Текст книги "Отпусти меня к морю"

2

Не давайте уходить ничему, что можно удержать; потому что то, что уйдет, уже невозможно вернуть.

Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах

ять замечательных лет успела я побыть хозяйкой своего маленького королевства под названием «Home sweet home».

Я прилетала и зимой, когда Москва укутывалась снегом и длинными усталыми пробками, снег скрипел или хлюпал под ногами и летел мимо моих высоких окон, неся с собой какой-то особый уютный тон. Я прилетала и весной, – квартира встречала меня запахом нового паркета, и я сразу же варила кофе на кухне, чтобы она ожила, задышала. Я открывала окна и впускала московское весеннее дыхание, которое, смешавшись с дымом моих некрепких сигарет и запахом кофе, создавало именно то особое настроение, которое и было для меня жизнью. Я подолгу сидела на кухне за большим стеклянным столом и видела сквозь окна, как растет мой город, становится выше и ярче. Сказать по-честному, Москва уже не была моей, и это угадывалось во многих мелочах. Вождение, абсолютный мюнхенский стиль, четко в своем ряду и медленно на боковых улицах. Удивление и восторг каждый раз, когда приходилось делать покупки в воскресенье. Косметолог, приезжающая на наши ботокс-пати в полночь, когда рассасываются пробки. Мы, стайка подруг, встречающие ее как добрую старую тетушку. Моя старинная мастер по маникюру, перед работой в 8 утра наводящая мне красоту неизменным красным, пока я дремлю на кухонном диванчике.

Но было и то, что по-прежнему напоминало мне о том, что все-таки я московская девочка и когда-то была тут дома. Некоторые традиции уже так плотно и незыблемо вплелись в мою жизнь, словно были чопорными британскими по происхождению. Завтраки в любимом кафе возле дома, где за 20 лет не поменялся ни бариста, ни официанты и все по-прежнему помнят, что капучино покрепче, а молочной пенки поменьше. Книжный магазин, в котором по нескольку часов могла бродить среди полок, и продавцы в нем, которые уже отлично знали, что любит читать мой муж, а что мои дети.

Парфюмерный магазин, куда привозили для меня вечный мой японский парфюм номер 3 и где скидку дают всем моим подругам только по моей фамилии и никакие карты не нужны. Парковщик у супермаркета, пожилой, но словно законсервированный в своем возрасте, веселый и вечно подшофе с неменяющимся вопросом: «Ну что там Альпы, стоят?»

Так бы и продолжалось, катилось бы себе, как остро заточенные коньки по гладкому льду в парке Горького, так и сбегала бы я к подругам в Москву, так и продолжали бы мы устраивать наши девичники с разговорами и секретами: о мужчинах, своих и чужих, о подругах, далеких и близких, о людях, живых или мертвых, и, конечно, о нем. Он был неотделим от Москвы, а Москва была им. Он был лишь историей в жизни, но странной такой, у которой было начало, но конец так невнятен. Как фильмы заумных маститых режиссеров, которые обрываются на самом интересном месте и дальше простор для фантазии зрителя. Такое «кино не для всех».

Все это нисколько не мешало мне быть хозяйкой в Мюнхене, матерью и женой. Какой я была? Я себя не берусь судить; глядя на фото сейчас, мне кажется, все было идеально, четко – и чувства, и радости, и неудачи. Мне кажется, я была преданной и терпеливой, и всепонимающей всепринимающей. Такая картинка из глянца, а что там за сценой зрителю не покажут, лишь только конечный продукт. А как там за сценой, до финального глянца, знают лишь те, кто был рядом, – режиссер, визажисты, агенты и девочка на побегушках, та, что юна и восторженна и вечно в ответе за кофе.

И если бы знать мне тогда, что я потеряю свой московский мир, и эту квартиру, беленькую и светлую, с яркими пятнами картин на стенах, с запахом дорогого паркета и бархатными диванами, широкими, на американский манер. И если бы знать, что вид из окна будет уже не моим и я отпущу все, но не забуду ни запах, ни чувства, ни краски, ни ощущение счастья, когда я входила домой, прилетая ночным рейсом из Мюнхена.

#remingtonnumber1

* * *

 
Открываю окна осенние,
Курю в солнечное сплетение.
Подпеваю не в ноты Zaz,
Рисую стрелки, драматизм в самый раз.
 
