Текст книги "Десятый сосед"

Недобрый лес и прочие неприятности

Женщина, чувствующая вину, крайне полезна в хозяйстве.

В воскресенье я проснулась раньше Олега, на цыпочках выбралась в ванную, почистила зубы, накинула домашнее платье вместо штанов и футболки, плотно прикрыла дверь в комнату и вручную замесила тесто на блинчики.

Утро – не лучшее мое время, так что обычно я питаюсь бутербродами или яичницей, а по выходным вообще завтракаю в обед. Но сейчас мне хотелось сделать для Олега нечто особенное, чтобы искупить свою вину за мысли о расставании.

Ничего более подходящего на роль епитимьи, чем вечно подгорающие блинчики, от которых ни на секунду нельзя отвлечься, я и представить не могла. В холодильнике нашлась сметана, в шкафу – джем и мед, и к тому времени, когда заспанный Олег выполз на кухню, я даже сварила кофе в турке, с трудом отыскав старые запасы молотого.

– У нас праздник? – поинтересовался он. – Кто-то умер, кто-то родился, кто-то сдох далеко в лесу?

– Я просто очень тебя люблю! – Я быстренько чмокнула его, увернувшись от попытки обнять, и метнулась обратно к плите – кофе решил воспользоваться случаем и сбежать.

– Была бы у нас машина, я бы спросил, насколько в хлам ты ее разбила. А тут даже теряюсь.

– Слушай, ну серьезно! – Я сняла турку с огня и разлила кофе по чашечкам, настрогала на маленькой терке палочку корицы, бросила щепотку какао поверх. – Я поняла, что ты у меня сокровище, а я не ценю.

– Это тебе Ирка сказала?

Олег устроился на диване и подвинул поближе к себе миску с блинами, накрытую кухонным полотенцем.

– Это я сама додумалась, – надулась я.

– Ух ты, даже не подгорели! – восхитился Олег.

Он намазал блин сметаной, подумал, положил туда ломтик сыра и заодно полил медом.

– Это вместо спасибо?

– Спасибо, конечно, хотя ты меня немного пугаешь.

– Привыкнешь! – Я так яростно поддела прилипший блинчик, что он счел за лучшее побыстрее перевернуться и подрумяниться, чтобы от него отстали.

– Так это постоянная акция, что ли? – изумился Олег. – Я выиграл в лотерею новую девушку?

– Старая тоже была ничего.

Меня слегка кольнуло это противопоставление «старая – новая». Нет, речь не о возрасте! Но все равно.

– Ты мне нравишься любая! – тут же принялся подлизываться он. – Но и блинчики тоже нравятся.

– Вот видишь, как хорошо, что тебе не придется выбирать!

Я плюхнулась на диван с ним рядом, тоже потянулась к блинам, но тут же вспомнила свое твердое решение с утра сесть на диету. Хвасталась вчера Ирке своей лучшей формой, но забыла упомянуть, что зимой я всегда набираю несколько килограммов. Уютный хомячий жирок имени утешительных пирогов с чаем и долгих новогодних праздников.

Завтрак был настолько солнечным и счастливым, что я ни разу не пожалела о потерянном часе сна. Надо действительно сделать это привычкой, нашей милой семейной традицией…

Хотя бы по воскресеньям.

От слова «семейная» тоже потянуло холодом, но я быстро отогнала это неприятное ощущение. Я бы тоже не стала жениться на скандалистке, которая отказывается от секса, заставляет готовить и недовольна тем, что ее возят в отпуск в Испанию.

– Пойдем сегодня погуляем? Пошуршим листиками, соберем букет? Пофотографируемся? Ты давно зеркалку не доставал, – предложила я.

– А-а, так ты просто фотосессию своими блинчиками выпрашивала! Я-то уж испугался! – облегченно выдохнул Олег.

Тут я обиделась всерьез. Я ведь никогда ничего не добивалась от него такими дешевыми манипуляциями: ты – мне, я – тебе. Никакого минета за шубку или айфон! Всегда говорила прямо или делала сама. С чего бы вдруг начинать?

Вот так сделаешь доброе дело…

Разъедающее чувство обиды встретилось с хорошо настоявшимся за ночь чувством вины, и некоторое время две желтоглазые кошки внутри меня бились до кровавых ран, задевая когтями и мое сердце.

