Текст книги "Сильнодействующее лекарство"

– Я стояла рядом с Ноа на одной вечеринке, когда он взглянул на совершенно незнакомого мужчину в другом конце комнаты и тихо мне сказал: “Этот человек очень болен, но он этого не знает” – или в другой раз: “Смотри-ка, вот та женщина – не знаю, как ее зовут, – ей осталось жить не более полугода”. И он всегда оказывался прав. Всегда!

Безгранично верили в способности доктора Таунсенда и его пациенты. Некоторые рассказывали анекдоты о его безошибочных диагнозах, благодаря чему его нарекли “врачом-провидцем”. А один больной даже привез ему в подарок из Африки маску тамошнего знахаря, которую Таунсенд с гордостью повесил на стене у себя в кабинете.

Эндрю также с почтением относился к способностям своего маститого коллеги. Между ними установилась взаимная прочная симпатия.

Эндрю уважал Таунсенда и за то, что последний был неизменно в курсе новейших достижений медицины, постоянно читал специальную литературу, чем выгодно отличался от многих врачей своего поколения. Все это, однако, не помешало Эндрю заметить: в последние месяцы Таунсенд как-то странно рассеян. Временами его речь становилась невнятной. А потом, в начале года, произошли два инцидента, когда доктор Таунсенд вообще срывался – был груб и резок. Такое сочетание симптомов заставило Эндрю встревожиться, хотя он и пытался убедить себя, что всему виной постоянное напряжение и усталость. Надо сказать, что они оба работали с полной нагрузкой – поток больных не прекращался.

Но однажды в ноябре смутные подозрения Эндрю уступили место твердой убежденности.

Все случилось, когда Эндрю зашел к Таунсенду обсудить график их выходных: они работали посменно, подменяя друг друга. Эндрю вошел в кабинет Таунсенда, когда тот его не ждал. Таунсенд стоял спиной к двери, но от неожиданности резко повернулся, забыв второпях зажать то, что держал на ладони, – целую пригоршню таблеток и капсул. Но даже и тогда Эндрю мог ничего не заподозрить, если бы не поведение его старшего коллеги. Таунсенд покраснел от смущения, но, явно бравируя, закинул всю пригоршню в рот и запил стаканом воды.

Эндрю не мог прийти в себя от ужаса: надо же, целый коктейль из таблеток – штук пятнадцать, не меньше. И с какой легкостью он все это проглотил!

– Кажется, меня поймали с поличным. – Таунсенд попытался обратить все в шутку. – А я-то только было раскочегарил печку. Ну что же, признаюсь, время от времени я этим балуюсь. Чертовски устаю последнее время… Но что до работы, тут уж будьте покойны!.. Да, мой мальчик, я ведь старый костоправ – рука набита что надо! Нипочем не дрогнет. Нипочем! – Таунсенд рассмеялся, но смех звучал фальшиво. – Так что, Эндрю, не волнуйтесь! Я знаю, где и когда нажать на тормоза!

Вся эта тирада мало в чем убедила Эндрю. Еще менее убеждала несвязная речь. Все это наводило на мысль о том, что порция таблеток, только что проглоченных Таунсендом, была не первой в тот день.

Не надо было быть специалистом в области наркологии, чтобы понять: подобная смесь стимуляторов и транквилизаторов должна была действовать как любой наркотик, продаваемый на улице из-под полы, и быть не менее разрушительной и опасной. Да и сама доза показывала, что человек, ее принимающий, уже безнадежно погряз в болоте наркомании.

Что же теперь делать? Эндрю решил прежде всего разузнать более подробно о подобных случаях.

