Текст книги "История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен"

Благодарность и верность – такого рода качества, которые, по-видимому, и в настоящее время еще реже встречаются в Персии, чем где-либо в других странах. Но и тогда самые знатные сановники государства поспешно отвернулись от слабого своего повелителя, войско его потеряло еще раньше свою энергию и бодрость благодаря предшествовавшим событиям, и таким образом всякое сопротивление оказывалось бесполезным. Беззаботный Мухаммед сумел придумать для своей защиты одну только достаточно безобидную выходку: он послал навстречу Саффару гонца с вопросом, может ли он предъявить назначение его халифом наместником Хорасана.

«Вот мое назначение», – ответил Саффар, ударив рукой по мечу. А так как противник его не имел возможности спорить против столь веского довода, то решил подчиниться необходимости. Если судить по обычным приемам Саффара, победитель отнесся к побежденному на этот раз еще довольно-таки милостиво: он удовольствовался тем, что держал Тахирида у себя в лагере в не особенно тяжелом плену. Правда, избалованный князь должен был сопровождать отныне полководца во всех его странствованиях, причем ему, вероятно, не раз суждено было лишаться послеобеденного сна, пока наконец в 262 (876) г. ему после поражения Саффара не посчастливилось вновь приобрести свою свободу. Но он воспользовался ею только для того, чтобы опять отдаться прежней роскошной и праздной жизни в великолепном своем дворце в Багдаде.

Саффар достиг теперь вершины своего могущества. Он был признанный, неоспоримый властитель всех стран между Оксусом, Индусом и океаном вплоть до великой персидской пустыни, включая сюда и Кирман, то есть он владел, в общем, почти половиной всего халифского государства.

Счастье – необходимое условие даже для самого могучего военного героя: со взятием Нишапура настал для Саффара тот момент, когда непостоянная богиня удачи повернулась к нему спиной. При осаде Хорасана Абдулла ас-Седжези снова спасся бегством, но Саффар решил во что бы то ни стало овладеть им не только из одного упрямства, но также и для того, чтобы напугать всех тех, которым пример мятежника показался бы достойным подражания. Преследуемый Абдулла искал убежища у Алида Хасана, владения которого, охватившие в ту пору уже весь Джурджань, Табаристан, Дейлем, Казвин и Рей, и без того грозили ему опасным столкновением с довольно-таки бесцеремонным пограничным соседом. На требование, предъявленное Саффаром, Хасан отказался выдать ему Абдуллу, что, конечно, оказалось достаточно веской причиной для могучего полководца, чтобы тотчас же нагрянуть на Джурджань и Табаристан. Но этим двум местностям, которые и по настоящее время доставляют немало хлопот всем владыкам Персии, суждено было положить предел удачам Саффара, подобно тому как они же были причиной гибели Тахиридов. Сначала и тут Саффар сломил всякое сопротивление, но в непроходимых ущельях Дейлема, в которые он дерзнул идти вслед за врагами, он потерял 40 тысяч человек. Наконец в 260 (874) г. он добился хоть того, что бежавший между тем в Рей Абдулла попался ему в руки. Саффар казнил его, но ему не удалось помешать изгнанному Хасану в 261 (875) г. снова укрепиться в Табаристане. Разные обстоятельства были причиной того, что в это время Саффар сделал нападение на Фарс, где Мухаммед ибн Василь стал более сильным, чем то казалось дозволительным бывшему меднику. К тому же, судя по прежним опытам, эмир мог рассчитывать здесь на более продолжительный успех, чем тот, который выпал на его долю среди скал каспийских горных ущелий. Мы помним, что он в самом деле завоевал Фарс и часть Хузистана, но затем, после тщетных переговоров при Дейр-аль-Акуле, близ Тигра, впервые оказался побежденным войсками правителя государства Муваффака в открытой битве (262 = 876 г.).