 
Воробьи за окном в смятении,
Какое тихое воскресение.
А я им танцую, смеясь.
Им плевать. Я подпеваю Zaz.
 
 
Стрелки часов подходят к финишу.
Книгу или французские фильмы?
И то и другое будет чудесно сегодня.
Мы с Zaz заканчиваем петь. Полдень.
 
 
Ты меня не читаешь, без обид.
Не обидно. Ни капельки не болит.
Ты меня не читаешь. Плевать хотела.
Аспирин и шампанское. И отболело.
 
 
Не заметили, как стали взрослыми.
Не придумали даже, что будет после.
А после она исчезла, без адреса, чао.
А он остался на месте. Полегчало?
 
 
Он понял, что проиграл,
Через сотни других начал.
Ночами часто не спал,
Подолгу в окно молчал.
Весной и осенью ждал
Ее в серебро зеркал.
 
 
Ее родной силуэт,
Но ее больше нет.
Вьюга накрыла след.
За следом пропал секрет.
Снова бубновый валет.
Гадалка не даст ответ.
Ровно пять сигарет.
Бред.
 
 
А могла быть история
Про южное синее море.
Его и ее территория.
И окна зашторены.
Без лишней риторики.
Магнолия. Южные дворики.
Любовь навсегда. В теории.
 
 
А на практике…
Не было никакой тактики.
Оба уже прагматики.
Точность из математики.
Лишь серебристые фантики.
Остатки былой романтики.
 
 
А если совсем по-честному,
То мне даже интересно,
Можно ли склеить прошлое,
Плохое ли, или хорошее.
 
 
И я набираю твой номер на память.
– Здравствуй… попробуем все исправить?
 

3

Не грусти. Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно.

Льюис Кэрролл. Алиса

ешение продать квартиру пришло спонтанно. Дети выросли, и Москва была им совершенно не интересна, Мюнхен уже прочно вошел в их жизни, очередной российский кризис уже наступал на пятки, да и рядом стали строить огромный новый дом с подземными паркингами и консьержем. Муж прогнозировал падение цен на недвижимость, а я за 20 лет так привыкла ему доверять, слепо и безоговорочно, что ни грамма сомнения не мелькнуло в моей белой голове. Вообще двадцать беззаботных лет с ним приучили меня не сомневаться и разнежили меня до предела. Мне не нужно было ни о чем думать, моя миссия в семье была прекрасна и проста: выбор отеля для отдыха, выбор авиабилета, выбор новой сумочки, выбор блюд на завтрак, обед и ужин. Ничего сложного, но и никакого развития. Иногда по ночам я лежала и думала, что жизнь идет, все прекрасно, я на своем месте, чего еще желать? Но предательские кошки уже начинали скрести в душе своими острыми коготками, сначала будто бы играючи задевали мою непоколебимость, но чем дальше, тем агрессивнее царапали они мое внутреннее «я», уверенное в своем жизненном пути «счастливой домохозяйки».

По-прежнему я раздавала бесплатные советы и креативила за кухонным столом, сводила нужных друг другу людей и радовалась за своих друзей, когда они находили себя и друг друга в этом мире. Себя же я так и не могла найти. Поэтому очередная авантюра с продажей квартиры и покупкой другой, в новом соседнем доме, показалась мне неплохим поводом занять себя.

Квартиру мы продали довольно быстро, тот случай, когда и маклер умница, и квартира красавица, и желание есть, всем кризисам вопреки. Цены на недвижимость уже стали падать в Москве, и я было подумала, что квартиру никто не купит, и успокоилась окончательно. Я по-прежнему прилетала в свой маленький уютный мир, дышала им и наслаждалась той мыслью, что он у меня есть. Несколько раз приходили потенциальные покупатели, ходили по моей квартире, разглядывая каждый уголок с восторгом или скепсисом, я на автопилоте журчала что-то о прелести района, но вид у меня был раздраженный и не очень приветливый, сдобренный наигранной механической улыбкой. Покупатели пытались сбить цену, мол, кризис и все такое, но мне было наплевать, ибо я была не готова расстаться с моей красоткой. Я подумала, что соглашусь продать ее тому, кто придет и влюбится, оценит ее и скажет – это то, о чем я мечтал, она идеальна, и не станет придираться к мелочам. Не терплю мелочных людей. Мне хотелось, чтобы следующие жильцы искренне были влюблены в мои диваны и виды из окон, в мои тяжелые шторы и кремовую кухню. Квартира была для меня живой и мне было важно передать ее в хорошие руки, как часто пишут в объявлениях о продаже щенков.

