Текст книги "Одноклассники бывшими не бывают"

33-летний юбилей

Ну что ж, ящик водки и всех обратно?

Я рассмеялась, глядя на себя в зеркало. В глазах резвились чертики.

Отдохнув от напряженного воскресенья, побегав по городу в солнечные майские дни, я вдруг поняла, что с удовольствием бы повторила выход в свет в образе звезды. Снова захотелось побыть не собой – едва сводящей концы с концами неудачницей, которая все еще тоскует по своей развалившейся семье. А яркой, живой и отвязной нахалкой, которая смотрит на симпатичного мужчину не как на замену мужу, а просто как на человека, с которым можно весело провести время. Это помогло мне расслабиться. Разжать стиснутые кулаки хотя бы ненадолго.

Не зря же у меня родилась такая вдохновляющая коллекция! Такого давно уже не было: после первых удачных экспериментов я потом никак не могла нащупать вкусы покупателей. А тут была уверена – разберут за неделю!

В эти украшения я вложила весь свой драйв, весь свет и всю нежность, родившуюся между нами с Ильей.

Кстати, надо было уже выложить рекламные посты.

Я еще раз рассмотрела тесные джинсы и прозрачную блузку, которым отказала в первый раз, но собиралась надеть во второй. Что-то меня в них смущало. Как-то теперь этот образ принудительно сексуальной домохозяйки мне не нравился. Может быть, дело было в том, что мне хотелось самой поносить свои украшения? Серьги, изображающие грозди белой сирени, мне так сильно нравились, что я подумывала не продавать их, оставить как рекламный образец.

Но поразмыслила – и нашла вариант лучше. Выгуляю их на Наташкину вечеринку, поверчусь перед камерами, а потом добавлю эти фото в рекламную кампанию.

И, конечно, джинсы под них не подходили.

Зато с былых легких времен у меня осталось летнее белое платье и босоножки, в которых я сама себе казалась юной выпускницей. В эту встречу надо поменьше распространяться о своей личной жизни и побольше – о работе. Буду теперь творческой звездой!

По глянцевой помаде я тоже соскучилась. Она стала для меня символом новой Риты – независимой и яркой, поэтому я мысленно помахала еще одной приличной сумме и отправилась в уже знакомый торговый центр, на этот раз в косметический магазин.

По пути туда я передвигалась перебежками и огородами, чтобы случайно не попасться на глаза слишком проницательной Раисе. Но, скрываясь от нее, я попала прямиком в объятия Ангела – сама не заметила, как воткнулась в него по пути к кассе с заветной помадой.

– О. Мой. Бог! – так он отреагировал на мое платье. И сережки.

Но, может быть, ему просто не понравилась укладка?

Он сцапал меня за плечи, отстранил, чтобы присмотреться, и прицокнул языком:

– Я же говорил! Ты и без полного бьюти-фарша красавица! Посмотри на себя – такая нежная! Как клубничный йогурт! Мечта мужчин!

– Мужчины не любят клубничный йогурт… – смущенно попыталась я отбиться.

– Это кто тебе сказал? Другие женщины? – насмешливо скривился Ангел. – Опа! Это что у тебя?

И он перехватил мою руку с зажатой в ней помадой.

– Нет, эта не подходит! – отрезал он и решительно направился к другой стойке. – Попробуй вот эту, розовую.

– Как кусочки клубники в йогурте? – прыснула я.

– Именно! Девочки, сделайте ей мою скидку, – бросил Ангел консультанткам. И наклонился ко мне, сообщив заговорщицким шепотом: – Раисе ничего не скажу, обещаю.

Помада добавила последний, самый важный штрих к моему образу. Она превратила все вместе: платье, босоножки, серьги, свет в глазах и нежную помаду – в цельный образ, стильный и продуманный. Не просто юная выпускница, а звезда, которая решила побыть еще и такой.

Ключевое отличие. Особенно для меня.

Пока я любовалась на себя в зеркало в стотысячный раз за этот день, на телефон свалилось сообщение от Наташки: «Выходи гулять!»

Я ностальгически улыбнулась.

Когда-то эти слова она кричала у меня под балконом. Мы тогда все почему-то так общались. Лень было подниматься и звонить в квартиру? Бывало, мы с мамой перекрикивались – она с балкона, я с клумбы внизу.