Непреклонный, пока возле хлеба и лука лежал еще и его победный меч, Саффар продолжал борьбу; но дальновидная политика правителя недаром всюду за его спиной восстанавливала против него врагов. Еще в 261 (875) г. в Хорасане вспыхнуло восстание, вызванное сторонниками павших Тахиридов, и Хусейн, более мужественный брат Мухаммеда ибн Тахира, сумел успешно разжечь это восстание. Одновременно Саманид Насер ибн Ахмед был непосредственно из Багдада утвержден в звании наместника Самарканда, чем для будущих времен на северо-восточной границе владений Саффаридов была создана могучая, соперничавшая с ними область. Правда, понадобилось более десяти лет на то, чтобы Насер уладил различные внутренние затруднения, в особенности же достаточно неприязненные отношения к одному из своих братьев, живших в Бухаре. Но дружественный союз Саманидов с мятежниками в Хорасане, вследствие которого Саманиды заручились прикрытиями и защитой с тыла, был заключен уже Насером давно и имел величайшее значение в борьбе с Саффаром. Также и в Хорасане борьба эта велась из разных мест. Каждый военачальник, имевший под командой тысячу-другую солдат, мог воспользоваться удобным случаем и, прикрываясь именем Тахирида или халифа, провозгласить себя повелителем какой-нибудь местности и затем вести оттуда войну против других своих конкурентов. К этим подражателям старого Саффара, которых постоянно набиралось трое или четверо, воевавших друг с другом, – приходится еще причислить и повелителя Табаристана – Алида Хасана, а позже, после смерти его (270 = 884 г.), его брата Мухаммеда, которые, и тот и другой, имели дело то с одним, то с другим в облике друзей или врагов.

Мы отказываемся передавать во всех подробностях эту войну всех против всех. Когда бывший медник, честолюбие которого перевернуло все вверх дном в столь счастливой до него стране, все еще занятый новыми планами против халифата, наконец, вследствие болезни, окончил беспокойную свою жизнь в 265 (875) г. в Джундишапуре, общее смятение достигло высшей степени, так что и тогда уже казалось почти немыслимым вообще положить ему конец. Несмотря на это, Амр ибн аль-Лейс, брат и наследник Саффара, не потерял мужества. По дошедшим до нас сведениям, этот человек обладал выдающимся дарованием государственного деятеля и умением ловко обращаться с людьми. Когда брат его возвысился до звания полководца, Амр отказался от своего ремесла – отдачи внаем ослов, – чтобы вместе с другим своим братом Али, третьим сыном Лейса, принять участие в неожиданном величии, выпавшем на долю их рода. Быть может, чувство ревности старшего брата к младшему помешало Амру еще при жизни Саффара играть более выдающуюся роль, подобно тому как позже сам он тоже не поддерживал хороших отношений с третьим братом – Али. Во всяком случае, нужно отдать ему справедливость, что он при самых трудных условиях мужественно продержался двадцать три года и несколько раз восстанавливал, по крайней мере временно, бывшее государство своего брата. После того как войско признало его повелителем, он выкинул прежде всего очень умную штуку: торжественно подчинившись правителю государства Муваффаку, он этим обеспечил за собой назначение на должность наместника в Хорасане, Синде, Седжестане, Кирмане, Исфахане и Фарсе. По крайней мере в первое время он не имел большого значения в Фарсе, но с восточной стороны, после битв с переменной удачей, он все же укрепился, сумев ловко восстановить друг против друга разных мятежников. Даже более – одного из них он успел склонить на свою сторону. Таким образом, у него были совсем не дурные карты в руках, в особенности когда он в 268 (881/82) г. подчинил себе еще и Фарс и часть Хузистана. Но в 270 (883) г. у Муваффака после уничтожения зинджей развязались руки, и теперь медаль повернулась своей обратной стороной.

Амру поставили требование очистить Фарс, а также отказаться и от Хорасана в пользу Мухаммеда ибн Тахира. Когда же он не согласился выполнить эти требования, войска халифа двинулись против него (271 = 884 г.), и в 274 (887) г. он окончательно был вытеснен из Фарса самим Муваффаком. За это время, тоже в 271 (884) г., один из эмиров, сражавшихся в Хорасане, Рафи ибн Харсама, фактически овладел страной, и Мухаммед ибн Тахир был назначен наместником Хорасана только номинально, так как в действительности он и теперь, как с самого дня своего освобождения из плена у Саффара, постоянно жил и наслаждался жизнью в Багдаде, предоставив Рафи управлять страной. Таким образом, у Амра оставался один лишь Седжестан и Кирман, пока в 279 (892) г. Рафи, отнявший в 277 (890) г. у Алида Мухаммеда ибн Зейда Табаристан, не возмечтал о себе слишком много и не задумал присоединить к своим владениям еще и Мидию.

