Текст книги "По прозвищу «Снайпер». Партизаны Колумбии, FARC, ELN, эскадроны смерти и все остальные"

Штаб партизан принял решение занять господствующие высоты в регионе и там ждать появления армейских подразделений. Однако армия не стала высаживать вертолётные десанты на холмы, а неожиданно заняла соседние высоты и стала постепенно продвигаться вперёд, закрепляясь на новых позициях, возводить укрепления, а потом снова медленно двигаться вперёд, тщательно избегая возможных засад. Они нащупывали места, где, как они считали, нет партизан, и так постепенно армейские подразделения должны были занять сначала не столь важные в стратегическом отношении районы Риочикито. «Мы планировали дать несколько сражений, а потом постепенно отступать туда, где находились наши основные запасы, в Масаморрас. Мы заранее спланировали наши действия таким образом, чтобы, сорганизовавшись в несколько отрядов, в разных направлениях уйти из Риочикито, дав по пути несколько сражений, а потом всем идти к заранее оговоренному месту встречи. Именно там и была проведена Учредительная конференция РВСК…», – вспоминает Хакобо.

Было организовано несколько отрядов. Для Маруланды уход из Риочикито, конечно, существенно осложнял жизнь, но после нескольких дней пути он снова направился к высокогорьям, соседствующим с Санто Доминго в Центральной Кордильере. Здесь партизаны начали, как любит говорить Маруланда, «дёргать армию за уши». И тут прошло сообщение, что армейская разведка обнаружила несколько отрядов и, похоже, пришла к выводу о том, что партизаны идут не отдельными группами, а единой колонной по высокогорью Санто Доминго, поскольку это самый простой путь, и именно поэтому здесь и сосредоточены главные силы Маруланды. Маруланда двинулся к горе Сан Пабло, и по дороге ему пришлось выдержать ряд серьёзных сражений. Скупая информация, появлявшаяся в то время в прессе, сообщала о многочисленных сражениях у горы Сан Пабло. Утверждалось, что «в настоящее время положение “Снайпераˮ безнадёжно; его люди голодают, их физическое состояние плачевно, боеприпасы на исходе и практически нет никакой возможности их пополнить, поскольку очень похоже, что армия установила полный контроль над путями снабжения бандитов»[17]17
  Lanza ofensiva la Brigada en Riochiquito // El Espectador, Bogotá, 19 de septiembre de 1965, pp. 1–3.


[Закрыть].

Однако Маруланда продолжал сражаться и идти вперёд, не теряя из виду направления к условленному месту общей встречи, и вскоре ему удалось оторваться от преследовавших его войск. Ещё в течение недели у него было несколько стычек, одни продолжительные, другие не очень, и тогда он окончательно решил бесследно затеряться, дабы враг уже больше никогда не смог обнаружить его. Когда у Маруланды созрело это решение, он сказал своим людям: «Ну, всё, ловить меня теперь уже поздно…». И больше уже никто не наседал на него ни спереди, ни сзади. Маруланда направился прямо к цели и прибыл в назначенное время к месту встречи, где затем была проведена Учредительная конференция РВСК.

Покидая Риочикито, Кауку, отряды Маруланды проделали примерно одинаковый путь, хотя и по разным зонам: сначала надо было совершить длинный и опасный переход по территории Кауки к Центральной Кордильере, затем необходимо было найти высокогорье, а после этого каждое подразделение двигалось уже своим маршрутом, но в одном направлении – на Толиму и Уилу, двигаясь с юга на север, чтобы добраться, пройдя по востоку Толимы, до начала высокогорья Сумапаса и далее продвинуться до каньона Дуда.