Победила вина, и я, проглотив обиду, с улыбкой предложила:

– Если не хочешь, давай останемся дома, посмотрим «Аладдина», давно собирались. Или съездим в аквапарк.

Видимо, Олега все-таки насторожила пауза перед этими словами, и он поспешно ответил:

– Ну, что ты! Давно хотел тебя поснимать. Ты права, такой мягкий свет, даже фотошопить не придется, он сам все неровности кожи сглаживает. Надень свое синее пальто, хорошее сочетание цветов получится.

«Неровности кожи» я тоже проглотила молча, скрыв это за суетой. Надо было еще убрать остатки блинчиков в холодильник, протереть плиту, допить кофе… Есть я так ничего и не стала. Решила, что купим на обратном пути брокколи и куриные грудки.

Ранняя осень – абсолютная нереальность.

У половины деревьев все еще длится лето, но другая половина уже празднует увядание. Глубоко синее небо, какое бывает только весной, когда все только начинается, и осенью, когда заканчивается. Прозрачный холодный воздух, от которого цвета становятся насыщеннее, глаза блестят ярче, и пронзительный запах осенней земли, напоминающий о том, что это все ненадолго, скоро кончится, лови момент.

Мы пошли на бульвар – там росли фотогеничные клены, дикие яблони и неизвестные мне кусты с ярко-красными ягодами, которые были достойны оттенить мой образ. Я давно мечтала сплести венок из разлапистых кленовых листьев и превратиться в Королеву Осени. Даже накрасилась специально под этот образ: тени цвета охры, дерзкие стрелки, темная помада.

По пути Олег сделал несколько действительно хороших снимков пронзительно-желтых лип на фоне синего неба и меня на фоне пронзительно-желтых лип. Заодно поснимал, как трагично лежат разноцветные листья на все еще зеленой траве, погонялся за рыжей, в цвет осени, кошкой, и на место мы пришли в замечательном настроении. Жизнь снова казалась прекрасной, и решение быть идеальной женщиной для этого мужчины больше не тяготило. Мне хорошо с Олегом, а если я сама себе не порчу жизнь, то еще лучше.

Увы, на бульваре удача нас оставила. Прямо при нас муниципальные рабочие сгребали роскошные кленовые листья в огромные черные мешки, словно расчлененный труп осени. Можно было посниматься и на фоне этих мешков, но жанр таких фотографий получился бы гораздо более мрачным.

Расстроилась не только я, Олег тоже. Он уже запланировал кучу кадров – и с венком, и с букетами листьев. Даже придумал, как разложить меня на них покрасивее.

– Пойдем тогда в лес? – предложил он. – Там на поляне есть несколько кленов. В лесу точно никто убираться не будет.

– Не хочу, – отозвалась я тихо.

– Почему?

Двенадцать лет я не ходила в тот лес вообще. Ни на лыжах в колледже – приходилось прогуливать. Ни на шашлыки с друзьями – каждый раз придумывала новую причину. Ни просто гулять. Вообще никогда. Нет.

Один раз попробовала – и вылетела на дорогу, не пройдя и пяти метров вглубь. Мне показалось, что за ближайшим кустом тот прыщавый все еще ждет меня. Знает, что я однажды вернусь и он закончит то, что начал.

– Просто… не хочу. – Я покачала головой и предложила альтернативу:

– Давай дальше по бульвару пройдемся? Может, на той стороне еще не все убрали.

– Ева! В лесу полно листьев! Пойдем!

– Нет… – Я пыталась быстро придумать какую-нибудь приличную причину, но ничего в голову не приходило.

Мимо по бульвару проехала «Скорая». Я машинально проводила ее взглядом, скрестила пальцы и шепнула: «Чур, не моя беда».

Олег заметил, скривился:

– Опять твоя ерунда!

– Прости, – покладисто сказала я. – Я уже реже так делаю.

Но он, похоже, был настроен вернуться к теме:

– Можешь ответить, почему мы в лес не идем?

– Там грязно.

– Не грязнее, чем здесь. Дождя три дня не было.

– Там собак выгуливают.

– Здесь тоже, но тебя это не смущает.

– Там темно.

– На поляне солнце.

