Текст книги "У него ко мне был Нью-Йорк"

Эльфийка

Сегодня, когда я ехала в метро от океана домой, на одной из маленьких бруклинских станций в вагон зашла девушка, которая сразу привлекла к себе моё внимание.

Думаю, я тоже ей понравилась. По крайней мере, стоило нашим взглядам на долю секунды пересечься, как она одарила меня изумительной улыбкой. Не дежурной игрой лицевых мышц. А именно от сердца, когда обозначаются морщины на углах глаз и будто бы какой-то заговор.

А может, она всем так улыбается?

Эта девушка была такой грациозной. Длинные руки, прямой позвоночник, вытянутая шея, эталонный овал лица без единого лишнего изгиба. Вытянутые и чуть азиатские глаза, чёрные ресницы и тёмный равномерный загар, придающий всему её телу медовое сияние.

Ни тени косметики, почти невидимая золотая цепочка, легчайший летний комбинезон из какой-то предельно натуральной ткани вроде конопли, холщовая сумка. И книга, зажатая пальцем на нужной странице.

Она ещё постоянно приподнималась на мысочки, словно с удовольствием разминая ноги после удачного занятия балетом.

Вьющиеся волосы, убранные в «ракушку». Я в Нью-Йорке так часто любуюсь теперь незнакомыми людьми, что приучила разум сочинять им сценарии. Кем бы она могла быть? Она, несомненно, веганка, знает пару языков, кроме английского, обожает современный танец.

Самым удивительным в ней было даже не обаяние, передающееся на уровне физического присутствия в скучном вагоне метро. Удивительными были её волосы, соль с перцем в соотношении примерно 80 к 20. Она была почти полностью седой.

И это её молодое, полное жизни и любви лицо и одновременно пронизанная опытом улыбка. Невозможно было предположить даже примерно, сколько ей лет. 25? 1000? Эффект эльфийки Галадриэль из «Властелина колец». Эффект Тильды Суинтон. Только место действия – Бруклин вечером жаркого буднего дня.

Спасибо, Нью-Йорк, за то, что приучил меня к разными граням естественной красоты. Я так люблю видеть, как этой религии следуют другие женщины.

Прощайся с каблуками

Прощайся с каблуками. Шаг должен быть лёгок, походка – упруга, ощущение от жизни – готовность к сиюминутным приключениям, бег навстречу радуге.

Настоящая нью-йоркская девушка читает толстые книги и свежую прессу. И то и другое – в печатном виде, похрустывая благоуханными листами. Хотя, разумеется, в кармане у неё – смартфон, через аппы в нём она узнаёт, где на этих выходных открылся правильный бар, хотя она и не пьёт; когда объявят скидки на идеальные штаны для йоги от «Лулулемон»; до скольких бронируют столики в новом суши-баре на улице Смит и как заказать ящик кейла с доставкой на дом.

Ньюйоркерше из Вильямсбурга или Бушвика нравится быть естественной, ей важно заботиться об экологии, грамотно экономить, делая свой образ жизни sustainable. Как бы перевести это слово? Экологически стабильный. Sustainability – устойчивое развитие, жизнеспособность. Образ жизни, не только не приносящий вреда планете, – он ещё и предполагает честность по отношению к себе, добросовестное к себе отношение. Человек – тоже часть природы.

Даже если она и окрашивает волосы, то делает это дома с помощью химикатов, не загрязняющих окружающую среду. Она или выбирает свой родной оттенок, или, наоборот, легко решается на безумные эксперименты с цветами. Фиолетовые, изумрудные, розовые, синие, жёлтые, оранжевые оттенки.

Она или не красит ногти вовсе, или дисциплинированно обновляет маникюр каждую неделю, или ходит с подчёркнуто небрежным облупившимся красным лаком. Она – какая угодно.

У неё на лице нет штукатурки контуринга, скорее – отсутствие мейкапа, с одним ярким и фриковым акцентом. Это могут быть золотые веснушки, густые чёрные стрелки, как у Эми Уайнхаус, зелёная, голубая помада, кружочки забавных цветов (fun colors) около глаз. А иногда она – совсем леди, она classy[3]3
  Изящный, модный, утончённый.


[Закрыть], и даже прядь не выбьется от ветра из её безупречной укладки.

Нью-Йорк – это сексуальная короткая стрижка с выбритым замшевым затылком или словно бы наспех собранные в гигантский пучок длинные волосы.