В последующие две недели все свое свободное время он проводил в библиотеках в поисках соответствующей справочной литературы. Библиотека у них в больнице “Сент-Беде” была довольно скромная, но Эндрю знал, что есть другая, в Ньюарке. И в той, и в другой имелись материалы о врачах-наркоманах, и чем более он изучил эти документы, тем более убеждался, что наркомания широко распространилась среди врачей. Согласно оценкам Американской медицинской ассоциации, примерно пять процентов всех врачей имели квалификационный уровень “ниже среднего” вследствие наркомании, алкоголизма и прочих подобных причин. Если уж АМА приводит такие цифры, решил Эндрю, то в действительности они должны быть еще выше. Все, с кем он советовался по этому поводу, придерживались такого же мнения: одни называли десять процентов, кое-кто даже пятнадцать.

Эндрю неотступно преследовал один и тот же вопрос: как же быть с больными Ноа Таунсенда, которые одновременно были и пациентами самого Эндрю? Ведь они практиковали совместно, зачастую подменяя друг друга! Не угрожает ли теперь опасность больным? Пока вроде бы Таунсенд не допускал врачебных ошибок. Но ведь может случиться, что под влиянием наркотиков он поставит неверный диагноз, не сумеет различить важный симптом болезни? У главного врача больницы “Сент-Беде” колоссальная ответственность!

Чем глубже погружался Эндрю в раздумья, тем больше перед ним вставало вопросов и тем труднее было найти на них ответы. В конце концов он признался во всем Селии.

– О Боже! – только и могла шепотом вымолвить она, когда Эндрю кончил свой рассказ. – Боже праведный!

– Понимаешь теперь, почему в последнее время я ходил как в воду опущенный?

Селия подошла к Эндрю и, крепко обняв его, прижалась щекой к щеке.

– Бедный мой, любимый Эндрю. До чего же тяжело тебе пришлось. А я даже и не подозревала. Мне так тебя жаль!

– Да что я! Жалеть надо Ноа.

– Его мне тоже жаль. Очень жаль. Но, Эндрю, ведь я все-таки женщина, и ты для меня дороже всех на свете. Я не могу, не хочу допустить, чтобы ты и дальше так мучился.

– Тогда посоветуй, что делать?

– Эндрю, ты не можешь хранить все это в тайне. Ты просто обязан рассказать кому-нибудь обо всем – не только мне одной.

– Кому, например?

– Разве тебе самому не ясно? Кому-нибудь из начальства, кто в состоянии принять какие-то меры, чтобы помочь Ноа.

– Но, Селия, я ведь так не могу! Стоит мне слово сказать, как тут же пойдут разговоры. Ноа будет опозорен. Его уволят с места главного врача, да и вообще он может лишиться права на врачебную практику, что будет означать для него полный крах. Нет, на это пойти я не могу, решительно не могу.

– В таком случае какой у нас выбор?

– Если бы я только знал, – понуро ответил Эндрю.

– Я хочу тебе помочь, – сказала Селия. – Действительно хочу, и у меня родилась одна идея.

– Надеюсь, более приемлемая?

– Не думаю, что мое первое предложение такое уж плохое. Но если ты не хочешь заводить разговор конкретно о Ноа Таунсенде, почему бы не поднять вопрос в принципе? Проверить, какая будет реакция. Обсудить проблему в целом, выяснить, что думают по этому поводу другие сотрудники больницы.

– У тебя есть какая-нибудь кандидатура?

– Ну, скажем, ваш администратор.

– Лен Суитинг? Сомнительно! Хотя, впрочем, это мысль. Спасибо. Мне только надо все хорошенько взвесить.

– Полагаю, вы хорошо отметили Рождество, – сказал Леонард Суитинг.

– Да, хорошо, – подтвердил Эндрю. Разговор происходил в кабинете администратора больницы, при закрытых дверях. Суитинг сидел за рабочим столом. Эндрю – напротив него, в кресле.

