Текст книги "История Англии. Как народ создал великую державу"

4. Падение римского владычества

Крушение Римской империи произошло из-за уникального сочетания внутренних и внешних причин, которые имели очень глубокие корни, и их влияние сказывалось весьма медленно. Даже в период наибольшего своего могущества империя страдала серьезными недугами, и, когда средства, предназначенные для облегчения этих недугов, нельзя было больше применять, начался устойчивый процесс распада.

Поначалу Италия являлась страной мелких земледельцев-крестьян, и города ее представляли собой не более чем торговые центры, обеспечивающие их потребности. Со времени войн, происходивших между Римом и Карфагеном (264–200 гг. до н. э.), крестьянские участки были уничтожены и заменены огромными поместьями, на которых трудились партии рабов. Италийских крестьян согнали с земли точно так же, как это сделали с английскими крестьянами в период между XVI и XVIII веками. Но если в Англии уничтожение крестьянского сельского хозяйства сопровождалось ростом капиталистической промышленности в городах, в Италии этого не случилось. Промышленность оставалась на крайне низком уровне, и в ней применялся почти исключительно рабский труд. В результате произошло быстрое развитие купеческого и ростовщического капитала при отсутствии соответствующей промышленной базы. В связи с этим, особенно в самом Риме, появились паразитирующие пролетарии, которые обладали гражданскими правами, но не имели устойчивых средств к существованию. Массовое разложение этой черни купцами и откупщиками, сменившими старую аристократию к концу республики, потребовало постоянной экспансии для захвата новых провинций, ограбление которых только и могло обеспечить существование как пролетариев, так и имущих классов.

Эти провинции сами нуждались в пополнении армии рабов, от которых зависела вся римская экономика. Производительность труда рабов всегда оставалась очень низкой, и римская армия рабов не могла обеспечить свое воспроизводство, что приводило к постепенному уменьшению населения как в провинциях, так и в центре. Когда завоевания новых владений достигли таких размеров, что стало уже невозможным удерживать их военным путем и ассимилировать новые территории, упадок стал неизбежен, хотя в течение некоторого времени он маскировался усовершенствованными методами эксплуатации, например заменой рабского труда крепостным трудом раннего периода. Политическая организация в форме военной диктатуры усугубляла слабость империи, поскольку соперничавшие провинциальные полководцы постоянно враждовали между собой, пытаясь использовать свои легионы для захвата императорской короны. Отдаленная от центра и изолированная Британия особенно страдала от этого, поскольку из нее периодически выкачивалась живая сила, чтобы поддержать притязания таких авантюристов, как Максим (383) и Константин (407).

В течение долгого времени империя продолжала существовать благодаря скорее отсутствию какой-либо внешней силы, достаточно мощной для нападения, чем своей собственной мощи. В IV в. целый ряд миграционных перемещений народов на запад через степи Азии и Европы привел в движение германские племена, ближе всего проживавшие к римским границам. Вся последовательность событий остается туманной, но в главном мы можем проследить переселение на запад из Средней Азии монгольского племени гуннов, которое, возможно, явилось следствием того, что их пастбища превратились в пустыню из-за климатических изменений. Поначалу приход германских племен в империю, где они поглощались и частично романизировались, разрешался и даже поощрялся. Постепенно же, по мере увеличения давления, централизованная власть над отдаленными провинциями ослабевала; и одна за другой провинции подвергались набегам варварских племен, которые основали там независимые царства разного вида – одни в основном римские по культуре и языку, а другие – почти целиком варварские.

Британия, как одна из наиболее отдаленных и уязвимых провинций, отпала одной из первых и почти совершенно утратила свой римский характер.

Первые нападения последовали не со стороны германских племен через Северное море, а со стороны непокоренных кельтов – гойделов Шотландии и Ирландии. Что само по себе свидетельствовало об упадке Римской империи, так как такие нападения прежде с легкостью отбивались. После мирного периода 250–350 гг. Британию до самых стен Лондона охватила серия набегов. Виллы были сожжены дотла и разграблены, и примерно после 360 г. их уже редко восстанавливали. Обнесенные стенами города держались дольше, однако не удалось найти монет периода более позднего, чем 420 г., например в Силчестере, где был найден неотесанный камень с огамической надписью, свидетельствующей о том, что кельтский трайбализм утверждал себя еще до англосаксонского вторжения.

