Текст книги "Раз мальчишка, два мальчишка"

Медсестра

К огромному удивлению Андрея, он смог не только уснуть, но и проснуться. «Вроде мелочь, а приятно», – подумал мальчик, ощупывая свое тело, чтобы убедиться, что все его части точно на месте и в порядке. Нет, он не думал, что Эдик и Федя позарились бы на его ногу или руку, но вот обморозить себе пальцы он очень даже мог. Все-таки на улице в ноябре Андрей никогда еще не спал. К счастью, пальцы рук и ног шевелились, полосатый шарф болтался на спинке кровати, а сережка была в ухе. «Значит, все не хуже, чем вчера, – порадовался он про себя. – Ничего пока не потерял».

– Поспать любишь? – услышал Андрей чей-то насмешливый голос. За кроватью стоял Пашка – помятый, недовольный, но почему-то улыбающийся. – Я нас на дежурство по кухне записал, пойдем жратву на всех готовить.

– Мы? Вместе? – удивился Андрей.

– Ну да, только не говори, что не умеешь, – Пашка пытливо посмотрел на мальчика. – Тут расклад такой был: или картошку чистить, или навес над кроватями делать, или яму для сортира копать.

– Картошку я чистить умею, – сердито ответил Андрей.

– Вот и отлично, пошли, – просиял Пашка.

Андрей недоверчиво уставился на него. «Непонятно, чему Пашка так радуется. Не моему же обществу?» – подумал он.

Утро в отряде начиналось бодро: откуда-то издалека, с края леса, доносились удары топора – это Эдик, Федя и Егор рубили хилые деревья. Иван и Вова тащили их в лагерь, Жека и Толик пытались соорудить из них столбы для навеса. Валера и Сеня на приличном расстоянии от кроватей рыли яму для сортира, им по мере сил помогал Валя. Он вытаскивал из мерзлой земли камни и строил из них причудливые башни вокруг будущего туалета.

– У нас сортир в Стенхендже будет, – пошутил Пашка.

– Стоунхендже, – поправил его Андрей, но над шуткой посмеялся.

– А, точно, – и не думая обижаться, согласился Пашка.

Они только что нашли пару ящиков картошки и два ведра неподалеку от костра и теперь думали, что им делать с таким богатством.

– Вот, по ходу, и вся еда, что нам командование сподобилось оставить, – сокрушенно прокомментировал это Пашка. – Одна картоха.

– У нас же еще тушенка есть в пакетах этих подарочных, – напомнил Андрей, – двенадцать банок получается, и гречка еще.

– Вот картоху с тушенкой и будем готовить, а когда тушенка закончится, то картоху с гречкой, а потом – просто гречку.

– А когда и она закончится? – спросил мальчик.

– А когда закончится, тогда и посмотрим. Новые ящики наверняка привезут, – не очень уверенно ответил Пашка.

– Хорошо бы, – сказал Андрей и, как назло, вспомнил картофельные вафли с семгой, которые иногда ел в кафе недалеко от школы. Желудок жалобно булькнул, но мальчик мысленно предложил ему заткнуться до лучших времен.

Пока Пашка открывал банки с тушенкой, Андрей принялся чистить картошку складным ножом. Получалось лучше, чем он ожидал.

– А почему ты меня в напарники выбрал? – неожиданно для самого себя спросил он.

– Все очень просто, – начал Пашка. – Я знал, что ты король чистки картошки. У тебя это на лице написано.

Андрей засмеялся.

– А если по правде, – продолжил Пашка, – мне подростки современные нравятся больше, чем мои одногодки. Вы как-то разумнее, чем мы были, столько всего знаете, по странам другим ездите с детства, смотрите-читаете, мусор там какой-то сортируете. Интересно мне все это очень.

– Да ты меня лет на десять всего старше. Ой, то есть на девять, – спохватился Андрей, привравший про свой возраст.