– Я просто не хочу! – В отчаянии я прибегла к бессильному и бесполезному последнему аргументу.

– А я хочу! – отрезал Олег, схватил меня за руку и потащил за собой. – Я согласился на фотосессию, пошел тебе навстречу, так что давай ты пойдешь навстречу мне.

Не упираться же ботинками в землю, как маленький ребенок? Я потащилась за ним, глядя, как неумолимо и неизбежно встает впереди лес. Казалось, туда даже не пробивается солнечный свет. И какие там получатся фото?

Впрочем, это мне только показалось, солнца сквозь редеющую листву действительно проникало много, темным лес был только в моем воображении… Но я не могла. Просто не могла! Конечно, я не рассказывала Олегу, что там произошло.

Я даже маме не рассказывала.

В тот вечер ей было не до меня – папа впервые не пришел ночевать. Дальше стало как-то недосуг, потом я вроде бы пережила, а после оказалось, что ждала я слишком долго и уже как-то глупо начинать.

Да и что я могла ей сказать? «Мама, ты была права: с непослушными девочками случаются именно те плохие вещи, о которых ты предупреждала?»

Они почти случились со мной. А с Верой – случились. Она тоже никому ничего не рассказала, но узнала я об этом не скоро.

Через пару лет после окончания колледжа на встрече выпускников вдруг зашла речь о тех, кто с нами учился, но не добрался до выпуска. И среди тех, кто вылетел за «хвосты», решил пойти сразу работать, перевелся в другое место или уехал за границу, вспомнили Веру.

Кто-то из парней хохотнул:

– Вот дура – умудрилась прямо в начале года залететь! Зато экзамены не сдавала.

– Говорят, ей трояки нарисовали на халяву и диплом выдали.

– Повезло, – добавил кто-то из девчонок. – У нас в институте тоже с пузом с курса на курс переходили. Одна так и родила пятерых.

– А что, знаете, от кого Верка залетела-то?

– Евку спроси, они ж дружили.

Я к тому времени уже выпила достаточно, чтобы устать от этой ярмарки тщеславия, от фотографий однокурсников, историй о студенческих пьянках и сексуальных похождениях и забилась в угол, листая первый попавшийся журнал.

Когда речь зашла о Вере, я навострила ушки, но лицо продолжала делать равнодушное. И когда бывшие однокурсницы обратились ко мне с вопросом, вполне натурально пожала плечами – мол, откуда мне знать?

Сработало.

– Не лезь к Евке, они как раз поругались перед этим.

– Мне кураторша рассказывала, что родители Веркины пытались из нее выбить имя второго счастливого родителя, но она как партизан!

– Выбить? – кто-то ахнул.

– Отец ее избил, как узнал. Первый раз в жизни, говорят.

Мне ли не знать, что не первый! Просто раньше он бил ее по ногам, следы от пряжки долго не заживали, и она ходила в длинных юбках. Зато не так заметно, как синяки на руках или фингал под глазом.

– Нагуляла с каким-нибудь сопляком, который жениться обещал.

– Верка всегда была шлюшка. Помнишь, она на первую дискотеку пришла в юбке с таким разрезом… Все парни бегали смотреть.

– Ну, мало ли кто с каким разрезом! У меня на выпускном, помнишь, какое декольте было? И ничего, через месяц замуж выхожу!

– Серьезно? Что ж ты молчала!

– Ну, у Верки кроме юбки были еще признаки.

– Конечно. Она все лето с парнями из строительного за гаражами курила. Мне мать запрещала за ней ходить.

Я спрятала горящее от злости лицо за журналом. Хотелось крикнуть: «Помню, как ты таскалась за нами, несмотря на запреты, а мы не знали, как от тебя отделаться! Но ты в итоге послушалась маму, и вот – замуж выходишь. Все правильно сделала».

А мы не послушались. И промолчали.

Я молчу до сих пор.

Лес все ближе, и шепот его все громче. Я шла, как на казнь. Те же осенние листья, едва прикрывающие жирную грязь… И голова почему-то закружилась. Прошлые и настоящие события накладывались друг на друга, так что становилось трудно разобрать, где одно, а где другое.

«Кружится голова».

– Ев, повернись тут, такое роскошное дерево на фоне!

Щелчок фотоаппарата. Как кружится голова!

