Текст книги "Шведский стол (сборник)"

– Ну, дорогая девочка, – одновременно торжественно и растроганно начал по-английски Арне, – спасибо тебе за все. Мы тебе действительно очень признательны. И я, и моя дочь. Ты очень хороший человек. И мы очень хотим, чтобы ты была счастлива…

Таня смущенно улыбнулась.

– Нам пора, – продолжила Клара, – Спасибо тебе еще раз. А завтра мы бы хотели пригласить тебя на ужин в ресторан гостиницы.

Таня узнала и «ужин», и «ресторан», и «гостиницу», но посмотрела растеряно, потому что не была уверена, что ее действительно куда-то приглашают.

– Ми приглашать тебья на ужин. Савтра. Восем час. Хотель. – Прочитав ее сомнения, повторил по-русски Арне.

Прямо перед уходом иностранные гости поцеловали Таню в щеку, и ей захотелось заплакать.

Слезы, впрочем, в мгновение ока высушило любопытство – закрыв дверь, Танин взгляд упал на яркий пакет с Клариным подарком.

В пакете лежало чудо. Розовое, с тончайшими кружевами, перламутровыми пуговичками и широким поясом, а от талии – складки, мягкие, струящиеся, в точности, как у мраморных богинь из Эрмитажа. Дрожащими руками Таня надела чудо. Застегнула пуговицы, повязала пояс. Распустила свои косички, провела щеткой по волосам. Развернула две узкие боковые створки зеркала так, чтобы видеть себя со всех сторон. Минут пять смотрела на себя – и только потом от души расплакалась…

* * *

Третьего мая Арне с самого утра отбыл на свою конференцию. Клара, которая вообще-то любила вставать ни свет ни заря, проснулась неожиданно поздно. Ощущения после вчерашнего вечера были сложными, внутри что-то царапалось. Почему-то было неловко – словно она сделала что-то не так. А еще она жалела эту русскую девчонку – ведь матери у той нет, живет с отцом, который, судя по всему, выпивает. И при этом такая симпатичная, улыбчивая! Позвала домой совсем незнакомых людей, еду им приготовила… Клара вспомнила, как месяца три тому назад к Мартину на работу приезжали французы. Их возраста и положения. Они сходили вместе в ресторан, поговорили на отвлеченные темы: о погоде, о бирже. Потом спокойно разошлись. Следующим утром Клара записала фамилии французов на последнюю страничку своего ежедневника, где она составляла список тех, кому нужно будет отправить рождественскую открытку, – и благополучно забыла о новых знакомых.

А вчера она по собственной инициативе пыталась рассказывать русской девчонке – которая к тому же младше ее лет на десять! – о том, как Мартин делал ей предложение! И как долго ей пришлось этого предложения ждать…

Приняв душ и одевшись, Клара спустилась в ресторан, заказала кофе и булочку со взбитыми сливками. Вспомнила чай и блины из-под подушки. Они были гораздо вкуснее, чем сегодняшний завтрак.

«На свадьбу ее, что ли, пригласить?» – подумала шведка. – «Впрочем, неизвестно, как на это может отреагировать Мартин… И потом ее могут не выпустить! Здесь же какие-то совершенно идиотские порядки…»

В половине двенадцатого появилась их гид Маргарита. Накануне она пообещала сходить с Кларой за тканью, чтобы, в случае чего, помочь ей объясниться с продавцом. Магазин располагался примерно в квартале от гостиницы, они неторопливо шли по Невскому проспекту.

– Вообще-то не хочу вас заранее разочаровывать, – заявила Маргарита, – но идея покупать что-либо из вещей в нашей стране на самом деле не очень удачна. Качество наших товаров оставляет желать лучшего.

Кларе очень захотелось вернуть Маргарите хоть какую-нибудь из тех цифр – «свидетельствующих о достижениях народного хозяйства», которыми гидесса бомбила их во время экскурсии по городу. Но Клара, разумеется, не запомнила ни одного «показателя» и поэтому промолчала.