Администратор – высокий, долговязый мужчина, бывший адвокат, смахивавший больше на баскетболиста, – на самом деле увлекался весьма неожиданным хобби – бросанием подков в цель. В этой игре он был победителем нескольких чемпионатов. Он любил говорить, что победы на чемпионатах давались ему легче, чем решения спорных вопросов, когда требовалось соглашение сразу нескольких врачей. Он сменил работу юриста на службу в госпитале, когда ему было за двадцать, и теперь на пороге пятидесятилетия разбирался в медицине не хуже многих специалистов. Эндрю довольно близко сошелся с Суитингом года четыре назад и, в общем, относился к нему с уважением.

У администратора были густые кустистые брови, которые подрагивали, словно ветви, каждый раз, когда он начинал говорить. Вот и сейчас они вздрогнули, когда Суитинг быстро сказал:

– Итак, Эндрю, у вас проблема? Хотите посоветоваться?

– Собственно, проблема возникла у одного моего друга – врача из Флориды, – соврал Эндрю. – В госпитале, где он работает, случилось такое… Ну, в общем, он не знает, как ему поступить. Мой друг попросил меня разузнать, как бы мы стали действовать в подобной ситуации.

– В чем суть проблемы?

– Дело касается наркотиков. – Эндрю быстро обрисовал вымышленную картину, соответствующую реальному случаю, но при этом старался избежать чересчур близкого соответствия.

Тут он заметил, как во взгляде Суитинга появилась некоторая настороженность, а от дружеского участия не осталось и следа. Густые брови администратора съехались к переносице. Когда Эндрю кончил говорить, Суитинг подчеркнуто поднялся из-за стола.

– Эндрю, у меня своих проблем по горло хватает, чтобы еще влезать в дела другого госпиталя. Но вот вам мой совет: передайте вашему другу – ему следует быть очень, очень осторожным. Он встанет на опасный путь, если обвинит другого врача. А теперь, если вы мне позволите…

ОН ЗНАЕТ. Эндрю словно молния пронзила догадка: Лен Суитинг отлично понимает, о чем и о ком идет речь. Его ни на секунду не ввела в заблуждение болтовня Эндрю о друге из Флориды. Суитинг знал обо всем раньше. И при этом явно не собирался предпринимать никаких шагов. Сейчас он хотел одного, это было очевидно, – поскорее выпроводить Эндрю из своего кабинета.

Но это еще не все. Если Суитинг все знает, значит, другие врачи наверняка в курсе дела. В том числе коллеги Эндрю, многие из которых намного старше его. И они ведь тоже ровным счетом ничего не предприняли.

Чувствуя себя круглым идиотом, Эндрю поднялся, чтобы уйти. Лен Суитинг, к которому возвратилась прежняя любезность, проводил его до дверей.

– Простите, что так бесцеремонно приходится вас выпроваживать, но ко мне вот-вот должны пожаловать важные посетители – крупные финансисты, мы надеемся, что больнице от них перепадет несколько миллионов долларов. Как вы, конечно, понимаете, нам такая сумма совсем не помешает. Кстати, ваш шеф также примет участие в этой встрече. Ноа обладает удивительными способностями, когда дело касается сбора пожертвований для больницы. Похоже, он знает всех, и все его любят. Временами мне кажется, что больница попросту перестала бы существовать, не будь у нас доктора Таунсенда.

Так вот оно что! Все сказано просто и без обиняков: не трогай Ноа Таунсенда! Благодаря своим связям и богатым друзьям Ноа слишком большая ценность для больницы “Сент-Беде”, чтобы позволить разгореться скандалу, связанному с его именем: “Пускай все будет шито-крыто, друзья. Кто знает, может быть, если мы сделаем вид, что проблемы не существует, она сама по себе рассосется”.

Эндрю решил, что ему остается в подобной ситуации одно: поступать как другие – ничего не делать. Единственное, что в его силах, – это не спускать глаз со своего старшего коллеги и стараться следить за тем, чтобы ни сам Ноа, ни его больные не пострадали.

Когда Эндрю поведал о всех событиях Селии и рассказал о своем решении, она посмотрела на него как-то отчужденно:

– Ты сам так решил, и мне понятно почему. И все-таки ты еще можешь пожалеть об этом.

