Текст книги "Откуда берутся дети? Краткий путеводитель по переходу из лагеря чайлдфри к тихим радостям семейственности"

Кроме того, чем больше поведенческие генетики изучают влияние среды, тем сильнее они убеждаются в том, что влияние факторов, общих для братьев и сестер (даже близнецов), невелико по сравнению с влиянием факторов, которые в их жизни отличаются. Эффекты индивидуального опыта по силе сопоставимы с генетическими, а вот, скажем, жизнь в одной и той же семье как таковая, даже в сочетании с обучением в одной и той же школе, объясняет всего лишь 10–15 % отличий в учебных успехах. Это важный и обескураживающий вывод: получается, что практически неважно, как мы воспитываем наших деточек? Все равно влияние генов и влияние внесемейного опыта окажутся сильнее? Похоже, что да[21]21
  Об этом удивительном выводе поведенческой генетики подробно рассуждает Стивен Пинкер в книге “Чистый лист”. Он подчеркивает, что индивидуальные воздействия среды – это не только роль в школьной тусовке, но и, например, мутация в ходе эмбрионального развития, повлиявшая на конфигурацию мозга. Таким образом, говорит он, приходится признать, что помимо измеряемых и контролируемых вещей на человека влияет судьба.


[Закрыть]. Это не означает бессмысленности всех родительских усилий: как минимум, они до определенного возраста влияют и на то, в какую школу и в какую компанию сверстников попадет ребенок, а также делают его счастливее и спокойнее по крайней мере в моменте, если относятся к ребенку хорошо. Но и грызть себя слишком сильно за каждый педагогический провал, говорит нам наука, не обязательно.

Что все это означает на практике для человека, который собрался родить ребенка? В первую очередь вот что: никакой бэби-дизайн в обозримом будущем не станет возможен. Преимплантационная генетическая диагностика эмбрионов позволяет исключить моногенные наследственные заболевания, но не пригодна для того, чтобы выбрать самого умного и доброго ребенка, не говоря уже о том, чтобы искусственно его создать. Слишком много генов со слишком слабыми эффектами формируют фенотип (совокупность наблюдаемых признаков). Единственное, что имеет смысл, – выбирать гены своего будущего ребенка комплексным пакетом, ориентируясь опять же по фенотипу. То есть приложить все усилия к тому, чтобы зачать его совместно с самым преуспевающим человеком из всех, кто вам доступен, по тем признакам, которые вам важны. Вы получите от него (или от нее) только 50 % генов, отобранных случайным образом, но, поскольку на каждый поведенческий признак все равно влияет много генов по чуть-чуть, то какие-то удачные варианты вам попадутся. Я уверена, что главное, что я сделала для блага и процветания своей дочери, – родила ее от физтеха. Дальше можно, в принципе, уже не беспокоиться, а валяться с ней на печи и пироги есть. Вырастет – сама поумнеет.

После зачатия уже поздно?

Как честный человек, я должна предостеречь читателя от абсолютизации генов (хотя сама ею грешу). Важно осознавать, что “наполовину зависит от генов” не IQ, а разница между людьми в IQ, а это совсем другой порядок цифр. Допустим, у Васи IQ = 104, у Пети IQ = 108, и вот в этой их разнице в четыре пункта целая половина действительно связана с тем, что у Пети биологические родители были умнее. Но повлияет ли это радикально на Васину судьбу? Ой вряд ли.

Дети появляются в семьях разными способами. Помимо родных и усыновленных есть еще промежуточный сценарий, связанный с использованием донорских яйцеклеток – ежегодно в Европе происходят десятки тысяч таких зачатий [17]. Для женщины, которой важно самой выносить своего ребенка, решение воспользоваться яйцеклеткой от донора несет ряд плюсов: во-первых, зачастую позволяет этого ребенка вообще завести (в 40 лет шансы родить благодаря ЭКО составляют 23 %, если генетическое родство принципиально, и 55 %, если женщина готова им пренебречь) и, во-вторых, сам ребенок из яйцеклетки молодой женщины может оказаться более благополучным, поскольку с возрастом повышается риск мутаций не только опасных для жизни, но и просто вредных для здоровья [18]. Какие такие особенные влияния на характер ребенка могут произойти из-за донорской яйцеклетки – зависит, конечно, от донора (в этом смысле более перспективным представляется неанонимное донорство; на практике оно встречается пока что реже, но некоторый тренд в этом направлении в Европе можно наблюдать). Но известно, что донорством яйцеклеток часто занимаются студентки, и в среднем уровень образования доноров оказывается выше, чем в целом по популяции. Среди мотивов они обычно называют альтруистический, финансовый и дарвинистский (возможность распространить свои гены) [19]. Как минимум два из трех выглядят симпатично! Мне вообще кажется, что сочетание доброты и циничности – отличная характеристика для человека.