Я прилетела в Москву в 4 утра, а в 4 часа вечера должна была лететь по делам в Китай. По дороге в аэропорт Мюнхена мне дозвонилась маклер и уговорила показать квартиру. Я отпиралась, до этого в Москву прилетал мой муж, и я была уверена, что квартира к показу не готова. Маклер настаивала, и я, как существо, так и не научившееся внятно говорить короткое слово «нет», сдалась и оставшееся время до самолета отчаянно звонила в Москву в надежде организовать какую-нибудь помощницу по хозяйству.

Когда объявили посадку, надежда найти скорую помощь практически испарилась. И я была счастлива, как третьеклашка, который не выучил урок, но его пронесло, к доске вызвали соседа по парте.

Входя в самолет, я сделала традиционный звонок лучшей подруге, которая в секунду решила мою проблему, и колесо событий вопреки всему покатилось дальше.

«Буду у тебя в 8, и положи телефон под ухо, я же знаю, тебя не разбудить в такую рань», – сказала моя дорогая подруга, и самолет взял разбег.

В пять утра, уже в своей квартире, я закуталась в одеяло и под утренний далекий шум Ленинского проспекта провалилась в сон.

Мне снилось море, я помню, потому что я потерялась во сне, какая-то женщина выдавала себя за мою маму, но была совершенна не похожа. Я, боясь обидеть ее, аккуратно пыталась объяснить ей, что она не похожа на мою маму, но она злилась и кричала, что я ни черта не помню о своей матери, при этом мы обе быстро шли по берегу и я уже не понимала, где нахожусь и куда мы идем. Сон был не страшный, скорее странный. Мне очень хотелось поверить, что она и есть моя мать, но здравый смысл не давал мне этого сделать. Я окончательно запуталась и растерялась, когда в мой сон ворвался настойчивый звонок. Одновременно в дверь и телефон. Маня будила меня всеми доступными способами. Я нехотя и тяжело вынырнула из странного сна, как из липкого киселя, и поплелась открывать дверь своей дорогой подруге.

Маня влетела в прихожую, чмокнула меня, внимательно осмотрела и отдала приказ: «Можешь доспать на диванчике в кухне, но не молчи, рассказывай, я соскучилась».

Я побрела на кухню, грудой сложила на кухонном диване яркие маленькие подушки в восточном стиле, сварила нам кофе, и в полудреме мы начали говорить.

Надо сказать, что Маня – королева уборки, я больше никогда в жизни не видела такого волшебства. Она делала взмах рукой, и кухонная поверхность начинала блестеть так, как не блестела и при продаже. Посуда сама запрыгивала в посудомойку, а хлам добровольно летел в мешки для мусора. Маня – гений уборки и чистоты, это неоспоримый факт, неподвластный моему пониманию. Иногда, когда меня совсем замыкало от желания спать, Маня подбадривала меня каким-нибудь вопросом-сплетней, и я сквозь дремоту продолжала наш разговор.

Тот случай, когда ты сова, а твоя лучшая подруга – жаворонок.

К 12 дня квартира сияла как невеста утром накануне свадьбы. Мы выпили еще кофе, и Маня убежала дальше кружить по Москве, у нее всегда в списке миллион дел. У меня был ровно час до прихода другой моей подруги, которая должна была отвезти меня в Шереметьево, проводить на рейс до Китая и ехать обратно – показывать мою квартиру потенциальному покупателю.

Час я посидела за столом в кухне, курила, пила кофе, смотрела в окно на Москву, шел снег, смотрела на трех стеклянных красных рыб на полке под кофемашиной. Эти рыбы были подарком моих подруг из Тая, и мне они безумно нравились. Смотрела на кухню, чистенькую и глянцевую, я почти не готовила в Москве, поэтому кухня моя была девственна. Смотрела на орхидеи в вазе, их я тоже везла из Таиланда. Смотрела и чувствовала любовь в каждой детали, в каждом сантиметре этой квартиры. Здесь не было ни одной лишней или случайной вещи. Здесь все было идеально и к месту, гармонично и продуманно…

Я вздохнула, подумала, что за такие деньги все равно никто не купит мою квартиру, кризис все-таки, и с легкой душой пошла собираться в Китай.

