Текст книги "История Англии. Как народ создал великую державу"

7. Политическое значение ереси лоллардов

В первые несколько столетий после падения Римской империи церковь оставалась единственной хранительницей знания и традиций античной культуры. Ее монастыри являлись центрами обучения, как правило не слишком высокого по качеству, но выделявшегося среди окружающего их невежества. Крупные монашеские ордена, такие как Бенедиктинский, Клюнийский и Цистерцианский, не только помогали постигать премудрости науки и искусства, но также давали знания в области сельского хозяйства и техники. Однако к XIV в. влияние церкви пошло на спад. Церковники уже в целом не пользовались уважением, поскольку часто не заслуживали его. На то имелся целый ряд причин, как общих для всех стран, так и относящихся исключительно к Англии.

Первая причина была прямым результатом того влияния, которое завоевала церковь в Темные века европейской истории и которое она употребила на приобретение огромных поместий и богатств. Поскольку монашеские ордена стали крупными землевладельцами, они перестали быть чем-то особенным и сделались объектом ненависти народа наравне со всем классом угнетателей. По причине колоссальных земельных богатств церкви были составной частью феодальной системы и разделяли ее упадок.

Сбор церковной десятины был другим постоянным источником недовольства, и даже бытовало мнение, что священников больше интересует десятина, чем наставление и утешение душ своей паствы. Справедливость такого мнения подтверждается списком крестьянских грехов, типичных для составления пособия священникам, которые выслушивали исповеди. Первым в этом списке числился отказ платить десятину, и два следующих греха состояли в неуплате десятины в срок и полностью. Почти все остальные девятнадцать грехов заключались в нарушении церковных правил или в неуплате податей и неисполнении повинностей лорду манора.

Некий средневековый писатель выражает общее мнение, когда говорит: «Я видел, как священник поет и отправляет мессу. Это были деньги, что пели, и это были деньги, что скандировали в ответ. Я видел, как он смеялся в рукав над людьми, которых он обманул».

Трудно утверждать, что церковь была сильнее коррумпирована и развращена в XIV в., чем в прежние времена, но ее недостатки стали более очевидными благодаря развитию культуры и повышенному общественному стандарту. Духовенство не являлось больше единственным грамотным классом. Миряне теперь начинали высказывать свои взгляды на религию и критиковать невежественных и нерадивых священнослужителей, на что были не способны их предки. Английский поэт Ленгленд жалуется, что в высших классах спорят о теологии за обедом и «поносят клириков злоязычными словами».

Такие перемены являлись общими для всей Европы. Но у Англии имелись особые причины для антиклерикализма. Немногие страны облагались такими высокими налогами со стороны агентов папства. Одна из главных причин непопулярности монахов в Англии состояла в том, что огромная доля ее богатств утекала из страны в Рим. В 1305 г. перенесение папского престола в Авиньон послужило причиной усиления ненависти к папским поборам. С этого времени и до 1378 г. все папы были французами, тогда как войны между Англией и Францией практически не прекращались и у англичан уже начало формироваться национальное сознание. С 1378 до 1417 г. было два соперничавших между собой папы, один в Авиньоне, а другой в Риме, которые беспрерывно враждовали и бесчестили друг друга к всеобщему позору всего христианского мира.

Внутри самой английской церкви наблюдались признаки разделения на папистов и антипапистов. Монахи были более непосредственно связаны с папой и старались расширить его влияние. Епископы, с другой стороны, хотя и не менее ортодоксальные в вопросах богословия, почти все были вовлечены в государственный аппарат и совмещали свои церковные посты с должностями в высших государственных чинах. Когда корона и папство действовали заодно, что бывало часто при дележе доходов, все шло гладко. В те времена, когда требования папства предоставить особые привилегии в Англии папским ставленникам, зачастую итальянцам, приводили к конфликтам, высшие церковные сановники бывали вынуждены становиться в антипапистскую оппозицию.

Англичане, побывавшие в Риме, рассказывали о роскоши и развращенности, царивших при папском дворе. Те, кто находился дома, имели возможность наблюдать те же самые характерные черты у папских приспешников, которые наводняли Англию, собирая подати, продавая отпущения грехов и занимаясь бойкой торговлей фальшивыми реликвиями. Последняя серьезная попытка реформирования церкви была предпринята орденом фрайеров[23]23
  Фрайеры, или братья, отличаются от монахов тем, что они призваны жить по евангельским советам (обетам бедности, целомудрия и послушания) в служении обществу, а не через уединенный аскетизм и преданность.