Магазин оказался неоправданно огромным, а выбор тканей действительно был невелик. Материал висел полосами на стенах, в центре зала было пусто и хотелось сыграть в футбол. Клара выглядела разочарованной.

– Я же говорила! – воскликнула Маргарита с легким злорадством, – здесь только отечественное! А все, что касается одежды, ценится у нас только в том случае, если оно импортное!

Покупателей было не много. Клара заметила, что на них с любопытством смотрят. Оставив Маргариту у витрины с постельным бельем, она медленно направилась вдоль стен. Узнала белую тюлевую занавеску и верхнюю, коричневую с разводами штору из Таниной квартиры. Что-то похожее на Танино бежевое в цветочках платье, которое выглядывало из-под ее рабочего халата. А еще в магазине было множество однотонных тканей серого, коричневого и грязно-синего цветов. Наверное, из них шились всевозможные униформы.

Где-то в углу Клара остановилась. И увидела свою ткань – белую, довольно плотную, шелковую с едва уловимым рисунком в виде волнистых линий. Очень приятную на ощупь. Помяла материал в руках, он немного сморщился, но быстро разгладился.

– Попросите, пожалуйста, вытащить эту ткань, чтобы я могла приложить ее к себе, – обратилась она к подошедшей Маргарите.

Чуть в стороне, за столом с кассовым аппаратом, сидели две девушки и разгадывали кроссворд. Маргарита что-то сказала им по-русски. Одна из девиц встала и нехотя скрылась за дверью, которая, видимо, вела на склад. Не скоро вернулась с тяжелой штукой материи в руках. Резко бросила ее на стол и, не обращая на клиентов никакого внимания, снова вернулась к кроссворду. Маргарита демонстративно вздохнула. Клара попыталась развернуть материю, но кусок был тяжелым и поддавался плохо.

– Скажите, а нельзя попросить их снять отрез со стены? Там как раз будет метра два! Я хочу приложить и посмотреть, к лицу мне этот оттенок или нет? – спросила Клара.

– Попросить, конечно, можно… – ответила Маргарита скептически и посмотрела выразительно. Смысл взгляда Клара поняла не до конца – она сообразила, что Маргарита намекает, будто бы продавщицам наплевать, продадут они ткань или нет, но верилось ей в это слабо. Ведь при таком небольшом количестве посетителей они должны хвататься за каждого – иначе магазин обанкротится, и они потеряют работу! Нет, наверное, своим равнодушием они попросту пытаются продемонстрировать презрение к капитализму! У советских же, как они сами говорят, «собственная гордость».

«Как глупо!» – подумала Клара, а вслух спросила у Маргариты:

– Сколько это стоит?

– Восемнадцать рублей семьдесят копеек за метр, – прозвучало у них за спиной на хорошем английском.

Из служебного помещения вышла эффектная женщина лет тридцати. С тщательно уложенными волосами, в костюме бирюзового цвета. В ушах у нее висели длинные изящные серьги, косметика была безупречной.

– Вам нравится эта ткань? – спросила она у Клары.

– Да, я подумываю, не сшить ли мне из нее подвенечное платье.

– Неплохая идея! – ответила дама. Ее интонация на мгновение покачнулась. И посмотрела она на Клару при этом как-то загадочно.

Девушки-продавщицы между тем тайком спрятали свой и дружно принялись разворачивать материал. Освободили несколько метров, Клара набросила ткань на себя, отступила в сторону и посмотрела в зеркало. Ей понравилось то, что она увидела.

– По-моему, замечательно! – произнесла дама. И, помолчав, добавила: – Желаю вам счастья в семейной жизни! – после чего снова скрылась за служебной дверью.

Клара купила десять метров – чтобы точно хватило, и на шлейф, и на пышную юбку…

Арне вернулся с конференции в отличном расположении духа. Доклад прошел хорошо. Другие выступления тоже были ему интересны. Он вообще считал, что советская наука развивается даже быстрее, чем шведская. Просто у них здесь имеются некие сложности с тем, чтобы претворять научные разработки в жизнь. После конференции был устроен небольшой банкет, но Арне специально не особенно на нем расслаблялся, помня о том, что они пригласили на ужин свою новую знакомую.

