Текст книги "Френдзона"

Когда мы уже стояли на остановке, Лиза пропела:

– Все-таки выставка восхитительная! К тому же масса новых приятных дружелюбных людей. Инна, я очень рада была познакомиться с тобой!

И при этом у нее так хищно блеснули глаза, что я аж невольно отпрянула. Где-то вдалеке очень кстати прогремел гром. Льстит. Врет. Не отношу себя к массе приятных и дружелюбных людей. И выставка ей вряд ли понравилась, всю свободную минуту противная подлиза не вылезала из смартфона. Вот как это называется у людей? Лицемерие или банальная вежливость? Как мне этому научиться?

– Спасибо, Лиза, мне приятно. А ты восхитительна так же, как и эта выставка. О, пока, ребята, мой транспорт! – Я сделала дурашливый книксен на прощание и припустила навстречу приближающемуся трамваю. На асфальт, в такт моим быстрым шагам, начали падать крупные дождевые капли.

Глава вторая

Осенние ливни зарядили на неделю. Поднимать себя с утра с кровати становилось все сложнее. Выходить из дома в потемках, а потом тащиться в школу… Кошмар. Раньше дорогу до ненавистного здания скрашивали разговоры с Маринкой. Она еще та трещотка. Теперь же мне приходилось плестись одной. Марина ходила в школу в компании Кораблева. Нет, подруга пару раз предлагала идти всем вместе, – мол, они с Антоном за мной с легкостью зайдут. Но я от этого предложения всякий раз отказывалась. Зачем мешать влюбленной парочке? О том, как встретила одноклассника на выставке, я Маринке рассказывать не стала. Антон вел себя как ни в чем не бывало, продолжал активно ухаживать за моей подругой… Я подумала, что той девчонкой с выставки могла оказаться, например, бывшая одноклассница Кораблева. Случайно встретились в зале. Необязательно ведь, что они пришли туда вместе. А я со своим стукачеством могу наломать дров. В общем, решила повременить с предположениями, но к Антону по-прежнему относилась настороженно. Не нравился он мне. И шутки у него несмешные, все ниже пояса. Не понимаю, почему он каждую перемену собирает вокруг себя столько народа.

Перед началом урока я старательно списывала у Марины физику, которую не понимаю и терпеть не могу. Марина мечтательно жевала яблоко и украдкой поглядывала на Антона, который так же, как и я, сдувал решение задачи у своего соседа. Вот, кстати, какая штука! Я беру списать только у Маринки, у человека, с которым одиннадцатый год сижу за одной партой, и наше доверие друг к другу зарабатывалось какое-то время. Вот уж не знаю, как Маринка, она вообще-то легкая на подъем, а мне попросить списать у любого другого одноклассника просто влом. Не потому, что я стесняюсь или боюсь получить отказ… Нет. Просто не хочу ни с кем лишний раз общаться. За все учебные годы мои отношения с этими ребятами не продвинулись дальше «привет-пока». С некоторыми даже получилось уйти «в минус» (например, с той же Куницыной). А Кораблев тут без году неделя, а уже со всеми на короткой ноге. Однокласснички чуть ли не дерутся между собой, кто даст Антону списать. Хитрющий балабол он. Разве мужчина должен так много болтать и балагурить?

– О чем думаешь? – спросила я мечтательную Марину. Та сразу же покраснела.

– О глазах Антона, – тихо призналась подруга. – Интересно, у него такие светлые волосы и такие темно-карие глаза… По-моему, очень необычно.

– Ага. Это вроде называется генетическим уродством.

– Скорее, аномалией, Зырянцева, – вздохнула Маринка. – Дождешься от тебя добрых слов.

Я пожала плечами и продолжила дальше переписывать домашнюю работу.

– А ты о чем думаешь, Инна? – немного помолчав, задумчиво спросила Марина.

– Сейчас бы бутербродик с ветчиной…

Мои мечты о вкусной и не совсем здоровой пище прервал звонок на урок. Однако учитель задерживался. У нас тут преподаватели вообще не страдают пунктуальностью.

– Мне нужно в эти выходные съездить на дачу, подготовить кое-что ко дню рождения, – сказала я. – Не съездишь со мной?

– Так у тебя днюха только через месяц.

– Ты просто не видела фронт работы, – засмеялась я.