[Закрыть] в XII в. Однако им мешала их тесная связь с Римом, и с XIV в. их изначальный энтузиазм угас, а члены этого братства стали не менее богатыми и мирскими, чем и другие монашеские ордена.

Когда около 1370 г. Джон Уиклиф, английский философ-схоласт, богослов, переводчик Библии, реформатор, священник и профессор семинарии в Оксфордском университете, начал призывать к конфискации у монастырей их богатых владений, его поддержали и крупные лорды в надежде увеличить за счет этого свои доходы, и даже многие приходские священники, ощущавшие свою разительную бедность по сравнению с огромными богатствами монашеских орденов. Уиклиф основывал свои нападки на принципах коммунизма, провозглашая, что все права на богатство и власть зависят от праведности человека. Для праведных все должно быть общим, утверждал он, ибо только праведные владеют всем.

Его осуждение «кесаревых клириков», занимавших государственные посты, нашло живой отклик среди знати, которая считала себя самыми подходящими претендентами на эти должности.

Связь Уиклифа с Джоном Гонтом, который покровительствовал ему и поощрял его в качестве оружия для ограбления церкви, удержала Уиклифа от распространения своих коммунистических теорий на дела мирские. «Дьявол, – писал он, – толкает некоторых говорить, что христиане не должны быть слугами и рабами ни языческих (то есть неблагочестивых) господ… ни христианских господ».

Некоторые из его последователей, не будучи столь изощренными богословами, делали из его учения социальные выводы, к которым он не пришел сам. Именно в своих чисто богословских ересях сам Уиклиф был наиболее смелым и революционным, каждое из его еретических положений имело политическое значение, и все его ереси были антиклерикальными, антифеодальными и демократическими если не по форме, то по значению и содержанию. Они настаивали на свободе мнений в вопросах религии и на той идее, что праведный мирянин не менее близок к Богу, чем и любой священник. Отсюда следовали нападки на таинство пресуществления и распространенную повсюду практику причастия мирян исключительно хлебом, тогда как вино оставалось лишь для священника. Как и все протестанты, Уиклиф склонен был рассматривать церковные таинства как второстепенные по сравнению с проповедью и изучением Библии. Он или его ближайшие последователи выпустили первый перевод Библии с латинского на английский язык, и вскоре группы лоллардов читали и толковали Священное Писание по всей стране. Наконец, он заявил, что лучше человеку вести жизнь праведную и деятельную в миру, чем запереть себя в монастыре.

Идеи Уиклифа вскоре лишили его поддержки высокопоставленных покровителей, его теории были осуждены, а сам он изгнан из Оксфордского университета – первого центра лоллардизма. Это привело к тому, что лолларды рассредоточились по всей стране и из ученых-теологов превратились в странствующих проповедников. Они находили сочувствующую аудиторию среди мелких джентри, йоменов, а особенно среди ткачей Восточной Англии, то есть всех тех классов, из которые впоследствии Кромвель привлек своих последователей.

Влияние лоллардов росло настолько быстро, что в 1382 г. палата общин потребовала у короля и палаты лордов отмены ордонанса, который они приняли для облегчения ареста еретиков. Их резолюция провозглашала: «Пусть теперь он будет аннулирован, ибо в намерения палаты общин не входило ни судить за ересь, ни обязывать себя или своих потомков прелату в большей степени, чем их предки в былые времена». Такое отношение, вероятно, было вызвано в той же степени презрением, с которым относились к церкви, как и активным сочувствием к доктрине лоллардов.

Несмотря на это, вскоре началось жестокое преследование лоллардов. В 1401 г. Статут De Haeretico Comburendo потребовал сожжения упорствующих в ереси, после чего последовал ряд казней. В 1414 г. попытка восстания была подавлена, а его лидер Джон Олдкасл сожжен после уклонения от ареста в течение почти четырех лет. Движение вскоре лишилось своих влиятельных сторонников и стало находить отклик только у людей бедных и безграмотных. Следующее после лоллардов Уиклифа поколение проповедников развило все буржуазные и демократические тенденции, скрывавшиеся в его учении. Они пришли к тому, что стали превозносить бедность и бережливость, осуждали развлечения и мирские удовольствия. Секта просуществовала весь период правления Ланкастерской династии, подвергаясь самым жестоким преследованиям, скрываясь в подполье и все же насчитывая немало приверженцев, особенно среди ткачей. Именно преследованием лоллардов Ланкастерами объясняется то единодушие, с которым Восточная Англия решительно поддерживала более веротерпимых сторонников Йорка в Войне Алой и Белой розы.