Что купить?

Можно ли сбегать в кино?

Нет, я не замерзла, но хочу есть, скинь мне булочку!

Хотя забежать домой было делом двух минут.

Зато теперь общаемся эсэмэсками, к величайшему сожалению любопытных соседей.

Впрочем, соседям сегодня предстояло выдающееся зрелище…

Я засунула телефон, кошелек и ту самую помаду в легкий рюкзачок, больше подходящий к новому образу, чем моя обычная сумка, и выскочила к подъезду.

Как раз вовремя!

Чтобы увидеть, как неторопливо, будто огромный океанский лайнер, пытается развернуться в наших дворах белоснежный лимузин «Хаммер», вибрирующий от басов гремящей внутри музыки. Он был похож на огромное инопланетное чудовище, бесконечно чуждое окружающей действительности в виде облезлых качелей, чахлых кустов крыжовника и изрисованного мелками асфальта. Вписаться в проезды, подходящие для скромных машинок жителей нашего дома, ему было нелегко, но он справился. Негоже инопланетным чудовищам отступать из-за таких мелочей.

Лимузин остановился ровно напротив меня, слегка наехав колесами на бордюр и чуть не задев сжавшуюся от ужаса «Ладу-Приору». Задняя дверца распахнулась, и музыка выплеснулась наружу тут же пронизавшими до костей децибелами.

Я неуверенно сделала несколько шагов вперед – из темной и мерцающей разноцветными огнями глубины показалась чья-то рука, схватила меня за запястье и увлекла внутрь чудовища словно праведницу в ад. Дверца тут же захлопнулась, и лимузин дернулся, роняя меня в грешные объятия мягкого кресла из белой кожи.

По огромному салону, в котором даже пятнадцать человек моих одноклассников умудрились потеряться, метались разноцветные лазерные лучи, на потолке мигал стробоскоп, под ногами переливалась неоновая подсветка. Лица окружающих становились то лиловыми, то розовыми, то кислотно-зелеными.

Посередине, между креслами, был даже шест для стриптиза!

Благо высота «Хаммера» позволяла выпрямиться в полный рост не только мне, но и высоченному Першину, который как раз стоял, нависая над Денисовым, и что-то ему втолковывал, покачиваясь то ли от маневров лимузина, то ли от выпитого.

– Всех от школы забрали, одной тебе индивидуальная доставка! – прокричала Рикита, впихивая мне в руки бокал с шампанским.

На этот раз – стеклянный, узкий, тонкий, никаких одноразовых стаканчиков.

Напротив меня алым зевом был распахнут бар с торчащими горлышками разнокалиберных бутылок и подвешенными бокалами всех возможных форм под любые напитки, которые только придет в голову распивать в этом лимузине.

– Все равно по пути было! – воскликнула Наташка, чмокая меня в воздух за ухом так громко, что перебила даже музыку.

Голова кружилась от шума, людей, мерцающего неонового мира вокруг и пузырьков в розовом шампанском, щекотно ударивших в нос. Тут действительно были вообще все, кто пришел неделю назад на встречу нашего класса.

– Как ты умудрилась снова вытащить всех до единого? – крикнула я Наташке, но она не услышала. Она упала на белый кожаный диван, полукругом обнимавший хвост лимузина, и задрала ноги в серебристых босоножках на огромной платформе прямо на спинку.

Чья-то рука легла мне на талию, мгновенно снимая напряженную дрожь своим теплом, и мягкий голос Ильи шепнул на ухо:

– Все дело в желании… И мотивации.

Я обернулась к нему, незаметно оказавшемуся рядом, и встретилась с насмешливым взглядом серых глаз, в которых фейерверком взрывались разноцветные искры.

* * *

Я спрятала улыбку в бокале шампанского. Проглотила ее вместе с веселящими пузырьками, и она понеслась по кровотоку, зажигая по пути огоньки. Жуть как неловко, но я была рада видеть Илью. Даже несмотря на то, что он подарил Наташке эту вечеринку.