Доктор Винсент Лорд, директор научно-исследовательского отдела компании “Фелдинг-Рот”, был личностью сложной, человек недоброжелательный мог бы даже употребить слово “путаной”. Как-то один его коллега-ученый язвительно заметил: “Винс ведет себя так, будто его психика вертится в центрифуге и он сам не знает, что в результате этого получится или чего бы он сам хотел”.

Подобное сравнение само по себе было парадоксальным. В тридцать шесть лет доктор Лорд достиг того уровня успеха, о котором многие могут только мечтать. Но то, что этот уровень был высок, заставляло его беспокоиться и тревожиться: как удержаться и можно ли подняться еще выше?

О докторе Лорде можно было также сказать, что, если бы в его жизни не было проблем, он бы сам их создал. Иными словами, некоторые его опасения были скорее игрой его воображения, нежели реальностью. Его тревожило, в частности, то, что он так и не завоевал признания, которое, как ему казалось, заслуживал, среди представителей “чистой науки”. Всех работавших в фармацевтических компаниях он презирал, считая чем-то вроде людей “второго сорта”.

А ведь три года назад Лорд сам, по собственному выбору, сменил место доцента университета штата Иллинойс на работу в компании “Фелдинг-Рот”. Это решение было принято под влиянием глубокой обиды на университет. Обида сохранилась и поныне, перейдя в постоянную, разъедавшую душу горечь.

Время от времени он спрашивал себя: “А не слишком ли поспешно и необдуманно я поступил, покинув академический мир? Может быть, оставаясь на своем старом месте или хотя бы перейдя в другой университет, удалось бы завоевать более широкое, даже международное научное признание?”

Все началось шесть лет назад, в 1954 году.

Именно тогда Винсент Лорд стал “доктором Лордом”, обладателем научной степени в области органической химии. Написанная им работа была добротной. Химический факультет университета славился как один из лучших в мире. А Лорд проявил себя блестящим студентом.

Его внешность соответствовала облику ученого. Черты лица были тонкие, чувственные, довольно мелкие и по-своему привлекательные. Менее приятно было то, что он редко улыбался и то и дело озабоченно хмурился. Зрение у него было слабое, вероятно, в результате многолетних усердных занятий, и он носил очки без оправы, сквозь которые смотрели темно-зеленые глаза – самая яркая черта его внешности. В них постоянно сквозила настороженность, переходящая в подозрительность. Он был высок и худощав – последнее по причине того, что еда его не интересовала. Он относился к ней как к пустой трате времени и ел лишь для удовлетворения потребностей своего тела. Женщины находили Винсента Лорда привлекательным. Мнение мужчин разделялось: одним он нравился, другим был отвратителен.

Предметом его научных интересов были стероидные гормоны, в частности их синтез. Казалось, что для доктора Лорда вполне закономерно остаться в университете штата Иллинойс на двухгодичный срок в докторантуре…

Два года прошли под знаком непрерывных успехов в науке и были омрачены лишь незначительными личными проблемами, в частности привычкой, почти манией, постоянно мысленно оглядываться и задаваться вопросом: а правильно ли он поступил? Не совершил ли ошибку, оставшись под “крышей” университета в Иллинойсе? Не лучше ли было “обрезать пуповину” и отправиться в Европу, где, может быть, он получил бы более совершенные знания? Все эти вопросы, в большинстве своем надуманные, постоянно роились в его голове, угнетающе действовали на настроение, вызывали раздражительность. Постепенно она стала чертой его характера, заставившей отвернуться от Лорда его друзей.

В клубке противоречий, из которых был соткан характер Винсента Лорда, существовала и другая крайность: он был чрезвычайно высокого мнения о себе как ученом и о своей работе. Надо сказать, что это мнение было оправданным. Поэтому он вовсе не удивился, когда в конце докторантуры ему было предложено место ассистента профессора, которое он и принял. И снова через какое-то время его начали мучить сомнения: а правильно ли он поступил?..