Однако даже после первых вторжений римляне смогли частично оправиться, но в 407 г. два важных события положили конец долгому периоду римской оккупации. Первым послужил уход Константина, находившегося в Британии с основными войсками, чтобы попытаться захватить императорский престол. Вторым – переход через Рейн в Галлию большого числа германских племен, которые отрезали Британию от римского мира и предотвратили возвращение или замещение ушедших легионов.

Принято считать, что 407 г. отмечает собой «уход римлян», и в некотором смысле это так. И все же никакого преднамеренного плана ухода из Британии у римлян не было. Константин всего лишь намеревался прибавить новые провинции к той, которой уже владел, и то, что его легионам не удалось вернуться, можно рассматривать едва ли не как простую случайность. Однако именно с этой даты прекратилось регулярное прибытие новых имперских губернаторов и чиновников. Жителям Южной и Восточной Британии, у которых родовая организация была уничтожена, а новая цивилизация серьезно ослаблена, предстояло самим обеспечить управление и способ защиты от своих населявших отдаленные части островов соплеменников, которые никогда не были покорены.

Когда около 450 г. появился новый враг, англосаксонские племена с германского побережья, которые уже завоевали дурную славу своими дерзкими набегами и теперь намеревались захватить Британию и поселиться в ней, многое из того, что было достигнуто римлянами, оказалось уничтоженным. Богатейшая и наиболее культурная часть острова, на которой высадились англосаксы, была разорена еще до их прихода. Централизованное управление исчезло, и вместо него началась смута из мелких княжеств, находившихся под властью местных землевладельцев или магнатов во главе вооруженных отрядов, которые были почти столь же губительны для народа, как и враги, от которых они должны были его защищать. В значительной степени именно по этой причине в Британии сохранилось так мало следов римского владычества, а англосаксонское завоевание оказалось таким окончательным.

Глава II
Развитие феодализма

1. Англосаксонское нашествие

Период между 407 г., когда Константин увел свои легионы, и 597 г., когда Августин высадился в Кенте, принеся с собой не только христианство, но и возобновление связей Британии с современной Европой, остается почти неизвестным. До нас не дошло никаких письменных свидетельств того времени, кроме печального трактата монаха Тильда Премудрого «относительно гибели Британии», хоть и написанного в 560 г., но имеющего весьма приблизительное отношение к истории. Предания же самих завоевателей, записанные гораздо позже Бедой Достопочтенным (около 731 г.), а также в «Англосаксонской хронике» (начатой незадолго до 900 г.), сбивчивы, скудны и часто вводят в заблуждение. Даже археологических свидетельств крайне мало, поскольку низкий уровень культуры завоевателей оставил нам немного следов их ранних становищ, за исключением скудного содержимого их погребений. Однако именно на основании этих свидетельств, дополненных письменными памятниками и критически использованными данными исторической географии, нам предстоит составить в общих чертах ход и характер завоеваний.

Основная масса завоевателей происходила из наиболее отсталых и неразвитых германских племен, живших в районе устья Эльбы и на юге Дании. Эти племена, англы и саксы, мало различались между собой по языку и обычаям, так что едва ли можно делать между ними какие-то существенные различия. Третья группа завоевателей, традиционно называемых ютами, представляла, скорее всего, некое франкское племя с низовьев Рейна. Именно среди этих племен римляне имели обыкновение набирать себе дополнительные войска в последние годы империи. Места погребений в Кенте, а также на острове Уайт, где селились юты, свидетельствуют о том, что это были люди, достигшие по сравнению с остальной массой завоевателей более высокой культуры, что дает нам возможность предположить о наличии контакта с римской цивилизацией. Таким образом, имеются все основания доверять преданиям о том, что юты были приглашены неким британским вождем вступить в страну в качестве союзников и впоследствии вытеснили своих хозяев. Слабые следы преемственности с поселениями и земледелием римлян можно обнаружить только в Кенте. История общества Кента действительно сильно отличается от истории остальной Англии, поскольку там непосредственно совершился переход от мелкого индивидуального крестьянского хозяйства к капиталистическому способу земледелия.