– Сделай потише, – Соболев сказал это, не повышая голоса, но Морозов, у которого был пульт от медиасистемы, все равно как-то услышал. Басы перестали вибрировать в костях, да и кислотный припадок светомузыки стал поспокойнее.

– Будешь? – Синаева протянула мне подносик с канапе из винограда, клубники и сыра. – Обожаю бри! Но дети мои тоже обожают, приходится им отдавать!

– Неужели они с тобой не делятся? – удивилась я.

– Я сама не разрешаю! Пусть едят. Хочу, чтобы у них с детства было все самое лучшее. А я обойдусь.

Ох, пожалуй, до такого самоотверженного материнства мне далеко.

Может быть, поэтому и не сложилось?

– Как же тебя отпустили сюда? – Я заметила, каким ревнивым взглядом Оленька проводила очередную канапешку с бри и взяла себе другую, с козьим сыром. Пусть она порадуется.

– Наташка умеет убеждать! – сделала она страшные глаза. – Представляешь, сказала, что если я приду, то она пробьет моей младшенькой участие в конкурсе с выездом в Сочи! У нее такие знакомства в муниципалитете!

– И твои согласились?

– Не то слово! Мне даже показалось, они бы выгнали меня сюда, даже если бы я не хотела!

Першин наклонился и сгреб сразу половину подноса, хотя на столике стоял еще один. Он рухнул на диван напротив, вытягивая ноги на всю длину, и закинул в рот сразу несколько канапешек:

– Хорошо быть главой семьи… Ни у кого не надо спрашивать разрешения!

– Конечно, ты же мужчина… – сжала губы Синаева.

– И что, Наташка всех нашла, чем убедить?

– Конечно! – Наташка поняла, что на ее ноги почему-то никто не смотрит, и села нормально. – Протасов согласился с условием, что мы все-таки дадим ему набить Денисову морду. А Денисову я сказала, что расскажу его жене, чем они с Рикитой занимались. Рикита приехала с условием, что Коваль будет без жены…

Она раскусила белоснежными зубами брызнувшую соком виноградинку и взглядом указала на задний диванчик. На котором Коваль и Рикита сидели настолько неприлично близко друг к другу, что можно было не сомневаться, чем закончится этот вечер.

Вот только уединенных раздевалок в лимузине нет…

– Нам ждать теперь драку на троих? Или они вдвоем Коваля отделают? – озабоченно спросила я. – Кстати, чем там кончилось?

– Да ничем, – пожала плечами Наташка. – Когда стало ясно, что драться все-таки придется, оба сдулись. Еще Синаева отвлеклась и перестала вопить, что не надо, не надо. Потоптались и решили, что «бабы этого не стоят». А Рикита вон…

Все это время горячая ладонь Ильи незаметно для окружающих лежала на моей пояснице. Он больше ничего не делал – не наклонялся ко мне, не придвигался ближе, даже почти не смотрел в мою сторону. И я ничего с этим не делала. Словно не замечала, хотя потихоньку млела. Но ведь сильная независимая женщина, которая меняет любовников как перчатки, может не обратить внимания, что там кто-то ее случайно обнял?

– Так, раз все в сборе, давайте меня поздравлять! – деловито сообщила Наташка.

Она вскочила с дивана, встала посреди салона, красуясь на высоченных босоножках и в коротком блестящем платье, которое, пожалуй, гармонично смотрелось бы только в таком безумно-кислотном антураже мобильной дискотеки.

Лимузин качнуло где-то на повороте, и ей пришлось ухватиться за шест для стриптиза, чтобы не упасть. Она быстро отдернула от него руку:

– Фу! Неизвестно, кто тут какими частями об него терся!

– После каждого заказа лимузины тщательно моют и дезинфицируют изнутри, – утешил ее Соболев.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил Першин. – И вообще, как охранник может позволить себе такой заказ? Не бьется у меня тут что-то.

– Не охранник, а администратор, – невозмутимо поправил Илья. – Я себе ничего не позволял, у меня друг – начальник гаража в нашем концертном комплексе, ему не жалко на вечерок подогнать машинку мимо кассы.

– Да? – Першин пристально смотрел на Илью. – Ну ладно, коли не врешь…

– Зачем мне о таком врать? – удивился тот. – Я бы скорее соврал, что это мой личный лимузин, я на нем в «Ашан» по субботам езжу.