– Какая милая девочка, эта маленькая Таня, правда? Если бы у них было проще с выездом, можно было бы пригласить ее к нам этим летом, – произнес Арне.

– Я почему-то тоже сегодня об этом подумала, – отозвалась Клара.

Время подходило к восьми. Они, как и договаривались, вышли на улицу, чтобы встретить гостью. Подождали минут пятнадцать. Начали волноваться. Вспомнили, что не взяли у Тани телефон, а завтра утром они уже уезжают. Неужели она не придет, и они ее больше не увидят? Постояв у входа еще минут пять, Арне собрался было пойти в гостиницу и попытаться узнать номер телефона Тани у других горничных, как тут они заметили приближающееся к ним со стороны Невского ярко-розовое облачко…

В новых австрийских туфлях с бантами и в этом чудесном платье Таня шла на роскошный ужин, испытывая звенящее, сказочное счастье…

Надо отдать должное обедневшим шведским аристократам. Они просидели с Таней в ресторане целый вечер. Ели, шутили, смеялись. Им было хорошо вместе. И их абсолютно не заботило то, как это выглядело со стороны…

* * *

Через два месяца состоялась Кларина свадьба. Невеста было необыкновенно хороша в платье с длинным, ловко скользящим шлейфом и загадочно шелестящей юбкой.

Материал, из которого оно было сшито, в Китае использовали для погребальных саванов. Нелли Геннадьевна, директор магазина «Ткани», как-то ездила в Китай по профсоюзной путевке и случайно обнаружила там эту почти ничего не стоящую ткань. Сделка, которую они провернули с китайцами вместе с начальником ленинградского отделения Внешторга – с ним ее, кстати, связывали не только производственные отношения – сделка принесла им обоим весьма солидную выгоду…

* * *

Платье, впрочем, не помешало Кларе стать счастливой. Счастье ее – ровное, дисциплинированное, шведское. Мартин сделал хорошую карьеру. У них четверо детей, трое их которых уже оперились и уехали от родителей, а младшая дочь учится в гимназии. Живет семейство в добротном доме под Стокгольмом, в качестве дачи куплена бывшая рыбацкая хижина, когда-то принадлежавшая родовому имению Стьерлёв. Каждый год в июле они отдыхают в Испании. На одном и том же курорте.

После ужина с иностранцами в ресторане «Европы» Таню вызвали на комсомольское собрание. Туда же добровольно пришли все вышедшие из соответствующего возраста горничные – чтобы выразить единодушное осуждение и возмутиться поведением советской комсомолки.

После собрания Таня проплакала целую ночь. А наутро пришла к начальству с заявлением об увольнении по собственному желанию. Удерживать ее никто не стал.

Соседка тетя Вера вскоре устроила ее ученицей комплектовщика на свой военный завод. При заводе был самодеятельный театр, и уже через год Таня играла в нем две главные роли. Однажды на их спектакль пришли шефы из Театра сатиры. Одна пожилая актриса обратила на Таню внимание, немного с ней позанималась и помогла поступить на актерский факультет Института театра, музыки и кино – на курс к своему бывшему однокашнику и поклоннику. Еще через год Таня вышла замуж за студента режиссерского факультета из Татарской республики. Брак продержался недолго, но у них родилась необыкновенно красивая девочка, которую назвали Майей. После института Таню распределили в Театр сатиры. Ей здесь понравилось, и она ни разу – даже в самое последнее смутное время – не задумывалась о том, что можно сменить место работы.

Майя выросла за кулисами и тоже поступила в театральный. На третьем курсе снялась в фильме у молодого многообещающего режиссера, стала знаменитой, вышла за этого режиссера замуж и родила дочь. Таня доигрывает свои старые роли, делает это с прежней искренностью, но новых ролей не ждет – стараясь каждую свободную минуту проводить с внучкой.