В целом социальная организация завоевателей оставалась все еще родовой, сходной с организацией кельтов, описанной в первой главе. Завоеватели, которых вполне уместно называть всех в целом англичанами, хотя слово это вошло в употребление только спустя несколько веков, были скорее земледельческим, чем скотоводческим народом, и еще до вступления в Британию в их родовой организации начался процесс быстрого разложения. По всей Европе в это время мощными волнами шло переселение народов, которое разметало и перемешало между собой родственные поселения. К IV в. в Германии уже прочно утвердился институт королевской власти. Выделился также класс профессиональных воинов, отличавшихся и возвышающихся над крестьянами, которые все больше довольствовались лишь возделыванием почвы, пока им позволяла мирная обстановка. Родственные группы постепенно теряли свое значение, с одной стороны, вследствие роста военной дружины, сплотившейся вокруг вождя и связанной с ним личными отношениями, а с другой – из-за чисто территориальной единицы – села.

Темпы разложения необычайно усиливались самими вторжениями. Первые набеги на побережье Британии совершались, вероятно, немногочисленными военными отрядами, что способствовало росту богатства и престижа класса воинов по сравнению с привязанными к родным селениям земледельцами. В V в. набеги сменились процессом, схожим с переселением целых народов. Хотя в отдельных случаях на побережье могли возникать независимые мелкие поселения, теперь принято считать, что основное вторжение осуществлялось одним или двумя большими войсками, подобными датчанам, которые были близки к завоеванию Англии в 871 г. Такое войско могло состоять как из воинов-профессионалов, так и земледельцев и, возможно, значительного числа женщин и детей, как это нередко бывало в войсках датчан. А за ними, вероятно, также двигалось еще большее количество земледельцев со своими семьями, но в любом случае передовую часть нашествия составляли специально обученные воины с превосходным вооружением.

Разнообразие поселений, сформированных в результате нашествия, отражает смешанный и кратковременный характер войска. В одном месте могла осесть родовая группа, делившая землю по грубо уравнительному принципу. В другом месте селился некий военный предводитель с подвластной ему свитой, в третьем – возможно, уцелевшая горстка бриттов, чтобы быть обращенными в рабов (нередко те, кто выживал, были как раз из тех, кто уже до нашествия были рабами). Главным результатом нашествия со всеми сопровождавшими его переселениями и непрекращающимися военными набегами стало то, что оно перемешало победителей и побежденных в бесчисленных комбинациях и усилило военную организацию, таким образом ослабив родовую. По этим же причинам авторитет королей значительно возрос, и к концу этого периода короли выступили с претензией, пока еще туманной и сильно скованной ограничениями народных прав, быть единоличными и окончательными собственниками земли.

Подробности вторжения безнадежно утрачены для нас, однако его общие черты можно установить и даже привести несколько приблизительных дат, относящихся к данному периоду. О ютах уже упоминалось выше. Общепринятая и, возможно, правильная дата их вторжения – приблизительно 450 г. Об англах не имеется достоверных сведений до тех пор, пока мы не находим их уже овладевшими северо-восточным побережьем и большей частью центральных графств в конце V столетия. Можно сделать предположение, что местом их высадки было устье Хамбера, а реки Трент и Уз послужили им дорогой вглубь острова.

Между двумя этими датами в страну через залив Северного моря Уош вторглись отряды саксов. На своих длинных плоскодонных лодках они поднялись по реке Грейт-Уз, прошли Страну болот и высадились неподалеку от Кембриджа. Оттуда они двинулись на юго-запад по Нильдскому пути и ворвались в восточные районы центральных графств и в долину Темзы. Словами, полными ужаса, описывает Тильда последовавшее за этим разорение. В течение нескольких лет страна подвергалась полному опустошению. Все, что еще сохранилось от римской культуры, было стерто с лица земли, а сами бритты уничтожены, порабощены или оттеснены на запад.