* * *

 
Бьюсь головой о стену, всегда и везде —
В Риме, в Париже, в Мюнхене и в Ницце.
Слепну ночами, тоскуя в людской суете.
Я не успела однажды с тобой проститься…
 
 
В жизни моей завистников не сосчитать.
Глупые, им никогда не измерить рулеткой
Точку отсчета, с которой ночами кричать,
Точку отсчета, где больше не будет света.
 
 
Что вам моя Шанель, картинки пестрые?
Жарко в Майами, жарко и некуда деться.
Дети, увы, всегда становятся взрослыми,
Пряча в кармане шубы кусочки детства.
 
 
Бьюсь головой о стену и во вселенную,
Звезды холодные, скиньте пароль на вход.
Время с годами становится более ценным.
Все усложняется, жаль, что не наоборот.
Мы научились смеяться там, где отмечено.
Куклы сложнее, и реже мечты в облаках.
Где мои дачи майским сиреневым вечером?
Где мои классики в старых московских дворах?
 
 
Нет, я не жалуюсь, я же сама все решала.
Новые страны, их люди и их языки.
Мне бы понять, от чего я так долго бежала.
Даже Париж не спасает теперь от тоски.
 
 
Жмурюсь на яркое солнце чужих берегов.
Осень, Милан, и немного защемит сердце.
Грей меня, милое, без иностранных слов,
Вечное солнце, такое же как, в детстве!
 

4

– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?

– А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот.

– Мне все равно… – сказала Алиса.

– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот.

Льюис Кэрролл. Алиса

ерез 11 часов полета, большую часть которого я сладко проспала, используя старинный рецепт смешанных в правильной пропорции пары бокалов шампанского и половинки таблетки от страха, я приземлялась в Китае. Настроение было бодрое, и я была выспавшейся благодаря своей вечной самолетной спутнице, домашней пуховой подушке в наволочке с серыми чайками.

Лениво потягиваясь, я смотрела в иллюминатор на маленькие китайские домики, зернышками рассыпанные между высоченными небоскребами, парки с прудами и громадного красного дракона на крыше какого-то здания. Самолет приземлился мягко, и я включила телефон.

На дисплее высветилось 50 непрочитанных сообщений, первое из которых оказалось коротенькой фразой «квартира продана».

Первая эмоция кольнула где-то под ребрами и опустилась ниже слабостью в ноги. Я совершенно не была готова к тому, к чему готовилась последние недели. Люди стали выходить из самолета, а мне же хотелось остаться и все хорошенько обдумать, но, как истинная Скарлетт, я решила подумать об этом завтра.

Через неделю я вернулась в Москву, меня встречали мои девочки, и снова мы сидели на кремовой кухне, обсуждая мою поездку и их новости. Я была абсолютно счастлива, мои подруги, мой дом, то, как давно и хорошо мы знали друг друга, – все это было бесценно и казалось вечным и монументальным, как египетские пирамиды.

Через пару дней мы подписали договор о продаже квартиры с условием, что все остается внутри: и шторы, и кухня, и бархатные диваны, и столики черного дерева с благородно изогнутыми длинными ножками. Я могла забрать только мелочи – книги, вазочки, английские подушки, картины и любимые чашки.

Деньги были заложены в ячейку, и будущая хозяйка любезно дала мне пару недель на то, чтобы собрать вещи.

Как много подруг и знакомых приходило ко мне в последние дни, как подолгу мы сидели то на кухне, то в гостиной или валялись на моей широкой кровати в спальне и говорили, обсуждали, строили планы, почти не касаясь того печального факта, что квартира моя уже продана.

Подруги приезжали с коробками, скотчем, помогали мне собирать вещи. Бережно упаковывали стеклянных рыб и вазы в пузырчатую пленку, перекладывали газетами посуду и рамки с фотографиями,

Мне было велено не вертеться под ногами и варить кофе; тот случай, когда я и сама признаю свою бесполезность в вопросах упаковки вещей. Я варила кофе, и думала, что все в порядке и это всего лишь стены, а я всего лишь сентиментальная женщина, но не глупая, и все делаю правильно.

