Текст книги "Последний репортаж"

Глава 5. Человек со шрамом

Константин Волков – так звали человека со шрамом, снявшего маску и обнажившего свою давнюю травму перед любопытной журналисткой. Он получил ее еще в те времена, когда был простым оперативником и работал, как говорят на местном жаргоне, «на земле» с мелким хулиганьем и преступниками. С тех пор прошло довольно много времени, в течение которого он, целиком посвятив всю свою жизнь службе, построил безупречную карьеру, зарекомендовав себя как надежный сотрудник. На одной из должностей ему даже дали прозвище Танк из-за его настойчивости и привычки идти напролом к своей цели. Правда, когда его методы работы стали не совсем традиционными, что государственные структуры не особо одобряли не столько из-за угрызений совести, сколько из-за страха огласки, то его таланты приглянулись вновь сформированной корпорации, которая хоть и являлась частной структурой, но, как и все в нашей жизни, подчинялась общим законам правящей партии. Только вот теперь у Константина оказались развязанными руки для вот таких вот «нестандартных» методов решения вопросов. Если общественность и получала огласку, то вся ответственность целиком и полностью ложилась на подставные частные лица, приносимые в жертву судейской системе правосудия, которая позволяла руководителям и их кукловодам оставаться в тени. Для закостенелой общественной массы, слепо верующей в то, что ей намеренно хотят показать, этого было вполне достаточно. Чувство мщения от показного суда туманило их общественный разум, не придающий особого значения тому, что есть следствие, а что причина происходящего процесса. Уже никто не способен разглядеть, что же на самом деле происходит под верхушкой айсберга в столь непроглядной и мутной воде, взбаламученной нескончаемым пропагандистским трепом.

Таким образом, местные руководители получили в руки еще один инструмент возмездия, не подставляя под удар собственный имидж и не очерняя свой добродетельный образ, а частные лица, не особо обеспокоенные своей репутацией, – возможность решать проблемные вопросы. Константину, являющемуся орудием и тех и других, в полной мере хватило и того, что он мог делать то же самое, что и всегда, но теперь уже с полного одобрения своих покровителей. Ему даже в голову не приходило задумываться о том, что он всего лишь разменная монета в огромном механизме политической машины, которую с легкостью заменят в тот момент, когда он попросту станет неугоден ни тем, ни другим.

Сейчас он возглавлял целый отдел, который занимался решением различных вопросов для руководства ВЭЦ, при этом работал на одних, а отчитывался перед другими, уже официальными лицами политической элиты. Методы работы Центра были, так скажем, не всегда законны, и, как следствие, время от времени происходила утечка информации, даже несмотря на то что в сотрудники этой корпорации абы кого не брали и был жесточайший отбор кандидатов из силовых структур, но все же люди есть люди, рано или поздно у кого-то совесть проснется, а у кого-то жадность, желание нажиться на сенсационной новости, за что потом те и другие серьезно расплачивались. Вот именно для таких случаев и нужен был отдел Константина – решать «неудобные» вопросы, возникающие в процессе работы всей этой системы. Методы были самые разные, начиная от шантажа и заканчивая тем, что проблема попросту испарялась в воздухе, будто бы ее никогда и не было. Руководство центра волновал только лишь результат, для таких людей цель всегда оправдывает средства. Что касается самого Константина, он жил лишь одной работой, полностью отдавая себя ей, и не требовал ничего взамен. Сотрудники не столько уважали его, сколько боялись. Константин это понимал, и его это вполне устраивало. Обычно Волков был в плохом расположении духа, недовольный работой своих подчиненных, отчитывая их за каждую незначительную ошибку. Такое поведение скорее вошло в привычку, нежели было вызвано негативным стечением обстоятельств. Кроме того, Константин был превосходным манипулятором, обладал острым, если не сказать звериным, чутьем и тяжелым характером, поэтому, когда он находился в Центре, складывалась особая напряженная обстановка. Он, подобно огромному пауку, сидящему в темном углу своего кабинета, плел целую сеть из невидимой паутины, дергая каждого сотрудника за нужную ниточку, ведущую к его потаенным страхам и амбициям, умело и грациозно дирижируя целым оркестром человеческих пороков, добиваясь полного повиновения.

