Текст книги "Половой вопрос. Любовь как извращение"

В каждой зародышевой клетке заключается вся наследственная мнема ее предков со стороны обоих родителей, причем обе клетки, соединившиеся в конъюнкции, заключают в себе достаточно полно мнему предков с каждой стороны. Мы указывали уже на образующиеся в дальнейшем экфории, обнаруживающие, по закону Менделя, такие свойства, которые раньше не проявлялись на протяжении одного или нескольких поколений. Этот весьма интересный факт впервые обратил на себя внимание Дарвина, – факт, показывающий, что атавизм можно рассматривать как следствие скрещивания разновидностей. Известны некоторые породы кур, не высиживающих цыплят. Если две такие разновидности а и b скрестить, то можно получить очень хороших наседок. Если допустить, по Земону, что каждая из разновидностей, не высиживающих цыплят, обладает наследственной мнемой а своего вида в меньшей степени, чем мнемой разновидностей b и с той же невысиживающей породы, то ab и аc. Но, скрестив петуха b с курицей c, мы в результате получим b + c + a + a. Мы видим, что b и с взаимно уравновешиваются, в то время как а повторяется дважды, отсюда а и сильнее b и с, взятых порознь, и вместо них обусловливает экфорию. Вследствие этого плод такого скрещивания вновь располагает способностью к высиживанию.

Более или менее аналогичные явления при скрещивании разновидностей с их видом привлекли к себе внимание Де Фриза, который и назвал их вициновариациями. Конъюнкция, как можно вывести из вышеизложенного, обусловливает всевозможные сочетания и вариации, через которые закон наследственности проходит красной нитью.

Согласно предположениям знаменитого исследователя наследственности и зоолога Вейсмана, в хроматине (особым образом окрашивающем веществе протоплазмы) каждой зародышевой клетки заключается достаточное количество частиц, из которых каждая в состоянии развиться в самостоятельный детский организм. Таким частицам дает он название «ид». В каждой частице Ид заключаются, в качестве ближайших ее составляющих, «детерминанты», которые потенциально дают отдельные части тела. В каждой частице Ид заключаются как мужские, так и женские детерминанты. Неопределенное еще раздражение обусловливает у раздельнополых животных иногда только мужские, иногда только женские детерминанты. В случае же каких-либо ненормальностей, уклонений или вообще неправильных вариаций раздражения – следствием являются так называемые уродливые гермафродиты. Нормально гермафродитные животные (улитки) располагают естественно одним только видом половых детерминант, полиморфные же животные (муравьи) обладают столькими, сколько полиморфных форм имеет их вид. Впрочем, до настоящего времени высказанное Вейсманом предположение остается пока еще в области гипотез, а факты эти находят себе лучшее объяснение по мнемическому закону Земона.

Приходилось неоднократно встречаться с утверждениями, что в продолжение ряда поколений происходит истощение крупных дарований, вслед за которым наблюдается неожиданное нарождение новых выдающихся качеств из рядов посредственности. Считаясь с тем, что действительно наблюдается иногда появление ничтожных потомков у знаменитых людей и что выдающиеся люди иногда выходят из среды народа, – можно было бы на первых порах и согласиться с вышеприведенными утверждениями. Но ведь необходимо считаться с тем, что подавляющая масса посредственности имеет своих представителей в народе миллионами, в то время как выдающиеся люди насчитываются в нем лишь сотнями, – и если принять во внимание неравенство чисел в этом расчете, то мы увидим всю его логическую нелепость, разумеется, исходя из закона наследственности. В интересах правильного расчета необходимо было бы определить количество талантливых людей, выделенных несколькими сотнями наиболее выдающихся семей, и число талантов, вышедших из миллионов остального народа, – а результаты сравнить в процентном отношении. Однако и тогда необходимо было бы принять во внимание условия воспитания. Это обстоятельство, впрочем, утрачивает постепенно свое значение для тех стран, где обучение является бесплатным и обязательным. Вместе с тем имеется обыкновение упускать из виду влияние женской линии. Ведь глупая женщина в состоянии понизить качество потомства даровитого своего мужа, – и наоборот. В своем труде «Histoire de la science et des savants» Альфонс де Кандоль неоспоримо доказал, что от потомства способных и талантливых людей рождается гораздо больше людей выдающихся, чем от потомства незначительных людей, – этим он свел на нет все вышеприведенные поверхностные мнения. И, действительно, является непонятным, почему именно духовные способности должны служить исключением из общего закона наследственности. Поводом к заблуждениям служит также противоположность между отцом-гением и его детьми, находящимися под влиянием предков со стороны матери. В зависимости от такой противоположности общественное мнение невольно умаляет способности таких детей. И в этой области наши взгляды становятся проясненными благодаря теории мнемы, причем на сцену выступает новый фактор, а именно: экфория мозговых энграмм, накопившихся в наследственной мнеме предков.