Когда в начале XVI в. в Англии начало распространяться лютеранство, лолларды все еще существовали и были готовы встретить новых союзников. В 1523 г. лондонский епископ Танстолл писал Эразму Роттердамскому, что лютеранство «не пагубное новшество; всего лишь новое оружие добавилось к огромному воинству еретиков Уиклифа». Протестантская Реформация укоренилась наиболее быстро и глубоко именно в тех районах и среди тех слоев населения, где особенно широким влиянием пользовались лолларды.

Глава V
Конец средневековья

1. Век парадокса

XV в. стал эпохой жестоких контрастов, которые нашли отражение в разнообразии и противоречивости суждений, высказываемых о нем историками. Некоторым он представлялся периодом общего упадка, обедневших городов и политического хаоса. Другие отмечали повышение благосостояния народных масс, рост торговли и промышленности и развитие парламентских институтов в период с 1399 до 1450 г. Ключ к разгадке кроется в том, что оба эти мнения справедливы, но ни одно из них не является полным, поскольку, в то время как феодальные общественные отношения и феодальный способ производства постепенно отмирали, происходило стремительное развитие буржуазных общественных отношений и буржуазного способа производства.

Распад феодализма повлиял не только на феодальных магнатов и сельское хозяйство, но также на города и городские гильдии. «Черная смерть» и непомерные налоги, которые повлекла за собой Столетняя война, нанесли тяжелый удар самоуправляющимся городам. Современные свидетельства полны сетований на их упадок, разрушающиеся дома и немощеные улицы, заброшенные гавани и сокращение населения. Даже если допустить, что эти документы несколько преувеличивают, их все же нельзя игнорировать. В 1433 г. парламент во время утверждения десятой и пятнадцатой деньги позволил скидку в 4 тысячи фунтов стерлингов, «дабы освободить от уплаты бедные поселки, города и крепости, обезлюдевшие или заброшенные, разрушенные или крайне нуждающиеся или лишенные возможности платить упомянутый чрезмерный налог». И подобные случаи освобождения были нередки. Среди общего упадка городов важное исключение составлял только Лондон и несколько крупных портов, таких как Бристоль. Самые прибыльные отрасли иностранной торговли все больше сосредоточивались в руках организации, называемой лондонской компанией Merchant Adventure (коммерческих спекулянтов), которая легко могла устранять всех своих конкурентов и сосредоточила торговлю в немногих местах. Рост крупных торговых центров, в особенности таких, как Лондон, послужил одной из причин ослабления мелких торговых городов.

Имеются также свидетельства тому, что из-за длительных войн участились и пиратские набеги, и очень часто во время этих набегов пираты брали штурмом и сжигали такие значимые города, как Саутгемптон и Сандуич. Внутри самих городов происходит дальнейшее обособление гильдий, и ученичество перестает быть общепринятым этапом развития на пути становления самостоятельных мастеров и используется с той целью, чтобы держать гильдии в руках привилегированного меньшинства. При Генрихе IV отдавать в учение своих детей могли по закону только фригольдеры – свободные землевладельцы с доходом не менее 20 шиллингов в год.

Тяжкое бремя налогов и цеховые ограничения в самоуправляющихся городах привели к тому, что развитие промышленности вышло из стен городов и переместилось в пригороды и деревни. Текстильная промышленность, например, бурно растущая в этот период, развивалась теперь вне городов и городских гильдий. Большое значение имело одно из крупнейших технических нововведений Средневековья – использование энергии воды, посредством чего очищали и утолщали ткань в сукновальнях. Когда к концу XIV в. это усовершенствование становится привычным процессом, сукновальни начинают располагаться в новых центрах, в долинах, выше по течению рек, где можно было получить больший напор воды. Возможно, одновременно это служило и средством против цеховиков, мешавших распространению нового метода производства ткани. Постепенно в центры, где были установлены валяльные мельницы, стали стекаться ткачи из других мест.

Все это привело к упадку целого ряда более старых городов, но вместе с тем вызвало появление новых производственных центров в деревнях, из которых некоторые со временем превратились в города, но уже с новым капиталистическим или полукапиталистическим производством, поскольку промышленность находила теперь новые широкие возможности. Средневековые ограничения на ростовщичество были к этому времени явно устаревшими и обычно игнорировались.