Волков только что приехал с задания с парой своих оперативников и уже с порога Центра дал понять, что у него и, следовательно, у всего его отдела день не задался. Если обычно он просто был в плохом расположении духа, то сегодня он находился в бешенстве. В этот раз он решил лично выехать на задержание, так как, несмотря на всю его простоту, оно было довольно важным и ответственным. Вчера его оперативники допустили промашку и упустили ценный компромат на тех, кто стоял над ними. Поводом для этого разговора послужило видео, которое попало в новостную сеть. Какая-то журналистка, сама того не подозревая, засняла тот момент, когда профессор прятал единственную улику против своих хозяев. Хоть Константин и добыл диск, его люди упустили свидетелей, которые могли сделать копии. Им была допущена оплошность, неаккуратно выполненная работа, которая теперь давала повод в нем усомниться.

Самое обидное в этом то, что задача стояла наипростейшая: доставить диск, любопытную журналистку, которая сунула свой нос не в свои дела, и, как оказалось позже, бывшего участкового, оказавшегося по воле случая не в том месте и не в то время. Теперь о его промахе придется доложить руководству, а Константину проще было наживую вытащить пулю из своего тела, нежели перед кем-то оправдываться.

Начальник отдела зашел в свой кабинет и завел в него двух оперативников, которые были с ним на задании. Двери в кабинет закрылись, жалюзи на окнах опустились – значит, начался разбор.

Константин медленно мерил шагами длину своего кабинета. Помимо огромного стола с офисным креслом в кабинете стояли два шкафа, один под верхнюю одежду, а второй под папки с документами, уложенные строго по цветовой гамме. Еще были настенные часы, секундная стрелка которых отбивала время в такт тяжелых шагов начальника, недовольно расхаживавшего из стороны в сторону в ожидании вразумительного ответа своих подчиненных. А на его письменном столе, кроме ручки, двух простых карандашей и аккуратно лежащей стопки бумаги, не было ничего лишнего, за что мог бы зацепиться любопытный взгляд его подчиненных. Хотя было в этом помещении что-то еще, что чувствовалось интуитивно, на бессознательном уровне, исключительно сотрудниками отдела, переступившими порог кабинета. Попадая во владения своего начальника, они чувствовали на себе всю тяжесть царившей там атмосферы, словно погружаемый в воду батискаф, который остается один на один с пугающей тайной подводного мира, под толщей водяной массы, всем своим весом, пытающейся раздавить и вытолкнуть инородное тело из своих внутренностей.

– Объясните, – суровым, но спокойным голосом начал свой допрос Волков, – как можно было упустить тупую девчонку и дрожащего от страха участкового, закованных в наручники? – обращался он к двум громоздким фигурам, не удостоив их своего взгляда.

– Простите… – захрипел один из них через фильтрующий респиратор.

– Да снимите вы уже эти намордники! – выругался он на своих сотрудников, проваливших операцию.

Оперативник тут же сдернул маску с лица и повторил ту же фразу:

– Простите, мы на секунду отвлеклись, нам с Паханом нужно было разложить сиденье, чтобы усадить задержанных в фургон, а эти двое, ну, девчонка и участковый, прыгнули в патрульную машину и удрали. Кто же знал, что у него остался напарник на улице.

– И почему сиденья были сложены? – с еще большей ненавистью заговорил Константин, после чего снова заходил по кабинету, но более быстрым шагом, чем до этого.

– Это я вчера попросил Димона перевести мои вещи из дома, – заговорил второй оперативник, молча посмотрев на первого.

– Вещи? – с нервно натянутой улыбкой проговорил Волков.