– Давайте все-таки именинницу поздравлять! – напомнила я и полезла в свой рюкзачок. – Наташ, ты, конечно, зараза, что так поздно предупредила, поэтому вот, отрываю от сердца! Обычно я такие дорогие подарки не делаю.

Это должно было прозвучать смущенной шуткой. Мне снова, как в младшей школе, приходится дарить самоделки, потому что на нормальные вещи нет денег. Но в последнюю секунду я подумала: «Какого черта!» – и убрала из голоса извиняющиеся интонации. Получилось нагло и пафосно, вполне под стать моему новому имиджу.

Я раскрыла белую коробочку и протянула Наташке. Внутри был комплект из серег и кольца, изображающих ветки сирени с густо-лиловыми цветами.

Мне показалось, ей подойдет такой зрелый и сочный оттенок.

Ну и вообще, этот комплект выглядел дороже всех. Авось никто не догадается, что его себестоимость рублей триста.

– Ой, какая прелесть! – Наташка цапнула коробочку и тут же примерила кольцо. – Вау! Слушай, просто потрясающе. Я всегда что-то подобное хотела, вот такого цвета, но везде либо фиолетовый, либо малиновый, совершенно люди не понимают, что такое лиловый!

– Это ты сделала? – сунула нос Синаева.

– Да… – Я попыталась не свернуться в раковинку и не закрыться от смущения ушами.

– Погоди, вот это и есть твоя ювелирка? – Першин подцепил Наташкину руку и подсветил фонариком мобильника. – Где-то продаешь? У жены день рожденья скоро, я уже запарился придумывать свежее и оригинальное.

– Купи «Тиффани», это еще никого не подводило, – посоветовала Наташка.

Ну да, где мои поделки, а где «Тиффани»…

– Да фигня это ваше «Тиффани», – поморщился тот. – Она у меня творческая личность, ей надо, чтобы не деньги были вложены, а душа, понимаешь? И внимание. Где ты это все продаешь?

– Ну, у меня сайт есть, я как раз выложила новую коллекцию. Пока только для постоянных клиентов. – И тут главное небрежно так отпить глоток шампанского, словно у меня тысячи клиентов, а тут я осчастливила пару десятков.

Я выложила эту коллекцию, чтобы похвастаться дорогим одноклассникам. По заоблачным ценам и действительно только для узкого круга, чтобы вечером извиниться за «сбой» и снизить цены до нормального уровня.

– Тайные распродажи – это круто! – заявила Наташка. – Меня звали как-то в ЦУМ по особому приглашению, по спискам, только для своих. Мы так хорошо потусили!

– Купила что-нибудь? – спросила Олечка.

– Да ты что? – фыркнула Наташка. – Там итальянская сумка стоит так, будто к ее цене приплюсовали билет в бизнес-класс из Милана.

– И как, хорошо продается эта твоя коллекция? – спросил Першин, заинтересованно засовывая нос в экран моего телефона.

Я быстро набрала адрес своего интернет-магазина. Вот бы его сейчас дожать до покупки… Скажу, что лично ему с большой скидкой.

Открыла страничку новой коллекции и замерла.

В смысле, «распродано»?

Пролистнула несколько слотов в магазине. Везде одна и та же красная надпись.

Ну блин! Только не это! Опять что-то сломалось!

– Погоди… – пробормотала я, залезая в панель админки.

Может, я просто количество нулевое поставила? Так-то я сделала по три-четыре экземпляра, только свою белую сирень и Наташкину лиловую не стала повторять.

В админке меня ждал сюрприз.

Неприлично огромная сумма на счету.

Я закрыла ладонью рот.

Оно что – реально продалось все?!

За четыре часа с утра?

И отзывы.

Сплошные восторженные отзывы и требования сделать еще, потому что кому-то не досталось. Обиженные письма от любимых клиенток с упреками, что я могла бы сначала сделать рассылку только для них.

Ого. Ого. Ого.

Я усиленно держала лицо, пытаясь не завизжать от восторга. Голова кружилась от ощущения нереальности. Какой-то чертов Новый год!