Хакобо Аренас, «Листер» и Рохелио Диас избрали другое направление. Находясь в центре сельвы, первое, что они предприняли, – это реорганизация подразделений и включение в каждый из отрядов определённого количества гражданских лиц. «Нашу колонну, двинувшуюся на Натагайму, сопровождало около 40 гражданских лиц, невооружённых, только с мачете и револьверами http: //left. ru/2009/10/alape192.phtml? print – _edn20. Мы должны были пройти через Маркеталию, это был заранее спланированный маршрут». В Маркеталии человек 30 направилось в район проживания индейцев. Гражданские, которые оставались вместе с колонной, постепенно покидали её, и, к счастью, в дальнейшем с ними ничего не случилось. «Мы обогнули Гаитанию, армии и в голову не мог прийти такой маршрут, и в итоге мы оказались в Натагайме; затем, несмотря на огромную усталость, продолжили наш путь к высокогорью Сумапаса и ни разу не встретились с войсками…». Уже в каньоне Дуда (Сумапас) Хакобо Аренас должен был создать все необходимые условия для проведения Учредительной конференции РВСК.

На исходе этого многомесячного похода у Хакобо возникло перед глазами ностальгическое видение города. Город, окутанный туманом, на улицы которого он уже больше никогда не вернётся. Он вспомнил о многих перипетиях своей жизни. «Возникло совершенно дикое желание промчаться ночью на машине по улицам Боготы, … но затем быстро вернуться на высокогорье Сумапаса и войти в Дуду…».

В Риочикито, что касается гражданского населения, имел место примерно тот же феномен, что и в Маркеталии. Часть индейского населения, организованного в движение самозащиты, решила до конца оставаться на стороне партизан. Это было логичным решением. Бóльшая часть населения этого региона была просто вынуждена покидать это место, учитывая сложившиеся обстоятельства. Остальные решили остаться в своих зонах, невзирая на опасность. «Поэтому довольно большое количество людей присоединилось к партизанским отрядам, что породило серьёзную проблему, поскольку из-за этого партизаны теряли подвижность. Мы начали организовывать перемещение колонн, но столкнулись с ещё одной проблемой. Примерно человек 200, в основном молодёжь, заявили, что они не хотят искать прибежища в других регионах, что они решили присоединиться к партизанам, они говорили, что готовы умереть вместе с ними. Но одно дело – говорить, а другое – совершить очень трудный переход, пройти чуть ли не половину территории данного региона, вступая по дороге в сражения с армией, и при этом выйти к заранее условленному месту, где было намечено провести Учредительную конференцию…», – вспоминает Маруланда. В этих вынужденных перемещениях из Маркеталии и Риочикито проявляется новый элемент партизанской борьбы в Колумбии: совместные переходы партизан и гражданского населения навсегда останутся в памяти тех, кто пережил это, и в тумане исторической памяти невольно всплывали драматические события, которые происходили с целыми посёлками в 50-е гг. на юге Толимы, в Вильяррике, на востоке Толимы, в Сумапасе и Восточных Льяносах.

Именно в Риочикито оборвалась жизнь Эрнандо Гонсалеса, пожалуй, самая серьёзная потеря и самая удивительная жизнь, воплотившая в себе мечты и надежды 60-х гг. Что же случилось с Эрнандо Гонсалесом? Хакобо Аренас так описывает последние дни его жизни: «Тогда мы все ещё находились в Риочикито. И примерно за пять дней до начала военной операции к нам прибыли французские кинодокументалисты, Жан-Пьер Сержан и Бруно Мюэль, для того чтобы снять фильм. Они добрались до нас без особых проблем, поскольку на дороге, идущей из Пакарни, армии ещё не было». Дорога была перекрыта уже после того, как французские журналисты прибыли к партизанам. Таким образом, они очутились в самом центре военных действий и начали снимать свой фильм в критический момент для истории Риочикито. За те 19 минут, пока длится этот фильм, камера схватывает и воссоздаёт прекрасные образы природы, которые таятся на границе сельвы и гор. Удивительные образы, которые потом, возникая в темноте кинозалов, обошли всю Европу. Жан-Пьер Сержан написал также довольно эмоциональный текст. Один из его фрагментов звучит так: “Снаружи наступает ночь. В этот момент появляются несколько человек, чтобы поприветствовать нас. При свете пламени примитивного очага с трудом можно различить черты лица пришедших, видны только выступающие скулы. Здесь все немного индейцы. Несколько раз в дверях появляется лицо определённо азиатского типа. Но нет, это не китаец. Нам передают горячие тарелки, наполненные какой-то едой, которую мы проглатываем с большим трудом. Но вскоре становится ясно, что это опять санкочо – суп из бананов, фасоли, муки и картофеля. Входят два человека: один из них в сомбреро в стиле канадской конной полиции, чёрные глаза, усы, искрящаяся улыбка, ясный голос; это Сиро Трухильо Кастаньо, командующий зоной Риочикито. Другой – светлая кожа, бесцветные глаза, тонкие черты лица; это Мануэль Маруланда Велес, легендарный партизанский командир из Маркеталии… Мануэль Маруланда похож немного на Панчо Вилью, но это Панчо Вилья, который прочитал Ленина…»[18]18
  Pierre Sergent Jean. Los guerrilleros vistos por la prensa europea //Voz Proletaria, Bogotá, marzo 31 de 1965, pp. 12–13.