– Да, вчера, после того как мы доставили профессора, выдался свободный вечерок, вот я и решил немного сэкономить на доставке.

Константин остановился, растопырив пальцы в разные стороны, будто бы вместо них у него когти и он вот-вот накинется на свою жертву.

– Идиот! – констатировал он, словно доктор, который выслушал жалобу пациента, с легкостью определяя диагноз, усаживаясь за свое рабочее место и откинувшись на спинку офисного кресла, в котором можно было уместиться еще одному человеку. Это кресло, пожалуй, единственный предмет интерьера, который выделялся на общем фоне строгой консервативной этики.

Константин с минуту просидел в этом положении, лишь иногда потирая свой высокий лоб, а затем резко выпрямился, словно вырываясь из укутавшей его на мгновение трясины комфорта, и, снова готовый к решительным действиям, заговорил:

– Поступите следующим образом, – с новой энергией и яростью в глазах проговорил их начальник, будто он только что получил новое задание в чертогах своего разума. – Подключите отдел слежки, пусть вычислят по дорожным камерам, в какую сторону они поехали, пусть пробьют всех родственников этих троих, пусть их покажут во всех выпусках новостей как сбежавших зараженных и объявят перехват на всех контрольных точках. А если вы еще хоть раз меня подведете, то окажитесь на месте этих беглецов! – закончил Константин, смотря исподлобья на своих нерадивых подчиненных.

– Мы все поняли, босс, – проговорил Димон за себя и своего напарника, желая поскорее закончить этот разговор и взяться за что угодно, лишь бы убраться подальше из его кабинета.

– Я рад, что хоть кто-то из вас двоих, олухов, меня понимает, – а теперь вон из моего кабинета, и к вечеру я хочу, чтобы они уже были у нас в Центре.

– Да, босс, – синхронно проговорили два бугая, Пахан и Димон, как они сами себя называли, и, одновременно пытаясь выскочить через узкий дверной проем, с глухим треском стукнулись лбами, вываливаясь из кабинета своего начальника.

Когда Константин остался один в кабинете, его вдруг охватила непонятная тоска. Раньше он и не замечал, что она в нем есть, – оказывается, где-то глубоко внутри, в теле закаленного жизнью оперативника осталась доля человеческого смятения и непонятной усталости. До этого момента все задания под его личным контролем и руководством выполнялись безотлагательно, точно и в срок. Он всегда на два шага вперед предусматривал любое развитие событий и продумывал альтернативный план действий. Ни на кого не полагался и призирал тех из руководящего состава, кто сваливал свою вину на подчиненных, считая, что в любом провале прежде всего винить необходимо только себя. По его мнению, нужно быть дальновидным и наперед продумывать все возможные обстоятельства и, как следствие, исход дела. Константин в принципе не доверял человеческой натуре, рассчитывая всегда и во всем лишь на себе, и оттого он сам не понимал, как случилось то, что ни его чутье, ни интуиция не подсказали ему такой исход дела. Возможно, его сноровка уже не та, возможно, он уже осел в кабинете и закостенел под грудой бумажной рутины. Он всегда быстро и грамотно принимал решения в любой ситуации, а сейчас нет ни сил, ни желания бороться. Он никогда не останавливался и жил исключительно службой, детально продумывая любой исход событий. Ему попросту некогда было остановиться и подумать о чем-то, кроме своего задания. А сейчас он впервые за столько лет лично выехал на задержание и недооценил какую-то девчонку и рядового сотрудника полиции, который только от одного его вида пришел в ужас. Сейчас Волков анализировал свои ошибки и понял, что он расслабился, не продумал абсолютно ничего и ничего не проконтролировал, понадеявшись на двух бестолковых оболтусов, у которых вместо мозгов одни стероиды. Ну а что, такие люди тоже нужны, кто-то работает головой, а кто-то руками, тупо следуя чужим указаниям за небольшую подачку в виде ежемесячного оклада. Но дело не в том, что они упустили свидетелей, дело в том, как он смог позволить этому случиться. У каждого есть такой момент, когда он теряет хватку, размякает и становится бесполезен. «Может, это мой момент – момент, когда я спекся», – думал про себя Константин. Раньше он даже не задумывался об этом, а сейчас мысли сами лезли в голову, словно заливая его умственные процессы жидким свинцом, отравляя весь его разум самой страшной болезнью для такого человека – сомнением. От этого все те неординарные решения, которые приходили ему в голову в критические моменты, куда-то улетучились, хотелось просто отдаться воле случая, ощущая, как жизненные обстоятельства, подобно течению, сами несут тебя куда-то по своим бурным волнам.