Бывшая директриса магазина «Ткани» живет в каменном особняке за городом и содержит двух молодых любовников – капризную модель мужского рода и резинового культуриста, официально числящегося у нее охранником…

Альдебаран

В молодости у Ксаны Андреевны был неплохой аппетит на мужские сердца. Без зазрения совести она назначала на один и тот же час несколько свиданий у разных памятников, предлагая бывшему однокласснику Маяковского, однокурснику – Римского-Корсакова, а случайному знакомому – Владимира Ильича в кепке. Потом забывала, кого где разместила, и с обязательным опозданием появлялась у того пьедестала, до которого можно было быстрее доехать…

Тридцать лет назад на пятом курсе пединститута она для пробы вышла замуж и родила дочь, после чего произошел какой-то сбой в программе – материнство не позволило ей стать настоящей женщиной-вамп. Нет, это вовсе не означает, что с рождением Полины Ксана Андреевна превратилась в наседку-непоседу – просто любовь к дочери яркой лампочкой осветила почти всю поляну ее души, оставив лишь узенькое закулисье загадочного сумрака у самой кромки подсознательного леса. Мужчинам по-прежнему нравилась эта эффектная женщина, но вот стреляться и вешаться они из-за нее не хотели. Мужчины вообще стреляются и вешаются в исключительных случаях, и для этого необходима совершенно особенная женщина – эдакая таинственнейшая вещь, которая вся в себе и только в себе, а не в тройке по математике, учебнике по сольфеджио, коньках для фигурного катания или, извините, насморке.

Впрочем, несмотря на недостаточность демонических качеств, замуж Ксана Андреевна сходила три раза – и этим можно было гордиться. Правда все три мужа от нее сбежали, но об этом можно было умолчать. И в утешение раскрыть ту страницу памяти, на которой Ксана Андреевна вела убористую знакопись собственной привлекательности – вздохи соседа, взгляды сослуживца, неожиданный звонок от бывшего мужа подруги, букет от отца вполне благополучного ученика и множество других подробностей, которыми Ксана Андреевна потихонечку прикармливала чувство собственного достоинства. Кстати, романов со всеми этими мужьями, отцами и соседями она не заводила никогда, и, может быть, поэтому бутон ее дарования «вамп» так и не превратился в нескромную пурпурную розу, и ни разу в ее жизни не случилось ничего такого, где она металась бы по комнате, падали стулья, с диким сверканием распахивался зеркальный шкаф, а тот, кто преследовал ее… чей разум мутился от страсти, стрелял бы в зеркало навылет… Шесть выстрелов. Осколки. Тишина…

В прошлом году Ксана Андреевна добралась до границы, у которой ее встретила одетая в уютный халат фигура, представившаяся «пенсией». Вообще-то Ксана Андреевна считала, что жизнь поставила ей эти две пятерки по возрасту незаслуженно рано, но оспаривать правила не стала и уступила коллеге-приятельнице кабинет директора районной музыкальной школы, вечно окруженный звуками куда-то карабкающейся фортепианной гаммы, жалобами флегмы-флейты и пчелиным гулом настраивающихся скрипок. Чтобы совсем не заскучать, она оставила за собой уроки музыкальной литературы в начальных классах, проводившиеся один раз в неделю, на которых местные мальчишки, осваивавшие в школе гитару, обязательно хихикали над фамилией Люлли и именем Модест.

Оставив работу, Ксана Андреевна обнаружила, что у нее появилась масса свободного времени, и чтобы чем-то его заполнить, пристрастилась к книжкам по астрологии, нумерологии, хиромантии и мистике. Так что по пятницам и тринадцатым числам, по вечерам, освещенным полной луной и в условиях возмущенной электромагнитной обстановки она чувствовала себя обязанной немножко осатанеть. В этом настроении ей казалось, что жизнь ее – это не крепкое здание, а домик-вечный-недострой – покосившиеся окна, выпрыгивающая из проема дверь, всюду груды кирпичей и острые стопки грязного стекла. Если все установить на законное место и вывезти мусор, получится очень даже симпатичное строеньице, но с прорабами отношения как-то не складываются, да и сил все меньше и меньше… Рядом, кстати, растет роскошный сад, называется «Полина». Но в саду строят что-то совсем новое, современное, и, кажется, собираются возвести забор, оставив лишь маленькую калитку с ябедой-колокольчиком.