– Ну, тогда я – пас! – звонко захохотала в ответ Маринка. – А если серьезно, то мне нужно будет у Антона спросить. Вроде у нас были какие-то планы.

– Начина-а-ется!

Вот так и теряют школьных друзей. Был человек, и нет человека. А где он? Сидит с Кораблевым в кино и попкорн жует.

– Эй, а ты чего Сашку не позовешь на дачу? От него, наверное, больше толку будет, чем от меня.

– Да он же все время теперь со своей подлизонькой, я тебе говорила, – сердито ответила я. Маринка посмотрела на меня с подозрением.

– Слушай, если бы я так хорошо не знала вас двоих и ваши отношения, то решила б, что ты его ревнуешь.

– Да ну тебя! – Я, если честно, даже не знала, что на это ответить. К счастью, в класс в этот момент вошел наш физик. Уж лучше выйти к доске и попытаться пересказать мучительный параграф, который я, к слову, как обычно не поняла, чем объяснять Марине, что в последнее время творится у меня на душе.

* * *

В субботу дома кипела работа. Мама готовила повидло из поздних сортов яблок, которые нам принесла соседка. Сколько помню себя в этой квартире, в которую мы с мамой переехали после развода родителей, немолодая женщина с третьего этажа каждую осень тащит нам яблоки. А мы и не против.

Как и бывает обычно по субботам – у нас генеральная уборка. Мы с мамой уже давно распределили обязанности. Стирка, влажная уборка, глажка, готовка каких-нибудь вкусностей… Как говорит мама, нужно побольше всего сделать в субботу, чтобы все воскресенье отлеживаться кверху пузом на диване. Мама-то, может, и отлежится. А мне предстоит поездка на дачу и выполнение домашнего задания. Буэ!

После того как привела паркет в порядок, я взгромоздилась на подоконник. Двор жил своей ленивой жизнью. В уже чуть застывших лужах ковырялась малышня, сосед сверху пылесосил салон своих старых «Жигулей». Я, если честно, даже ни разу не замечала, чтобы он куда-то на них выезжал. Машина, наверное, уже давно не на ходу. Сосед поднял голову и посмотрел на наши окна. Будто почувствовал, что за ним наблюдают. Мне ничего не оставалось, как состроить приветливую мину и кивнуть. Мужчина поежился от ветра, повыше поднял меховой ворот куртки и отвернулся, продемонстрировав мне могучую неприветливую спину. Вот так и здоровайся с соседями, проявляй дружелюбие.

Кстати, похоже, что осень в этом году решила обойтись без бабьего лета. Или я в своей зашторенной комнате его просто пропустила. Ветер зло трепал единственный оставшийся лист на ветке, которая торчала под нашим окном. Дома было тепло, чисто и, как обычно, уютно. Но я почему-то ощущала себя тем сиротливым желтым листом, который оказался по ту сторону оконной рамы.

Из соседнего подъезда вышли Саша и его ненаглядная Лиза. На подлизе красивое бежевое пальто и кожаные полусапожки. Девушка подняла воротник и поежилась. Сашка тут же схватил ее за плечи и, глядя в глаза, стал что-то быстро говорить. Лиза счастливо рассмеялась, задрав свою кудрявую голову. Ладно, признаюсь и поправлюсь: задрав свою красивую кудрявую голову.

В комнату зашла мама:

– Ты кого там высматриваешь? Сашу?

– Вот еще!

– Я его из окна на кухне тоже увидела.

– Ничего подобного! Я первая пришла на подоконник, а они уже потом выперлись.

– А что это за девочка с ним?

– Понятия не имею, – буркнула я. – Пообедать бы уже.

– А я как раз за тобой, – улыбнулась мама. – Пойдем, я тебе твою любимую пиццу испекла. С сыром моцарелла.

Тут что-то не то. Как нерадивые провинившиеся мужья вымаливают прощения у жен, купив им букет роз, так и моя мама, когда ей что-то от меня нужно, печет пиццу. И ведь давит на больное место! Аж слюнки потекли…

Я уже знала, с чего начнется наш разговор и к чему он приведет. С тех пор как я поругалась с отцом на кухне, мама сама не своя. Все хочет нас примирить.

– Мам, только давай я сначала поем? А задушевные беседы потом. А то кусок в горло не полезет.