Константин еще долго оставался в своем кабинете, развалившись на мягком кресле и отдав решение всех проблем на волю случая и двух своих оперативников, что, как он сам и считал, было, в принципе, одним и тем же, но, к его собственному удивлению, продолжал сидеть и бездействовать. Впервые он решил устраниться, впервые его хватка ослабла и процесс заработал без него, как механические часы без подзаводки, которые еще показывают время, но вскоре должны остановиться.

В такие мгновения человек оглядывается на прошлое, задумывается о настоящем и подводит краткий итог. «Сорок пять лет, – подумал он, – а ведь это не мало». Впервые он задумался о своем возрасте. Его еще крепкое тело и нескончаемый запас энергии, которую он научился сублимировать на созидание рабочего процесса, создавали образ мужчины в расцвете сил. Лишь легкие морщины в срезе глаз украшали его мужественное лицо, а глубокие борозды на лбу выдавали накопленный опыт.

Семьи у Волкова никогда не было, не было и детей, и даже любимого человека. Он никого не любил, только брал то, что захочет на пути к своей цели, воспринимая женскую любовь как нечто сопутствующее его успеху, награду за проделанные труды. Иногда в его воспоминаниях всплывали студенческие годы, овеянные первой любовью или, как он сам себя вскоре убедил, мимолетным увлечением, которое, пожалуй, было его единственной возможностью на стандартные отношения между мужчиной и женщиной. Тогда ему казалось, что это ошибочное явление ничто по сравнению с будущими перспективами и возможностями сделать блистательную карьеру. Почуяв опасность от переизбытка нежности и ласки, он оставил возлюбленную и без каких-либо объяснений просто уехал по распределению в другой город, убеждая себя в том, что это пустое, ничем не обоснованное и не поддающееся никакой логике чувство. Но отчего-то образ той белокурой студентки не покидал его на протяжении всей жизни, периодически появляясь в его сознании в редкие минуты покоя разума. Он никогда ее не искал, не пытался найти или узнать о ее жизни, но воспоминания о ней бесконтрольно всплывали в его памяти.

Светлана – так звали девушку, которая оставила в его душе след. Ее образ давно померк и затерялся где-то в воспоминаниях о прошлом. Он уже давно не мог увидеть ее лица, лишь размытое очертание напоминало о былой красоте этой женщины, сохраняя образ человека, которого он когда-то любил. Чувство, как и осознание этого, пришло только спустя долгие годы мучительных скитаний, проб и ошибок, и как бы он ни пытался гнать от себя эти страшные для него мысли, они украдкой просачивались в его голову сквозь возражения практичного ума и здравого смысла.

От ее светлого образа остался лишь взгляд. Голубые глаза – единственное, что он никак не мог позабыть. Они наблюдали за ним из прошлого, напоминая о себе и его постыдном поступке. Он всю свою жизнь искал женщину, которая бы смотрела на него так же, как его первая студенческая любовь. Взгляд непорочный, но страстный, влюбленный, но отстраненный, холодный, но согревающий. Она дарила естественный самоконтроль и безмолвное спокойствие. В ее глазах не было ни просьбы, ни требований, лишь полнота ее намерений, не позволяющих затуманить ее разум чужими убеждениями и его собственными. Достойный соперник, равный по силе ему самому, это мог быть равный союз между мужчиной и женщиной.