Одинаково заметны были контрасты и в сельской местности. Феодальная знать, утратившая те социальные функции, которые служили ей оправданием в раннее Средневековье, в войнах с Францией приобрела привычку добиваться своих целей применением насилия. С одной стороны, они становились современными землевладельцами, а с другой – предводителями разбойничьих отрядов, окружавших себя вооруженной свитой наемников, набранных из оставшихся без службы солдат и представителей мелкого дворянства, не сумевших приспособиться к новым условиям. Эти люди считали ниже своего достоинства заниматься каким-либо трудом и теперь упражнялись в том, что держали в страхе более слабых соседей. В ранние времена у баронов имелись свои поместные суды. Теперь же эти бароны с помощью вооруженных отрядов принялись оказывать давление и запугивать местные суды. Крупная знать взялась защищать своих приспешников от правосудия, и эта практика, известная под названием «поддержание», превратилась в настоящий позор. Никто, начиная с парламента и заканчивая самой скромной скамьей магистратов, не мог быть защищен от произвола этих банд, которые с помощью открытого запугивания не давали судам выносить приговоры, направленные против интересов их господ. Когда при каком-нибудь судебном процессе сталкивались два таких знатных барона, судебное разбирательство нередко заканчивалось кровопролитной схваткой.

Основной причиной этого политического бандитизма явился распад крупных поместий как экономических единиц. Цены на сельскохозяйственные продукты падали, и соответствующее сокращение стоимости ренты не позволяло лордам поправить свое пошатнувшееся финансовое положение за счет арендаторов. На какое-то время военные грабежи и прибыли от военных поставок частично послужили решением их проблем, но после окончания Столетней войны единственным средством, с помощью которого крупные землевладельцы могли увеличить свой доход, стало чистое разбойное нападение. В результате чего поместья превратились в базу для формирования новых личных отрядов, и именно на этом фоне экономического упадка больших поместий нам лучше всего изучать Войну Алой и Белой розы.

Дух времени живо передается в «Письмах Пастона», будучи изображенным как смесь трезвого делового расчета и политического разбоя. Те же самые люди, которые наживались на овцеводстве, совершали теперь вооруженные нападения на соседей и прибегали ко всем известным законникам ухищрениям, дабы оттягать у этих самых соседей принадлежащие им поместья. Одна из наиболее характерных особенностей этого века, которая резко отличает его от периода наивысшего расцвета феодализма, состоит скорее в полном извращении закона правящим классом для достижения своих беззаконных целей, чем в открытом пренебрежении к законам.

По мере утраты своих общественных функций новая знать стала демонстрировать фантастическую, хотя и поверхностную, утонченность манер, скрывая под вычурной маской псевдофеодального поведения реальность упадка. Одежда и оружие становились все пышнее, из серебра и золота стали изготавливать посуду и украшения, так как лорды наперебой старались затмить друг друга своим великолепием при дворе. Геральдика, турниры, совершенствование рыцарского кодекса достигли своего апогея как раз в тот период, когда они утратили всякую связь с войной. Причина подобной экстравагантности крылась в том, что деньги постепенно вытесняли землю как преобладающую форму собственности. Тогда как арендаторы по-прежнему цепко держались за землю и стремились расширять свои поместья, представители знати в отношении денег были пока еще сущими детьми по сравнению с крупными торговцами. Всевозможные излишества, которым предавалась знать этого века, предоставили многим торговцам возможность обеспечить финансовое влияние на дворянство через ростовщичество и нередко самим подниматься до их высот. Так, фамилия де ла Поль, например, происходит от торгашей города Гулль.

И торговцы, и знать были теперь гораздо грамотнее своих предков. Хамфри, герцог Глостерский, собрал одну из самых больших библиотек того времени, а граф Вустер, выделявшийся своей жестокостью даже в Войне роз, прославился не менее и своей образованностью. Именно этот новый образованный слой общества, возникший во всех частях Европы, создал условия для изобретения книгопечатания. Прежний грамотный слой, духовенство, обеспечивал свои потребности в книгах сам, и копирование манускриптов было одним из главных занятий в монастырской жизни. Умеющий читать слой светского населения XV в., помимо того что был гораздо многочисленнее, состоял из людей слишком занятых, чтобы самим переписывать для себя книги, а профессиональные переписчики были слишком немногочисленными и медлительными, чтобы идти в ногу с неуклонно растущим спросом.