Обернувшись, я увидела красное, как кровь, дерево позади меня. Будто кровь…

– Ева? Улыбнись!

Разве я не улыбаюсь? Я… улыбаюсь. Или нет?

«Я бегу по листьям, оскальзываясь».

– Ева, что с тобой?

– Все хорошо.

«Он догнал меня, догнал, догнал. Мне страшно, как никогда в жизни».

Щелчок.

«Я делаю шаг вперед, наступаю на землю, под ногой хлюпает, и выплескивается фонтанчик грязной воды. Покачиваюсь, чуть не падая. Нельзя падать, испачкаю свитер!

Руки были все черные».

– Стой ровно, Ева! Это что, так сложно?

«Я цепляюсь за землю, отталкиваюсь, но руки скользят».

– Покружись! Да не сейчас! Вот когда ветерок дует, листья падают, под ними покружись!

«Он наваливается сверху, я выворачиваюсь и перекатываюсь по земле».

Так кружится голова. Можно я не буду больше кружиться, меня тошнит?

«Страх помогает вырваться, ударить, ни на что не надеясь, отчаянно, бессмысленно».

– Ева? Ева! Ева?!

– А?

– Ты чего не откликаешься? Стоишь, выпала из реальности.

– Давай уйдем?

– Ты чего?

«Он отпустил меня на мгновение, я рванулась изо всех сил, потянув мышцы, они болели две недели».

Я покачнулась, Олег едва успел меня подхватить.

– Ты чего такая морально неустойчивая?

«Споткнулась у самого края леса, испугалась так, что сердце чуть не выпрыгнуло из горла. Сейчас точно догонит!»

Я оперлась на руку Олега и попросила:

– Давай уйдем?

Его рука мгновенно из поддерживающей стала жесткой, а сам он раздраженным:

– Ева, ты можешь нормально объяснить, чем тебе этот лес не нравится? Тут не водятся дикие звери, честное слово.

– Не хочу.

– Опять твои суеверия, что ли?

«Нельзя ходить в лес. Он ждет там, за кустами».

– …Нет.

– Ева, мне надоела эта ерунда!

– Олег…

– То тебе кошка дорогу перешла, то колбасу нельзя есть!

– Десерт…

– То по той дорожке можно идти, а по этой нет!

– Я…

– В темноте не есть, деньги из рук в руки не передавать, в лифте все заплеванные кнопки перетрогать!

– Это просто…

– У всех есть придури, Ева, но твои переходят все границы! Завтра ты будешь считать листики на деревьях?

– Но ведь…

– Просто возьми себя в руки! Ты же можешь быть нормальной! Такой был отличный день! Опять все к черту!

«Но я уже выбралась из леса. Уже выбралась. Убежала».

Олег смотрел на меня раздраженно и зло. Наверное, с его точки зрения все так и выглядело: из-за моих суеверий я испортила наши чудесные выходные. Я всегда все порчу, даже если хочу все исправить.

– Я больше не пойду с тобой вообще никуда, если ты будешь вести себя как психованная!

Выпрямившись, я вышла из леса. Леса больше нет!

– Уходи. Вот прямо сейчас – уходи, – сказала я Олегу.

Случайности не случайны

Олег посмотрел на меня долгим и злым взглядом, развернулся так, что за ним взметнулись вихрем желтые листья, и ушел.

Причем совсем не в сторону дома.

Я запрокинула голову, выдохнув горечь и обиду в синее октябрьское небо, которое еще полчаса назад поднимало мне настроение, вдохнула запах прелых листьев и пошла домой. За спиной остался проклятый лес, в который я больше не войду никогда, пока еще дышу.

Черные мешки с листьями попадались по пути все чаще, как будто на что-то намекая. Настроение у меня было перед новой рабочей неделей – просто огонь! И еще обед с Сергеем Андреевичем впереди. Главное, не начать случайно ныть при нем. Для этого у меня есть мама и Ирка.

Я так задумалась, что заметила соседа, только когда уже поздно было сворачивать и красться с другой стороны дома. Он стоял рядом со здоровенным черным «Лендровером» и орал в телефон:

– И на суд тоже не приеду! Не хочу! Ты это все затеяла, а я теперь чем-то обязан?