«Каждый рано или поздно платит свою цену, и мы живы только до тех пор, пока способны платить по счетам, – размышлял Константин. – Свою я заплатил еще тогда, но в одиночестве есть свои плюсы, – утешал себя он в такие минуты. – Тебе некого винить в своих неудачах, кроме себя».

Волков осмотрел кабинет, подумал о своем положении в обществе и вспомнил былые заслуги. Он уже надеялся в скором времени занять свое заслуженное место среди элиты Центр-сити. Сейчас он желал получить награду за годы безупречной работы от своих покровителей в надежде провести остаток беззаботной жизни в безопасном месте. Уже шел разговор о его отставке, но теперь нужно было решить возникшую проблему. Если этого не сделать, история с профессором перечеркнет все то, чего он добился, а значит, и цену, которую он за это заплатил. От этой мысли он снова сжал свои руки в кулак.

– Я не позволю какой-то новостной выскочке перечеркнуть годы моего кропотливого труда, – проговорил он сам себе и вскочил из-за стола. Теперь все его мысли были направлены на преодоление возникшей проблемы.

Глава 6. Тихое место

По проселочной дороге, пробираясь по буграм и ухабам, периодически плюхаясь подвеской на края грязевых ям, плелись старенькие «жигули» седьмой модели. Хуже старого, побитого жизнью автомобиля была старая и побитая жизнью дорога, представляющая собой извилистою колею, указывающую направление движения. Машина то и дело скрипела и побрякивала всеми частями своей металлической конструкции на земляных перекатах, то проваливаясь в дорожную яму, то снова подпрыгивая на земляном валу. Андрей, так звали напарника Петра, всю дорогу расхваливал дедовскую «семерку», уверяя, что она пролезет везде, где есть хоть малейшее очертание намеченного пути. И от этих ненужных разговоров дорога была еще более утомительной.

Юля довольно терпеливо переносила все тяготы и лишения этого путешествия, не позволяя себе высказать свое недовольство по поводу испытываемого ею дискомфорта. Все-таки это из-за нее у этих двоих теперь огромные проблемы. Хотя если разобраться, то Петр сам предложил ее подвезти в тот роковой вечер и позже прибыл на задержание. Из-за этого чувства вины она не испытывала, скорее благодарность за то, что они ее не бросили и взяли с собой, как если бы оказали житейскую услугу в решении бытовых мелочей. Но, несмотря на проявленное ею терпение, женская натура брала свое. Юля испытывала внутреннюю борьбу противоречий, разрывающих ее изнутри. Эта нешуточная битва между желанием быть благодарной и чрезмерной для нее сдержанностью заставляла ее изнывать, громко вздыхать и периодически цокать, что сильно раздражало Андрея. А вся ситуация в совокупности усугублялась отсутствием кондиционера, отчего приходилось открывать окна и отмахиваться от местных насекомых, которые с жадным аппетитом накидывались на человеческое тело.

– Ну сколько еще можно ползти? – простонала Юля, попутно отмахиваясь от жирного овода на заднем сиденье автомобиля.

– Уже почти приехали, – недовольно буркнул напарник Петра, сдерживая себя от того, чтобы пояснить Юле, что это из-за нее им сейчас как раз и приходится тащиться по июльской жаре в дедовском ржавом корыте.

«Да и вообще, теперь неизвестно, чем обернется вся эта история», – думал про себя всю дорогу Андрей.

Петр убедил своего напарника, что это простое недоразумение и всего лишь необходимо переждать, пока все не уляжется. Но чувство непреодолимого волнения, периодически перерастающего в страх, ни на секунду не покидало ни одного, ни второго.