За срок, едва превышавший четыре года, Лорд опубликовал пятнадцать научных статей – некоторые из них были напечатаны в престижных изданиях, включая “Журнал американского химического общества” и “Журнал биологической химии”. Отличные достижения, особенно если принять во внимание его относительно невысокий статус в университете.

Однако именно это обстоятельство служило постоянным источником ярости, бередившей душу Лорда.

В замкнутом мире академической науки карьеры редко делаются быстро. Наоборот, здесь все происходит мучительно медленно. Следующей ступенькой на пути Винсента Лорда было звание доцента – звание, служившее своего рода сигналом: ты своего добился, ты вошел в элиту академического мира. Ты достиг того, что уже навсегда останется при тебе, ты можешь работать столько, сколько пожелаешь, – в твои дела не будут вмешиваться. Ты добился всего, чего хотел.

Больше всего на свете Винсент Лорд мечтал о звании доцента. Ему хотелось получить его немедленно, а не ждать два года, пока будут проворачиваться традиционные академические жернова.

И вот, удивляясь, почему эта идея не пришла ему в голову раньше, он решил искать пути для ускоренного продвижения. А с его заслугами, убеждал себя Лорд, это будет делом плевым, чистой формальностью. Уверенный в успехе, он подготовил библиографический список своих трудов, договорился по телефону с деканом о свидании на следующей неделе и, когда встреча была назначена, отправил список по назначению.

Декан Роберт Харрис был человеком маленького роста, мудрым от природы и еще более умудренным жизнью. В первую очередь Харрис был ученым – он до сих пор не терял связи с наукой и держал руку на ее пульсе в своей маленькой лаборатории. Несколько раз в год он посещал научные конференции. Но большая часть его рабочего времени была – увы! – посвящена административным делам химического факультета.

В одно мартовское утро 1957 года декан Харрис сидел у себя в кабинете и листал страницы библиографии работ доктора Винсента Лорда, задавая себе при этом вопрос: что бы все это значило? Но поскольку дело касалось человека, столь подверженного настроению и непредсказуемого, как доктор Лорд, причин могло быть множество. Впрочем, так или иначе, все скоро станет ясно. Автор библиографии должен был появиться через 15 минут.

Закрыв пухлую папку, которую он тщательно прочитал от корки до корки – декан был человеком добросовестным, – он откинулся в кресле за своим рабочим столом и погрузился в раздумья, сопоставляя факты со своими личными, чисто субъективными впечатлениями о Винсенте Лорде.

Да, потенциал этого ученого колоссален. В этом можно не сомневаться. Если все сложится удачно – а удача в судьбе ученого играет роль не меньшую, чем для всех прочих смертных, – он может сделать в будущем какое-нибудь замечательное открытие, чем прославит и себя, и университет штата Иллинойс. Казалось, перед Лордом открывались безграничные перспективы, семафор судьбы горел зеленым огоньком. И все-таки…

Временами при мысли об этом человеке декан Харрис испытывал смутное беспокойство.

И причиной тому был вовсе не трудный характер Лорда.

Декана волновало другое, более важное: не прячутся ли в сокровенных уголках души Лорда сорняки беспринципности, способные перерасти в научное шарлатанство?

Почти четыре года тому назад, когда доктор Лорд только начинал работать ассистентом профессора, он подготовил доклад о серии научных экспериментов, которые, по его словам, дали исключительно важные результаты. Но буквально накануне публикации доклада университетский коллега Лорда, еще более солидный специалист в области органической химии, сообщил, что при попытке воспроизвести эксперименты по методике Лорда и получить аналогичные результаты он потерпел неудачу: результаты его опытов оказались иными.

Было проведено расследование. Стало ясно, что Винсент Лорд допустил ошибки. На первый взгляд они казались всего лишь следствием неверной интерпретации полученных результатов. Доклад Лорда был переписан и опубликован. Однако он не произвел того бума в научном мире, который неизбежно бы произошел, окажись первоначальные результаты верными.