– Ты как-то дешево продаешь… – озабоченно сказал Илья, тоже заглядывая в мой экран, когда я вернулась в магазин, чтобы еще раз посмотреть на сплошное «распродано».

Вдруг поймав приступ ужаса, перепроверила – вдруг я не в рублях, а в копейках поставила?

Но все было правильно.

Заоблачные цены в десять раз выше моих обычных.

И невероятная сумма, которая окупит мне и платье, и салон, и запланированный и отмененный отпуск.

С ума сойти!

– Это же только для своих… – рассеянно ответила я, быстро набирая на телефоне объявление, что вечером будет открыт предзаказ на следующую партию. – Для остальных будет вдвое дороже.

– Эй, я ведь свой? – забеспокоился Першин. – Я первый в очереди! Сделай такую же хрень, как у Наташки.

– Чего это?! – взвилась Наташка. – У меня эксклюзив! И я хочу еще брошку в комплект. Рит, сделаешь?

Она требовательно посмотрела на меня.

Я залпом опрокинула свой бокал с шампанским.

Трезвой я уже не справлялась.

* * *

Мне очень хотелось трясти всех вокруг, говорить: «Видели, видели?! Я такая молодец!»

Но очень мешал созданный имидж слишком уж успешной женщины. Он требовал расстраиваться, что на распродаже для своих украшения скупили по слишком низким ценам. Низким!

Звенящую внутри радость было очень сложно сдерживать. Я нервно пила бокал за бокалом, громко смеялась чьим-то шуткам, вообще не запоминая, о чем они, пританцовывала на месте под зажигательную музыку.

Эй, сделайте погромче!

Лимузин мчался по улицам, почти не притормаживая, лишь иногда закладывая излишне крутые для своих размеров повороты. Как и где водитель умудрялся найти настолько свободные дороги в этом городе пробок и светофоров – загадка. Но, видимо, он был настоящим профессионалом.

Остальные тоже стали дарить Наташке свои подарки, но как-то по ее лицу было видно, что ни сертификаты в магазины, ни кошельки, ни наборы кремов ее не радуют так, как моя сирень. Она все время пальцами поглаживала вдетые в уши серьги и бросала быстрый взгляд на кольцо.

Мне было приятно, что там скрывать.

Отметились все, остался только Соболев, который сказал:

– Будет еще сюрприз под конец вечера, а пока…

– Какой сюрприз, Илюха! – Наташка уже изрядно выпила и наносные тонкие манеры сползли с нее, открывая простую натуру, знакомую нам по школьным годам. – Ты уже и так для меня столько сделал!

Она наклонилась к нему и звонко чмокнула в щеку.

Хотела было остаться рядом, но места вокруг были заняты, а «Хаммер» в очередной раз вильнул задом, причем довольно резковато. И затормозил.

Наташка чуть не упала, но схватилась за шест для стриптиза.

– Будет еще сюрприз, – повторил Илья. – А пока маленькое дополнение к подаркам.

Дверь лимузина открылась, и внутрь начал протискиваться огромный букет белых роз.

Действительно огромный. Невероятно огромный, учитывая, что проем двери у «Хаммера» был тоже побольше, чем в обычных лимузинах.

Просто гигантский букет!

Он лез и лез, и все не кончался, перегородив собой, кажется, проход полностью.

– Илья Дмитриевич, заберете? – раздался из-под него чей-то полузадушенный голос.

Соболев подскочил, помог букету влезть окончательно – и следом появился мужик в темно-синей форме с золотыми пуговицами и фуражке.

– Да, спасибо. – Илья быстро сунул в ладонь мужику чаевые, и дверь захлопнулась. Лимузин снова отправился в дорогу, на этот раз с филиалом цветочного магазина внутри.

– Это… твой сюрприз? – спросила потрясенная Наташка.

– Нет, это пока только цветы. Нельзя же в день рожденья без цветов, – пояснил Илья.

Слава богу, розы почти не пахли, только немного влагой и свежестью, иначе мы бы все тут задохнулись. Но ошеломляли своим количеством и без этого.

– Сколько их тут? – поинтересовался Першин, и в голосе явно слышалась досада. Видимо, он уже пытался впечатлять свою творческую жену миллионом алых роз, но недотянул.