Наследственность приобретенных особенностей. В то время как Дарвин и Геккель считались с возможностью наследственной передачи в течение жизни приобретенных всеми частями тела особенностей (а не одними только зародышевыми железами), и, стало быть, и мозгом, – Вейсман признавал способность к наследственной передаче одних только особенностей, изменяющих нуклеоплазму зародышевых клеток (протоплазму ядра). Отсюда подлежат исключению явления бластофтории, которые впервые были поняты Вейсманом, не давшим им, однако, названия, и о которых будем сейчас говорить.

Мы встречаемся, с одной стороны, с удивительными результатами кастрации, упомянутыми выше, а с другой – наблюдаем почти невероятное относительное постоянство в наследственных особенностях вида. Свыше 3600 лет (составляющих около 108 поколений) мальчики у евреев подвергаются обрезанию. Но тем не менее, если в настоящее время крещеный еврей не подвергает обрезанию своих детей-мальчиков, то рост крайней плоти у его мужского потомства нисколько не изменяется сравнительно с ростом ее 3600 лет тому назад, хотя крайняя плоть, отсутствуя с самого рождения индивидуума, в период 108 поколений не оказывала никакого влияния на его зародышевые клетки. Если бы наследственная мнема вида находилась в непосредственной зависимости от энграфии внешнего вида, то вполне понятно, что в нынешнем еврейские мальчики появлялись бы на свет без крайней плоти, или же она, по меньшей мере, была бы атрофирована.

Вейсман и основывался на бесчисленном множестве подобного рода фактов в естественной истории, совершенно не признавая наследственной передачи таких особенностей, которые приобретены были органами незародышевыми. Эволюцию же живых существ он представлял себе как следствие комбинаций, обусловленных конъюнкциями, или скрещиваниями, а также естественного подбора. Он даже преувеличил «всемогущество» подбора. Дарвин считался уже с трудностью этого вопроса. Не находя соответствующего разъяснения для подобного рода фактов, он предложил свою гипотезу пангенезиса, в силу которой отделяющиеся от всех частей тела частички увлекаются кровью, которою и доставляются в зародышевые клетки. Таким образом, могут подлежать передаче даже такие особенности головного мозга, которые были усвоены в течение жизни. Впрочем, столь же смелость, сколь и малая обоснованность этой гипотезы побудили самого Дарвина скоро сознать это:

«Действие привычек иногда наследуется. Но следует считать ошибочным предположение, что значительная часть инстинктов усвоена благодаря привычке, а впоследствии передана путем наследственности»[3]3
  Darwin. Origin of Species. 6 Ed., p. 206.


[Закрыть]. Он же: «Более сложные инстинкты в значительном количестве усвоены и, по-видимому, иным вовсе путем, в зависимости от естественного подбора вариации простых инстинктивных действий и пр.»[4]4
  Descent of Man. 2 Ed., Ch. 3.


[Закрыть].

Обратимся теперь к фактам.