Прочитав как-то очередную книжку – на этот раз о том, как на судьбу человека влияет его имя – Ксана Андреевна решила, что во всем виновата буква «О» в ее официальном имени Оксана. Особенно ее разозлило, что эта «О» волочилась за ней повсюду, кочевала из одного ее паспорта в другой, от фамилии к фамилии, сохраняя все нажимы военно-писарского рондо и эту дурацкую вычурную буклю где-то надо лбом буквы, которой «О» цеплялась к настоящему имени – в результате чего жизнь Ксаны Андреевны и теряла ту самую заглавность. А вот фамилиям своим она не придавала никакого значения…

Ей повезло с внешностью – и не потому, что в молодости она считалась красавицей. Существует масса примеров, когда бывшие несомненные примы уже в сорок лет линяют до неузнаваемости. Привлекательность же Ксаны Андреевны оказалась отлично консервируемой. На открытом лице с некрупными правильными чертами неизбежные морщинки были почти незаметны, зубы добрались до пенсии ровным белым строем, так что никакие глубокие тайны никогда не мешали Ксане Андреевне смеяться. В последние годы стриглась она коротко, на манер комсомолок-энтузиасток: ровная густая челка прикрывала лоб, а острые боковые пряди – щеки. Получалось молодо и стильно. Стройность ей удавалось сохранять без особых усилий. В общем, не замученный жизнью свободный мужчина соответствующего возраста обязательно обратил бы на Ксану Андреевну наипристальнейшее внимание, но ведь всем известно, как трудно такого мужчину найти…

Дочь Полину Ксана Андреевна стремилась вырастить – как говорили раньше – всесторонне развитым человеком. Результат воспитания вызывал восхищение – Полина была серьезной бизнес-вумен в костюме обманчивой скромности и дорогих очках. За свои неполные тридцать она успела сделать успешную карьеру юриста-аудитора, работала с финансовыми потоками в фирме макроэкономического масштаба и была замужем за коллегой Стасом, носившим похожие костюмы и очки. И производили бы они экземплярно-глянцевое впечатление людей благополучных, но скучных – если бы не шестилетняя Анечка, которую самые отпетые вожди краснокожих, не задумываясь, выбрали бы своим старейшиной. Шумная внучка запросто могла бы заполнить жизнь Ксаны Андреевны без остатка, но эти «новые» дети нанимали для девочки каких-то специальных нянек и совсем не злоупотребляли бабушкой.

В день рождения, выпавшем на первый пенсионный август, Полина подарила матери тур на недельный отдых в Италии. Ксана Андреевна очень разволновалась. Много лет назад она ездила по профсоюзной путевке в Болгарию и еще один раз в ГДР со школьным оркестром на трехдневный слет детских музыкальных коллективов. Она помнила свои ощущения от пребывания за границей – все там вызывало живейшее любопытство, но постоянная неуверенность в собственных действиях и шаткость собственного шага как-то портили удовольствие. Это было как в детективном кино – с одной стороны, захватывающе и интересно, а с другой – страшновато и в глубине души хочется, чтобы фильм поскорее закончился. А еще ей не нравилось, что по возвращении стены ее родного дома, содержавшегося в любовном порядке, какое-то время казались немного блеклыми. Правда показывать подругам покупки было очень приятно…

Впрочем, это было давно, в другом царстве, в другой жизни, и с тех пор многое изменилось. Полинка с мужем побывали за границей уже много раз. Прошлым летом они даже Анечку брали с собой в Испанию, девочка потом еще пришла на традиционный воскресный обед к бабушке и потребовала себе паэлью…