– Хочешь – посчитай, – усмехнулся Илья.

А я вспомнила тот его букет из сотни роз, что он принес Варе на выпускной. Все-таки мальчики не меняются, меняется только размер их игрушек и размах жестов.

Варя на выпускном была в длинном бархатном платье того же самого оттенка, что стебли роз в этом букете, а на щеках у нее расцветал лихорадочный румянец цвета его бутонов. Она выглядела с ним как богиня природы. Только на лице было очень растерянное выражение. А когда она смотрела на Илью, в глазах появлялась какая-то беспомощность. Не принять этот букет она не могла. Не отблагодарить тоже.

Подарила ему всего один танец, во время которого усиленно смотрела в сторону, а его ладонь как приклеенная лежала у нее на спине, словно он боялся сдвинуть ее даже на сантиметр.

Когда танец закончился, Соболев ушел. Совсем ушел, с выпускного, даже не пошел с нами встречать рассвет. Всю сотню роз Варька раздала девчонкам, себе оставила одну. И с этой одной смотрелась еще круче, чем с роскошным букетом. Жаль, Илья этого уже не увидел.

Впрочем, танцы в благодарность тоже бывают разные.

– Илюха, спасибо! – продолжала визжать Наташка. – Давай я тебе за это спою, а? Тут караоке есть, я видела! Эй, найдите караоке!

Ой, нет…

Хотя Наташка еще ничего, лишь бы остальные не подхватили.

Но тут она перевела взгляд на шест, за который держалась, и добавила:

– …и станцую!

Вечер резко перестал быть томным.

– А ты умеешь? – распахнула глаза Синаева. Похоже, Наташка потихоньку становилась ее героиней.

– Я училась полдэнсу! – гордо заявила Наташка, покачиваясь на босоножках на платформе.

– Это сейчас модно! – подхватила Оленька. – Хочу старшую отдать тоже учиться.

– Ты больная – ребенка учить стриптизу? – вмешался Протасов. – У меня жена хотела нашу записать, я сказал: сама хоть на панель иди, а дочь мне не развращай с малолетства!

– Полдэнс – это спортивная дисциплина! – запальчиво возразила Оленька. – Собираются даже сделать олимпийским видом спорта!

– Много ты видела спортсменов, которые в трусах выступают?! – взревел Протасов.

– Кхм… – Морозов постучал ему по плечу. – Вообще-то пловцы, гимнасты, легкоатлеты…

– А на босоножках проститутских, как она? – он кивнул на Наташку, которая медленно покачивалась, держась рукой за шест, и пережидала вступление песни.

Ритм стал жестче, кто-то прибавил громкость, и спор прекратился сам собой. Потому что Наташка решила все-таки не петь, а зажечь строго в танце. Мы смотрели на нее, раскрыв рты.

Она извивалась вокруг шеста, терлась об него, приседала и вставала обратно, закручиваясь всем телом, делала волну и даже попыталась уцепиться руками и крутануться вокруг, но ладони сорвались. Стало понятно, что обучалась она совсем не олимпийскому виду спорта…

Она проделывала с шестом такие вещи, что мне хотелось покраснеть и отвернуться.

Один раз даже лизнула его. Я скривилась, но потом вспомнила, что машину дезинфицируют.

Впрочем, кривиться хотелось не только от этого. Чтобы напомнить, что танец вообще-то не для нас, а то Денисов уже пару раз виноградину мимо рта пронес, Наташка наконец отпустила многострадальный шест и переместилась к Соболеву.

Я слегка отодвинулась. Потом отодвинулась сильнее. Потом пришлось пересесть, потому что она встала на колени по бокам от его бедер и лэпдэнс потихоньку стал переходить во что-то совсем неприличное.

* * *

Его руки сжимали ее бедра.

Слишком близко от меня, но даже в бесконечно длинном лимузине было сложно куда-нибудь деться, чтобы этого не видеть. Попроситься к шоферу, что ли?

Я чувствовала острое разочарование и тошноту. От радости не осталось и следа.

Все-таки я успела засчитать его своим и хоть изначально не собиралась продолжать эту историю, все равно в сердце растекался яд, отравляя кровь.

Это все любопытство мое.