Центр семейных исследований в Кембридже многие годы наблюдает за детьми и родителями, которые появились друг у друга необычными способами, и вот к каким выводам исследователи пришли [20]: пока ребенок маленький, его родители даже больше довольны жизнью, демонстрируют больше теплоты и эмоциональной вовлеченности, если семья использовала донорские ооциты или сперму. Радость от того, что после долгих терзаний все же получилось стать родителями, перевешивает туманные соображения об отсутствии генетического родства. К началу школьного возраста намечается разница между семьями, где ребенку рассказали о его происхождении, и теми, где об этом молчат: в первом случае отношения между мамой и ребенком такие же хорошие, как при наличии генетической связи, а во втором случае исследователи отмечают, что в семьях меньше теплоты и внимания к чувствам друг друга. Тут могут быть, впрочем, перепутаны причина и следствие: просто бывают семьи, в которых люди в принципе меньше друг с другом делятся своими мыслями и чувствами, и в том числе и про историю появления детей не рассказывают. Но в любом случае в семилетнем возрасте количество психологических сложностей оказалось выше у тех детей, которых выносила суррогатная мать (а генетически они дети своих родителей), чем у тех, кто получился из донорской яйцеклетки или сперматозоида. А вот в подростковом возрасте ситуация меняется на противоположную: если ребенок генетически связан с родителями (даже если его выносила суррогатная мать), они демонстрируют по отношению к нему больше принятия и меньше негативных эмоций. Донорство яйцеклетки отражается на отношениях матерей с подростками хуже, чем донорство спермы. Сами подростки чувствуют себя в семье комфортнее, если знали о своем происхождении с детства. Подростковый возраст – это в любом случае трудное время для семьи, а если мать с ребенком еще и дополнительно чувствуют себя непохожими друг на друга, и притом ребенок не очень понимает, чем это объяснить (кроме того, что они совершенно разные люди!), то напряженность нарастает. Авторы, впрочем, подчеркивают, что в любом случае все исследованные семьи были вполне функциональны и благополучны. Отсутствие генетического родства совершенно точно не является непреодолимым препятствием для формирования теплых отношений – складываются же они у нас как-то с супругами и друзьями!

Усыновление тоже бывает разным. В США, например, существует практика добровольной передачи ребенка, о которой биологическая и приемная мать договариваются зачастую еще на стадии беременности; они могут поддерживать контакт в будущем и не скрывать от ребенка историю его появления. Еще бывают фостерные семьи – туда ребенка передает государство в случае его принудительного изъятия из родной семьи, и заранее неясно, останется ли он с новыми родителями навсегда или прежняя семья заберет его обратно, например, после лечения от наркотической зависимости. Еще бывает, как везде, родственное усыновление. Также широко распространено международное, при котором ребенок обычно уже довольно взрослый и часто тяжелобольной. Мотивы усыновителей и их ожидания также могут быть различными: одни предпочли бы родного ребенка, но бесплодны, другие хотят увеличить семью, третьи – предоставить маленькому человеку постоянный дом [21]. Понятно, что все эти истории трудно сравнивать друг с другом, и не всегда возможно аккуратно оценить влияние наследственности – слишком разнообразно (и зачастую травматично) и влияние среды. Но информации здесь все же накоплено гораздо больше, чем в случае применения вспомогательных репродуктивных технологий.