Быть жительницей Нью-Йорка значит уметь пользоваться метро. Знать все тонкости пересадок, экспрессов и локалов. Отказаться от автомобиля опять-таки из соображений экологичности. Понимать, что поднять руку и поймать yellow cab, жёлтое такси, – это скорее элемент красивого вечера, который может перейти в душную ночь без звёзд. Хотеть кого-то на один раз без обязательств – это тоже Нью-Йорк.

Медитировать, разбираться в кино, в танце и литературе.

Ценить свою работу, знать вкус успеха, ставить себе амбициозные цели, стремиться к соответствию высоким критериям. Делать так, чтобы у твоего бизнеса непременно были благородные цели. Быть современной, спортивной, продвинутой, гибкой, поддерживать любые меньшинства и помогать слабым. Быть интерсекциональной феминисткой. Быть интеллектуалкой. Всегда иметь немножечко драмы в личной жизни.

Любить всем сердцем свою собачку, обнимать её вечером, поглощая премьеру на «Нетфликс».

Но у меня свой сценарий.

Он не столько о Нью-Йорке, сколько о восстановлении контакта с самой собой, о возвращении себе себя, об обретении цельности.

О том, что никому больше не удастся затуманить моё восприятие…

Газлайтинг

Это слово, узнав которое, я постепенно начала менять жизнь.

Впервые его произнесла моя психотерапевтка, когда я плакала в её кресле и винила, винила, винила себя.

– Какое-какое слово вы только что сказали?

– Я сказала «газлайтинг».

Слово, которое каким-то особенным образом раздражает людей, далёких от дискурса о насилии в обществе. Хотите проверить человека – можете прямо ввернуть это словечко и следить за реакцией. Если оппонент начинает вертеться ужом на сковороде – «опять эта терминология феминистская», – будьте аккуратны.

Газлайтинг – от английского gaslight, газовый свет. «Газовый свет» – это американский художественный фильм аж сорок четвёртого года, семь «Оскаров», главную роль в котором сыграла прекрасная Ингрид Бергман. Это хороший фильм, после него мне стало легче вести разговор.

Героиню фильма нарочно сводит с ума её же муж. Подвергая сомнению всё, что она видит, слышит, считает своими мыслями. Герой прячет мелкие предметы и переставляет их с места на место в доме, чтобы создать у жены ощущение безумия. Ей начинает казаться, что в комнатах в определённое время суток приглушён свет газовых ламп – gaslight.

Этот фильм стал первым художественным произведением, которое описывает один из самых коварных и невидимых окружающим вид эмоционального насилия в паре. Мы встречаемся с газлайтингом везде – на работе, в школе, даже в детском саду. Но один из самых страшных его видов – тот, который может возникнуть в интимных отношениях с партнёром, когда основа коммуникации – это доверие, и именно оно и извращается.

Предположим, в разгар ссоры она выдвигает аргумент: «Как же так, всего месяц назад ты обещал, что будешь через день водить ребёнка в детский сад, что будешь оплачивать няню, что каждые выходные мы будем проводить минимум день вместе и ты не будешь уезжать на двое суток в никуда».

А он отвечает: «Не было такого, ты всё выдумала, я такого не говорил».

Что делать? Предъявлять аудиозапись? Протокол допроса? Заявлять в полицию, что тебя сводят с ума и обесценивают? Как об этом говорить? Как об этом писать?

Газлайтингу могут подвергаться целые пласты жизни. Целых недель жизни вдруг не было – «я никогда этого не говорил», «я никогда этого не обещал», «ты всё придумала, тебе всё приснилось».

Цель газлайтинга – заставить партнёра усомниться в собственной адекватности, выбить шарниры, на которых крепится хрупкая структура его личности.

Заставлять жертву сомневаться в собственной памяти.

«Я не делал того, что, тебе кажется, я делал».

Вынуждать жертву всерьёз или в шутку задумываться о собственной адекватности, подвергать сомнению свою «нормальность».

«Ты чокнутая, понимаешь?»

«У тебя, наверное, ПМС».

«Видать, у тебя и правда гормоны».

«Чё ты истеришь?»

«Истерикой» у женщины любят называть проявление любых негативных, «не разрешённых» патриархальной культурой эмоций. Эта культура позволяет тебе быть только радостной, внимательной и послушной, поэтому, когда ты начинаешь сердиться или выражать своё недовольство, тебя обвиняют в «истерике».

В выходе из-под контроля.

Из-под чьего контроля?

Ты ведь не выходила из-под контроля, ты выражала гнев, обиду, обеспокоенность, недовольство, презрение, ты задавала вопросы. Ты на всё это имеешь право в отношениях. У тебя в отношениях есть права: на безопасность, на доброе отношение, на диалог.