[Закрыть]. «Фильм мог бы быть гораздо богаче по содержанию, если бы были сняты в натуре сражения, а мы это планировали», – вспоминает Хакобо Аренас. Но французы закончили съёмки раньше. И тогда на заседании Штаба было решено, что Эрнандо пойдёт с французами до Масаморраса. Там он должен будет расстаться с ними и уточнить детали организации колонны, которая выведет их на дорогу в Натагайму. Колонна состояла из 40 человек под руководством «Пахарито». Французы до выхода к Натагайме отсняли по пути довольно много материала.

«Мы остановились на берегу реки, которая называлась Риочикито, чуть выше посёлка, который к тому времени уже был сожжён дотла. Эрнандо пошёл дальше, добрался до Масаморрас и организовал выход колонны “Пахаритоˮ. Мы сказали перед этим Эрнандо: “Вы заканчивайте там с французами и ждите нас у склада в Масаморрасеˮ. И тут нам приходит сообщение: армейские части движутся на Масаморрас. Мы решили эвакуировать наш склад из Масаморраса и направились туда. А как раз перед этим только что было зарезано несколько голов скота, и потому у нас оказалось столько много провизии, что мы не смогли всю её унести и оставили в общей суматохе в ущелье, где располагался лагерь.

Эрнандо, весьма озадаченный тем, почему мы никак не приходим в назначенное место, организовал группу, но двинулся не по той дороге, которой он шёл, сопровождая французов, а немного выше, стремясь выйти к реке Риочикито, а потом идти по её берегу. Так он добрался до места расположения лагеря, который мы уже покинули. Там он нашёл остатки забитого скота и немалое количество кофе, кукурузы и фасоли, выброшенное в реку. Тогда он, наверное, подумал о том, что народ, который здесь был, уже ушёл, и он направился туда, куда было эвакуировано гражданское население, к горе, которая называлась “гора невинноубиенныхˮ, а там-то как раз в этот момент и находилась армия. Но Эрнандо этого не знал. Он шёл по тропе, точнее по узкой тропинке, и вскоре вместе со своей маленькой группой подошёл к “горе невинноубиенныхˮ. Ничего подозрительного не было видно, но тут один товарищ, который пошёл вперёд на разведку, сообщил: “Там видны следы «грифов»…ˮ, т. е. он увидел следы, оставленные солдатскими сапогами. Но Эрнандо сказал: “Да ну, ерунда, ребята. Там не может быть армии…ˮ. Он пошёл вперёд, и вскоре они попали в засаду. И поскольку Эрнандо носил очень редкую форму и ещё более редкую фуражку и зелёный свитер, то солдаты, увидев его, наверное, подумали: “Должно быть, это какой-то русский маршал…ˮ, и все дружно взяли его на прицел. Раздался мощный залп. Бойцы группы Эрнандо отступили, имея только одного раненого, затем вышли на тропу, которая вела к нам. В итоге они добрались до Масаморраса и сообщили нам о том, что произошло. Но мы просто не могли в это поверить и спросили: “Но, может быть, надо было вернуться и посмотреть, действительно ли Эрнандо убит или он только ранен?ˮ Но они сказали: “Не может быть, чтобы он был просто ранен, залп был такой, словно стреляли из 40 винтовок…ˮ. На следующий день мы услышали сообщение по радио: его смерть стала окончательной реальностью…».