Вру. Я так устала драить квартиру и так хочу есть, что проглочу пиццу вместе с противнем.

После обеда мама начала:

– Инна, знаешь, как это бывает, родные люди наговорят гадостей, а потом сожалеют. А бывает, даже не успевают сказать друг другу самое главное: люблю и прости.

– Это ты к чему? Я в последнее время ни с кем из родных не ссорилась. Если ты о папе, то он мне чужой.

– Инна…

– И почему не успевают сказать? Папа смертельно болен?

– Типун тебе на язык! Ты что такое говоришь? Инна, не будь монстром, – испугалась моих слов мама.

– Да я просто предположила. Зачем тогда этот разговор? Извиняться все равно не буду. Во-первых, это не в моих правилах, а, во-вторых, мне просить прощения не за что.

– Не в твоих правилах… – эхом отозвалась мама. – Инна, ты сама себя слышишь? Ты еще и жизни-то не видела!

– Я себя слышу, – спокойно откликнулась я. – Но и ты меня услышь! Если он первым извинится, я, возможно, и пойду на мировую. А так…

– В том-то и дело! – горько воскликнула мама. – В том-то и дело, что вы – два упрямца. Неужели так сложно произнести: «Прос-ти!», «из-ви-ни меня!»? Ты не представляешь, какую легкость ты можешь после этого испытать.

– А мне и так нетяжело, – вздохнула я. Обманываю, конечно.

– В любом случае, здесь и тест на ДНК никакой не нужен. Ты – упрямая дочь своего упрямого отца, – грустно подытожила мама.

Звучит обидно, но не поспоришь. И так паршиво на душе. И пахнет яблоками.

* * *

Вечером выяснилось, что у меня сразу два провожатых на дачу. Сначала позвонил Сашка, сказал, что жутко соскучился (ну да, ну да) и готов ехать со мной хоть на край света. На мой вопрос, как же его расчудесная Лиза, он ответил, что ей нужно к понедельнику готовиться к какому-то коллоквиуму в университете. Мы договорились с Сашкой на раннее утро, чуть ли не на первую электричку. Конечно, друг мог бы взять у отца машину, но родители, по его словам, завтра сами собираются уехать по делам. «Ну, разумеется, – язвительно подумала я, – зачем брать машину? Все свои! Не перед кем покрасоваться на дорогой иномарке». Это я к тому, что несколько раз видела, как Сашка садился в машину с Лизой и как небрежно трогался с места… А меня вот так ни разу не прокатил. Хотя бы кружок вокруг дома навернули.

Потом объявилась Маринка. Оказывается, Кораблев завтра целый день должен провести со своей семьей, у них там какое-то мероприятие, и отлучаться ему ну никак нельзя. Так что Марина в воскресенье свободна как птица.

– Отлично! – обрадовалась я. – Значит, с утра втроем поедем.

– Втроем? – удивилась Маринка. – Саша с нами?

– Ага, объявился тут, наконец. Сто лет его уже не видела. Неужели от своего кудрявого барана отделался, – недовольно буркнула я.

Трубка промолчала.

– Алло? Марин, ты тут?

– Я? Э-э, да! Слушай, Инна, – начала неуверенно Марина. – Тут вот мама сейчас говорит, завтра ей помочь надо по дому. Вечером к нам какие-то гости придут, да и вообще… Езжайте с Сашей вдвоем.

– Да? Ну, хорошо. Только мы вдвоем быстро не управимся, за лето на даче всего пару раз с мамой были. Там еще листвы, наверное…

– Зато подольше пообщаетесь, – хмыкнула Марина. – Нервишки друг дружке потреплете, как обычно.

Мы еще поболтали немного на разные темы, школьные и не очень, а затем простились до понедельника.

Я натянула наушники (люблю засыпать под музыку) и легла в постель с мыслями о завтрашней поездке на дачу. Слов не подобрать, как дорого мне это место. Правда, чем старше я становлюсь, тем почему-то реже мы туда приезжаем. Самое классное, что есть в нашем доме, – это старый чердак. Он не захламлен всякими ненужными вещами. На нем нет таинственного сундука с сокровищами или платьями, ожерельями начала прошлого века. Зато там есть незалатанная крыша и пыльный гамак. Мама побаивается заходить на чердак, ссылаясь на домовых и летучих мышей. Я человек, в отличие от мамы, рациональный и во всякую подобную ересь типа домовых не верю. И мышей не боюсь. Тем более что за все время ни одной не видела. Правда, однажды мне показалось, что из леса к нам в гости на чердак залетал филин. Пока глаза привыкали к темноте, кто-то грустно ухнул в углу, а затем, тихо захлопав крыльями, выпорхнул в разбитое чердачное окно.