Энергичный Мутадид, только что вошедший на халифский престол, объявил алчного своего вассала смещенным с его наместничества и снова передал Хорасан Амру. После разных событий Алид Мухаммед, разумеется, снова вмешался в дело. Рафи был убит в 283 (896) г., и кроме Хорасана Саффарид приобрел снова Табаристан. Но честолюбие его все еще не было удовлетворено, и ему пришла в голову несчастная мысль приняться теперь за Трансоксанию. Там умер в 279 г. (892/93) г. Саманид Насер; брат его Измаил, который ему наследовал, был воинственный властитель; он отбросил назад войско Амра, проникшее уже до Бухары, и в то время, как Амр приготовлялся лично переправиться через Оксус, Измаил предупредил его и, разбив при Балхе, взял в плен (287 = 900 г.). Энергично пользуясь победой, он не только занял теперь страну между Балхом и Нишапуром, но пошел войной еще в том же году на Алида Мухаммеда, убил его и завоевал Джурджань и Табаристан. Таким образом, бывшие владения Саффарида большей частью отошли в руки Саманида. Один только Седжестан оставил Мутадид Тахиру, внуку Амра. Сам же Амр был в 288 (901) г. отправлен в Багдад и вскоре после смерти халифа 289 (902) г. умерщвлен здесь в тюрьме. Ни Тахир, ни дядя его Лейс ибн Али, пытавшийся оспаривать у Тахира его наместничество, не были вылеплены из того теста, из которого были сделаны их отцы. В конце концов им пришлось уступить свою власть узурпатору, и, когда вслед за тем в Седжестане начались бесконечные мятежи, вызванные другими Саффаридами, Саманид Ахмед ибн Измаил, который в 295 (907) г. наследовал своему умершему отцу, занял в 298 (910/11) г. Седжестан.

Два года спустя еще раз один из племянников Тахира Амр ибн Якуб сделал неудачную попытку восстания. В конце 300 г. (в середине 913 г.) его отправили пленным в Бухару. С ним прекратилась эта столь краткая династия; мнимые потомки ее играли позже некоторую роль среди газневидов, однако без выдающегося значения.

Как бы ни было велико несчастье, причиненное разбойничьей войной Якуба Саффара большей половине персидских владений, могучий эмир все-таки провел одну меру, которая способствовала прогрессу нации, – полнейшее отделение от халифата всех провинций, лежащих к востоку от большой пустыни, чего Тахириды, благодаря богатой последствиями ошибке, не сумели сделать вовремя. Может быть, после падения Саффарида Амра было бы возможно возобновить аббасидское влияние в этих областях, но расцвет халифов после Мухтади закончился с преждевременной смертью Муктефи (295 = 908 г.), и когда во время несчастного царствования Муктедира эмир Мунис время от времени пытался удержать Борман, Фарс и Мидию в прямом подчинении багдадскому двору, то он не мог выполнить даже этой задачи, не говоря уже о том, чтобы простереть свою власть за пределы Бирмана[30]30
  Последняя слабая попытка к этому произошла в 301 (914) г. в Седжестане, но не имела успеха.


[Закрыть], до такой степени ослабело раздираемое карматами, Саджидами и Хамданидами центральное управление. Таким образом, весь восток был открыт для владычества Саманидов. Они никогда не переставали формально признавать верховенство багдадских халифов и ставить имена последних на своих монетах, но фактически их династия, со времени храброго Измаила ибн Ахмеда, истинного основателя их государства (царствовал в 279–295 = 892–907 гг.), и в особенности со времени пленения Саффарида Амра (287 = 900 г.), была совершенно независима, и им никогда не приходило в голову посылать дань в Багдад или чем-нибудь помочь лежащей при последнем издыхании светской власти халифата. Когда же их владения, кроме Трансоксании, захватывали еще и области Балха и Герата[31]31
  С. Мирхонеда, Histoire des Samanides, р. de Frémery, Париж, 1845.