На самом деле ехать оставалось не так уж и долго, но казалось, что это расстояние – придел возможности для Юлиного терпения и она вот-вот достигнет точки кипения. Не успел Андрей остановить машину, как подружка Петра выскочила из нее словно черт из табакерки, показывая всем своим видом, как утомительно для нее прошла эта поездка.

Машина остановилась рядом с небольшим старым домиком из рубленого бревна. Дерево изрядно почернело, а изба слегка покосилась на одну сторону. Было видно, что халупу изрядно запустили и она давно без должного ухода. Пока Юля ходила взад и вперед по лужайке возле дома, Петр и Андрей обвесились пакетами и потащили их в дом.

– Закрой багажник, – лишь проронил Петр в сторону Юли, следуя за Андреем к избе, и для большей доходчивости приподнял пакеты в обеих руках, как бы оправдываясь за то, что не смог сделать этого лично.

За его спиной послышались торопливые шаги журналистки, затем скрежет несмазанной задней дверцы машины и глухой стук крышки багажника.

Пока Андрей подбирал ключи, чтобы открыть навесной замок, Юля послушно выполнила все указания и торопливо догнала своих покровителей у входной двери.

Андрей первым погрузился в застоявшуюся непроглядную темноту этого дома. Темнота с легкостью окутала, приняла и поглотила его, словно укрывая от посторонних глаз и признавая хозяина этого места. Судя по звуку, доносившемуся из глубины, Андрей, с легкостью ориентируясь на ощупь в кромешной темноте, скинул тяжелые пакеты и включил освещение.

«Благо, есть электричество», – сразу же подумала Юля.

Проходя вслед за хозяином уже в освещенную избу, Петр и Юля принялись осматривать свое новое жилище. Внутри изба казалась намного больше, чем снаружи. Она состояла всего из одной комнаты, но довольно просторной. Посередине стоял небольшой столик и пару диванов вокруг. В конце – условно разделенная кухонная зона, которая была отделена обеденным столом на четыре персоны. Андрей уже выкладывал на него продукты из пакетов. Правее от кухни, отделенная перегородкой, располагалась небольшая спальня с огромной деревянной кроватью. Одним словом, для летнего домика вполне сгодится, особенно если приложить немного усилий и навести здесь элементарный порядок.

Юля, руководствуясь чувством долга, сразу направилась к напарнику Петра, чтобы помочь ему с продуктами, и попутно определить, что оставить на ужин. Это то малое, чем она могла оправдать свое присутствие в чужом доме и отблагодарить двух полицейских, спасших ее от Вирусно-эпидемиологического центра.

– Отдохни, – обратилась Юля к Андрею, – а я тут сама.

Напарник, словно ожидая этого предложения, мигом оставил пакеты в покое, молча подчинился и отправился к своему другу, завалившись на рядом стоящий диван.

Петр уже успел по-хозяйски вытянуться во весь свой рост, закинув ноги на журнальный столик и наблюдал с неприкрытым наслаждением за тем, как Юля раскладывает на кухне их недельный запас. Видимо, простые житейские хлопоты его как-то успокаивали и отвлекали от нескончаемого потока тревожных мыслей.

Андрей, не решаясь его беспокоить и не зная, с чего начать разговор, невольно и сам обернулся, чтобы проверить, что там такого интересного делала Юля, но, не обнаружив для себя ничего увлекательного, решился прервать давящую на него тишину.

– И что теперь? – осторожно поинтересовался напарник, понимая, что Петр, так же как и он, находится в замешательстве, но не имея никакой нравственной силы, чтобы удержаться от столь волнующего их обоих вопроса. Его обращение было скорее предлогом к началу разговора, не желание что-то обсудить или в чем-то разобраться, а простая потребность в общении и элементарной благодарности за проделанную им работу в попытке утопить свои тревожные мысли в человеческих голосах.