Новорожденный китаец, перевезенный в Германию и получивший здесь воспитание, научится говорить по-немецки, не проявляя никаких особых способностей к усвоению или пониманию китайского наречия. Такого рода точно установленный факт, казалось бы, весь в пользу теории Вейсмана и, во всяком случае, не допускает наследственности приобретенного языка. Но вместе с тем трудно объяснить себе, какими путями в известный период времени эволюционно развилась вся колоссальная сложность головного мозга и его отправлений, если не предположить, что подобного рода особенности, усваиваемые и повторяемые целым рядом поколений, постепенно накоплялись и образовывались в зародышевой плазме в виде так называемых наследственных задатков. Наш головной мозг, вне сомнения, и вещественно, и функционально сделал большие успехи с тех пор, как наши предки недалеко ушли от гориллы, питекантропа и даже пещерного человека начала четвертичной эпохи. Можно ли уяснить себе это последовательно усложняющееся строение мозга одним только подбором, устраняющим все негодное, и скрещиваниями, не способными, в зависимости лишь от самих себя, повысить средние ценности. Неизбежно предположение об участии какой-то неизвестной нам силы, которая констатирована уже Де Фризом в явлениях мутаций.

По Де Фризу. некоторые вариации возникают неожиданно, неизвестно в силу каких обстоятельств, но проявляют больше стойкости, чем всякие другие, обязанные своим происхождением лишь скрещиванию и подбору. Что касается меня, то я склонен объяснить все многочисленные противоречия, которыми страдает теория наследственности, явлениями мнемы, открытие которых принадлежит Герингу и Земону. Энграфия своим необнаруживаемым, но из поколения в поколение повторяемым влиянием способствует последовательному, хотя и скрытому переносу на зародышевые клетки раздражений внешнего мира. И действие ее могло бы сказаться достаточно быстро, если бы, как, например, у растений, все клетки исполняли бы зародышевые функции. Если же влияние энграмм воспринимается лишь определенным органом, в данном случае нервной системой, причем действие их на зародышевые клетки отдаленно и не непосредственно, то процесс перенесения такого рода экфории в наследственную мнему будет весьма замедленным. Таким образом, недостаточно было, по-видимому, 108 поколений, на протяжении которых крайняя плоть подвергалась обрезанию, для подлежащей отрицательной экфории мнемической энграфии. А между тем влияние конъюнкции и подбора чрезвычайно быстро и энергично, уже на протяжении нескольких поколений, сказывается на потомстве, что и привлекает наше внимание и, что особенно важно, способствует возможности производить непосредственные опыты. Однако влияние положительных энграфий представляется более энергичным, чем влияние отрицательных. По-моему, мутации представляют собою экфории старых накопленных, но не проявившихся энграфий.

Длительные изменения видовых особенностей бабочек достигнуты были Меррифильдом и Штандфуссом, подвергавшими гусениц и куколки их продолжительному действию значительного холода или значительного тепла. Штандфусс и Фишер в результате доказали, что получившиеся разновидности вида после подобным образом произведенных опытов сохраняются даже и в случае прекращения непосредственного действия измененной температуры, например холода. Действие холода отражалось здесь, разумеется, как непосредственно на зародышевых клетках, так и на всем теле. И все ж этим подтверждается наследственность приобретенных особенностей.

Опыты Шовен над аксолотлем[5]5
  Аксолотль – неотеническая личинка некоторых видов амбистом, земноводных из семейства амбистомовых (Ambystomidae) отряда хвостатых (Caudata).