– Ну и что, все равно жизнь у нас с тобой сильно отличается. Не только из-за возраста, конечно. Я ведь сам из маленького городка совсем, а ты, как я понял, из миллионника. Много чего отдал бы, чтобы школьником в кино ходить, в музеи, театры, в Xbox играть и в универ поступать готовиться… – Пашка грустно вздохнул, так что Андрею даже стало немного стыдно, хотя тот и не совсем точно описал его жизнь.

– Ну, как видишь, мне все это не особо помогло, – сказал Андрей и невольно улыбнулся своей невеселой шутке.

– Это точно, малой! – Пашка рассмеялся и хлопнул Андрея по плечу. – Ты шкурки-то от картохи не выкидывай, мало ли – вдруг понадобятся.

Обед на удивление получился вкусный. Никто, по крайней мере, не жаловался, Сеня с Валерой даже похвалили. Правда, перед тем как есть, они щедро посыпали свои тарелки землей.

– Это вы так солите? – бесстрастно поинтересовался Егор.

– Вроде того, – просипел Сеня.

Приятные сюрпризы на этом не закончились. Через полчаса после обеда Толик-туберкулезник орал на все поле, что ночью привезли медсестру и что медсанчасть, оказывается, в деревянном бараке на краю леса.

Парни оживились: Эдик и Федя причесывались руками, глядя в лица друг друга, как в зеркало, одноногий Жека принялся неистово натирать протез, Вова – сморкаться. Даже покойные Валера и Сеня как-то повеселели.

– А ты медсестру видел? – спросил у Толика Пашка.

– Красивая? – поинтересовался Иван.

– А еще что-нибудь полезное привезли? – Вова сплюнул себе под ноги.

– Не, не привезли, – ответил Толик. – Ну пойдемте, что ли, посмотрим на эту медсестру, – плотоядно добавил он.

Медсестра Андрея не особенно интересовала, а вот лес, у которого находился барак, почему-то притягивал и пугал его одновременно, поэтому он поплелся вслед за всеми.

– Далеко же она забралась, так не находишься! – ворчали парни, оставляя вереницу следов на присыпанной снегом земле.

– Лес! Плохо! – завывал всю дорогу Валя, но никто не обращал на него внимания. Мертвецы шли по правую и левую руку от Вали и, кажется, неплохо с ним ладили.

Барак сливался с бурыми деревьями, поэтому появился неожиданно, как будто слегка выступил из чащи вперед. Парни замерли – уж очень негостеприимно он выглядел: темный, покосившийся, с крошечными окнами.

– Да нет там никого, – догадался Егор, – развел нас Толик.

– Сейчас проверим. – Иван замахнулся, чтобы то ли ударить по двери, то ли вырвать ее вместе с петлями, и замер. Дверь скрипнула и открылась сама.

Андрею приходилось иметь дело с самыми разными медсестрами: с легкой рукой, с тяжелой рукой, с молодыми, пожилыми и теми, чей возраст трудно было определить. Но по тому, как парни сделали пару шагов назад, когда дверь открылась, Андрей понял, что они явно ждали какую-то другую медсестру.

На пороге стояла старуха. Но не просто старуха, а старуха, которая каким-то невероятным образом перенеслась сюда века из девятнадцатого. Маленькая голова с крашеными черными волосами. Длинное черное платье с белым воротником. Она держала в руке трубку и выпускала кольца дыма напомаженными старческими губами. Лет ей было как минимум сто, но осанка оказалась как у балерины.

– Конкор-р-р-дия Петр-р-р-ровна, – представилась она, протягивая руку, как будто для поцелуя.

– Ебаный стыд! – не выдержал Жека.

– Тише ты, – шикнул на него Пашка, – такая проклянет и не заметит.

– А я все ждала, когда вы ко мне пр-р-р-р-ридете, – прокаркала Конкордия Петровна, не замечая недовольных шепотков и того, что руку ей никто целовать не собирался.

– Да лучше б не приходили, – буркнул Вова.