Первым делом Ксана Андреевна купила англо-русский разговорник и начала усиленно заучивать слова, вытесняя из головы зубрежкой какие-то щекотные противоречия. С одной стороны, замечательно хотя бы раз в жизни пожить в гостинице-люкс! А с другой, что же тут хорошего, если ты ничего никому не можешь сказать. А если и скажешь, тщательно следя за произношением, что-нибудь простенькое, вроде «где у вас тут можно выпить чаю», а тебя все равно не поймут! И в душе твоей после этого сначала виолончелью зазвучит личная обида, а потом виолончельный же смычок извлечет из согнутой долларом музыкальной пилы завывающий звук сочувствия родным кавказцам и чукчам… С пляжем опять же – песок золотой, вода изумрудная – это прекрасно! Но если, кроме тебя, на золотом песке сидят одни бронзовые девицы, совершенно равнодушные к собственной голой груди, а обхаживающие девиц мускулистые парни спотыкаются о тебя, как о корягу, – тогда удовольствие от отдыха у моря существенно урезается!..

И потом, самое главное – а что надевать?

Ксана Андреевна осторожно попыталась поделиться всеми этими сомнениями с Полиной, но та только рукой махнула:

– Мама, я тебя умоляю! Там такие же люди, как и здесь: и молодые, и старые, и толстые, и худые! И до тебя им не будет абсолютно никакого дела! Так что, пожалуйста, не придумывай себе проблем. Ты едешь отдыхать!

Ксана Андреевна немного успокоилась, но в глубине души почувствовала, что больше всего ей все-таки хочется уже вернуться. Сидеть дома молодой, загорелой, красивой. Пить с подружками итальянское вино, которое она привезет с собой, и вручать им маленькие сувениры…

Оставшиеся до отъезда две недели Ксана Андреевна провела в приготовлениях курортного гардероба. У знакомой модистки заказала брючный костюм из легкого узбекского шелка, бирюзовый в зеленоватых разводах, черный в яркий мелкий цветочек крепдешиновый сарафан и платье в экологическом стиле. Платье было белое, полотняное. Как блестели на нем костяные пуговицы! Ей казалось, оно пахнет левкоями далекой Италии, и этот аромат развеивал все ее опасения и возвращал ощущение дерзкой молодости… Да, и шляпки! У приветливой женщины – «Не на рынке, Полинка, а на ярмарке!» – Ксана Андреевна купила три соломенные шляпки: одну оттенка нежной зелени, маленькую кругленькую, с полями руликом, вторую натурального соломенного цвета с большими, прикрывающими плечи полями, и третью – черную, блестящую со средней величины прямыми полями и тульей, перевязанной цветастым цыганским платком. Анечка пришла от шляп в такой восторг, что, для того, чтобы отобрать их у внучки, Ксане Андреевне пришлось срочно бежать в магазин за беременной Барби. Полина просто улыбнулась. Ксана Андреевна уловила в ее улыбке ментоловую дымку иронии, но значения этому не придала…

* * *

В самолете все тревоги как-то сами собой вдруг взяли и испарились. Сидевшая в соседних креслах публика была вполне узнаваемой: пожилая пара, вряд ли говорившая на каком-нибудь другом языке, кроме русского, три-четыре скучных ответственных лица, несколько мамаш с детьми, но в основном шумная молодежь двадцати – тридцати лет. Ксана Андреевна подумала, что Полинка обязательно выделилась бы в общей массе молодых красотой, серьезностью и некоей эксклюзивностью – даже если бы на ней были какие-нибудь джинсы. От этой мысли Ксана Андреевна почувствовала себя увереннее. Она посмотрела в маленькое зеркало, опустила глаза, оглядывая собственный наряд – и в целом осталась вполне довольна инспекцией. Перед отъездом она несколько раз сходила в солярий, чтобы не выглядеть на пляже неприлично бледной. Одета была по-дорожному, но элегантно: удобные кожаные туфли в дырочку, темно-синяя льняная юбка, длинная, почти до пят, белая шелковая футболка, белый хлопковый свитер – Полинкин – небрежно наброшен на плечи. Да, добавим еще джинсовую панаму, к маленьким полям которой Ксана Андреевна приколола значок, изображавший шпиль Петропавловки, – и получим весьма привлекательную женщину с по-европейски зашлифованным возрастом.