В вооружённых организациях большинство их руководителей чаще всего заняты большими делами: политикой, военной доктриной, стратегией, тактикой, проведением военных операций, они не вникают в детали, в мелкие проблемы рядовых бойцов. Мир партизана постепенно сводится к небольшому количеству образов, которые через их повседневное повторение превращаются в знаки, которые, в свою очередь, накладывают отпечаток на всё его мировоззрение. Мир партизана начинается с винтовки, которая заменяет ему и орудие труда, и изучаемый текст, даже руки, она уже сама по себе есть жизнь, поскольку от неё зависит жизнь. Это мир, который умещается в походном мешке, находящемся за плечами или на коленях, когда начинаются поиски еды, ботинок, тента, приспособлений для чистки оружия. Кроме того, вполне возможно, что в рюкзаке таятся скомканные воспоминания и грусть, которую ты, казалось бы, оставил позади в тот момент, когда принял решения уйти в партизаны. Мир партизана сводится к двойному взгляду на вещи: взгляд, который внимательно смотрит вокруг, и взгляд, который устремлён внутрь самого себя. Этот двойной взгляд находит своё выражение в постоянном молчании, молчании, которое строго соблюдается на марше, физическое молчание, которое появляется во время отдыха, молчание, которое преследуют шорохи ночи, суровое и вынужденное молчание, которое охватывает людей, сидящих в напряжённом и длительном молчании в засаде. И этот двойной взгляд заключает в себе целый мир, который мог бы уместиться между ладонями. Не всегда командиры занимаются этим редуцированным миром партизана, не всегда он привлекает их внимание или им кажется, что это не имеет существенного значения, поскольку командиры обычно заняты более грандиозными вопросами, которые важны для принятия военных решений. «А вот Эрнандо занимался этими мелочами, – вспоминает Хакобо. – Это был такой человек.… Помню, как-то у меня порвался шнурок на ботинке, это произошло прямо на марше, он просто сгнил и порвался, а другого не было. И Эрнандо, увидев это, тут же сказал: “Я дам тебе свойˮ. Эрнандо глубоко переживал каждую проблему, поскольку если она не затрагивала его, то он ей и не занимался. Будучи относительно молодым, он своими мудрыми советами стал для многих бойцов отцом. Он стал нашим писарем, любой неграмотный партизан, кто хотел написать письмо семье или невесте, обращался к нему… Он многим подсказывал, как следует поступать в той или иной ситуации. И этим доверительным разговором один на один он придавал не меньшее значение, чем проведение какой-нибудь конференции, где участвовало 100 или 200 человек. Это был друг, который умел разговаривать по-товарищески, товарищ, который всегда разговаривал с другими на равных, не как учитель, которого надо только почтительно слушать, а чтобы пробудить в собеседнике симпатию, поскольку тот, другой, в этот момент, может быть, рассказывает что-то самое важное из своей жизни…». Эрнандо Гонсалес также унёс с собой в безвестную могилу в горах свою страстную любовь, которую он переживал в ночных засадах, к своей девушке из города. И потому совершенно неслучайно, что Сержан и Мюэль, которые успели искренне привязаться к нему, посвятили свой документальный фильм памяти именно Эрнандо. За несколько дней до своей смерти Эрнандо, словно предчувствуя свой близкий конец, записал в своём дневнике для товарищей из города: «Нам крайне необходимо поднять такую же волну солидарности (с Риочикито), какую мы сумели организовать в случае с Маркеталией. Чтоб даже стены кричали!»