Приблизительно к 500 г. наступило затишье, вероятно, в то время, когда земледельцы начали делить земли и предоставили вести войну воинам. Тильда повествует о некоем Амбросии Аврелиане – одном из немногих известных в эту чрезвычайно туманную эпоху лиц, который, вероятнее всего, действительно существовал, – собравшем рассеянных по стране бриттов и одержавшем ряд побед над врагами. Последнюю из этих побед, у горы Бедон, Тильда относит к дате своего собственного рождения – возможно, около 516 г. В этот же период или немного позже произошла массовая миграция бриттов в Арморику в таком масштабе, что это дало стране ее теперешнее название – Бретань – и кельтский характер, сохранившийся и поныне.

Позднее, в VI в., наступление англов началось снова. Победа у Дирхэма в Глостершире привела саксов к Бристольскому заливу. Битва у Честера в 613 г. открыла мерсийцам путь к Ирландскому морю. Бритты были теперь разделены на три группы и оттеснены в горные районы Девона и Корнуолла (Западный Уэльс), собственно Уэльс и Камберленд (Стратклайд). Покорение их в этих местах оставалось лишь вопросом времени, хотя в Уэльсе они продержались вплоть до середины Средних веков.

К этому времени англичане обосновались в нескольких мелких королевствах, границы которых непрерывно то расширялись, то отступали, в зависимости от исхода бесконечных войн. Ведение этих войн, а также, несомненно, изначальное вторжение значительно облегчалось наличием сохранившейся сети римских дорог. Некоторые из этих королевств сохранили память о себе в названиях современных английских графств; другие исчезли так безвозвратно, что мы едва ли знаем их имена. К концу VI столетия образовалось семь крупных королевств. На севере от Форта до Хамбера протянулась Нортумбрия. Две ее части, Дейра, соответствующая Йоркширу, и Берниция, расположенная между Тисом и Фортом, временами появлялись в виде независимых королевств. Восточная Англия занимала Норфолк, Суффолк и части Кембриджшира. Эссекс, Кент и Суссекс приблизительно соответствуют современным графствам, носящим те же названия. Уэссекс располагался к югу от Темзы и к западу от Суссекса, его западная граница постепенно отодвигалась к Сомерсету. Мерсия занимала большую часть центральных графств, но район Котсуолд в течение долгого времени вызывал споры между нею и Уэссексом.

Отношение англосаксов к покоренному местному населению издавна являлось излюбленной темой полемики среди историков. С одной стороны, утверждалось, что бритты были почти полностью истреблены, с другой же – считалось, что небольшое количество завоевателей-англичан поселилось среди массы покоренного населения. Окончательного вывода по этому вопросу еще не сделано, но можно указать на некоторые наводящие моменты.

Во-первых, катастрофически снизилась общая численность населения. Все без исключения города были разрушены и надолго оставались незаселенными. Особняком можно выделить разве что Лондон, хотя нет прямых свидетельств тому, что он был постоянно заселен. Однако само его положение в центре системы дорог делало его неизбежным центром торговли с момента ее возобновления. Уже в тот ранний период Лондон снова появляется в качестве места, имеющего немаловажное значение. Помимо разорения городов произошло и значительное сокращение площади обрабатываемых земель. Почти вся территория расчищенных римлянами лесов была оставлена жителями, и ранние поселения англосаксов протянулись по берегам рек и теснились в нескольких облюбованных ими районах, таких как Кент и долина Темзы. Есть все основания полагать, что произошло грандиозное сокращение сельского населения Британии, обусловленное его физическим истреблением и миграцией.

Во-вторых, исследование языка противоречит тому взгляду, что в Британии осело лишь незначительное меньшинство завоевателей. В Галлии, где в таком положении оказались франки, преобладал язык покоренных. В Англии, за исключением ее западных областей, встречается мало кельтских слов и географических наименований. Аналогия с датскими вторжениями показывает, что заморские завоеватели вполне могли оседать в таком количестве, чтобы основывать свои собственные независимые общины. И все же нет никаких оснований предполагать, будто бритты были полностью уничтожены даже на востоке, где англосаксы селились в наибольшем количестве. В ранних английских законах содержатся положения о валлийцах, живущих рядом со своими завоевателями, как нечто само собой разумеющееся. А в Суффолке и по сей день по прошествии двух тысяч лет после римских, англосаксонских, датских и нормандских вторжений пастух, созывая овец, использует валлийское слово. Многие из пришедших в Британию англичан привели с собой женщин своего племени, но их было гораздо меньше, чем мужчин, и смешанные браки, вероятно, заключались с самого начала.