Сам по себе этот случай не казался столь уж принципиальным. То, что произошло с доктором Лордом, временами случалось с самыми добросовестными учеными. От ошибок никто не застрахован. Однако в случаях, когда ученый обнаруживал допущенную им ранее ошибку, считалось общепринятой этической нормой публично сообщить об этом и внести коррективы в уже опубликованную работу.

Что же касается Лорда, то его реакция на происшедшее дала повод ученым мужам университета предположить, что он знал о допущенных ошибках, вероятно, сам обнаружил их после того, как доклад был подготовлен к печати, но предпочел о них умолчать, понадеявшись, что никто ничего не заметит.

Какое-то время в университетском городке раздавалось ворчание по поводу этики и моральных качеств ученого. Затем, после серии крупных открытий Винсента Лорда, получивших высокую оценку, ворчание утихло, и недавний инцидент вроде бы предали забвению.

Декан Харрис также почти позабыл о нем, если бы не разговор, состоявшийся две недели назад во время научной конференции в Сан-Франциско.

– Послушай, Бобби, – обратился к нему однажды вечером, когда они сидели и выпивали, профессор Стэнфордского университета, давний приятель Харриса, – на твоем месте я бы не спускал глаз с этого твоего парня, Лорда. Кое-кто находит, что две его последние статьи просто великолепны. С синтезом у него все в порядке, да вот только мы никак не можем добиться столь же великолепных результатов, как он.

В ответ на просьбу Харриса объяснить подробнее, что он имеет в виду, его собеседник добавил:

– Я вовсе не хочу сказать, что Лорд нечестен, мы все знаем, что он хороший ученый. Но создается впечатление, что этот молодой человек чересчур торопится, слишком уж спешит. А нам с тобой, Бобби, известно, чем это чревато, – то тут, то там углы начинаешь срезать, результаты экспериментов подгонять под те, которые хочешь получить. Опасность усугубляется, когда ученый самонадеян. Так что мысль моя сводится к следующему: ради блага университета штата Иллинойс и вашего собственного будьте начеку!

Декан Харрис кивком поблагодарил за совет. Он был встревожен не на шутку.

По возвращении он вызвал к себе руководителя отдела, в котором работал Лорд, и рассказал ему об этом разговоре. Затем попросил поподробнее ознакомиться с двумя последними докладами Лорда.

На другой день руководитель отдела вновь появился в кабинете декана. Да, доктор Лорд не отрицает, что существует некоторое расхождение во мнениях относительно последних результатов его исследований, опубликованных в печати. Он намерен вновь повторить эксперименты и, если потребуется, готов опубликовать поправку.

На первый взгляд Лорд вел себя корректно. И все же трудно было удержаться от вопроса: а стал бы Лорд предпринимать какие-либо действия, если бы никто не усомнился в его результатах? Вот и теперь, две недели спустя, декан Харрис по-прежнему ломал голову над этим, но тут его секретарша объявила:

– Доктор Лорд ожидает в приемной.

– Вот как обстоит дело, – минут через десять подвел итог Винсент Лорд. Он сидел лицом к декану по другую сторону стола. – Вы ознакомились с моими достижениями, отраженными в библиофафии. Полагаю, что они более солидны и впечатляющи, чем результаты работы любого другого ассистента профессора у нас на факультете. Честно говоря, никто даже в сравнение не идет. Кроме того, я вам изложил свои планы на будущее. Принимая все это во внимание, я считаю, что мое ускоренное продвижение было бы совершенно оправданно и я на него могу рассчитывать.

Сложив ладони, декан посмотрел сквозь кончики пальцев на доктора Лорда и с легкой улыбкой заметил:

– А вы не страдаете излишней скромностью.