Ну что, зато убедилась, что Наташка была все-таки права: запал! Непонятно только, на фига он спал со мной. Но, может быть, это как раз в логике ярмарки тщеславия – бывший неудачник играет плейбоя.

Илья легко поднялся, удерживая Наташку за… ну, за что пришлось – за то и держал. Мелодия как раз закончилась, и он, склонившись, что-то сказал Морозову.

А потом развернулся, подхватывая одной рукой даму, а другой микрофон:

– Караоке так караоке. Я тогда тоже спою.

Наташка все-таки встала на ножки, но продолжала виснуть на Соболеве так, словно без него подломится и упадет. А он продолжал ее небрежно обнимать за талию.

Я была бы рада на это все не смотреть, даже попыталась отвлечься на Оленьку, которая демонстрировала паре одноклассниц фотки своих детей на планшете. Но мой взгляд раз за разом возвращался к зажигательной парочке как намагниченный. Сами собой выхватывались кадры-вспышки: его рука, сползшая с талии пониже, ее ярко накрашенные губы у его уха, выпрыгивающая из декольте грудь, трущаяся о черную рубашку.

– Вау! Это моя любимая песня! – взвизгнула Маринка Сапожникова, которая только что умилялась совершенно одинаковым младенческим фотографиям у Синаевой и даже умудрялась находить в них сходство с производительницей. – Это «November Rain»! Пригласите меня кто-нибудь срочно, я под нее со школы не танцевала!

В школе дискотеками заведовал Костик Разумов, суровый двухметровый качок с неожиданно хорошим вкусом, поэтому вместо положенных Бритни Спирс и Юли Савичевой у нас звучала золотая классика рока: Scorpions, Guns’n’Roses и прочие Битлы. Правда, главной душещипательной песней «Ганзов» считался «Don’t cry», а не «November Rain», но у меня все равно защемило сердечко при первых же звуках.

Соболев покачивал Наташку в медленном танце, пока шло вступление.

– When I look into your eyes I can see a love restrained. But darlin’ when I hold you don’t you know I feel the same? (Когда смотрю в твои глаза, я вижу сдерживаемую любовь. Но, дорогая, неужели в моих руках ты не понимаешь, что я чувствую то же самое?) – начал он, обращаясь к ней, а я успела удивиться, как неплохо он поет, но потом вспомнила, что он не зря всю школу таскался с гитарой. Чему-то, видимо, научился. Голос у него был чуть хрипловатый, цепляющий, совсем не такой, как у Эксла Роуза. Надо было выбрать что-то из Брайана Адамса, ему бы больше пошло.

Наташка запрокинула голову, довольно улыбаясь и перебирая коготками по его плечам. Даже запустила руку в волосы, но Илья тряхнул головой, освобождаясь, и продолжил:

– …nothin’ lasts forever and we both know hearts can change… (…ничто не длится вечно, и мы оба знаем, что сердце переменчиво).

Да уж знаем.

Впрочем, с чего я взяла, что наше с ним развлечение было про сердце? То, что он был недоволен нашим возвращением в школу после всего? Так, может быть, просто хотел второй раунд.

И тут на словах «And lovers always go» («Любимые всегда уходят») Соболев крутнул Наташку, наклонил, прогибая в спине, и аккуратно уронил на кожаный диван.

Сам же выпрямился и продолжил петь.

Но уже не ей. И не нам. Он закрыл глаза, запустил пальцы в свои волосы и выдохнул с такой болью, что стало понятно, что выбор был не случаен:

– I could rest my head just knowin’ that you were mine… (Я бы успокоился, если бы знал, что ты моя…)

Кажется, это уже было не про Наташку.

Она сидела очень прямо и смотрела на него со странным выражением лица. Очень мрачным. Словно что-то знала о том, по чему он тоскует.

– I know it’s hard to keep an open heart… (Я знаю, что непросто жить с открытым сердцем…) – спел Илья, внезапно повернувшись в мою сторону. Я замерла, только тут заметив, что сижу как на иголках, нервно ломая пальцы.

Эй, мы взрослые люди.

Мы уже много лет не перебрасываемся песенками с глубоким смыслом и намеками.