Правильнее всего будет сделать вывод, что на востоке, по крайней мере, основную массу населения составляли англичане и что выжившие в этих краях бритты были обращены в рабов. Чем дальше к западу, тем выше становится процент бриттов в общем населении. Законы Уэссекса допускали даже существование валлийских землевладельцев, которые занимали особое место в обществе и вергельд[1]1
  Вергельд – денежная компенсация за убийство свободного человека, установленная в германских варварских правдах. Вергельд выплачивался родом убийцы семье убитого, постепенно вытеснив кровную месть, в зависимости от социального положения убитого, его пола и возраста, от того, к какой национальности он принадлежал.


[Закрыть] которых составлял половину вергельда, приходящегося на английских землевладельцев. Однако оставшиеся в живых бритты принадлежали к низшим классам и были сельскими, а не городскими жителями. Они составляли как раз ту часть общества, которая была наименее романизированной и между которой и англичанами существовал самый узкий культурный разрыв.

2. Тауншип[2]2
  Тауншип – административно-территориальная единица, включающая деревню или небольшой городок.


[Закрыть]

С ранних времен поселения англичан отличались поразительной двойственностью, происходящей из их переходного положения между родовым строем и того, что мы должны теперь называть феодальной организацией. С одной стороны, мы имеем гайду, модель, характерную для родовой организации, с другой же – тауншип, чисто территориальную единицу, не обязательно связанную с родовыми отношениями. Именно рост тауншипа и направление этого роста, а также развитие социальных классов внутри его формируют внутреннюю историю периода между английским и нормандским завоеваниями.

По всей Англии, кроме Кента, гайда, как и до нее гвели, была земельным наделом, принадлежавшим обычной крестьянской семье, которого было достаточно для ее содержания. Примерно гайда представляла собой участок пахотной земли, который мог обрабатываться одной упряжкой в восемь волов. Однако не просто определить точное количество акров, содержащихся в одной гайде. В Восточной Англии, по-видимому, гайда обычно занимала площадь 120 акров, но в других районах не более 40 акров (при этом акр понимается здесь не как единица площади, а как площадь земли, которую можно вспахать за день на восьми быках). В то время как гвели являлся одновременно экономической и социальной единицей, экономической единицей у англичан считалась не гайда, а тауншип. Обычный тауншип представлял собой довольно большую, плотно заселенную деревню, значительно отличавшуюся от кельтских поселений, где зачастую проживала только одна семья или несколько семей, связанных между собой близким родством. Такая деревушка нередко совпадала с гвели, который в любом случае был единым целым, заключенным в своих границах. Гайда же состояла из нарезанных по одному акру полос земли, разбросанных по всему пространству общинных полей.

Эти поля, обычно два или три поля, обрабатывались в строгом чередовании. Если полей было три, одно засевалось осенью пшеницей, рожью и озимым ячменем, другое – овсом, бобовыми или яровым ячменем весною, а третье оставалось под паром. Там, где преобладала двухпольная система, одно поле засевалось, а второе оставалось под паром. Поля не огораживали, а отдельные участки разделялись только узкими полосками дерна, которые оставляли невспаханными. После сбора урожая все поля становились общинными пастбищами для выпаса овец и рогатого скота. Помимо своих 120 полос, лоскутами разбросанных по общинному полю, владелец гайды имел еще и причитающуюся ему долю в общественном выгоне и пустырях общины. Пустыри обычно были обширными, а сама деревня чаще всего представляла собой расчищенный участок, окруженный большим лесным массивом или вересковой пустошью. Такие земли имели ценность главным образом из-за строевого леса и букового орешка, а также желудей, используемых для откорма свиней. Таким образом, гайда была действительно хозяйством, включающим в себя столько земли, сколько можно было обработать одним плугом, плюс некоторые четко определенные для ее жителей права на общественные выгоны и пустоши общины.