– А почему, собственно, я должен ею страдать? – Ответ прозвучал резко и без тени юмора. Темно-зеленые глаза Лорда впились в декана. – Я свой послужной список знаю не хуже других. Мне также известно, что есть у нас на факультете люди, у которых работ несравненно меньше, чем у меня.

– Если вы не возражаете, – тут в голосе декана зазвучали жесткие нотки, – мы не будем говорить о других. Сейчас речь идет о вас.

Тонкое лицо Лорда вспыхнуло.

– Я вообще не вижу тут никакого вопроса. Все и так предельно ясно. По-моему, я только что все вам объяснил.

– Да, объяснили. И весьма красноречиво. – Декан Харрис решил, что не позволит спровоцировать себя на резкость. К тому же Лорд был действительно прав в оценке своих заслуг. Зачем бы ему изображать наигранную скромность? Даже его напористость можно понять. Многие ученые – и декан это знал по собственному опыту – попросту не имеют времени, чтобы овладевать правилами дипломатического этикета.

Значит, уступить и согласиться с требованием Лорда о быстром продвижении? Нет. Декан Харрис уже принял решение: он на это не пойдет…

– Доктор Лорд, – голос декана звучал спокойно, – на данном этапе я не могу рекомендовать вашу кандидатуру на должность доцента.

– Не можете? Почему?

– Я не считаю, что выдвинутые вами обоснования достаточно убедительны.

– Что вы имеете в виду под словом “убедительны”? Лорд стрелял словами, словно командир на плацу, и тут декан решил: всякому терпению есть предел.

– Я полагаю, для нас обоих будет лучше закончить этот разговор, – холодно ответил Харрис. – Всего доброго!

Но Лорд даже и не подумал сдвинуться с места. Он продолжал сидеть перед деканом, лицо его горело.

– Я прошу вас пересмотреть свое решение. В противном случае вы можете о нем пожалеть.

– Пожалеть? Каким же образом?

– Я могу принять решение уйти из университета.

– Мне будет жаль, если это случится, – ответил декан, причем совершенно искренне. – Ваш уход будет потерей для университета… Но, с другой стороны, – и тут декан позволил себе слегка улыбнуться, – я уверен, что даже после вашего ухода данное учреждение не прекратит своего существования.

Лорд встал. Щеки его пылали. Не сказав больше ни слова, он выскочил из кабинета, с грохотом хлопнув дверью.

Напомнив себе – в который раз, – что кроме прочих обязанностей он должен спокойно и справедливо обходиться с отнюдь не спокойными, талантливыми людьми, чье поведение не всегда укладывается в обычные рамки, декан приступил к другим делам.

Но доктор Лорд не мог так быстро “отключиться”. В голове у него словно вновь и вновь прокручивалась магнитофонная запись их беседы, с каждым разом ожесточая его все больше. В конце концов он возненавидел не только Харриса, но и весь университет.

Винсент Лорд подозревал – хотя об этом и не упоминалось во время их беседы, – что отказ в продвижении на должность доцента был в какой-то мере связан с теми небольшими поправками, которые ему пришлось внести в две свои последние публикации. Это подозрение еще больше распаляло его гнев, так как в его представлении данный случай был мелочью в сравнении с общим значением его научной работы.

И когда три месяца спустя на научной конференции в Сан-Антонио председатель компании “Фелдинг-Рот” предложил ему стать “членом их команды” – что означало приглашение на работу, – он сказал: “Ну что же, вполне возможно”.

И с научной точки зрения предложение выглядело заманчиво, и обещанный ему оклад почти вдвое больше, чем он имел в университете штата Иллинойс.

Ради справедливости следует заметить, что деньги сами по себе значили для Лорда почти столь же мало, как и еда. Его личные потребности были очень скромными, и он никогда не испытывал затруднений, живя на свою университетскую зарплату. Но деньги, предложенные ему фармацевтической компанией, были еще одним выражением признания его научных заслуг. В сентябре 1957 года Лорд приступил к работе в компании “Фелдинг-Рот”.