Конкордия Петровна быстро, по-птичьи, зыркнула на него, и Вова сделал еще пару шагов назад. Внезапно Андрей обнаружил, что все ребята отошли на приличное расстояние, а он до сих пор стоит прямо перед медсестрой.

– Смелый мальчик, – сказала она. – А имя у тебя есть или ты из тех мальчишек, у которых нет имен?

– Андрей, – смущенно ответил он, слишком уж пристально старуха вглядывалась в него.

– Хорошее имя, кр-р-р-расивое имя, – сказала Конкордия Петровна на свой каркающий манер. – А вы, солдатики, не стесняйтесь, – обратилась она к остальным, – температура, рвота, понос, умрете вдруг – сразу ко мне идите.

– Что, и мертвым идти? – подозрительно спросил Егор.

– А почему бы и нет? – ответила Конкордия Петровна и хитро подмигнула в сторону Валеры и Сени.

Пока парни курили и опасливо косились на барак (внутрь зайти так никто и не решился), Андрей подошел поближе к лесу. Это были все те же деревья и кусты, что он сотню раз видел в других местах: с обычной корой, обычными ветками, не до конца облетевшими листьями. Но что-то с ними случилось. И мальчик никак не мог понять – что именно. Росли они как-то неправильно, но в чем заключалась эта неправильность, сказать было сложно. Деревья будто все разом, под действием невидимого ветра, подались вперед и так и застыли, словно слишком сильно вытянули шеи. У Андрея возникло неприятное чувство, что тянутся они именно к нему, что-то им от него надо.

– Лесом любуешься? – услышал он за спиной отрывистый голос Конкордии Петровны.

– Да не особо. Странный он какой-то.

– А ты зоркий мальчик. Заходи ко мне как-нибудь потом, я тебя чаем напою.

– Хорошо, зайду, – ответил Андрей и, бросив быстрый взгляд на Конкордию Петровну, тут же засомневался, что сдержит это обещание.

После не слишком удачного похода в медсанчасть парни понуро тащились через поле назад к костру и кроватям.

Только Толику-туберкулезнику почему-то было весело.

– А знаете, почему наша медсестра такая старая? – радостно вертя головой во все стороны, вопрошал он.

– Ну и почему? – без особого энтузиазма спросил Иван.

– А чтобы мы ее до смерти не заебали! – заржал Толик. Он так развеселился от собственной шутки, что зашелся лающим кашлем, и непонятно было, смеется он или задыхается.

Вскоре к сиплому смеху Толика добавился еще один звук, показавшийся Андрею куда более зловещим. Пока парней не было, их и без того странный лагерь оккупировали воро́ны. Они сидели на спинках кроватей и зловеще покаркивали. Десятки черных клювов синхронно раскрывались и выпевали какую-то только им понятную песню.

– Жаль, нам оружие не выдали, постреляли бы сейчас, – сокрушался Вова.

– Нельзя по ним сейчас стрелять, – как-то очень серьезно сказал Егор.

– Это почему еще?

– Они своих хоронят. Это вороньи похороны.

– Похороны? – удивился Андрей. – Разве у птиц бывают похороны?

– У этих бывают, – ответил Егор. – У нас в цирке были вороны, умные птицы, я много про них знаю. Они оплакивают своих умерших почти как люди, собираются стаей, каркают, прощаются. Думаю, там, между кроватей, мы мертвую ворону и найдем.

Андрей с интересом посмотрел на смуглого темноволосого Егора. Никогда он еще не встречал человека, работавшего в цирке. В школе, где он учился, все мечтали быть программистами, юристами, ну или в крайнем случае врачами.

Парни притихли, тема про похороны никому не понравилась, пусть даже и птичьи. Потоптавшись немного на месте и отдав дань уважения вороньему горю, они осторожно двинулись к кроватям.

– Да пошутил я, пацаны! Какие, на хрен, вороньи похороны! – засмеялся Егор, глядя на то, как нерешительно двигаются его товарищи. – Видели бы вы свои лица!