[Закрыть] отличаются еще большей убедительностью, так как мы инеем здесь дело с приобретенными особенностями, существование которых обусловлено соответствующей средой (вода или воздух), причем отпадает предположение о том, что у зародышевых клеток особенности эти (легкие или жабры, плавательные перепонки или их отсутствие) своей наличностью непосредственно обязаны воде или воздуху. Не находя возможным распространяться здесь еще по этому вопросу, мы отсылаем интересующихся к труду Земона. Нам, разумеется, остается неизвестной, как мы уже говорили, сама природа мнемической энграфии, и неизвестность эта будет продолжаться до тех пор, пока мы не будем в состоянии создать живое существо из безжизненной материи. Но достаточно считаться с одним только этим неизвестным, чтобы, как говорит Земон, найти объяснение для всего остального благодаря законам явлений, обусловленных этим неизвестным. Это есть уже важный шаг вперед для уяснения законов, коренящихся в основе жизни.

Бластофтория. Я разумею под бластофторией (повреждением зародыша) такого рода явление, которому также можно было бы дать название ложной наследственности, – иными словами, результаты всяких непосредственных неестественных и враждебных влияний на протоплазму зародышевых клеток, причем наследственные ее детерминанты подвергаются губительным изменениям. Действие бластофтории, стало быть, отражается на зародышах, еще не конъюгированных, при содействии их носителей, и кладет этим начало так называемому наследственному вырождению, или дегенерации, независимо от природы последних, между тем как наследственность сама по себе повторяет лишь экфорию наследственной мнемы предков с различными энграфическими прибавлениями.

Являясь посторонним прививком, бластофтория расстраивает наследственную мнему, а одновременно и ту или иную часть ее экфорий на протяжении всей дальнейшей жизни рассматриваемого индивидуума. Таким образом, мы встречаемся здесь не с повторением у потомков наследственных энергий их предков, а с патологическим расстройством. Но запас зародышевых клеток зародыша, получившего повреждение в одной или же в обеих родоначальных клетках, равно как и остальные клетки тела, – находится под влиянием патологической причины, умножившейся вследствие деления клеток. Понятно поэтому, какими путями происходит перенесение на потомство обыкновенной наследственностью такого патологического расстройства, которое введено было в наследственную мнему при содействии конъюгированной бластофторически поврежденной зародышевой клетки. Таким образом, бластофтория закладывает первый зародыш, – можно было бы смело сказать, свое кукушкино яйцо, – в большую часть наследственных патологических вырождений.

Алкогольное отравление дает нам наиболее типичный и чаще наблюдаемый пример бластофтории. Семенные тельца или яйца алкоголика, равно как и остальные его ткани, страдают от токсического влияния алкоголя на его протоплазму.

Это отравление зародышей дает в результате то, что дети, например, явившиеся следствием их конъюнкции, становятся идиотами, эпилептиками, карликами, психопатами, рахитиками и т. д. Здесь поэтому унаследованы не алкоголизм и не запой. Разумеется, при наличности страсти к употреблению алкоголя в качестве наследственной склонности эта страсть может быть передана в зависимости от общей наследственности, но не последнее обстоятельство служит причиной алкоголического вырождения расы. Оно обусловливается только бластофторией. Но, заболев слабоумием или эпилепсией вследствие алкоголизма отца, человек может передать эти усвоенные болезни своему потомству даже и в том случае, если бы он сам не употреблял никогда алкогольных напитков. Хромосомы семенных телец и яйца, давших половину его существа, носили в себе патологические разрушения, вызванные в их наследственной мнеме благодаря алкоголизму отца или матери. Эти разрушения и были переданы всей наличности зародышевых клеток, равно как и всем прочим клеткам организма слабоумного или эпилептика, который уже со своей стороны передает их своему потомству. По Гейсману, его наследственные детерминанты пребывают патологически измененными. Всякого рода отравления в состоянии служить причиной таких бластофторических вырождений, если эти отравления видоизменяют протоплазму зародышевых клеток, причем вырождение является тогда бичом целого ряда поколений.

Из опытов над алкоголизированными животными (Годж, Комбемель, Марилье, Лайтинен) подтвердилось бластофорическое вырождение их потомства. Я указал здесь на классические опыты Лайтинена[6]6
  «Ueber den Einfluss des Alkohols auf die Empfindlichkeit des tierischen Korpers fur Infektionsstoffe»; Jena, Gustav Fischer, 1900.