В августе я обязательно ночевала на чердаке. Из-за звездопада. Именно это явление, которое чудесно было видно благодаря нашей дырявой крыше, якорем держало меня в летние прохладные ночи на чердаке.

Засыпая, я впервые за несколько вечеров не думала о Саше. Наверное, потому что волноваться не о чем, – завтра я, наконец, проведу весь день с ним. Как бы я вечно ни ворчала, что он как банный лист, с приходом в наши жизни Лизы все круто изменилось. Я впервые осознала, что мне не хватает общения с Сашей. Как с другом, разумеется. А Саша, похоже, впервые серьезно влюбился. Потому как до этого, гуляя с другими девчонками, моей компанией он не пренебрегал.

Я уже окончательно проваливалась в сон, из наушников тихо доносилась песня Джеймса Моррисона «Up». Мягкий голос пел:

 
Никогда не поздно все вернуть назад,
Даже когда все рушится.
Есть только один путь – вверх,
Есть только один путь – вверх, вверх, вверх,
Даже когда все рушится…
 

* * *

Осень была настроена решительно: светало поздно, лужи с утра были покрыты тонкой коркой льда, порывистый ветер пробирал до костей. Я сидела в электричке и, стуча зубами, до сих пор не могла отогреться. Мы проснулись слишком рано, ехали в почти пустом вагоне, в котором горели яркие лампы. Я смотрела в окно, но из-за тьмы на улице видела только наши отражения – мое растерянное заспанное лицо и клюющего носом Сашку. Стук колес его убаюкивал. Внезапно мне вспомнилась сцена в электричке из моего любимого фильма «Москва слезам не верит», когда главная героиня возвращалась с дачи. Я покосилась на Сашину обувь. Как же, поедет этот пижон в грязных ботинках! На Саше красовались чистые белые кроссовки. Идеально белые, даже так. И это несмотря на то, что октябрь выдался очень слякотным. В нашем случае он же Гоша, он же Жора – это я. На мои «Мартинсы» лучше не смотреть. Терпеть не могу ухаживать за обувью. И хожу неаккуратно, брызги бывают до самой пятой точки. Я стыдливо спрятала ноги под деревянную лавку.

Наша дача находилась в ста километрах от города, в очень живописном месте. Давным-давно дом принадлежал какому-то важному академику. Но потом этот академик состарился и продал красивый особняк и небольшой участок моему дяде, маминому старшему брату. Все детство я провела на этой даче. Мне нравилась большая пыльная библиотека, которая осталась от прежнего хозяина, просторная веранда, сказочная кованая калитка, чердак, о котором я уже говорила… Мой дядя, никогда не имевший жены и детей, несколько лет назад переехал в Канаду по работе, а дачу оставил нам с мамой. Но мы с ней еще те дачницы, конечно. Мама предлагала засадить весь участок картофелем и не париться. Однако позже мы решили высадить клубнику и цветы. На этом наши посевные работы закончились.

Когда добрались до места, на перроне уже светало. Лично меня утренний мороз пробирал до костей. Я посильнее закуталась в шарф, одни глаза торчали. А Сашка вдруг заявил:

– Обожаю покупать на перронах мороженое. В стаканчике. В этом что-то есть. Тебе взять?

– Ты больной, что ли? – заорала я, подпрыгивая на месте. Когда выходишь из теплого вагона с сиденьями с подогревом, на улице колбасит не по-детски.

– Я? Нет!

– Значит, будешь больным! Ты видел, сколько сейчас градусов на улице? К тому же тут мороженое стоит раз в пять дороже, чем в обычном супермаркете.

– Какая же ты мелочная, Зырянцева. И никакой в тебе дорожной романтики, – нагло упрекнул меня Саша, доставая кошелек. – А закалять горло очень даже полезно.

– Ты, по ходу, уже на каком-то другом перроне и горло закалил, и мозг свой крошечный застудил. Дорожный романтик.

– Спасибо, зайчик. Ты, как всегда, само очарование.