– Вот ведь гнида! – выругался Толик. – Это ж надо так напугать.

– А мы знали, что врешь! – радостно закричали Эдик и Федя.

Иван сердито сдвинул брови и ничего не сказал.

– Нехорошо так шутить, – просипели Сеня и Валера, – к смерти надо иметь какое-никакое уважение.

Андрею стало как-то обидно то ли потому, что он так легко Егору поверил, то ли потому, что ему хотелось, чтобы эта выдумка оказалась правдой. Все-таки птицы, которые оплакивают своих, внушают кое-какую надежду если не на человечество, то на мир в целом.

Назло всем, особенно Егору, он пошел искать среди кроватей мертвую птицу, а найдя ее, решил закончить то, что не удалось воронам, – похоронить ее как следует.

Дождавшись сумерек, Андрей отошел подальше от лагеря и принялся ковырять мерзлую землю ножом. Получалось не очень.

– Ты что там копаешь, малой? Клад ищешь? – окликнул Андрея незаметно подкравшийся Пашка.

– Я ворону хороню, – все еще немного обиженно ответил мальчик.

– Вот черт, нашел ее все-таки?

– Как видишь.

– Давай помогу похоронить зловрана, – предложил Пашка, склонившись над мертвой птицей.

– Зловрана? Такое слово вообще существует? – улыбнулся Андрей, вся его обида мигом отступила.

– Не знаю, – ответил Пашка, – мне всегда казалось, что птицы эти не особо добрые.

– А мама их почему-то любила.

– Ну-у, – деловито протянул Пашка, – а у меня сестра младшая вон крыс любит. Всякое бывает.

«Сегодня любит, завтра нет, она по крайней мере живая», – про себя ответил ему Андрей.

Вернувшись в лагерь, Андрей и Пашка застали близнецов Эдика и Федю весело скачущими на своих кроватях. Сетки пружинили и подбрасывали братьев к косматому серому небу, а они махали руками, как огромные птицы.

– А вот и настоящие зловраны, – пошутил Пашка.

– Эй, давайте к нам! – кричали Эдик и Федя. – Давайте летать, пацаны!

Андрей, не зная, что на него нашло, бросился к своей кровати и тоже стал прыгать на ней, бешено размахивая руками. Вскоре к нему присоединились Пашка, Егор, Иван и Толик-туберкулезник. Так они и прыгали всемером под одобрительное бурчание Сени и Валеры, восторженный писк Вали и завистливые взгляды одноногого Жеки.

– На небе вороны, под небом – монахи! И я между ними в расшитой рубахе! – вопили Эдик и Федя, махая крыльями.

Кровати рассерженно скрежетали и выли в ответ, но всем было наплевать, потому что впервые за долгое время им было весело и жуть хоть на полшага, но отступила. Подлетая вверх, Андрей закрывал глаза, и ему казалось, что еще чуть-чуть – и его поймают чьи-то заботливые руки.

Ночью, как обычно, Андрей достал свою тетрадку учета. Потерь сегодня, как ни странно, не было, а вот в столбик приобретений мальчик записал:

«Друг Пашка».

Посылка

Прошло еще несколько дней, но никто так и не приехал. Ни пополнение в отряд, ни командир, ни снаряжение, ни продукты, на которые так рассчитывали ребята. Андрей не мог объяснить почему, но был уверен: в тот момент, когда автобус, привезший их сюда, скрылся за поворотом, весь когда-то большой мир исчез. Остались только поле и лес, а что там, среди деревьев, – лучше не знать. Андрей заметил, что у него появилась странная привычка – постоянно смотреть на лес. Ему казалось, что тот все время меняется, но не так, как должен меняться лес в зависимости от погоды, а как-то по-другому. Так менялось настроение отца, когда мама болела: от ожидающе-суетливого до неподвижно-мрачного. Так менялся он сам, как будто что-то прорастало внутри и вот-вот должно было прорваться наружу.