[Закрыть].

В последних опытах (над 600 животными) Лайтинен показал непосредственное воздействие такой маленькой дозы, как 0,1 грамма алкоголя ежедневно на килограмм животного, – на гемолитическую энергию крови (соответственно едва 2/3 стакана вина ежедневно взрослому в 70 килограмм). Данные статистики о прародителях идиотов, эпилептиков, душевнобольных[7]7
  J. Koller. Beitrag zur Erblichkeitsstatistik der Geisteskranken (im Vergleich mit den Gesunden) im Kanton Zurich. Archiv fur Psychiatrie. 1895. S. 268 n. ff bis 294; Dr. Otto Diem. Die psycho-neurotische erbliche Belastung der Geistesgesunden und Geisteskranken, Archiv für Rassen und Gesellschaftsbiologie, 1905 2 Heft, Marz, April etc.


[Закрыть] и о потомстве пьяниц, собранные Демме[8]8
  Demme, siehe Forel: die Trinksitten, Schriftstelle des Alkoholgegnerbundes, Basel.


[Закрыть] и другими, а также данные статистики по Бунге о неспособности к кормлению[9]9
  Bunge, Prof Dr. G von. Die zunehmende Unfahigkeit der Frauen ihre Kinder zu stillen. Die Ursachen dieser Unfahigkeit, die Mittel zur Verhutung, Ein Vortrag 6, durch statist. Material vermehrte Auflage, 1908, 45 S, Verlag von E. Reinhardt in München, Preis M. 80.


[Закрыть] – служат подтверждением наличности алкоголистической бластофтории у человека.

На развитии зародыша могут, кроме бластофтории, отразиться и другие нарушения. Нами приведены были уже опыты Меррифильда и Штандфусса в связи с влиянием холода на гусениц и куколки бабочек. Эти влияния и наследственность их последствий, хотя и не совсем патологического характера, достаточно сходственны с явлениями бластофтории.

Образование уродливого и патологического потомства может быть обусловлено также и чисто механическими расстройствами в развитии эмбриона. Васманн обнаружил образование уродливых индивидуумов у муравьев, являющееся следствием своего рода гостеприимства, оказываемого ими некоторым жукам. Жуки эти вместе со своими личинками воспитываются в муравейнике, и муравьи особенно охотно слизывают сок, выделяющийся на железистых волосках жуков. Многие конституциональные болезни и врожденные аномалии у человека обусловлены такими заболеваниями родителей, которые так или иначе затронули зародышевые клетки или же уже образовавшийся зародыш. Вслед за прекращением бластофторических влияний у пребывающего в нормальных условиях потомства обнаруживается явная тенденция к освобождению себя, на протяжении нескольких поколений, от бластофторических энграмм и восстановлению прежнего состояния, ибо сила мнемы прародителей неизменно стремится к восстановлению гомофонии. Однако в этой отрасли нам недостает еще соответствующего количества фактов. Гомофония будет обусловлена здесь нормальным равновесием разнообразных типических свойств вида.

Глава II. Эволюция или происхождение (родословная) живых существ

Нам надлежит обсудить здесь этот вопрос, ибо в последнее время создалась невероятная путаница благодаря смешению гипотез с фактами, между тем как мы желаем воздвигнуть наши предположения не на гипотезах, а на твердо обоснованных фактах. Мы будем, однако, стараться быть по возможности краткими.