[Закрыть], Седжестана, Хорасана, Джурджана, Табаристана и Рея (Северной Мидии), когда, с другой стороны, наместники Исфахана, Кирмана и Фарса сохраняли стремление освободиться от падающей власти халифов, то может показаться, как будто персидские провинции имели уже тогда полную возможность соединиться в одно большое национальное государство. Но об этом тогда еще и речи не возникало; напротив, история последующего столетия сводится к тому, что персы доказали свою полную неспособность основать, на почве отношений, созданных исламом, самостоятельный и сколько-нибудь прочный государственный строй, который объединил бы все составные части народа от Бухары до Шираза.

Причиной этого был недостаток постоянства и единомыслия и отсутствие связующего элемента, которым со временем должно было послужить только начинавшее развиваться шиитство. В некоторых местностях, преимущественно в прикаспийских провинциях, свободолюбивое население, которое давно уже отложилось от Аббасидов, присоединилось к воинственному зову Алидов; в других местах правоверие и шиитство еще уравновешивались, а местами между ними не существовало еще резкого распадения. Так что о шиитстве, которое во всех округах Персии заменяло бы отсутствующий патриотизм, как это было впоследствии при Сефевидах[32]32
  Кабул только после смерти Саффара вернул себе независимость.


[Закрыть], тогда не могло быть и речи. При таких условиях объединение всего народа могло быть только насильственным, под рукою гениального правителя или великого завоевателя; но такого деятеля судьба не дала тогда стране; а когда он явился, и опять во главе чужеплеменного нашествия, Персия была самым злополучным образом раздроблена; это было бедствием, от которого и Саманиды не могли ее предохранить.

Династию, правившую между 287 (900) и 389 (999) гг. Трансоксанией и подчиненными ей областями, нельзя причислить к слабым и неспособным. Недаром подданные Саманидов, незадолго до конца их правления, дали им следующее определение: «Глина[33]33
  Мелкольм, History of Persia, Лондон, 1815, IL