Ну что ж, по крайней мере не только мне достается от его паршивого характера. Надо же, мне ведь показалось в магазине, что он жутко обаятельный. Где были мои глаза?

В этот момент он меня и заметил.

– Ева! – рявкнул он тем же тоном, что и в трубку. – Ч-ч-черт… – уже мягче в телефон.

Он только глянул на меня, а я уже готова была плюнуть на приличия и собиралась перепрыгнуть через клумбу, чтобы спастись бегством и укрыться в подъезде. Потом посмотрел на телефон, выключил его и сделал шаг вперед, перегораживая мне обходной путь.

– Что? – устало спросила я.

Конечно, я отметила, что он прекрасно выглядит. И стильный бежевый шарф поверх тонкого свитера, и вызывающе-желтые ботинки, и запутавшийся в волосах крошечный желтый листик липы, будто он тоже в этот когда-то прекрасный воскресный день гулял под листопадом.

Но я хорошо помнила и его идиотское предположение, что я ворую почту, и то, что он женат, а значит – под абсолютным запретом. Бросив быстрый взгляд на его правую руку, я убедилась, что кольцо на месте.

Не знаю, чего я ждала. Что он успеет развестись?

– Это ваша машина? – Он указал на желтый «Гетц», заперший «Лендровер».

– Нет, с чего бы. – Я недоуменно пожала плечами.

– А чья? – требовательно спросил сосед.

– Да откуда мне знать! – возмутилась я. – Почему вы вообще меня спрашиваете?

– Потому что вы постоянно лезете в мои личные дела. Кто еще мог запереть меня в наказание за то, что я встал на чужое место?

– У меня вообще нет машины, – терпеливо объяснила я, подумав при этом, что заперли – и правильно сделали.

– Что же делать? – Почему-то сосед решил спросить об этом именно у меня. – Я ее пинал, но у нее, кажется, даже сигнализации нет.

– Понятия не имею.

Я равнодушно пожала плечами и попыталась его обойти, но он вдруг широко улыбнулся, так обаятельно и светло, что у меня даже дыхание перехватило, взял меня под локоть, и я совершенно не сопротивлялась, потому что он уже наклонился ко мне и своим шелковым мягким голосом промурлыкал:

– А мне кажется, вы знаете, как мне помочь, Ева…

Он больше ничего не делал, но мне казалось, что я стою под ослепительным светом театральных софитов, ярким и горячим. Все немыслимое обаяние этого мужчины, однажды на моих глазах направленное на кассиршу, вдруг досталось мне одной.

Я моментально забыла его грубость, его домыслы и то, что увлечься им – худшая идея из возможных, потому что вокруг просто больше не было никого и ничего. Только ослепительный горячий свет – и мы вдвоем… Теплый запах специй и ирисов поплыл вокруг меня, словно тоже включившись от повысившейся вокруг температуры.

Да он же нагло пользуется своим обаянием!

И это действует!

Я совершенно не собиралась ему помогать, но в тот момент мне так хотелось погреться в этом свете еще хоть немного, что я начала судорожно соображать, чем же могу ему помочь? Вызвать эвакуатор? Покричать в окна в надежде, что хозяин «Гетца» выглянет? Отнести машинку на руках – она же маленькая?

Где-то в остатках моих растаявших мозгов появилось решение:

– Можно спросить в соседском чате!

– В каком чате, Ева? – Его голос переливался медовыми оттенками, стелился туманом над лавандовыми полями.

– У нас в ватсапе есть чат для соседей, – объяснила я, встречаясь глазами с ним. Он не отвел взгляд и так внимательно слушал, будто важнее моих слов не было ничего на свете. – Для нашего дома и окрестных. Наверняка там кто-нибудь знает, чья это машина.

– Спросите там, пожалуйста… – твердые пальцы сжали мой локоть, а один из них начал поглаживать его по кругу, и это почему-то было очень приятно, хотя обычно я не люблю, когда меня трогают незнакомые люди.

– Спросите сами, я могу вас туда добавить, – предложила я. – Какой у вас номер?

Достав телефон из кармана, я нашла наш домовый чат. Сосед продиктовал свой номер, я попыталась послать приглашение, но без добавления в контакты не получилось. Пришлось добавить – и я увидела, как высвечивается его имя.

Ярослав.