Петр с трудом отвел взгляд от Юли. По ленивому движению головы было заметно, что он приложил немало усилий, чтобы совершить подобное действие, как если бы его отвлекли от чего-то увлекательного. Переключив внимание на Андрея – его взгляд выражал беспечность этого момента, как будто за гранью текущего времени не было ни погони, ни задержания, – прочитал в его глазах встречный вопрос: зачем меня отрывать от столь важного дела, если ты и сам все прекрасно понимаешь? И, не произнося ни слова, отвернулся с таким деловым видом, как если бы все было сказано и все волнующие вопросы были обсуждены, продолжил наблюдать за быстрыми и четкими движениями молодой журналистки.

Андрей снова обратил внимание на Юлю, но теперь с видом эксперта, который кропотливо ищет в предлагаемом товаре изъян.

Юля в этот момент склонилась над столом, нарезая салаты. Понимая, что за ней наблюдают, она думала только о том, как сейчас выглядит, и от этого ее движения казались скованными, но вместе с тем по-женски притягательными.

Аккуратно уложенные волосы слегка касались плеч, часть локонов упрямо спадала на лицо, отчего ей приходилось их поправлять, обнажая изгибы шеи, которые плавно переходили в линию подбородка и чувственного рта. Эти машинальные движения, вызванные ее женской натурой, подчеркивали разницу двух полов, выдавая суть их различий.

Теперь он понимал, что выражал взгляд его напарника Петра. Это взгляд завоевателя, который лицезрит свой трофей как материальное подтверждение своей будущей победы.

Андрея вдруг что-то кольнуло. Чувства обмана и несправедливости возникли сами собой, как если бы он участвовал в рыцарском поединке за право владеть женщиной, в котором по заранее обговоренным условиям, независимо от результата сражения, главный приз должен был достаться другому.

– Есть что-нибудь, чем можно зажечь плиту? – обратилась Юля ко всем присутствующим, наткнувшись на две пары глаз, пристально за ней наблюдавших.

Андрей небрежно отвел взгляд в сторону, словно его застукали за непристойным занятием. Петр продолжал смотреть с присущей ему долей наглости и вызывающей непристойности во взгляде. Юля понимала, что он выражает («Пожалуй, он имеет на это право», – подумала она), но вот замешательство Андрея выглядело довольно странно и вызвало у нее интерес. Из недовольного мужлана он превратился в робкого школьника, который наблюдал за ней украдкой и страшился своих собственных желаний. Она не понимала, чем вызвана эта перемена, но ощутила некое облегчение и чувство приобретаемого влияния на него.

– Возьми мою зажигалку! – отозвался Петр, не отводя от нее взгляда, и потянулся в карман.

– Отлично! – чуть ли не с криком бросился на противника Андрей. – Я, рискуя собой, вас спасаю, привожу в дедову хижину, а ты со мной и разговаривать не хочешь! – выкрикнул он, ужасаясь тому, как звучит его голос, и оттого, что за неведомая сила заставила его это сказать.

– Хватит! – отрезал Петр, но тут же смягчил тон, не желая обострять обстановку: – Я тебе не ответил, потому что сам не знаю, что сказать. Побудем здесь какое-то время, пока не решим, что делать дальше, или наше начальство само во всем не разберется, – закончил он, протягивая Юле зажигалку, и снова откинулся на спинку дивана, погружаясь в свои мысли и наблюдая за плавными движениями журналистки, не понимая истинной причины поведения Андрея и не концентрируя на этом никакого внимания.

Андрей смолк, сам не понимая, что стало причиной его поведения: то ли отсутствие должного внимания, в котором он так сейчас нуждался, то ли чувство обиды, вызванное новым для себя в поведении друга, – но отлично понимая лишь то, что стал лишним в своем собственном доме.

Весь оставшийся день Андрей то и дело ходил туда-сюда – то в избу, то из избы, ссылаясь на то, что нужно где-то что-то поделать по хозяйству, несколько раз ударил по стене молотком с улицы, но на этом вся его бурная деятельность закончилась.