И вот мы тащимся по замерзшим колдобинам грязи к нашему дачному поселку. Я по-прежнему прячу нос в намотанный шарф, а Сашка невозмутимо жует свое мороженое в стаканчике. И даже причмокивает. Мне назло, разумеется.

– Вот как подхватишь сейчас ангину и не выздоровеешь до моего дня рождения, – сердито предупредила я.

– А что, готовится какая-то грандиозная вечеринка? Как когда-то у Хью Хефнера?

– Ты же знаешь, что из меня еще та душа компании. Будут только почти самые близкие. Где я тебе много приглашенных найду?

– Ну, ты уж, Зырянцева, по сусекам поскреби.

На самом деле мне, чтобы собрать людей для вечеринки, и правда нужно очень постараться. На свое совершеннолетие я решила пригласить свою давнюю приятельницу Олю. Хорошая девочка. Когда-то мы вместе занимались в музыкальной школе, теперь особо не общаемся, но с детства исправно приглашаем друг друга на дни рождения. Я стала дальше перечислять Саше список приглашенных: двоюродный брат по папиной линии – Коля. Единственный, с кем я общаюсь из родни отца. Сашка поморщился: у них с Колей свои дела, недолюбливают они друг друга. Да, Коля и правда не подарок, но на выручку мне всегда приходит. Так, а еще будут Маринка с Кораблевым…

– С каким таким Кораблевым? – спросил Саша.

– Маринкин бойфренд, – поморщилась я. – Наш новый одноклассник.

– Ага! Так это получается, к тебе можно прийти плюс один?

– Ты хочешь сказать?.. – вытянулось мое лицо.

– Лиза! Ну почему она тебе не нравится? Она милая.

– Ага, милашка, – буркнула я себе под нос. – Ладно, валяй, хоть с Ганнибалом Лектером приходи.

– Какое хорошее сравнение, спасибо. Высокого ты мнения о моей девушке.

На «моей девушке» меня еще больше, чем от холода передернуло.

Наконец мы дошли до кованой калитки. Вокруг гробовая тишина, только где-то вдалеке кричит воронье. Голые черные деревья выглядят угрюмо.

– Разговор о Ганнибале Лектере был тут очень кстати, – заметил Сашка.

– Отстань. – Я толкнула калитку. – По-моему, в этой тишине нет ничего устрашающего. Сплошное умиротворение.

– От слова «умереть».

Первым делом мы решили расчистить участок от сухой листвы. На это у нас ушло почти два часа. Затем Сашка нашел в сарае неоткрытую банку с черной краской и выкрасил мою любимую калитку. Я этим временем навела порядок на веранде. Позже на ступенях к ней мы и уселись с горячим чаем из термоса и бутербродами, которыми нас снарядила Сашкина мама.

– Теперь тут хоть не как на заброшенном кладбище, – огляделся вокруг Саша.

– Что у тебя за ассоциации дурацкие? Перестань!

– Не люблю осень, – признался друг. – Мне осенью никогда не везет.

– Ты же осенью встретил свою кудрявую любовь, – ехидно заметила я.

– Почему осенью? Мы вместе с лета, когда ты укатила к бабушке, – проинформировал меня Сашка. И мне отчего-то стало горько во рту. У них все серьезно.

– А октябрь вообще жуткий, – продолжил Сашка. – Я прямо чувствую, как природа вокруг умирает.

– Саша? Ты чего, готом решил заделаться?

– Ты знаешь стихи Андрея Пермякова?

– Нет, ты можешь хоть раз без стихов…

Но Сашка уже, видимо, не мог:

 
– Листья плывут, и надо грустить о лете.
Только об этом лете грустить совершенно не получается.
Для чего Густав Малер придумал «Песни о мертвых детях»?
Для чего беспрестанный октябрь полгода как не кончается?
 

Дальше не помню.

– Чудесно! Жизнеутверждающе. – Я продолжила дальше жевать бутерброд. – Может, поговорим о чем-то светлом и прекрасном?

– О Лизе?

– Разумеется! А я к чему веду? То же самое хотела тебе предложить.

Саша тихо засмеялся, а я наконец не выдержала:

– Что ты в ней нашел?

– А ты вообще ее видела?

– Саш, но ты ведь не из тех, кто ведется на внешность.