В этот момент он отпустил мой локоть, и я почувствовала такой острый приступ сожаления, что испугалась сама себя. Ярослав – я произнесла его имя про себя, и оно мне понравилось – достал свой телефон, принял мой запрос и вошел в чат.

– Спасибо, – сказал он вежливо, и в одно мгновение выключил лампочку своего бешеного обаяния. Так резко, что мне показалось, будто в сцене, на которой мы стояли с ним вдвоем, открылся люк и я полетела в ледяную воду Арктики. Даже почувствовала, как острая льдинка ткнулась мне в затылок.

Видимо, ему стало неинтересно даже стоять рядом – он отошел в сторону, что-то активно печатая в чате, – а у меня не осталось ни малейшего повода топтаться дальше у подъезда.

Непростительные мысли

Я пришла домой, закрыла дверь и замерла, чувствуя пустоту в квартире.

Хотя я видела, как Олег уходит в другую сторону, мне все равно хотелось встретить его дома. Хотелось, чтобы он извинился за то, что наговорил, обнял меня, и все стало как раньше.

Но его не было. И хотя его вещи все еще были здесь – пять пар ботинок, что вечно мешаются в коридоре, рюкзак, который я всегда убираю в шкаф как раз накануне момента, когда он ему становится нужен, упавшие с полки перчатки – пустота в квартире все равно была холодной.

Ожидающей.

Каждый раз, когда мы ссорились, мне казалось, что какая-то часть меня откалывалась и навсегда растворялась в этой пустоте. Вроде бы все пары ссорятся, это нормально. Почему же я чувствовала себя все дальше от него с каждым разом?

И после примирения его нежность и теплота больше не наполняли меня до конца. Как будто отколовшиеся части были чем-то вроде труб, через которые в меня вливалась его любовь. Сначала труб было много-много, но чем дальше, тем их становилось меньше. И между ссорами я уже не успевала наполниться, скребя по сухому дну. Хуже всего то, что однажды не останется ни одной, и как бы он ни старался, я больше не смогу принять ни капли его любви.

Может быть, мы в одной ссоре от этого момента.

Я так соскучилась по ощущению, что нужна кому-то! Сильно, как воздух, как вода, и отчаянно, до дрожи в пальцах.

Хотя, если подумать, как я могла соскучиться, если со мной такого никогда не было? Я это видела только в фильмах.

Все во мне отзывалось дрожью, когда герои встречались после разлуки, обнимались так крепко, что никто не мог бы их разделить. Когда все препятствия были уже преодолены и они могли наконец быть вместе, чтобы больше никогда не расставаться.

Хотела бы я хоть раз почувствовать что-то подобное! Но, едва мне казалось, что оно рядом, и я неслась навстречу со всех ног, выяснялось, что там, на том конце, меня не так уж и ждут.

Не знаю, бывает ли вообще такое в жизни? Или, как Ирка говорит, все так и живут в серой мути – терпят то несвоевременный секс, то отвержение, рутинно ругаются, зная, что все равно помирятся на следующий день, и не отрывают каждый раз от себя кусочек сердца.

Зачем тогда это все показывают в фильмах, а?

Даже искусственный свет прожектора обаяния чужого мне Ярослава на минутку, всего на минутку включил во мне тоску по несбыточной яркой любви. Когда кто-то вот так улыбается тебе, потому что просто счастлив тебя видеть, наверное, это еще ярче.

Я бы согласилась жить с мужчиной, который умеет так делать хотя бы иногда, даже если бы он меня не любил. Если уж не существует подобной любви, я согласна на мечту о ней.

Олег пришел, когда уже совсем стемнело. Я так и сидела, не раздеваясь, на темной кухне, словно боясь, что пустота сожрет меня, если я зайду в комнату. Притаившееся там одиночество тихонько вздыхало от голода и терпеливо ждало.

Почему одиночество? Потому что, если расстанусь с Олегом, я больше никого не найду. У меня останется всего одна попытка, и по всем законам моей жизни я буду любить этого десятого сильнее, чем он меня. И в конце концов он разобьет мне сердце и уйдет.

За край мира, за столбик с цифрой «десять», я просто боялась заглядывать. Там таилось все самое страшное, что случается с девочками, которые не слушают добрых советов – изнасилование в черной осенней грязи, отчуждение, презрение окружающих, нежеланная беременность и вечное одиночество с ребенком, который всегда будет напоминать о том, что случилось.