Самое главное: ключевая проблема усыновленных детей – это никакие не гены, а именно неблагоприятная среда. В детдом они попадают не от хорошей жизни, и условия в нем тоже не способствуют полноценному развитию. Тут еще заметна закономерность “чем раньше опубликовано исследование, тем ниже уровень IQ у детдомовских детей”, потому что в XX веке условия в детдомах, даже в развитых странах, были совсем чудовищными. Персонал заботился о физическом выживании детей, но с ними никто толком не занимался, не разговаривал, зачастую у них не было ни малейшей возможности сформировать привязанность к сколько-нибудь постоянному взрослому. А без привязанности невозможно развитие. Даже у физически здорового ребенка IQ в этом случае остается на уровне умственной отсталости – если только ему не посчастливилось быть усыновленным. Чем раньше ребенок попадает в семью, где им занимаются и любят (или хотя бы в такой детский дом, где у него формируется близкий контакт с кем-то из воспитателей или нянечек), тем больше шансов остается на полноценную жизнь. Обобщенные результаты 62 исследований, опубликованные в 2005 году, показали вполне предсказуемый результат: усыновленные дети превосходят по IQ как сверстников из детского дома, так и своих биологических братьев и сестер, оставшихся в неблагополучной родительской семье [22]. Они также вполне сопоставимы по IQ (по крайней мере в детском возрасте) со своими приемными братьями и сестрами или со сверстниками в целом. Правда, для усыновленных детей все равно более вероятны трудности в обучении, и они вдвое чаще нуждаются в специальных коррекционных программах (в 12,8 % случаев против 5,5 % у обычных детей) – но это, отмечают авторы, может объясняться и тем, что усыновители в принципе внимательнее смотрят на образовательные успехи и сложности своих подопечных и чаще обращаются за помощью к специалистам.

Современные исследования используют хитроумные методы обработки больших данных и позволяют пролить свет именно на генетические аспекты способности к обучению у усыновленных детей. Идея в следующем: в обычной семье дети получают от своих родителей и гены, и среду. Умные от природы родители с большей вероятностью обеспечивают своим детям среду, способствующую их развитию (и наоборот), то есть эффекты генов и среды очень тесно переплетены. Приемные же дети получают гены из одного источника, а среду из другого, что позволяет точнее оценить их эффекты по отдельности. Но это было бы легко и приятно делать, если располагать генетическими данными самого ребенка, и его биологических родителей, и его приемных родителей. А попробуй найди все эти данные для достаточно большого количества семей, если биологические родители обретаются неизвестно где и вряд ли горят желанием сдавать ДНК, а приемные могли уже и умереть к тому моменту, как ребенок стал твердо уверен, что уже не будет больше получать никакого дополнительного образования: а то вот решит он поступить в аспирантуру в сорок пять, и характеристика “количество лет обучения” снова у него изменится.

К счастью, располагая достаточно крупной базой данных, можно оценить влияние наследственности и без информации о родителях [23]. Для этого надо посмотреть, в какой степени генетическое сходство между неродственными индивидами позволяет предсказать сходство в количестве лет обучения между ними. Такая работа была проведена на участниках британского Биобанка – это хранилище генетической и медицинской информации, включающее данные о более чем полумиллионе жителей Соединенного Королевства в возрасте от 40 до 70 лет. Среди них нашлось в том числе и 7407 человек, которые были усыновлены (6311 были включены в анализ, так как для них содержались в базе достаточно качественные и полные данные и о генах, и об образовании). Выяснилось, что в первом приближении, если посмотреть на всю гору генетической информации, влияние наследственности на количество лет обучения можно оценить как 29 % для тех, кто рос с родными родителями, и 23 % для тех, кто был усыновлен. Правда, в обоих случаях был большой разброс данных, доверительные интервалы перекрывались, то есть отличие не достигло порога статистической значимости. Если же при обработке данных с самого начала применять более строгие критерии и посмотреть отдельно на те конкретные нуклеотидные замены, которые преодолевали порог статистической значимости, то они позволяют объяснить 7,4 % отличий в продолжительности обучения для детей, выросших в биологических семьях, и 3,7 % для усыновленных – и этот результат как раз был статистически очень достоверным (p = 8,23 × 10^–24, то есть вероятность того, что такой результат получился случайно, оценивается числом с 24 нулями, из них 23 после запятой! Психологи, глядя на результаты генетиков, обливаются слезами горькой зависти, у них-то считается, что p < 0,05 – уже неплохо).