Глава третья
Создание РВСК (FARC)

Образ мысли Маруланды в 1966 г., т. е. в то время, когда созрели все условия для создания РВСК, – это образ мысли человека преследуемого, постоянно находящегося в кольце врагов. Но вместе с тем это образ мысли партизанского командира, который думает уже не просто о защите какой-то определённой территории, а о военном проекте общенационального масштаба. Под влиянием победы кубинской революции, триумфальный дух которой пронёсся над всем континентом, его мышление приобретает политико-прагматическое направление. Преследуемый за своё мировоззрение и полководческий дар в стране, где нетерпимость есть альфа и омега системы государственной власти, он внимательно присматривается ко всему: где можно остановиться на ночлег, кто его окружает. Он говорит только то, что необходимо, и слушает только то, что необходимо с точки зрения получения нужной информации, приобретения новых знаний. Он собирает и оценивает информацию, он накапливает необходимые знания. Вся глубина его натуры проявляется только тогда, когда это надо. Он всячески стремится развить и обострить свои чувства. Те чувства, которые позволяют ему чутко улавливать опасность. Врождённое чувство понимания местности. Умение моментально схватывать окружающую обстановку. Умение скрываться. Чувство присутствия врага. Чувство подозрительности как к себе, так и к другим. Умение ориентироваться днём, чувство наблюдательности. Умение становиться невидимым для врага, перед тем как совсем пропасть из вида. Умение неожиданно возникнуть, когда надо атаковать врага. Чувство времени, которое надо уметь точно определять как в критические моменты, так и в повседневных событиях. Способность запоминать каждое мгновение своей жизни как некий урок на будущее. Память на лица, память на местность. Умение выжить в любой ситуации. Умение командовать. Знание своих людей. Знание врага как самого себя. Знание того, когда нападать и когда выжидать. Он анализирует свои победы и поражения. Анализирует победы и поражения своих людей, извлекая из этого уроки для себя. Не делает ни одного шага, если заранее не обдумал его. Он не из тех, кто сначала планирует одну операцию и только потом – другую. Его первая операция неизбежно порождает целую цепь последующих. Будучи преследуемым всю свою жизнь, у него выработалась психология осаждённого со всех сторон. Психология человека гор.

Какие же конкретно произошли изменения в мышлении преследуемого человека, начавшего свою жизнь партизана в 1948 г., к 1966 г.? «Виоленсия» 50-х гг. породила серьёзные изменения в системе ценностей в картине мира крестьянина. Рвутся связи между религиозным и магическим. Меняются образы, меняются традиции и обычаи. Горы становятся полем деятельности и превращаются в главное укрытие, которое позволяет выжить, получить убежище, организовать засаду, отступить и вновь затаиться.

И Маруланда с самого начала «виоленсии» в 1948 г. стал человеком гор, который решил связать свою судьбу с оружием как единственной возможностью сохранить свою жизнь. Его детство было окружено домашней заботой родных, рассказами о Тысячедневной войне http:// left.ru/2009/11/alape193.phtml?print – _ftn1, историями об антиокийской колонизации Киндио и страшными рассказами о домовых и привидениях. К 18 годам он стал довольно многообещающим торговцем в Сейлане (департамент Валье). В 19 лет он видел, как языки пламени, уничтожившие Сейлан, поднимаются до неба, а местное население в ужасе разбегается по окрестным деревням. И тогда Маруланда снова уходит в горы, преследуемый за свои гаитанистские http: //left.ru/2009/11/alape193. phtml?print – ftn2 убеждения, снова становится жителем гор, для того чтобы научиться слушать и различать всё многообразие их голосов. В 1949 г., в возрасте 19 лет, он создаёт свой первый партизанский отряд из 14 двоюродных братьев для нападения в августе этого же года на Хенову, его родной город, в знак протеста против прихода к власти Лауреано Гомеса[19]19
  Лауреано Гомес – руководитель консерваторов в 40-е гг. Именно его считали главным организатором убийства Хорхе Элиесера Гаитана, именно на годы его президентства приходится начало политики массовых репрессий по отношению к либералам и крестьянству Колумбии. – Прим. перев.