Мать-одиночка без друзей и с клеймом шлюхи.

У меня перед глазами был пример Веры. Лучше я буду цепляться за свою серую хмарь, чем свалюсь в черноту.

Ключ скрежетнул в двери. Я удивилась – Олег обычно звонил, когда знал, что я дома.

Или думает, что я еще не вернулась, или не хочет меня видеть. Ну что ж, справедливо, должна признать. Кто я ему? Просто подружка, у которой он живет, – не жена, не невеста.

От меня одни проблемы. Он себе запросто найдет кого-нибудь попроще, без заморочек. Когда есть ощущение, что за тобой в очередь стоят, наверное, как-то легче слышать мои «уходи». Это у меня нет выбора, а он остается рядом, только пока ему удобно.

Шаги из коридора на кухню. Ботинки не снял, как всегда. Просила же не заходить дальше прихожей в уличной обуви! Впрочем, да не все ли равно…

Щелкнул выключатель, я зажмурилась.

– Ой, ты тут! – Олег меня заметил. – А чего в темноте сидишь? Я иду мимо окон – темно, думал, тебя нет.

– Просто свет не стала включать.

Он прошел в кухню и поставил на стол бутылку коньяка.

– Опять? – с тоской спросила я. – Мы же сопьемся. И завтра на работу.

– Зато так у нас получается гораздо лучше. И поговорить, и в постели.

У нас получается гораздо лучше с алкоголем, потому что я засовываю свое мнение в жопу и открываю рот только для минета. Но сказать это вслух – значит снова превратить наш относительно мирный разговор в дикий скандал, который услышит сосед сверху.

Ярослав.

– Так что, пьем? – уточнил Олег.

– Давай… – выдохнула я устало. После таких выходных люди неделю отпуска берут, а то и две. Или вообще ложатся в клинику неврозов на месяц.

В шкафчике, где стояли бокалы для коньяка, хранилось еще много всякого редко доставаемого хлама – например, мои духи. Я уже забыла, когда последний раз ими пользовалась. На работе резкие запахи не одобряются, Олег ворчал – я, мол, подушусь и уйду, а ему весь день это нюхать. Я его совершенно не понимала – там же стояли покрывшиеся пылью «Dior Homme», которые раньше я как раз любила разбрызгивать в комнате перед сном.

Я потянулась за ними, вдохнула едва заметный запах и ощутила острое, как ностальгия, сожаление о том, чего так и не произошло. Словно у нас с Ярославом уже была какая-то история, а теперь она закончилась и тает в запахах, хранящих воспоминания.

Тоска по несбывшемуся.

– Ну что, Ев, давай за нас? Чтобы мы всегда были рядом… – Олег разлил коньяк по бокалам и потянулся чокнуться.

Мне было грустно и не хотелось с ним соглашаться.

– Ева? – Он покачал свой бокал, и янтарный коньяк лениво плеснул на стенки.

– Нет, Олег, – заупрямилась я. Я все понимала, но не могла согласиться вот так запросто забыть обиду, будто ничего и не было. – Ты мне наговорил всякого…

– Ну, прости. Я психанул. Больше не повторится. Обещаю.

Мне все равно чего-то не хватало. Я наполнялась любовью слишком медленно, тоненькая струйка вяло стекала на высохшее дно.

– Ева-а-а-а… – Олег посмотрел на меня сквозь бокал. – Ну, что там случилось? Тебе плохо стало?

– Я… – Фразу я не закончила, потому что в этот момент точно не могла ему рассказать о том, что произошло со мной. – Не ела ничего с утра, вот и повело.

– Значит, мне придется следить за тем, чтобы ты завтракала, – промурлыкал Олег и снова потянулся ко мне.

Я нехотя чокнулась и отпила коньяк. Он обжег мне рот, но разлился неожиданно приятной горячей волной по телу, расслабляя скованные мышцы. Все-таки наша бухгалтерия знает толк, женщины опытные, не зря у них коньяк в заначке. А я все по старинке, вино да вино.

Олег нагнулся, чтобы поцеловать меня, и вкус лимона на его губах почему-то показался неприятным. Не мог шоколадку хотя бы купить? Или фруктов?