Вот, то есть получается, что то, что мы всегда считали влиянием генов, – это наполовину влияние генов в организме самого ребеночка, а наполовину влияние генов тех, кто его породил и воспитывает. Авторы также отмечают, что они дополнительно делали поправку на возраст испытуемых в том контексте, что в течение XX века доступ к образованию повышался, а это означает, что влияние генов становилось более сильным: возможность учиться была уже у всех, а реализовали они ее или нет – это уж как повезет. Это отдельное интересное соображение: когда мы построим полностью эгалитарное общество с равными возможностями для всех, то влияние генов выйдет на первый план! Но пока равных возможностей нет, показывает нам это исследование, благоприятная среда может здорово повлиять на образовательные достижения. Среди усыновленных детей закончили университет 28 %, среди выращенных в родной семье – 33 %, не такая большая разница, чтобы беспокоиться.

Как насчет более серьезных поводов для беспокойства? Что говорит наука о развитии наркотической зависимости или склонности к правонарушениям? Вряд ли я вас сильно удивлю: наука сообщает, что на такие вещи влияют и гены, и среда.

Психиатр Кеннет Кендлер – американец, но львиная доля его исследований посвящена усыновленным детям из Швеции, потому что уж больно хороши там базы данных. Про всех жителей страны известно (под обезличенными номерами), кто кому родственник, кто кого усыновил, а главное – кто, почему и сколько раз попадал в больницу или в полицейский участок. При этом с биологическими родителями разнообразные неприятности происходят часто, а с приемными почти никогда, потому что в Швеции желающих усыновить заметно больше, чем детей из неблагополучных семей, и приемные родители проходят строгий отбор на благонадежность.

Базы данных в Швеции достаточно обширны и подробны, чтобы Кендлер смог подобрать семьи, в которых один (или более) детей росли со своими биологическими родителями по крайней мере до десятилетнего возраста, а другой ребенок (или несколько) были усыновлены в возрасте не старше 10 лет. Всего были проанализированы 3416 детей, разделяющих со своим братом или сестрой обоих биологических родителей, и 11 328 полусиблингов, у которых совпадал один биологический родитель [24]. Во всех случаях по крайней мере один из биологических родителей попадал в сферу внимания государства в связи со злоупотреблением алкоголем и наркотиками или имел приводы в полицию за мелкие правонарушения. Выяснилось, что в таких условиях вероятность того, что проблемы с наркотиками будут и у ребенка, составляет 12,8 % для тех, кто жил с родителями, и 7,6 % для тех, кого отдали на усыновление (это оценка для детей с обоими общими родителями, но для полусиблингов порядок цифр такой же). Защитный эффект приемной семьи, правда, срабатывал только в том случае, если в ней все было благополучно, никто не злоупотреблял наркотиками, не умирал и не разводился.

По такой же методике (и примерно на той же выборке) Кендлер и его коллеги оценили риск правонарушений [25]. Вероятность того, что в течение жизни человек будет признан виновным в преступлении – в любом преступлении, будь то вандализм, проникновение на частную территорию, мошенничество, подделка документов, угрозы, воровство, поджог, побои, разбойное нападение, похищение, производство детской порнографии или убийство, – составляет 41 % для тех, кто вырос со своими неблагонадежными родителями и 26,6 % для тех, кого отдали в приемную семью (оценки снова приведены для родных братьев и сестер). Если рассортировать преступления по категориям, то защитный эффект приемной семьи слабо проявлен для поджогов и преступлений на сексуальной почве, но зато ярко проявлен для большинства других правонарушений, причем чем более жестокое преступление, тем сильнее падает риск его совершения у усыновленного ребенка. Приемная семья лучше всего защищает человека от того, чтобы он стал убийцей, а также защищает от насильственного грабежа заметно лучше, чем просто от попытки что-нибудь тихонько украсть. Авторы предполагают, что наблюдаемый благотворный эффект может быть связан с повышением уровня IQ у тех, кто вырос в приемной семье (на интеллект влияют не только гены, но и среда тоже, помните?) – если вы умный, то вам с меньшей вероятностью понадобится совершать преступление. Ну, или по крайней мере вы с меньшей вероятностью попадетесь.

Эти исследования часто рассматриваются, даже и самими поведенческими генетиками, как аргумент в пользу существования “дурной наследственности”, ведь дети из проблемных биологических семей все равно злоупотребляют наркотиками или совершают правонарушения чаще, чем в среднем по популяции, даже если их усыновили в очень раннем возрасте. Элемент генетического влияния в самом деле существует, поскольку понятно, что наша ДНК неизбежно влияет на развитие нашего мозга, в том числе восприимчивость к наркотическим веществам, уровень импульсивности, агрессию и так далее. Влияние наследственности на жизненные проблемы можно подтвердить и в близнецовых исследованиях, и в работах с более экзотическим дизайном, например, при изучении детей трех родителей – это когда мама предоставляет ребенку гены и воспитание, папа – только гены, а отчим – только воспитание [26]. Но все же важно тут подчеркнуть две вещи.