[Закрыть], из которой возведен дом Самана, пропитана водой из источника щедрости и великодушия; прощение и забвение ошибок и проступков слуг своих – старый обычай и известное обыкновение членов этой семьи». В самом деле, основною чертой политики Саманидов является стремление с широкой терпимостью согласовать интересы населения различных местностей и различных классов народа в одной и той же местности. Едва ли где-либо на Востоке в Средние века мы можем встретиться с такой широкой религиозной веротерпимостью: при этом дворе могло случиться, что один поэт, аль-Кисаи из Мерва, воспевал хвалу Али и двенадцати имамам, а другой, Дакики из Туса, даже открыто заявлял себя последователем учения Зороастра. Точно так же мало соответствовала обыкновенным нравам исламских властелинов та легкость, с какою мятежные наместники получали помилование, как только они приносили покаяние в своем самоуправстве; причем прощение применялось не затем, чтобы при первой возможности коварно избавиться от помилованного, а было вполне искренно. Взаимное отношение между членами царствовавшего дома было гораздо дружественнее, чем среди семейств Омейядов и Аббасидов: при неопределенности закона о престолонаследии и вследствие чрезмерного влияния высших сановников государства на занятие престола тем или другим лицом часто возникала борьба партий; однако можно указать только на один случай, где, при крайне затруднительных условиях, один из Саманидов решился приказать выколоть глаза двум своим мятежным братьям. Такого рода внутренней политике, которая была возможна только благодаря известной умеренности со стороны некоторых влиятельных знатных родов, вполне соответствовало не менее ясно выраженное миролюбие и во внешней политике. Замечательное совпадение представляет то обстоятельство, что воинственный дух встречается только у первого действительно самостоятельного эмира Измаила ибн Ахмеда и у последнего представителя своего рода, Измаила, прозванного Мунтасиром, сделавшего тщетную попытку восстановить владычество своих предков. Другие же члены этого дома, проживая в Бухаре, которую Измаил избрал своей резиденцией, наряду с придворной жизнью внимательно следили за образом действий своих наместников и ленников. Первые признаки мятежа усмирялись немедленно, причем эмиры редко становились лично во главе войска, в большинстве же случаев предоставляли это своим полководцам. Ни один из них, кроме Измаила, не переходил за северные границы для поисков славы и добычи в областях турецкого хана; враждебность проявлялась только тогда, когда приходилось отражать вторжения, которые случались весьма редко. Население Кабула и прилегающих к нему округов, кроме долины Газны, доступной со стороны Седжестана, предоставлено было самому себе, подобно Гуру. Только с одной стороны невозможно было удержать мирную политику: на западе узкая полоса, которую образовали Джурджань и Табаристан, между саманидским Хорасаном и индийскими округами, представляла мост для постоянных вторжений неудобных соседей. В продолжение целого столетия здесь почти беспрерывно нарушался мир, и, чтобы по возможности защитить Хорасан, бухарские эмиры принуждены были вмешиваться в дела тех провинций, которые они, надо полагать, при других условиях предоставили бы самим себе. Саманидское государство, по всему своему строю, нисколько не было расположено делать серьезные попытки поглощения западноперсидских областей; для этого потребовалось бы слишком большое напряжение всех их сил. Вследствие того, что халифат не в состоянии был удержать за собой Кирман, Фарс и Мидию, а злополучный партикуляризм не допускал объединения, их беспрерывные столкновения и беспорядки здесь – явления вторичные. Все это, при бессильном раздроблении указанных областей, было бы для Саманидов безразлично, если бы не беспокойное население гор и ущелий Прикаспийского побережья, которое, при общем упадке, несмотря на свою малочисленность, представляло силу первостепенной важности. И в лучшие свои времена халифат не вполне мог с ними справиться, поэтому они пользовались первой возможностью для набегов в богатые местности Мидии и Хорасана.

Кажущейся побудительной причиной их набегов была преданность дейлемитов и табаристанцев Алидам, которые со своей стороны нашли здесь впервые действительную почву для борьбы с аббасидским халифатом. Они не были уничтожены одновременно с Саффаридами, хотя их представитель, Мухаммед ибн Зейд, и погиб во время последней войны. Для обеспечения мира Хорасану Саманид Измаил принужден был, кроме Джурджани, также занять Табаристан: согласно распоряжению халифа Муктефи, он одновременно завладел и Реем, куда он назначил наместником своего племянника, Мансура ибн Исхака. В продолжение царствования Измаила и в начале царствования сына его, Ахмеда II (295–301 = 907–913), все, по-видимому, шло хорошо, но другой представитель Алидов, Хасан ибн Али, прозванный аль-Утруш («немой»), сеял смуту между дейлемитами. В 301 (913/14) г. он организовал восстание среди табаристанцев, недовольных своим саманидским наместником, и низкой хитростью овладел всей страной. Затем он направился на Джурджань и Хорасан в 315 (927) г., завладел Реем, и с тех пор эти провинции вместе с Прикаспийским побережьем ушли из-под непосредственного владычества Саманидов.

Последние придерживались самой разумной с их стороны политики, заключавшейся в возможно меньшей трате своих сил для борьбы в этих отдаленных провинциях и предоставлении их милому населению быть вполне самим собой до тех пор, пока трудно угасимый огонь этот не давал себя чувствовать и в Хорасане. Последнее случалось довольно часто, и саманидские наместники в Нишапуре, принадлежали ли они семье царствующего дома или были, как впоследствии, представителями других знатных родов, редко могли противостоять искушению воспользоваться этой беспрерывной борьбой для занятия независимого от Бухары положения. При сыне Ахмеда, Насере II (301–331 = 914–943 гг.), который вступил на престол еще ребенком, такого рода события не представляли еще прямой опасности для царствующего дома; едва достигнув 20-летнего возраста, он сам в 313 (925) г. во главе войска направился в Рей; а потом ему пришлось подавить мятеж, вызванный за его спиной двумя его братьями. Но правитель этот, который проявлял, как нам передают, кроме энергии, много приветливости и великодушия и покровительство которого дало сильный толчок развитию персидской поэзии, скончался на 38-м году жизни.