Сидевшая рядом пожилая пара о чем-то у нее спросила, пытаясь завязать общедорожный разговор. Ксана Андреевна ответила приветливо, но дала понять, что в развитии знакомства не очень заинтересована – вытащила из аккуратной дорожной сумки, которую она почему-то не сдала в багаж, томик Барбары Картланд и углубилась в чтение.

Яркие южные краски заявили о себе уже на посадочной полосе – за кромкой серого асфальта стремглав бежали пронзительно розовые, синие и желтые цветы. Рожденный их самолетом солнечный и поэтому видимый ветер старательно причесывал клумбы.

Прямо у входа в здание аэропорта Ксана Андреевна вздрогнула от собственной фамилии, выписанной мелом на красивой табличке, которую держал в руках пожилой итальянец с густопсовыми усами.

– It's me! – бодро произнесла Ксана Андреевна и, помахав рукой попутчикам, уселась на заднее сиденье большой блестящей машины.

Описывая матери гостиницу, Полина называла ее «хорошей» – она просто редко употребляла слова, вроде «роскошный» или «шикарный». В голове же у Ксаны Андреевны суетливой каруселькой вертелись именно эти буржуазные прилагательные. Прохладный мраморный холл и тропической сочности зелень в росе кондиционера, а за прозрачной, нисходящей в невидимость стеклянной стеной – бесконечное море и марево горячего воздуха. Приветливый персонал, и никаких неудобств с языком – едва усатый шофер распахнул перед Ксаной Андреевной дверь гостиницы, как к ним тут же подошла молодая девушка, на чистом русском языке представилась Мариной и сообщила, что в ее обязанности входит перевод и любая другая помощь, которая может понадобиться Ксане Андреевне во время отпуска. Быстро проделав все формальности, связанные с регистрацией, и показав, где сервируется завтрак, а где обед и ужин, она провела Ксану Андреевну в номер, поднявшись с ней в лифте на четырнадцатый этаж.

Здесь отдыхающую сначала порадовала ее собственная, где-то легкомысленно позабытая сумка. Потом Ксана Андреевна осмотрелась по сторонам и пришла от обстановки в полный восторг. В комнате было свежо и как-то неправдоподобно чисто. Отделка была более скромной, чем внизу, но стильной – белые стены, на них несколько морских пейзажей в деревянных рамках, плетеная мебель: два комода, шифоньер и кресла с совратительно пышными подушками, а еще огромная кровать, застеленная бельем в синей гамме: темно-синяя простынь, более светлое одеяло и десяток подушек разных размеров и разных оттенков синего. Во всю стену окно с видом на спокойное перламутровое море. А мраморный пол в ванной и голубой халат из махры самой нежной субстанции произвели на Ксану Андреевну настолько сильное впечатление, что она даже решила не спешить на пляж. Неторопливо распаковала вещи. Обнаружила в шкафу утюжок и притулившуюся к дверце гладильную доску, и основательно подготовилась для будущих променадов, развесив свои наряды на украшенных цветными ленточками плечиках и разложив их по надушенным шкафчикам.

На полке в ванной увидела вазочку синего стекла, а в ней несколько белых шариков величиной с мяч для пинг-понга. «Bath ballistic» – прочитала Ксана Андреевна на этикетке большие латинские буквы и маленькие, расползающиеся, написанные от руки русские: «Бомба для ванной». Решив испытать оружие, Ксана Андреевна налила в скользкую ванну голубоватой воды и бросила туда две «бомбы», которые тут же взорвались роскошной белоснежной пеной и ароматом конфет «Рафаэлло», которые так любит Анечка…