[Закрыть].

После разгрома и рассеяния его семейного партизанского отряда он уходит на юг Толимы в поисках Лоайсов, своих родственников, дабы присоединиться к отряду, которым командовал старик Херардо Лоайса. Партизанский опыт последнего серьёзно повлиял на перемены в образе мыслей Маруланды. Бальтасар, партизан-коммунист из Дависа, который знал Маруланду именно с этих пор, рассказывает о том времени так: «Я знал его примерно с 1950 по 1955 г., поскольку на юге Толимы в то время возникло два партизанских отряда. Тот отряд, с которым он был связан в начале, возглавляли его родственники, старик Лоайса, его дядя, и его двоюродные братья. И был отряд, возглавляемый коммунистами, который базировался ближе к северной границе департамента. Где-то к концу 1949 г. Маруланда решил отойти от движения, возглавляемого своими родственниками. Он создал свой отряд из числа тех, кто пошёл за ним, с его заместителем Басилио, который позже стал обыкновенным бандитом. Отличительной чертой этого отряда было то, что они, в отличие от других, не сидели на одном месте, а были очень подвижны, очень мобильны. Этот отряд насчитывал около 30 человек, и он прочно закрепился в районе Гаитании. Эта территория полностью контролировалась ими, и они встретили очень тёплый приём со стороны местного населения, поскольку они с самого начала стремились установить самые дружественные, братские и доверительные отношения с местными крестьянами. Мы, коммунисты, довольно быстро установили с ними контакт, и после этого он стал постоянным, как и обмен информацией и взаимные консультации. И опять-таки, в отличие от других, они ничего не делали против гражданского населения, наоборот, они, как могли, защищали крестьян.

Мануэлю, сохраняя дружеские отношения с партизанским отрядом своих родственников, удалось также наладить хороший контакт с Хакобо Приасом Алапе, который тоже стал партизаном после событий 9 апреля 1948 г., с Элисео Веласкесом и другими отрядами из Льяносов. Хакобо Приас Алапе охотно поддержал эксперимент Маруланды и в ходе частых дружеских бесед поведал ему многое из своих приключений. Огромный опыт отрядов из Льяносов, которые опирались на постоянную помощь гражданского населения и были, по сути дела, вооружённой рукой народа, народа в подлинном смысле этого слова, сыграл немалую роль в становлении партизанской организации Маруланды. Мануэль, как человек очень умный, прирождённый военный руководитель, схватывал всё на лету и тут же внедрял это в практику своего отряда.

И именно это в итоге и привело его к отходу от Лоайсов. Всё же они были вооружённой группой слишком сектантской, слишком замкнутой. Я бы сказал, что в своей деятельности они во многом воспроизводили, практически без изменения, стратегию и тактику времён Тысячедневной войны, что, безусловно, являлось следствием незавершённости той войны между консерваторами и либералами. Это было своего рода продолжение ситуации именно того времени, когда разные отряды воевали, по сути дела, против всех и вся, а если и были вынуждены покинуть какую-то местность, то уничтожали всё, что там было. Для Лоайсов, например, ничего не стоило совершить точно такое же преступление, которое совершала полиция, именовавшаяся нами “грифамиˮ. Вся разница между “грифамиˮ и ними заключалась только в том, что первые состояли на службе правительства, а вторые выступали против него, а в остальном они были совершенно одинаковы. Убивали, грабили, творили насилие, одним словом, совершали все те же преступления, что и их враги. Оказаться врагом что тех, что других было одинаково ужасно.

