык добиваться, чего хотел, а сейчас больше всего на свете я хочу быть с этой женщиной. И она это знает.

– Вы ей сказали? Как вы могли?

Холмс и не пытался скрыть овладевший им гнев.

– Да, я сказал ей, что если бы был свободен, то немедленно просил бы ее руки. Но я не был свободен. И я предложил ей все остальное, что только можно сделать для счастья и спокойствия любимой женщины, не считаясь при этом с деньгами.

– Вы полагаете, что вели себя как благородный человек? – интонация Холмса была очевидно саркастическая.

– Мне казалось, мистер Холмс, что вы собирались задавать мне вопросы, а не читать нравоучения. Поверьте, я в них не нуждаюсь!

– Я взялся за ваше дело не ради вас, а ради мисс Данбар. Преступление, в котором ее сейчас обвиняют, не многим тяжелее того, к чему вы ее, по собственному вашему признанию, склоняли. И как, по-вашему, я должен оценивать вашу попытку обесчестить женщину, которая живет в вашем доме и полностью от вас зависит?

Поведение Золотого Короля было поистине непредсказуемым: этот резкий упрек оставил его совершенно спокойным.

– Так, как оно того заслуживает, мистер Холмс, – ответил он. – Теперь и я смотрю на это другими глазами. Мои намерения, слава богу, не осуществились. Она отказалась и потребовала расчет.

– Почему же она не уехала?

– Прежде всего потому, что на свое жалованье она содержит мать и двух младших сестер. Если бы она отказалась от этого места, они остались бы без всяких средств к существованию. Мы объяснились, и я торжественно пообещал никогда не обнаруживать свое к ней чувство. Тогда она согласилась остаться. Но было еще одно соображение: мисс Данбар к этому времени убедилась, что ее предназначение в том, чтобы использовать свое на меня влияние (а оно было огромным) во благо людям.

– Что вы имеете в виду?

– Она помогала мне в моих делах и неплохо в них разбиралась. А дела у меня, честно говоря, незаурядные. Обычному человеку даже трудно представить себе этот масштаб. Я могу строить и разрушать, и чаще разрушаю. От меня зависят не только отдельные люди, но и компании, а значит, города и даже страны. В бизнесе никого не жалеют, слабого – давят. Меня эта игра всегда захватывала. И я никогда не жалел ни себя, ни других. Она же смотрела на это иначе, и теперь я думаю, что она была права. Она была убеждена, что человек, потребности которого удовлетворены, не должен приумножать свое богатство, оставляя без хлеба и крова десятки тысяч других людей. Она верила, что на свете есть более надежные ценности, чем деньги. Она видела, что я начал меняться, и надеялась, что с ее помощью я буду служить миру. Словом, она осталась в нашем доме, и тут-то все и произошло…

– Что же это было, по-вашему?

Золотой Король отвечал не сразу. Все это время он сидел, спрятав лицо в ладони.

– Что я могу сказать? По-моему, это тупик. Уму непостижимо, что могут натворить женщины, – их внутренняя жизнь скрыта от нас. Происшедшее так меня ошарашило, что я сначала допустил было мысль, что кто-то вовлек ее в это страшное дело, заставив, уж не знаю как, изменить самой себе. Но потом мысли мои пошли по другому руслу. И над этим стоит подумать, мистер Холмс. Буду откровенным, жена моя сгорала от ревности. Думаю, она понимала, что для физической ревности оснований нет. Но ведь духовная ревность ничуть не менее жестока. Она не могла не видеть, насколько я нахожусь под влиянием мисс Данбар. Она такого влияния на меня не имела даже в лучшие наши годы. И впереди ее ничто подобное не ожидало. И как бы ни было благотворно влияние другой женщины, ей от этого было не легче. Вся ее южная кровь клокотала от ненависти. Она вполне могла решиться убить соперницу или хотя бы угрозами вынудить ее уехать. В таком положении недалеко и до драки, а в драке выстрел не всегда достается тому, кому предназначался.

– Я об этом тоже думал. – Холмс был очень серьезен. – На данный момент это единственная версия, исключающая умышленное убийство.

– Но мисс Данбар эту версию категорически отрицает.

– Давайте пока не будем принимать эти ее показания в расчет. Представьте себе женщину, попавшую в такое кошмарное положение. Куда она бежит? Домой, в растерянности даже не избавившись от револьвера. Дома она видит его у себя в руке и прячет в белье. Скорее всего, она не думает в этот момент, что делает. А когда револьвер находят, она уже опомнилась и понимает, что любые ее объяснения будут выглядеть неправдоподобно, и поэтому все отрицает. Ей этот путь кажется единственным шансом на спасение. Разве не логично? У кого есть возражения?

– У мисс Данбар.

– Да, возможно.

Холмс взглянул на часы:

– Сейчас мы позаботимся о разрешении на свидание с мисс Данбар в тюрьме и немедленно выедем в Винчестер. Хотелось бы думать, что после этого свидания от меня будет больше пользы, но не буду вас обнадеживать: быть может, выводы, к которым я приду, вас совсем не устроят.