Невесомая пена садилась на ресницы, закрывала глаза и в уши нашептывала внучкины сказки про старух, нырявших в кипящие котлы и превращавшихся в молодых красавиц, после чего у них начиналась совсем другая жизнь… Нет, Ксана Андреевна не примеривалась к переменам! Она была женщиной трезвой и сказки дочитывала до конца, даже если Анечка теряла к ним интерес, и ей было доподлинно известно, что чудеса случаются исключительно с молодыми, а все переплавленные красавицы рано или поздно снова становятся старухами, а раз так – то стоит ли обольщаться? Она и не обольщалась – просто какая-то пружинка у нее в душе начала легонько так подрагивать, и, чтобы как-то унять эту дрожь, Ксана Андреевна после ванны расположилась среди синих подушек с романом Барбары Картланд и вскоре почувствовала себя дальней родственницей главной героини. Героиня была молодая, красивая, ее бурная личная жизнь разворачивалась в интерьерах дорогих отелей, на фоне зыбких золотых дюн, под театрально-бархатными небесами и упругими парусами океанских яхт. Пожилая «родственница» же наблюдала за страстями как бы со стороны, но находилась рядом. «Эту роль я могу играть с совершенно спокойной совестью, – решила Ксана Андреевна, – и мне вовсе не обязательно чувствовать себя при этом полной дурой…»

Вечером в огромное окно номера с цыганской бесцеремонностью постучались южанки-звезды. Они выманивали на улицу, обещая большую молочно-белую луну. Подумав, что перед сном, пожалуй, действительно стоит пройтись, Ксана Андреевна надела полотняное платье, черную блестящую шляпку с ярким платком на тулье и спустилась вниз.

Заморский юг был сладким, сочным, сливочным, шоколадным, фруктовым, марципановым – как большой праздничный торт, к которому страшно подступиться. Всюду были люди, они ели, пили, гуляли и громко разговаривали. Проходивший мимо негр что-то сказал Ксане Андреевне и, не дожидаясь ответа, пошел себе дальше, а она вдруг растерялась и начала судорожно искать какое-нибудь зеркало, умоляя его подтвердить, что она выглядит достойно и вообще здесь не чужая…

«А вот Полинка всегда и везде чувствует себя уверенно», – подумала Ксана Андреевна, но утешиться этой мыслью не успела – наоборот, вспомнила мятную улыбку дочери, которой та отреагировала на ее новые шляпки. Еще больше разволновавшись, Ксана Андреевна стала нервно рассматривать публику, пытаясь определить, носят ли женщины здесь что-нибудь похожее. Оказалось, что носят. Хоть и не все поголовно…

Ксане Андреевне вдруг остро захотелось увидеть дочь. К этому желанию прибавилось неожиданное чувство вины. Ну зачем девочка потратила такие большие деньги? Ведь гостиница очень дорогая, и вообще здесь за каждый шаг нужно платить по доллару! Полина со Стасом, конечно, хорошо зарабатывают и значения деньгам как-то не придают, но все равно! Ей вполне хватило бы и родного Сочи! Ксана Андреевна вспомнила неопрятную, но такую родную сочинскую набережную – лотки с рыхлыми пирожками и чурчхелой, очень вкусной, но произведенной в явной антисанитарии… энергичную чайку, терзающую на берегу серебряную рыбную мелочь, и рыжую дворнягу, отбирающую у птицы честно добытый ужин… А еще держащего тир карлика и какого-нибудь инженера из Сыктывкара, громогласного не хуже здешних, но которого – от здешних в отличие – запросто можно строго осадить…

Ксане Андреевне становилось неуютнее и неуютнее. Чувство вины расплывалось, собираясь превратиться в ощущение одиночества посреди всего этого яркого, но совершенно чужого мира, – и от этого в душе у нее уже конденсировалась маленькая слеза-роса, как вдруг она услышала за своей спиной:

– Синьора из России?

«Синьора» впала в полную панику. «Синьора» даже остановилась. И увидела поравнявшегося с ней высокого мужчину, черноволосого, с сильной проседью – то, что раньше называлось «соль с перцем». На вид ему было около шестидесяти, но жгуче-черные глаза блестели так, словно лет тридцать им удалось преодолеть экспрессом. Душа у Ксаны Андреевны испуганно закудахтала.