– А кто сказал, что внешностью все ограничивается? Она очень положительная, добрая, мне нравится ее открытая улыбка. Ну и еще есть вещи, о которых тебе знать не положено. Вот в ноябре, так и быть, проведу тебе лекцию на тему полового воспитания, – заржал Сашка.

Я густо покраснела:

– Какой же ты все-таки идиот!

– Ну, а у тебя что?

– Что?

– Ты без ума от Маринкиного Кораблева?

– Чего-о-о? – закричала я возмущенно. Где-то над головой с ветки вспорхнула птица. – Нет! Откуда вы все это взяли?

– Ага! – торжественно произнес Сашка. – Значит, не я один так думаю. Не знаю, просто когда ты произносишь его фамилию или слышишь о нем, твое лицо… Оно какое-то странное.

– Нет, – решительно покачала я головой. – Антон мне точно не нравится. И я сама не пойму чем. Вроде он нормальный парень. Просто я его боюсь.

Саша удивился:

– Он что, приставал к тебе? Ты только скажи!

– Да нет же, нет. Это как-то на подсознательном уровне, что ли. Мне кажется, из-за него будет крах. Я потеряю что-то ценное…

– Что-то ценное? – Саша заржал. – Девичью невинность?

– Да ну тебя! – Мне захотелось спустить его с крыльца или вылить из термоса горячий чай. – Даже не знаю, каким ты раздражаешь меня больше: когда без конца пошлишь или травишь свои стишата.

Саша стал серьезным и внезапно дотронулся пальцем до моих губ:

– Зырянцева, что-то у тебя уже губы синие.

А теперь еще и пересохли.

– Да, я начинаю опять замерзать, – тихо призналась я. Громче сказать не могла.

Саша поднялся с деревянных ступеней, на которых мы расположились, и скрылся в доме. Вернулся он с большим плюшевым пледом, накинул мне его на плечи и крепко обнял.

Морозная осенняя тишина убаюкивала и уже не казалась, как в самом начале, зловещей. Только далеко-далеко у кого-то из дачников, кто, видимо, живет здесь круглый год, из приемника доносилось:

 
У природы нет плохой погоды,
ход времен нельзя остановить.
Осень жизни, как и осень года,
надо, не скорбя, благословить.
 

– «Служебный роман». Мы с мамой каждые новогодние каникулы смотрим этот фильм, – наша маленькая семейная традиция. Но со строчкой о погоде я сегодня поспорила бы, конечно. Хотя нет дождя – и на том спасибо.

Саша мерно дышал мне в макушку. Так хорошо.

– А если бы октябрь, как в том стихотворении, что ты прочитал, длился полгода?

– Я бы тогда прямо тут на веранде откинулся.

«А я бы так просидеть могла и октябрь длиною в жизнь», – подумала я и испугалась собственных мыслей. Мои мечты прервал Сашка:

– Ну, все. Хватит рассиживаться, нам еще в доме прибрать нужно. Я видел там какую-то коробку с тетрадями у порога.

– Ой, не трогай! – вскрикнула я. – Это очень личное!

Саша снова ушел в дом и оттуда дурашливым писклявым голосом донеслось:

– Дорогой дневничок, сегодня я встретила Сашу! Он такой красивый и сильный, несмотря на то, что ему всего десять лет. Идеальный мужчина!

– Какой же ты невозможный, – тихо вздохнула я.

* * *

С дачи мы возвратились усталыми и голодными. С бутербродами управились еще утром, а сейчас уже смеркалось. По дороге от вокзала до нашего с Сашей дома я взмолилась:

– Господи, если я сейчас не съем что-нибудь или хотя бы не выпью йогурт, то сдохну!

– И кому ты дохлая нужна будешь? – поинтересовался Саша.

– Логично, я живая-то мало кому нужна.

– Ты слишком к себе критична, солнышко.

Мы зашли в супермаркет, который встретился нам по пути, где я набрала булок и йогурт. Запихивать все это начала в себя на выходе из магазина. Запивая хлебобулочные изделия питьевым йогуртом, краем глаза увидела на парковке интересную картину.

– Ну, ни фыфа сефе!

– Ты можешь не разговаривать с набитым ртом? – как обычно начал нудить Саша.