Почти одновременно произошло неожиданное событие. В начале ноября директор научно-исследовательского отдела компании, сидя за своим микроскопом, умер от обширного кровоизлияния в мозг. Винсент Лорд оказался самой подходящей кандидатурой на эту должность.

За три прошедших года Винсент Лорд накрепко утвердился в высших сферах компании “Фелдинг-Рот”. К нему относились с уважением. Его компетентность ни разу не подвергалась сомнению. Отделом он управлял эффективно, лишь изредка прибегая к помощи со стороны, и, несмотря на личные трудности, связанные с его характером, отношения с подчиненными у него установились хорошие. И, что не менее важно, его научная работа продвигалась успешно.

При подобных обстоятельствах любой другой на его месте был бы счастлив. И все-таки он никак не мог отделаться от навязчивой привычки постоянно мучиться сомнениями относительно давным-давно принятых решений, снова переживать горечь и озлобление, вспоминая, как ему отказали в продвижении по службе в университете. Да и нынешнее его положение, как он считал, было не безоблачным. У него вызывали подозрения действия некоторых служащих компании, работавших в других отделах. Уж не стремятся ли они подорвать его авторитет? Было несколько человек, которых он откровенно невзлюбил, и среди них – эта настырная бабенка Селия Джордан. Слишком много шума было вокруг нее. Лорд воспринимал Селию как конкурента в борьбе за престиж в компании.

Впрочем, если произойдет одно событие, которое теперь, казалось, было не за горами, никто не будет ему опасен.

Подобно большинству ученых, Винсент Лорд больше всего стремился к раскрытию неразгаданных тайн науки. И, подобно другим, он давно мечтал добиться крупного открытия, сказать свое, новое слово в науке, способное резко раздвинуть границы познания и увековечить его имя в почетном списке истории.

Наконец-то эта мечта, казалось, близка к осуществлению. После трех лет настойчивого изнурительного труда перед Лордом стал вырисовываться состав нового препарата, способного, как он полагал, произвести революцию в фармакологии. Работы оставалось еще много. Требовалось еще года два на проведение различных исследований, в том числе опытов над животными. Но предварительные результаты обнадеживали, все шло в нужном направлении. За это Винсент Лорд мог поручиться всеми своими знаниями, опытом и интуицией ученого.

Конечно, когда новый препарат поступит на рынок, это принесет компании немыслимые прибыли. Но главное, что заботило Лорда, – это не деньги, а слава.

Все, что ему требовалось, – это еще немного времени.

А уж потом он им покажет! Бог свидетель, он им всем покажет!

История с талидомидом кончилась взрывом!

Позднее Селия скажет об этом:

– Тогда никто из нас не мог этого предвидеть. Но после того как история с талидомидом стала достоянием гласности, фармацевтическая промышленность не могла уже двигаться старыми путями.

В апреле 1961 года врачей в Западной Германии встревожил внезапный рост редкой патологии – рождение детей без рук и ног, с маленькими, бесполезными отростками, напоминающими плавники тюленей.

Несколько матерей покончили жизнь самоубийством, большинству потребовалась помощь психиатров. И однако же причина вспышки фокомелии оставалась неизвестной. (Само слово происходит от греческих корней: “фок” – “тюлень”; “мелос” – “нога”, “конечность”.) В одном исследовании высказывалось предположение, что причиной заболевания могли явиться радиоактивные осадки, выпадающие в результате испытаний атомных бомб. Автор другой статьи обвинял во всем вирус.

Затем, в ноябре 1961 года, два медика, никак между собой не контактировавшие и даже не знавшие о существовании друг друга – врач-педиатр из ФРГ и акушер из Австралии, – одновременно связали вспышку фокомелии с талидомидом. Вскоре было доказано, что именно этот препарат, принимаемый беременными женщинами, вне всяких сомнений, явился причиной появления на свет детей-уродцев.