– Еще? – Не дожидаясь ответа, Олег налил мне и себе следующую порцию.

Покачав бокалом, где лениво перекатывалась маслянистая жидкость, я посмотрела сквозь нее на свет лампы, и предложила:

– Может быть, свечи зажжем?

– Хорошая идея! – отозвался он.

Я залпом выпила коньяк, резво поднялась… И тут же пошатнулась – с утра ведь так и не поела. Алкоголь резко ударил в голову, на голодный желудок меня быстро развезло, и мир казался нереальным, но в то же время очень теплым.

Свечи были в том же шкафу, что и бокалы. Я потянулась за ними, и под руку опять попался флакон Dior. Я задумалась, ведя пальцем по его острым граням, потом достала, обтерла пыль и принесла c собой.

Олег выключил свет, щелкнул зажигалкой. Теплые огоньки свечей отразились в его глазах, затрепетали, россыпью теней и бликов оживили комнату и неожиданно сблизили нас.

Еще немного коньяка ждало в бокале, а я все вертела в руках флакон.

– Что там? – заинтересовался Олег.

– Давай я тебя побрызгаю? – предложила я.

В голове приятно плыло, и это вдруг показалось отличной идеей. Все дело в духах! Этот запах мне всегда слишком нравился, поэтому я бросаюсь на незнакомого мужика вместо прекрасного домашнего Олега. Что ему, сложно подыграть, если я такая фетишистка?

– Ну, давай…

Аромат ирисов и специй вошел в наш вечер со свечами и коньяком как родной, заполнил пустеющую нишу, лег на сердце. Когда Олег снова потянулся чокнуться и оказался слишком близко, я не отклонилась, а сама прижалась к нему, подставила губы для поцелуя.

Все вдруг стало складываться: уже не бесил привкус лимона, кровь бежала быстрее, я ощущала теплое мужское тело рядом со мной… Это было так приятно и так необходимо!

Я потерлась носом о шею Олега, он аккуратно вынул у меня из руки бокал и отставил на тумбочку у кровати. Опрокинул меня на покрывало, накрыл своей тяжестью – правильной, мужской. И ароматом – строгим, чуть отстраненным, но под внешним спокойствием яростным и ехидным, как Яр… Ярослав, конечно же.

«Почему меня целует один мужчина, а думаю я о другом?»

Олег уже стаскивал с меня те самые не сексуальные пижамные штаны, вновь вдавливал в кровать своим телом, входил медленно и долго, так что я сама подняла бедра, подстегивая его.

Он начал двигаться, а я думала о том, что меня как-то совсем развезло и вот это покачивание совершенно не в тему, что-то меня подташнивает даже.

Я уткнулась в шею Олега, в то место, куда брызнула духами, глубоко вдохнула…

И закрыла глаза, представив скользящую по мне прохладную ладонь, сжимающую бедро, пальцы с идеальными костяшками, впивающиеся в мою кожу… Я чувствовала, как он раздвигает мои бедра шире, вбивается в своем собственном ритме, накрывает мое тело, как гладкая ткань белой рубашки трется о тонкую кожу, и снова пальцы, которые проникают между нашими телами и касаются меня между ног…

Вдох – и аромат накрыл меня с головой. Насмешливые глаза, зачесанные назад черные волосы…

– Ева…

«Ева! Вас ведь зовут Ева?»

– Да! – выдохнула я, и пальцы двигались в такт. У нас всего тридцать пять секунд, пока едет лифт! Он словно вобрал меня в себя, я выгнулась навстречу, его четко очерченные губы сложились в улыбку, и меня накрыло его теплом, нет, его жаром…

Ирис, древесина, специи, коньяк, запах свечей, кожа… Я всхлипывала и чувствовала, как тело отпускает себя, открывается, и меня заливает горячим и сладким с ног до головы, и с головы до самых кончиков пальцев на ногах.

Мужчина на мне тоже дергался и стонал мне на ухо.

– Ты кончила? – спросил Олег, и я открыла глаза, ошеломленно глядя на него.

– Да…

– Молодец! – похвалил он меня. – Кто первый в ванную?

– Я…

На заплетающихся ногах я дошла до ванной, заперла дверь и посмотрела на себя в зеркало. Прямо в свои бесстыжие глаза.