Во-первых, нет и не может быть никакого “гена склонности отжимать карманные деньги у младшеклассников” – слишком уж сложная конструкция, у представителей нашего вида не настолько хорошо развито врожденное запрограммированное поведение, это удел насекомых. А у людей могут быть комбинации генов, влияющие на агрессивность, любовь к доминированию или любовь к деньгам, но уж в какой форме их влияние воплотится – зависит от воспитания и от удачи. Преуспевающему боксеру или бизнесмену они пригодятся тоже. Задача воспитания и самовоспитания не в том, чтобы бороться с природными склонностями, а в том, чтобы осознавать их и направлять в конструктивное русло. (Хотя с родными детьми это действительно может оказаться легче, чем с приемными, как раз потому, что их природные склонности больше похожи на ваши, более понятны и предсказуемы.)

И второе, еще более важное. Львиная доля проблем в поведении усыновленных детей обусловлена никакими не генами и чебурашками, а неблагоприятной средой для развития во время беременности и в раннем детстве, равно как и травмой от расставания с родителями, в особенности сильной, если в промежутке между биологической и приемной семьей еще присутствовал детдом. При этом глубина травмы, связанной с детским домом, может варьировать в очень широких пределах в зависимости от личности ребенка, его возраста, опыта жизни в семье, длительности его пребывания в учреждении и от того, удовлетворялись ли там хоть в какой-то степени эмоциональные потребности ребенка. В принципе, детям, пожившим какое-то время в приюте, часто свойственны проблемы с формированием привязанности, непонимание того, как должно отличаться отношение к близким и к посторонним, трудности с теорией разума и аутистические черты, им сложно выстраивать отношения со сверстниками, оценивать уместность того или иного поведения в социальных ситуациях, они могут быть деструктивными по отношению и к себе, и к окружающим [27]. При этом выраженность поведенческих нарушений зависит от того, насколько плох был приют и как быстро малыша оттуда спасли. Из самых плохих учреждений (таких, где с детьми вообще не разговаривают, не играют и не берут на ручки) важно вытаскивать малышей до полугода, иначе полностью компенсировать депривацию уже не удается; если какой-никакой эмоциональный контакт с воспитателями все же есть, то желательно найти ребенку семью до полутора-двух лет. В этом случае можно надеяться, что ребенок сможет развиваться и вести себя практически так же, как его благополучные сверстники. Если найти семью позже, то вероятность столкнуться с поведенческими проблемами растет. Но существенно, что это именно детские проблемы, и во многих случаях их удается перерасти. Если найти детей, усыновленных в разных возрастах (до года, в дошкольном возрасте и после шести лет) и сравнить их жизненные успехи в тридцать восемь, то принципиальной разницы между группами по большинству параметров не окажется: люди одинаково часто покупают себе жилье, с одинаковой вероятностью впадают в депрессию, примерно одинаково часто разводятся, сопоставимо зарабатывают [28]. Единственным выраженным отличием между группами оказалась продолжительность обучения: среди тех, кого усыновили в младенчестве, закончили колледж 21,4 % детей, а из усыновленных после шести лет этого достигли только 6,7 %. Но, как известно, люди прекрасно живут и без высшего образования.

У обеих стратегий появления детей есть преимущества. Родной ребенок – это гораздо проще, чем приемный. Его наследственные предрасположенности во многом понятны, среда с самого начала была контролируема, гормональная поддержка формирования привязанности велика. Приемный ребенок требует больше внимания, больше вложений, но меньше ставит экзистенциальных вопросов (или ставит другие). Он уже существует на свете и с приемными родителями гарантированно вырастет более благополучным и счастливым, чем в детдоме, что лучше и для него самого, и с позиций общественного блага. Я выбрала начинать с рожденного ребенка именно потому, что рассматриваю это как более легкий уровень. Но усыновление или опека – это, безусловно, более важное занятие, чем самостоятельное размножение, и каждый, кто на них решился или обдумывает, достоин восхищения. К тому же такому человеку не надо заморачиваться биологическими часами и не обязательно бросать курить!