Принято тесно связывать учение о происхождении с именем Дарвина ввиду того, что он впервые принял меры для всеобщего его признания. Но на самом деле учение это значительно старше, и раньше других было предложено Ламарком, больше чем сто лет тому назад. В учении о происхождении сказано коротко и просто, что виды растений и животных не созданы в отдельности из ничего или из бездушного праха богом, а все они, включая сюда и человека, объединены глубоким и всеобъемлющим родством происхождения, последовательно развиваясь одни из других, причем простейшие живые существа в дальнейшем давали все более и более сложные. Этот краеугольный камень, каким является учение о происхождении, в настоящее время уже не может быть поколеблен. В связи с мощной живой струей, какую Дарвин влил в естественные науки, учение это исчерпывающе подтверждено невероятным количеством подавляющих фактов. В основных чертах выяснено уже, благодаря сравнительной анатомии и сравнительной географии растений и животных со сравнительной историей их развития, а также детальному ознакомлению с обильным количеством вновь обнаруженных растительных и животных форм, что истинное родство происхождения живых существ (филогения) не может подлежать никаким спорам. Усердное изучение вопроса открыло бесконечное количество разновидностей и рас или подвидов. Изучение окаменелостей или ископаемых остатков исчезнувших видов растений и животных служило сильным пособием в том же направлении, хотя и в меньших размерах, вследствие того, что слишком много недостающих промежуточных остатков. Однако мы не только считаемся в настоящее время с несомненною родственностью различных видов живых существ между собою, но нам предоставляется возможность углубиться значительно дальше, составить себе представление о степени их родственности и определить, каким именно группам животных обязаны своим происхождением те или иные вновь возникшие группы. Представляется доступным иногда установить относительную эпоху разделения фауны и флоры двух материков, причем определяется последовательное развитие у каждой из них в отдельности различных, хотя и тесно-родственных форм. Специалист в настоящее время, в пределах одной и той же области, быстро ориентируется в том, какие животные и растения относятся к более отдаленной, дифференцировавшейся географически ранее фауне и флоре и какие из них обосновались здесь позднее. Упоминание вышеизложенного предназначено лить для тех, кто не уяснил себе еще бесспорности в настоящее время факта эволюции, так как они смешивают факты с частными гипотезами о факторах, имеющих значение при видоизменении форм.

Мы рассуждали о наследственности. Она принимает совершенно иное выражение в свете учения о происхождении, сравнительно с представлением об отдельном созидании видов. Геккель, в лице своего «основного биогенетического закона», представил миру, как мы видели, основное положение, которое, не будучи вправе претендовать на безусловную истинность, имеет, однако, за собою относительную верность и правильность и, во всяком случае, в состоянии служить руководящею красною нитью в истории происхождения живых существ. Онтогения (история эмбрионального развития живых существ) постоянно представляет собою старое суммарное повторение филогении, или «истории происхождения»; это следует понимать так, что в зародышевом существовании мы в сокращенном ходе развития проходим все стадии видоизменения, некогда пройденные нашими животными предками. На самом деле это, разумеется, обстоит далеко не так, ибо известная доля особенностей предков в зародыше исчезла без следа, в то время как иные зародыши, преимущественно свободно живущие, наделены своеобразными жизненными потребностями, обусловившими появление на свет специальных, им одним свойственных органов. Мы упоминали уже о гусеницах бабочек с их специфическими и родовыми особенностями, как рожки, волосяные пучки и мн. др. Несмотря на это, следы животных предков являются, без всякого сомнения, у многочисленных зародышей в различных стадиях зародышевого состояния. Нельзя сомневаться, например, в происхождении насекомых от червей, полное же сходство насекомых, в их личиночной стадии, с червями установлено непреложно. Не подлежит сомнению, что современные киты, обладающие роговыми пластинками вместо зубов, обязаны своим происхождением другим располагавшим зубами китовым породам, а эти последние происходили от имевших зубы млекопитающих. Мы, действительно, и находим настоящие зубы у зародыша кита, но он ими пользоваться не в состоянии, и зубы эти выпадают в эмбриональном периоде. Те же кости обнаруживаем мы в плавниках кита, что и в конечностях млекопитающих или ногах и крыльях птиц. Отсюда безошибочно определяем те видоизменения, которые находят себе освещение в происхождении, доступном исследованию нашему в мельчайших подробностях. Некоторые муравьи, которых непосредственное родство с муравьями-рабовладельцами определенно установлено, несмотря на превращение их в паразитообразные другие виды, обнаруживают и ныне не только вполне оборудованные для грабежа верхние челюсти, но совершенно определенные и очень рельефно выраженные проявления инстинкта похищения рабов, между тем как практическое применение этою инстинкта чуждо уже им на протяжении тысячелетий. Вышеприведенными примерами вполне наглядно иллюстрируется то положение, что живому существу свойственно унаследовать как свой внешний вид и отправления, так и духовные особенности не только от непосредственных своих предков, одного с ним вида, но и от бесконечно отдаленных, от всего рода, семейства, класса и т. д. Наша копчиковая кость представляет собою не что иное, как остаток звериного хвоста, нами унаследованный; в такой же мере унаследованы нами от животных наших предков и вспыльчивость, ревность, половой инстинкт, боязливость, хитрость. Наиболее древние наследственные признаки интенсивнее и сохраняются, пока они еще не вышли из употребления, но и при обнаруженной ненужности их и бесполезности они проявляют изумительную живучесть в качестве весьма стойких рудиментов (червеобразный отросток слепой кишки или шишкообразная железа головного мозга), пока в результате не исчезнут. Такие рудименты проявляют тенденцию в зародыше держаться еще продолжительнее (зубы у зародыша кита). Так, известен род муравьев (Anergates), у которых взрослые самцы, в противоположность самцам других родов, не имеют крыльев. Но все же куколка самца располагает еще зачатками крыльев.