Петр в основном продолжал сидеть на диване, молча наблюдал за Юлей и о чем-то размышлял.

Юля так же молча выполняла свои обязанности на кухне, занимаясь готовкой, чисткой шкафов и посуды.

Так и прошел весь оставшийся день – без разговоров и в полной тишине этого места.

 
                                           * * *
 

К вечеру было накрыто на стол. Комната наполнилась приятными запахами, и тайное пристанище уже приняло довольно приятный и обжитой вид.

Даже Андрей, когда зашел с улицы, взглянул на избу по-другому, она словно наполнилась живительной силой домашнего очага и уюта, заполнив все пустующее пространство невидимой для глаз теплотой.

«Надо отдать должное, из Юли выйдет отличная хозяйка», – подумал Андрей, но тут же отмахнулся от этой мысли из-за чувства обиды и презрения, переполнявшего его по отношению к ней.

Юля же, не проронив ни слова за весь день, накрыла на стол как можно праздничнее, украсив его полевыми цветами и по-ресторанному сложенными салфетками. Затем молча села с краю стола и позвала всех на ужин. Петр и его напарник без каких-либо условностей направились к столу. Андрей увидел старую мамину скатерть с изображением спелых ягод крыжовника, и это вызвало у него приятные воспоминания. На столе стояла пара салатов, один из них его любимый, оливье, еще картофель, куриное мясо и зелень. Рот Андрея наполнился слюной, но первым приступать к еде он не стал. Петр сразу понял, что теперь вся надежда только на него, и, не заставляя себя долго ждать, обратился к Юле.

– Передай мне салат! – прозвучал звонкий голос, нарушая привычную тишину.

Юля незамедлительно отреагировала.

Тарелка Петра тут же наполнилась.

– Очень вкусно, – довольно подметил он, сняв первую пробу.

Юля, словно дожидаясь от него похвалы, одарила его своим пристальным взглядом, наполненным радостным чувством выполненного долга.

Андрей снова почувствовал едва затухшее чувство обиды. С трудом преодолевая желание выйти из-за стола, он молча наблюдал за попыткой этих двоих изобразить семейную пару. По их довольным лицам ему казалось, что они рады сложившимся обстоятельствам, обретая личное счастье за его счет. От этого наглядного представления ему вдруг показалось, что вся это ситуация вызвана стараниями Петра. Неужели он готов рискнуть своей карьерой и, что самое страшное, его собственной ради этой выскочки, которая втянула их в непроглядную каббалу. «Не может быть, чтобы он был столь лицемерен», – гнал от себя дурные мысли напарник. – Видимо, он получает выгоду из сложившейся ситуации, – подумал он, – и так же обеспокоен его судьбой, как и своей собственной, – убеждал себя Андрей, – скорее всего, скорее всего…»

– А он рассказал тебе, как мы познакомились? – спросил Андрей, будучи не в силах больше наблюдать за их семейной сценой.

Юля немного смутилась, словно до этого и не замечала, что Андрей находится рядом, и молча помотала головой, посматривая на своего участкового.

– Это случилось в наше первое совместное дежурство, – продолжал он, передвинув к себе тарелку с курицей и переводя свой взгляд с Юли на Петра. – Я не был в восторге, когда мне давали необстрелянного напарника. Людей уже не хватало из-за сильных сокращений, охвативших всю нашу страну, поэтому зачастую на маршруты отправляли по одному в нарушение всех инструкций. Я не жаловался, лучше одному, чем с кем попало, ведь в нашей работе может произойти всякое, и поэтому нужно знать, кто находится рядом с тобой, кто прикрывает твою спину. Во всяком случае, это должен быть тот, кому ты можешь доверять, а мне дают в напарники его, – проговорил Андрей, указывая столовым ножом на Петра. – Бывший участковый, которого вышвырнули с его должности за нарушение режима изоляции с какой-то журналисткой.