Газлайтер всегда преподносит свою жертву как глупого, эмоционально немощного человека, который не имеет этих прав.

«Да что с тебя взять».

«Ты свои 40 тысяч рублей в месяц и стóишь, недаром тебе платят так мало».

«Ну конечно, глупыш, даже припарковаться нормально не можешь».

Газлайтер подчёркивает мнимую возрастную, гендерную и физиологическую некомпетентность своей жертвы.

«Да чё ты можешь знать, ты же не работала толком никогда».

«Твоё дело – ребёнка нянчить, ты ни на что другое не способна».

«Ты ни одно решение не можешь принять самостоятельно». Как будто растить ребёнка – это не фултайм-работа с гораздо более высокой степенью ответственности, чем наёмный труд. Но это уже обесценивание, о нём я напишу отдельно.

В газлайтинге главное – отрицать чувства и факты, которые важны для другого человека.

«Да что ты опять раздуваешь».

«Вон погляди, как страдают дети в нищей Африке».

«А у Лены и Виталия отношения ещё хуже».

«Да ты прекрасно живёшь».

«Чего ты опять устраиваешь цирк?»

«Нет, я не буду с тобой разговаривать».

«Нет, я не буду объясняться».

Ещё газлайтить – это создавать у партнёра ощущение, что весь мир от него отвернулся. Кроме него, агрессора; и только восприятие абьюзера имеет теперь ценность.

«Я – единственный человек, который о тебе заботится».

«Кому, кроме меня, есть до тебя дело?»

«Уже все твои родственники говорят, что ты ку-ку».

«Уже все мои друзья говорят, что ты больная».

«Даже твои родители уже не верят тебе».

«Какие друзья? Разве у тебя есть друзья?»

«Даже наш ребёнок начал замечать твои странности».

Если тебя уже газлайтят – то плохо твоё дело, выбираться из этого вида психического насилия трудно, особенно если тебя не поддерживает окружение. Если окружение не готово воспринимать информацию о газлайтинге и не знакомо с сутью явления. Именно поэтому однажды стоит попробовать сменить круг общения.

Самый печальный результат: в какой-то момент люди начинают считать вас, абьюзера и жертву, какими-то безумными уже вместе. «В отношениях всегда виноваты двое, 50 на 50», – говорят в таких случаях. Но почему именно такая пропорция? Почему не 60 на 40? Почему не 20 на 80? Почему не 95 на 5? Вы с абьюзером становитесь в глазах окружения единым целым, хотя только один из вас практиковал насилие, хотя внутри отношений вы навеки противопоставлены.

Вас начинают считать сложными, начинают говорить, что вам обоим нужны для чего-то абьюзивные отношения. И это уже запущенная фаза. Ещё опаснее, когда ситуацию действительно удаётся перевернуть с ног на голову. И именно абьюзера теперь считают славным добропорядочным парнем, а тебя – ненормальной.

И всё же не пугайся: тебя загазлайтили, это, к сожалению, случается.

Могут помочь книги, статьи, психотерапия, опыт других людей в аналогичной ситуации. Отслеживание процессов работы газлайтинга в собственном мозгу, оценка масштабов бедствия, смена токсичного окружения на нетоксичное, группа поддержки для людей, пострадавших от эмоционального насилия. Исключение разговоров об отношениях с некомпетентными людьми. Практика «подтверждения своей реальности». Когда люди, с которыми общаешься, могут сказать вслух: «Да, это правда было насилие, тебе не приснилось».

Мне же помогли тексты и разговоры с подписчиками. Практика описывания своих чувств, развития интуиции, умения артикулировать свои переживания, способности давать им правильную оценку.

Каждый текст лечил мою душу. Я называла вещи своими именами. Я занималась текстотерапией.

День независимости

Нью-Йорк, День независимости, 12 утра. Поезд идёт в Бруклин. Единственное свободное место – рядом с девушкой, около неё стоит пустая розовая коляска. А на руках у неё настолько крошечный младенец, что я подсаживаюсь и теряю дар речи, а лицо рефлекторно растягивается в гримасу «Oh how cute» – «Ой, какая милая».

Наисвежайшая, как булка из печи, новорождённая. Прозрачные пальцы, губы как круглые речные камушки, пух на лбу и глаза, глядящие как будто прямо в космос. Максимум неделя.

А я вспоминаю своё первое утро с С. на руках. Глядя на неё, ты поймёшь, как много значит твоё присутствие на земле.

Совсем юная, немного уставшая latina мама в стоптанных шлёпках и с отросшими тёмными корнями блондинистых волос кормит ребёнка в грязном метро. Из бутылочки. Она ласково гладит дочке нос. И я вступаю в диалог.