А между тем к дорогому черному внедорожнику подходили Кораблев и уже мне знакомая белобрысая особа. Они вновь весело смеялись. Антон поставил в багажник два тяжелых пакета с продуктами, в одном из которых я заметила бутылку красного вина. Затем он обошел машину, помог своей спутнице сесть на пассажирское сиденье, небрежно захлопнул дверцу. Еще пару секунд, и джип резко стартовал и умчался с парковки. Семейные дела, значит. Ну, Кораблев! Все с тобой понятно.

– Прожевала? Что там случилось-то?

– Ничего. Машина классная!

Над нами зажглись фонари, заморосил мелкий неприятный дождь.

– Небо такое темное и мокрое, – вздохнул Саша. – Опять всю ночь будет лить.

– А я люблю спать под звуки дождя.

– Зырянцева, ты сегодня какая-то странная и поэтичная, – с подозрением проговорил Саша. Я ускоряю шаги, но друг уже шепчет мне в ухо:

– Ты, кстати, прочитала Пастернака и Цветаеву по моей рекомендации?

Хочется перейти на бег. И чего я так все эти дни по нему скучала?

– Да отвали ты от меня, зануда!

Саша смеется тихим и красивым смехом. Прохожие оглядываются нам вслед.

* * *

Измены мы проходили. На себе не испытывала, но как это больно – видела. Поэтому чем раньше Маринка узнает, кто такой на самом деле Антон Кораблев, тем лучше. Пока все это не зашло слишком далеко.

Почему люди изменяют? Эта мысль не дает мне покоя несколько лет. С родительским разводом все ясно, папа с мамой давно отдалились друг от друга, еще будучи в браке. Я, если честно, больше удивляюсь, как они изначально сошлись. Когда тебе банально не хватает того, чтобы родной человек подошел и просто тебя обнял… Тут само собой пойдешь искать ласку на стороне. Но как быть с теми, кто только в начале своих отношений? Например, как мои одноклассники – Марина Петрова и Антон Кораблев. По сути, ты ведь только узнаёшь человека, открываешься ему. Как конфетно-букетные отношения могут наскучить? Или книжки и любовные мелодрамы меня всю жизнь обманывали?

Но смогу ли я сказать все в глаза Марине, сделать ей больно? Влезть в чужие отношения, заварить всю эту кашу, стать вершительницей итога чьей-то первой любви? Понимаю, что нет. А может, поговорить с Антоном? Припереть бы его к стенке, сказать, что я все видела и все знаю. Пускай сам объяснится Марине, или мне придется все-таки сделать это за него. Да, пожалуй, так будет лучше. Возможно, это страусиная политика, но я не хочу быть гонцом, который принесет плохую весть. Таким отрубают головы. В моем случае у меня защемит сердце.

Все эти мысли ядовитым роем жужжали у меня в голове, и я не могла уснуть. А ведь уже полвторого ночи. Завтра к первому уроку. Чтобы, наконец, провалиться в сон, я решила подумать о чем-то хорошем и приятном. Стала прокручивать наше с Сашкой вечернее прощание у моего подъезда. Мне кажется, или слова, которые я обронила, могут изменить ход нашей истории?

– Вид у тебя какой-то озадаченный стал. На тебя так булки с маком повлияли? – озабоченно спросил Саша. Я тем временем любовалась, как на него падает свет от уличного фонаря, как длинные ресницы отбрасывают тень на щеках… Стоп. Саша. Ресницы. Любование. Что со мной?

– Нет, все правда хорошо. Хотя, знаешь… Там, на парковке, я видела Кораблева с другой девчонкой. Причем не в первый раз.

– Скажешь обо всем Марине?

– Посмотрим, – вздохнула я. – А булочки, кстати, были отменные. И вообще, день получился очень славным.

– Славным?

– Да, практически идеальным.

– Ну, – рассмеялся Сашка. – До идеального он немного не дотянул. Я измазал джинсы краской.

– А у меня спина болит от тяжелых грабель, как у старого деда, – захохотала я.

– Значит, поставим дню восемь из десяти, – важно заключил Саша.

– Зато вечеру можно смело ставить десятку.

– Это еще почему, Инна? Что для тебя идеальный вечер?

Мой ответ Сашу, наверное, удивил:

– Идеальный вечер – это вдвоем искать места в переполненной вечерней электричке, уснуть по дороге, невзначай положив голову на твое плечо. И ты меня обнимаешь.