Первые книги, изданные в Англии Уильямом Кекстоном, были главным образом развлекательного характера и предназначались для этой новой категории читателей. Первой книгой Кекстона стала «История Трои»; «Рассуждения и афоризмы философов» (1477, первая напечатанная в Англии книга), «Смерть Артура» Малори и поэмы Чосера – все эти книги принадлежали этому жанру. В следующем поколении буржуазия уже начала пользоваться печатью как орудием борьбы, и в эпоху протестантской Реформации хлынул стремительный поток полемических религиозных и политических произведений, которые распространяли реформистские идеи среди гораздо более широких кругов общества.

Беспорядки и внутренние распри XV в., по всей видимости, являлись весьма ограниченными по своим масштабам. В то время как знать и ее приспешники сражались между собой, остальная часть народа оставалась довольно спокойной даже в разгар Войны роз. Главный судья Фортескью писал в изгнании после битвы при Таутоне, сравнивая общую неуверенность и нищету во Франции с Англией, «где ни один человек не пребывает в чужом доме без любви и не уходит с добром». Возможно, что любой, кто находится в вынужденном изгнании, преувеличивает счастливую жизнь в родной стране, и все же совершенно ясно, что такая великая война в истории того времени была делом и заботой небольшого меньшинства профессиональных воинов.

Распад крупных поместий породил довольно значительную категорию зажиточных крестьян-земледельцев. Некоторые из них еще выполняли какую-то работу, но очень многие стали зажиточными йоменами. Имея небольшие накладные расходы и не заботясь о поддержании своего престижа в обществе, они могли извлекать порядочный доход в тех условиях, при которых более «благородные» слои потерпели бы неудачу. Эти держатели нового типа имели возможность заключать сделку с землевладельцами на выгодных для себя условиях и перекладывали на них убытки, вызванные падением цен на произведенные ими сельскохозяйственные продукты за счет снижения арендной платы. Возможно, что они уже достаточно широко пользовались наемным трудом, и совершенно ясно, что в это время начался процесс, благодаря которому мелкий земледелец становился фермером-йоменом или, что происходило гораздо чаще, наемным работником. Тем не менее вероятно, что в этот период английской истории больший, чем когда-либо, процент возделывающих землю крестьян-фермеров приходился на свободных держателей – фригольдеров или арендаторов.

Из-за падения цен на сельскохозяйственные продукты заработная плата рабочих оставалась на относительно высоком уровне. Согласно Уставу о рабочих им полагалось три или четыре пенса в день, и вполне вероятно, что в действительности плата была даже выше, хотя невозможно определить, насколько регулярной была работа по этим ставкам. Мужчина, нанятый на год, получал 20 шиллингов 8 пенсов помимо еды и крова, а женщине платили 14 шиллингов. Наемные рабочие и крестьяне занимались прядением и ткачеством в качестве домашнего промысла, и этот факт, по-видимому, наряду с благоприятными условиями для развития сельского хозяйства сделал эту эпоху веком наибольшего благополучия для народа по сравнению с предшествующими и последующими столетиями.

Итак, XV в. являл собой одновременно и хаос, и расцвет, обусловленные одной и той же причиной – превращением феодального общества в буржуазное. Временный рост крестьянского хозяйства был результатом упадка манорной организации, происходившего в период, когда накопление капитала было еще недостаточным для создания подлинно капиталистического сельского хозяйства. Как только накопление капитала достигло необходимого уровня, как это произошло в следующем столетии, вымирание фермерского хозяйства стало неизбежным. С развитием шерстяной промышленности, ростом торгового и ростовщического капитала накопление пошло быстрыми темпами и начало проявляться еще до начала XVI в.

Точно так же и анархия этого периода порождалась распадом феодализма и той формой государственной власти, которая развивалась из феодальной системы. Буржуазия, хотя и стала многочисленнее и богаче, не была еще достаточно сильной, чтобы служить опорой могущественной бюрократической монархии, а органы местного управления не были настолько сильны, чтобы противостоять представителям крупнейшей знати, некоторые из которых достигли такого могущества, каким не обладал ни один феодальный барон минувшего времени. Внутренние войны, происходившие в результате этого, подорвали власть той знати, которая погибла при тщетной попытке полностью подчинить своему контролю государственный аппарат. Корона и буржуазия вышли из этой борьбы относительно и абсолютно окрепшими, готовыми создавать альянс к их обоюдной выгоде.