Нам не удалось получить пропуск сразу, поэтому вместо Винчестера мы отправились в Торн-Плейс – хэмпширскую усадьбу Гибсона. Он с нами не поехал, но адресовал нас к сержанту Ковентри, местному участковому инспектору полиции. Именно он вместе с врачом освидетельствовал труп миссис Гибсон и предпринял первые следственные шаги.

Он был высок и невероятно худ, просто живой труп. В разговоре напускал легкого тумана, создавая впечатление, что рассказывает далеко не обо всем, что знает или подозревает. Да еще вдруг переходил на шепот, и только вы настраивались узнать что-нибудь важное и очень секретное, как тут же слышали очередной пустяк. Но, несмотря на все эти провинциальные ухищрения, человек он был честный и порядочный. Он даже не пытался скрыть, как рад нашей помощи в этом непосильном для него деле.

– Я очень рад сотрудничать с вами, мистер Холмс, а не со скотленд-ярдскими всезнайками. Когда в дело вмешиваются эти столичные штучки, на нас, провинциалов, сыплются все шишки. Поневоле впадаешь в апатию. А вы, говорят, надежный партнер.

– Я предпочел бы не фигурировать в отчетах, – заявил Холмс. Наш новый знакомец явно повеселел, а Холмс продолжил: – Если истина нам в конце концов откроется, то имя мое прошу нигде не упоминать.

– Это очень великодушно, честное слово! Ну, а доктор Уотсон, я уверен, умеет хранить секреты. Так вот, мистер Холмс, я хотел бы обсудить с вами один вопрос, пока нас никто не слышит. Но только с вами! Тс-с! – шептал он, оглядываясь. – Не приходило ли вам в голову, что дело надо возбуждать против самого Гибсона?

– Я рассматривал такую возможность.

– Вы еще не видели мисс Данбар! Она настоящая красавица. Ради такой женщины можно пожелать избавиться от жены. Особенно если ты американец – они ведь чуть что хватаются за оружие. Револьвер-то был его!

– Вы это точно знаете?

– Да, сэр. Понимаете, у него была пара…

– То есть два одинаковых револьвера? А где второй?

– У Гибсона полно оружия, не дом, а арсенал. Ужас! Любое, какое хотите. Но мы все перерыли, а второго точно такого же не нашли, хотя ящик изготовлен для пары одинаковых револьверов.

– Вы уверены, что если бы он там был, вы бы его определили?

– Конечно. Впрочем, может быть, вы сами хотите взглянуть? Сейчас все оружие сложено в одном месте.

– Это лучше отложим на потом, а сейчас пройдем на место происшествия.

От скромного коттеджа, где помещался полицейский участок сержанта Ковентри, до боковых ворот Торского парка идти надо было около полумили через продуваемую всеми ветрами вересковую пустошь. За воротами находился вольер для фазанов, и с этого места уже был виден большой дом, деревянный, на каменном фундаменте, широко раскинувший два крыла по гребню холма. Холм плавно переходил в поляну, и от этой поляны нас отделял длинный, весь заросший камышом водоем. Он резко сужался посередине, именно здесь был каменный мост, по которому проходила подъездная аллея. По обе стороны от моста водоем вновь расширялся, образуя как бы два небольших озера.

У самого въезда на мост сержант ткнул пальцем вниз:

– Этим камнем я отметил место, где лежала убитая.

– Труп унесли при вас?

– Да. За мной послали сразу же, как поднялась тревога.

– Кто послал?

– Мистер Гибсон. Он прибежал сюда вместе с остальными, приказал ничего не трогать до прихода полиции и послал за мной и врачом.

– Ну что ж, разумно. В газетах писали, что стреляли в упор.

– Да, сэр.

– В правый висок?

– Чуть позади.

– Как она лежала?

– На спине, сэр. И никаких следов борьбы, ни просто следов, ни отпечатков, ни орудия убийства. Только в левой руке записочка от мисс Данбар.

– И она не выпала из руки убитой?

– Что вы, сэр! Она была крепко зажата. Мы еле разжали пальцы, чтобы забрать ее.

– Вы представляете себе, как это важно? Значит, никто не мог сунуть записку в руку покойной, чтобы пустить следствие по ложному пути. Эта версия исключена. Так, прекрасно! Правильно ли я запомнил записку? Она была весьма краткой: «Буду у Торского моста в девять вечера. Г. Данбар».

– Все так, сэр.

– Мисс Данбар не отрицала своего авторства?

– Нет, она его подтвердила.

– Как она этот факт объясняет?

– Никак. Она заявила, что все объяснения даст суду присяжных во время выездной сессии.

– Да, чем дальше, тем любопытнее. Смысл записки не очень-то понятен – что вы скажете, сержант?

– Наверное, вы правы, сэр. А впрочем, не знаю, – отвечал полицейский. – Осмелюсь доложить, мне эта записка представляется единственным ясным моментом во всей этой неразберихе.

– Предположим, мисс Данбар действительно написала это письмо, а миссис Гибсон получила его примерно за час до смерти. Ну подумайте, почему она не выпускала его из рук? С какой стати ей понадобилось брать его с собой и так крепко держать? Даже если бы она вздумала сослаться на него при объяснении… Вас это не настораживает?