Через пару дней все было собрано, и кусочки моей жизни, аккуратно сложенные и надписаные, переехали на дачи и в кладовки к моим подругам. Мы все были уверены, что впереди меня ждет только хорошее, и соседний дом, в котором я собиралась купить квартиру, был уже на стадии котлована.

Вечером накануне моего отъезда мне написал он. Спросил как я и не жалею ли. О, перед ним я бы никогда не призналась в своих сомнениях, мой имидж, годами отработанный, отточенный и сертифицированный, был не про слабую женщину. Он знал только ту меня, которая была всегда выше, чем звезды, и прочнее, чем алмазы, умнее, чем Нобель, и прозорливее, чем Ванга. Мы виделись пару раз в год, не чаще, но плотно застряли в жизни друг друга.

Через полчаса он заехал ко мне. С черешней и персиками. А что еще можно привезти той, которая не подруга и не любовница, не сестра и не бубновый интерес? К той, которая никто, всего лишь часть твоей души, давно и бесперспективно.

Я сварила кофе, мы поболтали о чем-то неважном, уже и не вспомнить ни слова. Помню лишь, что он удивился, увидев меня в джинсовом комбинезоне и смешной майке, с небрежным пучком волос на голове. И сказал, что никогда не видел меня домашней, а ведь мы знали друг друга практически с детства. Сказал, что забавно, ведь я не на каблуках и без бриллиантов, без широкой улыбки и надменного взгляда.

И мне стало вдруг грустно, и мне показалось, что я потеряю нечто большее, чем просто квартиру, мне показалось, что я рискую потерять часть этой жизни, кусок истории и что-то важное, о чем еще даже не догадываюсь.

Через час он ушел, мы долго стояли у лифта, он сгреб меня в охапку и все спрашивал, буду ли я по-прежнему прилетать. Я обещала, что все останется как прежде и мы так и будем непонятно кем друг другу. Все без изменений. Все четко по плану, которого не существует. Ах, милый мой друг, если бы ты знал, как часто я в жизни произношу слова и фразы не потому, что уверена в них, а потому что красиво и к месту.

В ту ночь я так и не уснула. Просто не хотелось. Смотрела, как встает над Москвой зимнее солнце, курила в морозное окно и бродила по комнатам, садилась то в розовое кресло в спальне, то на бежевый диван, осиротевший без пестрых английских подушек. Без ярких пятен картин и цветов квартира казалась уснувшей и очень спокойной.

В час дня пришли маклеры с обеих сторон, мы ждали новую хозяйку, я выезжала, она заезжала. Я сварила всем кофе, на столе в пиалке стояла спелая бордовая черешня, лилась светская беседа на тему «а что там в Германии» и «зима в этом году снежная, как никогда».

Накануне я поставила в холодильник бутылку розового шампанского и большую коробку конфет «Моцарт» для новой хозяйки, отметить переезд в новую жизнь.

Около двух в дверь позвонили. Маклеры переглянулись и посмотрели на меня. «Вы еще пока хозяйка дома, открывайте».

И я пошла навстречу новым жильцам.

Новая хозяйка оказалась скромной миловидной женщиной моего возраста с приятным голосом. Она стояла на пороге моего дома, который уже принадлежал ей, и не решалась войти. Интеллигенция в самом ярком своем проявлении. Вдруг из-за ее спины выскочила девчушка лет семи с двумя черными и блестящими косичками.

– Я Айя, – сказала она, – а это Банни.

На ее маленьких руках, тараща глазки-бусинки, сидел белый пушистый кролик.

С детства я собираю знаки. Вижу их в самых разных ситуациях и проявлениях, уже давно не пугаюсь их, срослась и смирилась. Это как, например, родинка на теле или шрам из детства, это просто с тобой и не требует постоянного внимания и мыслей.

Пока я показывала Айиной маме, как пользоваться духовкой и стиральной машиной, Айя с кроликом носилась по комнатам и кричала в восторге, что я, наверное, принцесса, а моя квартира – это принцессный замок. Она садилась в каждое кресло, зажмуривалась на мгновение в восторге и тут же молнией, крепко держа кролика, перебегала на диван и после снова в кресло.

Какие-то мужчины стали заносить чемоданы и коробки новых хозяев, а я продолжала рассказывать и показывать где, что и как в моем доме.