Дарвина на его гипотезу естественного подбора в борьбе за существование навело специальное изучение искусственного подбора, применяемого садоводами и скотоводами по отношению к культурным растениям и домашним животным. В этой гипотезе он думал найти объяснение происхождения всякого в мире живого существа. Эта гипотеза носит название дарвинизма в узком значении этого слова. Однако всему учению о происхождении присвоили название дарвинизма, что послужило причиной безграничной смуты в умах, которую тенденциозно учли и еще будут учитывать предвзятость и предрассудки в борьбе с учением о происхождении видов. Приверженцы религиозного, так называемого союза Кеплера, стараются доказать в своих докладах с высоты ораторской трибуны, что дарвинизм находится на смертном одре, причем публика вводится в заблуждение тенденциозными сообщениями о последних минутах теории происхождения.

Должно, однако, считаться, как с неопровержимо установленными фактами, и с борьбой за существование, и с естественным подбором. Для обнаружения этого необходимо только добросовестное наблюдение природы. В природе все стремится проглотить друг друга или, по крайней мере, грызется друг с другом, и это наблюдается как у растений, так и у животных, причем животные, не считая, конечно, воздуха и воды, находят себе пропитание исключительно в пожирании растений и других животных. Вполне понятно и естественно, что наименее приспособленные при этом гибнут, выживают же наиболее вооруженные для борьбы, – и трудно себе представить, как могли новые влияния настолько ослепить нынешних противников Дарвина, что факты эти перестали для них быть ясными. Но зато всегда была гипотетичной и таковою навсегда останется теория происхождения путем естественного подбора всех животных и растительных форм.

Мы не будем здесь возвращаться к мутациям Де Фриза и мнеме Земона, о которых мы уже говорили. Идеи Геринга, расширенные и разработанные Земоном, дали нам исчерпывающее освещение фактов. Благодаря энграфии, возбуждающейся в организме под воздействием внешних раздражений, последовательно подготовляется и создается все усложняющееся строение живого существа, причем функции естественного подбора сводятся к урегулированию и направлению этой работы мнем, а также к устранению всего малоприспособленного или же подчинению его данным условиям.

По Де Фризу, явившиеся следствием искусственного и естественного подбора разновидности не отличаются устойчивостью, в то время как неожиданные мутации значительно долговечнее. Но мы уже убедились в том, что и мутации представляют собой не что иное, как позднюю экфорию накоплявшейся за долгий период времени скрытой энграммы у прародителей.