На пятый день в поле появился большой ящик. Как он сюда попал, было непонятно. Как будто с вертолета сбросили.

– Ну уж вертолет бы мы услышали! – возмущался Иван. – Не может быть, чтобы никто ничего не слышал!

– Не знаю, я последние двое суток сплю как мертвец, – добродушно заявил Пашка. – Без обид только, пацаны, – тут же добавил он, поймав на себе взгляды Валеры и Сени.

– Давайте у Конкордии этой спросим, может, она знает? – предложил Жека, почесывая протез. – Давно ее, кстати, не видно – может, померла?

– Дым из трубы идет, живая, значит, – указал на тонкую серую струйку, поднимающуюся от барака, Андрей.

– Да пофиг, – сердито оборвал Жека, яростно расчесывая титановую ногу.

– Пацаны, а может, это бомба? – предположил Эдик.

– Какая еще бомба? – скривился Федя.

– Ну вражеская!

– Да ради нас никакой враг бы не стал так заморачиваться, – усмехнулся Егор. – Пойдемте посмотрим.

Никто не сдвинулся с места.

– Что ссыте, как бабы? – спросил Вова, но сам тоже не сделал ни шагу.

– Пойду посмотрю, – неожиданно вызвался Андрей. Его совсем не обидело Вовино «как бабы», просто он был уверен, что бомба – это слишком быстро и просто, и такой скорой развязки от всего происходящего точно ждать не стоит.

– А мелкий-то не ссыкун, – злобно похвалил его Вова. – Ну иди смотри! Тебя не жалко, если что, – насмешливо добавил он.

Андрей приблизился к деревянному ящику размером с небольшой комод и с печатью на боку и осмотрел его.

– Тут «СДЭК» написано! – крикнул он.

– Так это же посылка! – радостно завопили Эдик и Федик. – Посылка, пацаны!

Все бросились к ящику.

– Там, наверно, еда!

– Там – теплые вещи!

– Там – снаряжение! – наперебой кричали парни, кромсая слои упаковки.

– А вдруг это из дома? – предположил Пашка. – Огурцы с помидорами соленые, мамкины, м-м-м-м, – замычал он.

Все четыре стенки ящика упали на землю, и перед парнями оказался предмет, который никак не ожидаешь увидеть в чистом поле. Белый, сверкающий, как снежный полдень, унитаз.

– Хуем нам по губам, а не огурцы! – обреченно выдохнул Толик-туберкулезник. Остальные ошарашенно смотрели на этот странный подарок судьбы и молчали.

– Да они что, блядь, издеваются?! – наконец не выдержал Иван.

– Может, это ошибка, не туда посылку доставили?

– Это ж как надо было постараться, чтобы сюда ее доставить, – заворчал Пашка. – Мы ж тут вроде не в центре Москвы.

Парни обходили унитаз по кругу, как в каком-то дурном хороводе, будто надеялись, что если навернуть нужное количество кругов, то унитаз сжалится над ними и превратится во что-то более насущное. Но унитаз и не думал ни во что превращаться, а рядовые бесились и матерились, заглядывая в его белоснежное нутро.

Если до таинственного появления бесполезной посылки жизнь в отряде казалась Андрею более-менее сносной, то теперь стало совсем плохо. Парни больше не пытались обустраивать лагерь: навес над кроватями так и остался недоделанным; о том, чтобы собрать печь, не было и речи; даже яма для туалета осталась без надстройки.

– На фига нам сортир, когда у нас есть это чудо? – зло шутил Вова, указывая на унитаз. – В него и будем гадить. А потом, когда командиры приедут, их головой туда и окунем.

– Много в него не влезет без смыва, – как всегда ехидно заметил Егор.

– Не приедут они, – неожиданно серьезно сказал обычно оптимистичный Пашка.

– Это почему? – с недоверием спросил Иван.