Как знаешь ты, Бог, что даешь нам по силам, а что чрезмерно? Как распределяешь ты, каким событиям быть, а каким просто сгинуть?

Как посылаешь людей теми дорогами, на которых они могут встретить друг друга, а могут лишь молча, не глядя, мимо пройти?

Ты, что ли, гадаешь на картах там, сидя на небе? Или кофейная гуща решает события? Не важно, ответов не жду, ибо, чтобы просить ответ, надо верить в тебя, а я верю лишь в знаки.

Предательский комок подкатил к горлу, и в глазах защипало. Я пожелала им жить в этом доме уютно, и пусть они будут счастливы, как была счастлива я.

Маклеры молча стояли, неловкая пауза. Две хозяйки на одной кухне.

Мои чемоданы погрузили в машину, до самолета на Мюнхен еще было время. Я подняла голову и посмотрела наверх, на окна своей, уже не моей, уже чьей-то квартиры. Теперь в ней живет белый кролик. И новые люди. И я разревелась. Мне вдруг показалось нелепой ошибкой, неверным решением, ненужными действиями все, что я сделала.

Ах, если бы знать, какие последствия цепью потянет продажа квартиры, как снежной лавиной накроет все то, что случится потом. Как долго и больно я буду тосковать по стенам и кремовой кухне, по мелочам, из которых была соткана моя прошлая жизнь. Прощай, милый дом, и прости за бездумный поступок. Эпоха окончена, да здравствует новая. И белые кролики в шляпе волшебника…

* * *

 
Мальчик, здравствуй. Пишу из Парижа…
Париж чудесен, сентябрь ласковый.
И, говорят, божоле будет вкусным, слышал?
Не слышал? Сядь. Я буду рассказывать.
 
 
Прости, пишу от руки на бумаге.
Как раньше, в детстве, где по пятнадцать.
Где мы от безумства в коротком шаге…
До осени говорить, до одури целоваться.
 
 
Я знаю, мальчик, давно не виделись.
Но мы с тобой на одной планете.
Не потерялись, не размагнитились,
А расстояния – просто ветер.
 
 
Я все такая же, все по-прежнему.
Боюсь грозы и с сердцем советуюсь.
Живу чудесами, морями, надеждами
И не старею от лета к лету.
 
 
В Париже осень рисует красками,
У Нотр-Дама туристов толпы.
Пусть будет ветер теплым и ласковым,
Как мы с тобой, что срослись надолго.
 
 
Я рада тем, что без обладания
Мы друг у друга остались в жизни.
Всего лишь смутным воспоминанием.
Но очень сладким и очень близким.
 

* * *

 
Буквы ложатся на белый лист,
Стих тебе. Строчка к строчке.
Ветер осенний порывист и чист.
Кладбище. А я без платочка.
 
 
Я без креста и забыла цветы.
Ты ж меня знаешь, подруга.
Вечно спешу, в голове мечты.
Пони бежит по кругу.
 
 
Я прохожу за зеленый забор.
На камень кладу сигареты.
А грусти моей наперекор
Кладбище залито светом.
 
 
Я покурю с тобой и поболтаю,
Ты меня слышишь, родная?
Или не слышишь, черт его знает,
Я многого не понимаю…
 
 
Храню твой номер назло реальности.
Фейсбук тебя тоже светит.
Мать твою, море сентиментальности.
Жизнь подчинилась смерти.
 
 
Знаешь, милая, еще сигарету,
А слезы… Да кто их считает.
Передавай всем небесным приветы,
Надеюсь, они все знают.
 
 
Знают, как бились за жизнь твою.
Химия, бабки, монашки.
Хочешь, Земфиру тебе спою?
Хочешь, «Привет ромашки»?
 
 
Мне не хватает тебя сейчас,
Впрочем, как и вчера.
Где наше детство, девятый класс?
Господи, на хера?!
 
 
Как у меня? Коромыслом дым,
Бьется Хичкок в истерике.
Я, как обычно, и Рим, и Крым,
Даже самой не верится…
 
 
Я начудила на сто вперед,
В общем, не удивлю.
Я побегу, у меня самолет…
Я тебя очень лю…
 
 
Буквы ложатся на белый лист.
Стих тебе, строчка к строчке.
Ветер осенний порывист и чист.
Сердце, тоска и точка.