«Is this your first kid?»[4]4
  Это твой первый ребёнок?


[Закрыть]

«Actually, this is my third kid!»[5]5
  Вообще-то это мой третий ребёнок!


[Закрыть]

«OMG, third? But how old r u? U look like a kid yourself!!!»[6]6
  Боже мой, третий? Но сколько же тебе лет? Ты сама выглядишь как ребёнок!


[Закрыть]

«I’m only 20, my oldest kid is 2 now»[7]7
  Мне только двадцать, моему старшему сейчас два.


[Закрыть].

Я говорю: «Вау».

Я спрашиваю: «И куда же вы едете через весь город?»

А она отвечает: «Мы – на Кони-Айленд, сегодня же праздник, сегодня День независимости, там всегда каждый год четвёртого июля красивый салют».

Я предложила ей помочь поднять коляску по лестнице при пересадке на станции метро «Atlantic Avenue». Но она отказалась. Она сказала: «Не надо, мэм, спасибо, у нас всё классно, нам не нужна помощь, с праздником вас!»

Какое угодно будущее

Разве к Нью-Йорку можно привыкнуть?

Он же искрится ночными огнями, манит запахом дешёвой китайской еды, взрывается фейерверками на четвёртое июля, околдовывает шорохами дорогих тканей, сбивает с толку клубами каннабиноидного дыма и пугает грохотом метро.

Разве к нему нужно привыкать?

Авторские коктейли с маракуйей, вечеринки на крышах с видом на Манхэттенский мост. Двойная радуга после дождя. Мой Д. фотографирует меня в этом странном розовом, персиковом освещении. Казалась бы, это я – в объективе его камеры, это он, неторопливо настраивая выдержку и диафрагму, делает мои снимки, я слышу щелчки затвора, но это ведь и моё сознание тоже фиксирует, запоминает в этот миг его лицо. Я смотрю на него, я рассматриваю изгиб бровей, контур губ, линии ресниц. Мы записываем информацию друг о друге на жёсткие диски памяти. Мы хотим, чтобы наши образы отпечатались друг в друге.

И я – не крапива для него, всякий раз досадно обжигающая кожу, а ласковый подорожник, я – лекарство. В свежести и неизведанности много надежды. На какое угодно будущее. Ты не знаешь, кто выскочит на тебя из-за поворота в этом городе.

Может быть, это будет измученный ежедневными пробежками подтянутый брокер с Уолл-стрит? В рубашке в мельчайшую клетку?

Или вычурная драг-квин с подтёкшей тушью под глазами?

Или харизматичный бездомный?

Или очередной не признанный пока принц хип-хопа, читающий себе под нос свой рэп?

Или профессор литературы из Принстона?

Или модная дива, тонкая, как силуэт, вырезанный из бумаги?

Или, напротив, знаменитая плюс-сайз-модель с мужем под руку?

Или такая же, как ты. Хмурая россиянка с текстами на неведомой кириллице, которую этот город заставил повзрослеть. Протрезветь. Очнуться. Дышать его океаном. Гулять его подворотнями. Подпевать его бродвейским мюзиклам.

Вот и получается, что ты потихоньку привыкла.

Молочный чай с жемчужинами тапиоки – в одной руке, телефон, пристёгнутый к переносной зарядке, – в другой. Беспроводные наушники, красный молескин для записей от руки, ты скользишь по улицам, умело огибаешь коварные канализационные решётки. Пар из них. Час вечером – на йогу, чтобы быть сильной, уверенной, подтянутой и непременно наполненной этим звонким американским оптимизмом с фокусировкой на цветущем будущем.

I’m great and how are you?

О, у меня дела прекрасно, а как у вас?

Снаружи такая женщина – гладкий холодный камень, к ней не подступиться, дела её расписаны на три месяца вперёд.

Внутри же тихо плещется море из страха оказаться снова одной, надежды на хеппи-энд, потребности в поцелуе на ночь.

Магия доброго слова

Сегодня, покупая утром апельсиновый сок на нашем рынке, я подняла глаза на продавщицу.

Должно быть, она была студентка первого или второго курса колледжа, которая подрабатывает тут за стойкой, а в свободное время ходит на просмотры старых фильмов Бертолуччи или Трюффо где-нибудь в Вильямсбурге. Эта девушка пришла на работу в классической сине-белой тельняшке и красном берете, как мим.

Лицо аккуратно обрамляли линии платинового каре. Её макияж таинственным образом соответствовал моим представлениям и о том, что такое девятнадцать лет, и – что такое семь утра.