– Бросили они нас. Забыли здесь.

– Ты это, не каркай давай.

– Да вы сами посмотрите, – подключились Эдик и Федя. – Мы здесь уже неделю – и что мы за это время видели? Ни учений, ни заданий, ни оружия, ни казарм, ни руководства!

– Ни жратвы нормальной! – добавил к списку невиданных вещей Толик.

– Непонятно, чего мы тут сидим. Поле, что ли, сторожим или ворон? – подытожил Пашка.

«Скорее уж вороны нас», – подумал Андрей, но вслух говорить не стал.

– Унитаз сторожим, – заржал Толик, – унитаз – наше супероружие!

А унитаз так и стоял посреди поля в небольшом отдалении от лагеря, неуместный и недоступный, как трон для какой-то нездешней задницы. Андрею казалось, что он источает безысходность, которая постепенно сгущается над ними, и от нее все становятся всё более напряженными и злыми.

– Спишь, малой? – позвал Андрея Пашка посреди ночи. Пашкина кровать стояла справа от Андреевой, и мальчику нравилось болтать с ним по ночам. Иногда к ним присоединялся Егор, но сегодня он спал.

Больше всего в этих ночных разговорах Андрея радовало то, что Пашка относится к нему как к равному, но Пашка и сам был похож на так и не выросшего ребенка, обитавшего в теле взрослого человека. А еще от этих разговоров становилось как-то уютно: совсем рядом горел костер, вечными часовыми сидели никогда не спящие Сеня и Валера, и можно было представить, что ты в походе или летнем лагере – болтаешь с другом под звездами, а в школу только через месяц.

– Не сплю, – как обычно ответил Андрей, предвкушая расспросы о чем-то простом и жутко интересном, о чем всегда говорят мальчишки.

– У тебя подружка-то есть? – спросил Пашка.

– Нет, – подумав, не соврать ли, сказал Андрей (у него и друзей-то особо не было, не то что подружки). – А что?

– Ничего, просто у тебя сережка в ухе, вот я и подумал, что это подружка тебе на память дала.

– Это мамина сережка.

– Настоящей матери, а не той, что тебя в армию отправила?

– Да, настоящей, – вздохнул Андрей. – Она умерла.

– Очень жаль, малой. Непросто тебе, значит, пришлось. – Пашка скорбно затих.

– Непросто, – повторил Андрей. Объяснить Пашке то, что для него смерть матери не осталась в прошлом, а как бы перешла в настоящее, он, конечно, не мог. Она не умерла, она умирала прямо сейчас, и будет умирать снова и снова, сегодня, завтра и всегда, и – будет рядом.

– И у меня нет подружки, – прервал молчание Пашка. – Зато есть три сестры.

– Три? – удивился Андрей.

– Да, прикинь, повезло! Две старшие и младшая. Младшая на тебя похожа чем-то, ей тоже тринадцать. Ой, прости, четырнадцать, – Пашка едва заметно улыбнулся.

Иногда Андрею хотелось поговорить с Пашкой о том, что происходит с ними прямо сейчас, в этом поле, под этим небом. Почему они спят на кроватях на улице, почему не знают, что им делать, почему никто к ним не приходит и ничего не говорит? А главное – для чего все это? К чему их готовят?

Но Пашка такие разговоры не любил, он хотел говорить только о прошлом: о том, кто как жил раньше, что делал, и о тех, кто остался дома. Андрей заметил, что и другим парням разговоры о настоящем не нравятся: они либо вспоминают о прежней жизни, либо мечтают о будущей. Мечты их сводились к тому, кто что съест первым делом и какую вещь себе купит, когда они отсюда выберутся.

Перед тем как уснуть Андрей по привычке посмотрел в сторону леса. Безоблачной ночью его рваный силуэт на границе поля был хорошо виден. Лес будто вгрызался в небо разноразмерными зубами, пытаясь оттяпать кусок со звездами. А еще – он приближался.