Чем дальше, тем больше Маруланде всё это переставало нравиться. И тогда он, не ссорясь, не ругаясь, не враждуя со своими родственниками, создал свой отдельный, независимый от них отряд, выстроил самостоятельную экономическую базу и стал действовать автономно. Отдельный отряд, который уже не имел связи с ними, но ещё не имел связи с нами. Все мы находились на одной территории, и, по сути дела, получалось так, что боролись за влияние над одним и тем же населением. То есть ситуация складывалась довольно интересная. Сначала мы объединились с движением Лоайсов в Эль Дависе, и поэтому Мануэль сторонился нас, а потому первое заседание Объединённого штаба прошло без его участия. В это время он находился южнее, в районе Гаитании, юга Аты, Планадас и частично департамента Уила. Он установил свой контроль на стыке границ департаментов Толима, Уила и Каука. Получилась довольно обширная территория.

Его люди столкнулись с нашими, когда мы проводили одну из своих операций. Мы проводили рейд далеко на юг, как раз в поиске путей выхода к Кауке, Валье и Уиле, и вот тут-то и произошла встреча с группой вооружённых людей, и стало ясно, что это какие-то неизвестные нам партизаны. Они встретили нас с недоверием, даже с враждебностью. Потом появился Мануэль и сел поговорить с командиром нашего отряда из Эль Дависа. Он сказал ему так: “Хватит меня преследовать, я тоже революционер и партизан. Мне кажется, что Вы преследуете меня. Но я никогда не отдавал и не отдам приказа стрелять в Вас. Я не хочу ни убивать Вас, ни закрывать Вам проход через мою территорию. Но и Вы должны ничего не предпринимать против меня, должны с уважением относиться к моим людям. И вообще, я хотел бы встретиться с Вашими руководителями. Мне нравится, как действуете Вы, но не нравится то, что делают те, другие. Поэтому я и ушёл от них. Но я не собираюсь всё время отсиживаться здесь в одиночестве, я хочу принять участие в более широком движении. В общем, так, в любой день, в любой час я жду Ваших руководителей в моём лагере…ˮ. Однако так получилось, что между этим разговором и встречей прошло довольно много времени, примерно 6 месяцев. Как раз в то время мы сформировали отряд, который располагался очень близко к той зоне, где находился Мануэль. Так, в районе Сан Мигеля появился наш отряд, который позже мы стали называть отрядом из Укрании. В этом районе находился источник солёной воды, и там индейцы обычно добывали соль. Поскольку у нас были проблемы с солью, а также для того, чтобы наладить собственное производство соли, мы и решили взять район Сан Мигель под свой контроль. Он был небольшим по территории. Там мы создали отряд под руководством двух командиров, Кардена-ля и Ричарда. Ко времени первой встречи с Мануэлем этот отряд насчитывал более 100 вооружённых людей и имел большое влияние на местное население. Мы запланировали ряд операций, для которых, собственно, и создавался этот отряд. Но в это же самое время назревала грандиозная военная операция правительственных войск, и потому была крайне необходима готовность всех движений самообороны к отражению этого наступления. Для этого мы и направили специальную делегацию из Эль Дависа к отряду из Укрании, с тем чтобы потом через него вступить в контакт с отрядом Мануэля. Во главе делегации были я, Олимпо и “Качапалоˮ; Сиро Трухильо был командиром отряда в Ла Эстрелья, местечке, располагавшемся между Эль Дависом и Укранией. Мы прибыли в Ла Эстрелью, чтобы взять с собой Сиро, который тоже входил в состав нашей делегации. В качестве политических командиров нас было трое, а военными командирами были Гратиниано Роча, Ричард, “Аве Неграˮ и Сиро. Мы написали Мануэлю письмо, где сказали, что так, мол, и так, в такой-то день и такой-то час он приглашается вместе со своим отрядом на встречу. Пришло человек 40. Была даже организована своего рода торжественная церемония. Ричард отдал приказ, чтобы их встретили со всеми положенными воинскими и политическими почестями, которых они вполне заслуживали, со всем уважением, поскольку это были наши друзья, с которыми у нас были общие взгляды, и соратники по борьбе.