Микроны золотистого хайлайтера на скулах, чуть-чуть неоновой помады оттенка Scarlett на губах. Ну и самое главное – эти её огромные веки, усыпанные звёдочками.

И я сделала комплимент: «I like your make-up!»[8]8
  Мне нравится твой макияж!


[Закрыть]

Она сказала: «Oh, thank you!»

«О, спасибо!»

И отметила, как ей симпатичен мой кошелёк с принтами от Яёи Кусамы.

Делать комплименты при минимальных социальных соприкосновениях. Я наслаждаюсь тем, как послушно расцветает человек, если сказать ему приятное. О любой мелочи, любой детали. Оценить можно всё что угодно.

«Боже, какой у тебя свитер! От кого он?»

Недавно ухоженная седовласая дама поймала меня за рукав в книжном магазине:

«What are you wearing?»[9]9
  Что это на вас?


[Закрыть]

«Ах, это? Это топ от COS».

«No, I mean, what are you wearing?»[10]10
  Нет, я имею в виду, что вы носите?


[Закрыть]

«А, это джинсы от Madewell, у них на редкость хороший деним».

«Нет, вы не поняли. Чем вы пахнете? What perfume are you wearing?»[11]11
  Какой парфюм вы «носите»?


[Закрыть]

«Ах, это! Это Chloé, самый их классический, оригинальный аромат».

Этому закону коммуникации в Америке учат с малых лет, и он действительно работает.

Учительница объясняет девочкам в третьем классе, одноклассницам моей дочери: «Если ты хочешь сказать что-то плохое, лучше промолчи. Если у тебя есть любые добрые слова для человека, произнеси их вслух. По крайней мере, кто-то почувствует себя от них лучше».

Я тоже верю в магию доброго слова. Никогда не знаешь, чей унылый день спасёшь взглядом. Чьё разбитое сердце подлечишь внезапным комплиментом. Для кого станешь хорошим знаком или солнечным лучом, пробившим депрессию.

Японские шарики

Устав от города, выбери будний день, возьми выходной, обуйся в удобное, захвати крем от загара и отправляйся на самый юг Куинс – в нейборхуд под названием Фар Рокавей.

Это узкий полуостров на берегу Атлантики – фактически деревня, где слышно, как щебечут птички и жужжат пчёлы. Край сёрферов, несколько километров песчаного пляжа прямо в черте города.

Добраться туда – отдельное приключение.

Сядь на паром на причале возле Уолл-стрит и плыви целый час, проскользнув под высоким подвесным мостом Веррацано, помахав аттракционам Кони-Айленд и кафе «Татьяна» на Брайтон-Бич.

И вот наконец-то – Фар Рокавей. Там прямо на берегу океана обнаружится филиал музея MoMA.

Так далеко от центра города – остров современного искусства. В заброшенных ангарах, разрушенных когда-то ураганом «Сэнди», теперь не только битые стёкла и стрит-арт на стенах, но и инсталляции лучших мировых художников.

У нас появилась летняя традиция – уезжать на целый день на Фар Рокавей. Смотреть там выставки, а потом отдыхать на пляже.

Тем летом в ангаре на побережье показывали композицию «Сад Нарциссов» Яёи Кусамы. Это её жёлто-чёрные принты украшали мой кошелёк. А её работа «Сад нарциссов» представляла собой круглые блестящие стальные шары по всей площади заброшенного ангара. Они были зеркальными. В каждом ты мог увидеть своё отражение. Пространство нарциссизма, возведённого в абсолют.

Эти шары были вариацией на фирменные «горошки» художницы. Только на этот раз они были трёхмерные, крупные и тяжёлые. Почему-то произведения Кусамы попадались мне в Нью-Йорке повсюду: её комнаты с узорами в крапинку, картины, инсталляции и «Сады нарциссов».

Всегда в произведениях господствовал один и тот же узор – в горошек. Потому что Яёи ещё подростком заболела: у неё началась шизофрения с галлюцинациями. В видениях ей повсюду грезились эти миры в горошек. Болезнь раскрашивала её мировосприятие. И она стала рисовать. А потом создавать комнаты, картины, пространства по мотивам своей болезни.

В юности она тоже переехала в Нью-Йорк и занималась в нём акционизмом, участвовала в акциях против войны во Вьетнаме.

И кто знает, может быть, даже ездила на фестиваль Вудсток вместе с адвокатом Джейкобом, приятелем Боба Дилана, которого я встретила в багетной мастерской, когда оформляла плакат.

Она в итоге так и не победила недуг, но сделала его своей силой, выбрав искусство.