Когда-то у нас было даже модно дарить личные сборники песен. И почти всегда они несли дополнительный смысл кроме: «Эй, посмотри, какую музыку я люблю». Традиция не кончилась даже после школы.

Мой муж в начале наших отношений извинялся передо мной только песнями. Звонил и ставил музыку. Или заказывал на моем любимом радио какую-нибудь особенную мелодию.

Пришлось спешно подтягивать английский, чтобы понимать, что он хочет мне сказать той или иной песней.

Поэтому сейчас я была в смятении.

Я-то была мастером разгадывания песенок, но вкладывал ли Соболев тайный смысл в свой выбор? Значит ли это что-то или я додумываю на пустом месте?

– I know that you can love me… (Я знаю, что ты сможешь меня полюбить…)

Он даже не пытался уже изображать, что поет для кого-то другого. Сделал шаг ко мне и остановился, глядя сверху вниз. Я поежилась и перевела взгляд на Наташку.

Она смотрела уже не на Илью. Ее глаза впились в меня, и старательно изображаемого во время танца опьянения там не было ни на грамм.

Песня кончалась, оставался речитатив:

– Don’t ya think that you need someone… Everybody needs somebody… (Ты не думаешь, что тебе кто-то нужен? Каждому кто-то нужен).

И на последней дрожащей ноте для вокализа, которую он явно не собирался тянуть, он сел рядом со мной, перекинув микрофон Морозову. Тот уже включал что-то еще из наших плей-листов. Bon Jovi, ну конечно! Какая же дискотека без «Always»?

Тем более что несколько парочек топтались в медленном танце прямо в мчащейся машине и не планировали прерываться, а Рикита с Ковалем под шумок уже откровенно целовались.

– Как ты думаешь, каждому кто-то нужен? Или твоя модная мораль предполагает, что проще жить в одиночестве?

Соболев, видимо, решил, что намек я могу и не понять, и перешел к прямому тексту.

– Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало… Омар Хайям сказал, не хрен собачий, – парировала я резко.

Наташкин взгляд меня безумно нервировал, а настолько откровенный подкат не оставлял шансов выкрутиться. Еще немного, и все поймут, что…

– Так что, я – «кто попало»? – он склонил голову набок.

В голосе была насмешка, но взгляд оставался серьезным.

Понятия не имею, как Варя умудрялась ускользать от его напора. Или в школьные годы он не был таким настойчивым?

Спасла меня Маринка. Она постучала ему по плечу и спросила извиняющимся тоном:

– Илюш, ты прости, а в этом монстре туалета нет, да?

– Увы… – он развел виновато руками и покосился в окно, за которым стелились огни вечернего города. – Но сейчас все будет. Десять минут потерпишь?

* * *

Минут через пять лимузин затормозил на кричащей огнями вывесок улице. Дверь открылась, Илья сделал приглашающий жест, и мы стали выползать на поверхность, моргая от попадания после истерически-яркой темноты в истерически-яркий свет.

«Хаммер» припарковался на одной из самых тусовочных улиц города и, кажется, в неположенном месте. Выписывают ли штрафы гигантским лимузинам? Никогда не интересовалась вопросом.

Я переместилась из своего серого спального района в бурлящий центр гламура, будто бы телепортом в другой мир. И в наряде весенней выпускницы смотрелась здесь как деревенская дурочка, приехавшая из американской глубинки покорять Голливуд.

Зато Наташка в блестящем платье и стриптизерских босоножках вписалась как надо.

Но и она стояла под огромной светящейся вывеской, раскрыв рот, как все мы.

– Это что? – требовательно спросила она Илью, будто сама разучилась читать.

– Это моя работа. Я же говорил: концертный зал, – пожал он плечами, но в уголках губ таилась хитрая усмешка.

– Самый большой в городе? – уточнила Наташка.

– Смотря откуда считать… – уклонился Илья. И хлопнул в ладоши: – Так вот, сюрприз! Я так и подумал, что нас быстро укачает. Все-таки, чтобы часами тусить в пати-басе, надо обладать энергией семнадцатилетних. Поэтому продолжим в клубе как нормальные люди. Он тут, в подвале, я снял один из приватных залов. Будем считать это моим подарком. Хотя после Ритиных украшений он смотрится бледно.