Был приготовлен торжественный обед, и все сразу договорились о том, что всё время переговоров все будут без оружия. Караульная служба на время проведения встречи была поручена местному отряду. На следующий день мы начали переговоры с Мануэлем и его людьми. В ходе долгого разговора прояснились все вопросы, и, в частности, Мануэль рассказал нам о том, почему он и его отряд чувствуют себя ущемлёнными в отношениях с нами. Мануэль объяснил, что в последнее время он сталкивался с фактами враждебного отношения и даже преследования его отряда людьми Лоайсов. Он также рассказал, чту отдаляет его от Лоайсов и чту сближает с нами. Но вместе с тем он сказал и о различиях между нами: “Вот это я не разделяю с Лоайсами, а это я разделяю с Вами, но и не все Ваши методы мне нравятся, однако я вижу, что их можно улучшитьˮ. Он подверг критике всё, включая и наши политические планы по работе с населением, и поделился своим опытом в этой области. Он разъяснил нам, как он это видит. Мануэль также подверг серьёзной критике наши военные методы, видя в них много неверного. “Ваши принципы управления подразделениями очень напоминают армейские, они буквально скопированы с них. Это можно и нужно совершенствовать. Мы должны создать свои собственные принципы ведения войны, свою собственную дисциплину, но дисциплину более сознательную, более идейную, не слепую, не тюремную, как в армии. Там, например, если кто-то совершит какую-то ошибку, то тут же тащат колодки или бросают в тюрьму, наказывают морально или физическиˮ. Я думаю, что в его анализе наших методов было много правильного. И потому, после этой встречи мы внесли серьёзные коррективы в нашу работу по укреплению внутренней дисциплины…».

Мануэль и Бальтасар были одного возраста, в то время им было по 20 лет. Они даже стали вместе спать на одном лежаке. Но ночью они не столько спали, сколько продолжали вести разговор о своём партизанском опыте и идеях. «Мануэль был человеком необычайной жизнерадостности и тонкого юмора. Он почти сразу вызывал чувство симпатии у собеседника. Он умел очень хорошо говорить. Собственно говоря, уже в то время было ясно, что он достигнет очень многого. Как-то в ходе одной дискуссии он сказал: “Оставьте мне мой отряд, я буду действовать самостоятельно. У меня есть там кое-какие внутренние проблемы, но я их прекрасно вижу. Есть некоторые люди с не очень хорошими склонностями, но я решу эту проблему сам. Но с этого момента пусть мой отряд считается частью более широких, допустим, Революционных силˮ. Я помню, что тогда мы даже предложили довольно помпезное название, что-то вроде Народно-революционных сил Колумбии. И Мануэль сказал тогда: “Будем считать, что мой отряд – это один из Ваших отрядовˮ. И вот так, постепенно, он включился в процесс совместной деятельности с нашим отрядом из Укрании. Это заняло примерно 2–3 месяца.

Ну, а потом было большое наступление армии, и именно в ходе этой военной операции правительственных сил произошло реальное объединение всех наших отрядов, что позволило нам в течение 2–3 месяцев, пока противник вёл наступление, дать ряд серьёзных сражений. Они проходили уже под руководством единого партизанского командования. Наступление армии привело к серьёзным осложнениям. Некоторые из наших поспешили отойти от нашего движения, самоизолировались и стали создавать свои собственные вооружённые группы для грабежа и убийства мирного населения. С такими Мануэль расправлялся беспощадно и довольно быстро покончил с ними. Наступление противника объединило нас, и центральное командование в Эль Дависе издало приказ собрать все отряды юга в единый кулак, оставив только несколько невооружённых групп для завершения сельхозработ и несколько – для защиты местного населения. Главные же силы должны были сконцентрироваться в Эль Дависе для начала своего рода всеобщей контратаки по всему югу Толимы в ответ на наступление армии в 1950 г.