С самого начала гайда считалась в первую очередь владением главы семьи, а не всей семьи. Гайда еще не являлась частной собственностью, ее нельзя было продавать, и ее использование ограничивалось правами, налагаемыми коммунальным способом ведения хозяйства, однако она уже содержала в себе зародыш частной собственности на землю. Мы видели, как вторжение способствовало укреплению положения военного сословия и ослаблению родовой организации, а гайда с самого начала несла воинскую повинность в пользу государства и во время войны обязывалась поставлять в фирд (ополчение) одного полностью вооруженного воина. Владелец гайды оставался теоретически все еще свободным воином. Но когда войны участились, гайда уже не могла снарядить воина, и наряду с керлом, владельцем гайды, мы теперь встречаем тэна (дворянский титул военнослужилой знати в поздний англосаксонский период истории Британии), потомка профессионального воина, который получал от короля земельный надел в обмен на военную службу или который сам выделял для себя еще больший надел, обычно не менее пяти гайд (600 акров), а нередко и гораздо больше. Керл мог по-прежнему нести службу в фир-де в случае крайней необходимости, однако в обычное время сражения велись тэнами и их личными дружинами. Здесь уже начинается грубое разделение труда между теми, кто сражается в битвах, и теми, кто трудится на полях, лежащее в основе феодальной системы.

Очень скоро тэн начинает приобретать доминирующее влияние над своими более слабыми соседями. Времена были неспокойные, центральная государственная власть только еще зарождалась, и земледелец вынужден был браться за выполнение различных повинностей или платить натуральную ренту в обмен на покровительство тэна и его дружины. Среди керлов начался быстрый процесс социального расслоения. Некоторые из них преуспели и стали тэнами, но большинство нищало, и площадь среднего земельного надела свободного крестьянина сокращалась. Гайду, представлявшую собой участок земли, обрабатываемый большим плугом с восемью волами, легко было делить, но не более чем на восемь частей. Общепринятым хозяйством крестьянина-земледельца в позднюю англосаксонскую эпоху становится уже не гайда, а виргата – надел, обрабатываемый двумя волами (30 акров), или же бовата, которая обрабатывалась одним волом (15 акров). Помимо этого, возникает многочисленный слой земледельцев, имеющих гораздо меньшие участки – от двух до пяти акров. Эти наделы уже не могли считаться частью общинного поля, поскольку они были слишком малы, чтобы содержать быка, необходимого для участия в общинной пахоте. Зачастую такие участки отвоевывались у пустошей и обрабатывались лопатой или легким плугом. Владельцами этих участков, которых позднее в «Книге Страшного суда» мы встретим под именем бордариев и коттариев, нередко были деревенскими ремесленниками, кузнецами, колесниками и другими мастеровыми или зарабатывали себе на жизнь, трудясь за плату во все более расширяющихся владениях тэнов. Среди них мы и должны искать предков современного пролетариата.

Постепенно гайда перестает быть реальной единицей земельного надела и в течение столетия, предшествующего нормандскому завоеванию, встречается главным образом как термин, используемый для целей налогообложения и администрирования. Точно так же деление на род (кланы), о котором у нас имеются только обрывочные свидетельства, теряет свое значение и приблизительно после 900 г. заменяется сотней, которая впервые появляется в Уэссексе во времена Альфреда Великого и которую его преемники распространяют по всей стране.

Возможно, уже с 600 г. тэн постепенно начинает приобретать черты феодального лорда, керл – становиться похожим на крепостного крестьянина, начинает формироваться частная собственность на землю и наблюдается четкое расслоение на социальные классы. Наряду с этим государство, образовавшееся вследствие военного завоевания и раздела страны и постоянного присутствия короля как военного лидера в период, когда война являлась нормальным положением дел, вытесняет более свободную родовую организацию, объединявшую англосаксов на их родине в Германии. Этот процесс, сопровождаемый сосредоточением особой власти в руках меньшинства за счет остальной части народа, на самом деле единственный способ, с помощью которого человеческое общество может продвинуться дальше и выйти из стадии родового строя. Этот процесс, несмотря на всю его суровость, следует рассматривать как прогрессивный по своей сути. И благодаря распространению христианства все эти тенденции были усилены и получили четкие законные формы. Христианство также добавило к существовавшей уже дифференциации между воином и земледельцем третье сословие – проповедника и ученого.