Но и разновидности, явившиеся следствием подбора, в свою очередь, основаны на экфориях, однако более скорых, обусловленных повторявшимися в определенном направлении конъюгациями. Плате и другие все же нашли, что такого рода высшего порядка разновидности, основательно приспособившиеся, все более и более укрепляются и становятся устойчивее. Отсюда вытекает отсутствие противоречия между основными фактами, так как все находят себе объяснение в сочетаниях наследственной мнемической энграфии с естественным подбором.

Сверх вышеуказанного, все более и более подтверждается, на основании новейших исследований, что отнюдь не имело места равномерное и последовательное видоизменение живых существ, как полагал Дарвин, но что на самом деле сравнительно быстрые видоизменения чередовались с периодами большего или меньшего застоя, и применительно не только к общему состоянию, но и к отдельным формам. Можно в настоящее время даже утверждать, что живущие виды выделяют и такие, которые совершенно неподвижны, не подвергаясь никаким дальнейшим видоизменениям, но обнаруживая скорее тенденцию к вымиранию, в то время как другие в значительной степени изменчивы. Перемещение в новую обстановку (например, на новый материк) обусловливает сравнительно быстрое изменение вида. Энграфия, таким образом, тем скорее изменяет живые существа, чем быстрее она сама подвергается изменению. При переселении же какого-нибудь вида на другой материк изменяется не только энграфия, но и факторы естественного подбора (Вагнер). Вместе с тем становится все более и более ясным, что мировая фауна и флора в их настоящем не склонны к образованию все новых и новых форм, ибо фауна и флора третичной эпохи отличались бо́льшим богатством. Кроме того, мы можем установить, что в настоящее время царство животных и растений в большей степени подвержено вымиранию, чем обогащению новыми видами.

Нам, конечно, еще не известно, каким образом возникла жизнь, – во всяком случае, в форме бесконечно более малой и более простой, чем клетка. Но она, бесспорно, нарождалась не в одном месте и не из одного индивидуума, а в различных местах и через посредство многих индивидуумов. Поэтому родословное дерево ее должно быть полифилетично и не может быть монофилетично. Но относительное единообразие единичных существ с достаточной ясностью указывает на то, что во многих местах жизнь при одинаковых условиях зародилась и совершенно единообразно. Этим и объясняется кажущаяся вероятность монофилетического происхождения.

Если мы пожелаем из истории происхождения человечества выделить факты, наиболее существенные при разрешении интересующего нас вопроса, то остановимся на следующих:

1. Учение о происхождении видов непоколебимо.

2. На первый взгляд выдвигается кажущееся разнообразие в факторах эволюции: естественный подбор, мутации, климатические, физические, химические и прочие условия. Но, как мы в этом уже убедились, все они могут быть сведены к основному положению энграфии и уравновешению естественным подбором. Мы, конечно, не осведомлены еще относительно самой природы энграфии внешних раздражений применительно к живой субстанции. Если удастся когда-нибудь определить законы жизни через посредство законов так называемой мертвой природы, мы очутимся лицом к лицу с единой огромной монистически метафизической загадкой, состоящей в стремлении мировой энергии к бесконечному дифференцированию в частичных ее проявлениях и к образованию все новых, более сложных форм, так называемых магазинов энергии. Нам остается только считаться с тем, что органические виды под влиянием энграфии и естественного подбора в состоянии существенно изменяться в ту или иную форму, – лучшую или худшую, – причем улучшение обусловливается благоприятными влияниями и конъюнкциями, ухудшение же – дурным подбором и неблагоприятными энграфиями; иногда же виды вырождаются благодаря бластофтории. Сочетание из дурного подбора и бластофторических влияний представляет собою наибольшую и близкую опасность, зловеще угрожающую человечеству, и противовесом ей может явиться лишь осмысленная половая жизнь.