Царствование его сына Нуха II (331–344 = 943–954), вследствие возраставшего неподчинения ближайших его родственников, других эмиров, и войска, становилось уже довольно неспокойным. Но за этим умным правителем надо признать ту заслугу, что он не только, подобно своим предкам, явился покровителем науки и искусства, но и сумел ловкой политикой удачно бороться со своими внутренними и внешними врагами. Деятельность его была настолько успешна, что кратковременное царствование сына его Абдальмелика I (343–350 = 954–961), который убился при падении с лошади, прошло почти спокойно. Но его преемник, брат его Мансур I (350–365 = 961–976)[34]34
  По другим известиям, особенно столь достоверного Ибн аль-Асира, Мансур умер только в 366 (977) г., я же считал нужным придерживаться Утбия, который стоял ближе всех к этим происшествиям.


[Закрыть], в числе своих противников до вступления на престол имел влиятельного турецкого эмира Алитегина, тогдашнего наместника Хорасана. Когда вскоре после вступления на престол Мансур пригласил наместника ко двору, турок увидел в этом для себя опасность. Так как большинство его подчиненных отказались изменить Мансуру, он в сопровождении нескольких тысяч[35]35
  По другим источникам, около 700 человек.


[Закрыть] приверженцев бросился в Балх, откуда через Кабульские проходы перешел в Газну, где укрепился и разбил войска, высланные против него Мансуром. После его смерти несколько его товарищей были последовательно предводителями все усиливающихся новым приливом отрядов, и наконец власть перешла к другому представителю турецкого племени – Себук-тегину (366 = 977 г.). Будучи выдающимся полководцем, он для расширения своих владений предпринимал походы в Седжестан, в Афганистан (здесь мы встречаемся в первый раз с этим названием, которое равнозначно Пушту), простирая свои набеги до богатых индийских владений; позднее, по приглашению сына Мансура, Нуха II (366–387 = 977–997), он со своими войсками усмирял опасные мятежи в провинциях, которые составляли сердце Саманидского царства.

У каспийских народов, особенно у жителей Дейлема, менее чем где-либо в Персии, предпочтение, оказываемое ими Али и его роду, имело побудительной причиной вопросы религии. Независимый дух этих племен, бывший источником такого предпочтения, тотчас же направлялся против самих Алидов, коль скоро те после победы мечтали серьезно приняться за управление предполагаемых своих почитателей. Главари, которым выпадала первая роль при таких условиях, были люди вроде Саффара, бесцеремонные предводители шаек, которые, по миновании надобности, не признавали над собой ничьей посторонней власти, хотя бы даже самого Али, и нисколько не стеснялись переходить на службу даже к врагам своих имамов, если только они предвидели вознаграждение или добычу. Многие из них были еще последователями Зороастра, из таких элементов не могло образоваться объединенное алидское государство.

Поэтому прошло немного времени после побед Утруша и вскоре затем последовавшей его смерти (304 = 917 г.), когда подданные стали выражать свое недовольство его преемниками. Начались бесконечные войны между Алидами, саманидскими наместниками и несколькими предводителями местного ополчения; между последними выдвинулся своими победами некто по имени Мердавидж ибн Зияр[36]36
  Или Зияд, по более старинному, но менее верному произношению, и вследствие этого род Мердавиджа назывался также зиядитами.


[Закрыть], родом из Гилана, причисленного к Дейлему. К 320 (932) г. он изменническим образом составил себе довольно значительное государство, которое, кроме большей части[37]37
  В некоторых округах Алиды держались еще гораздо позднее, но внешнее влияние их было уже очень незначительно.


[Закрыть] Джурджана, Табаристана и Дейлема, заключало в себе всю Мидию до Хамадана, Хульван и Исфахан, и отсюда полчища его предпринимали свои хищнические набеги на Хузистан. Но его могущество было не очень-то продолжительно.

В числе его военачальников находились три сына Абу-Шуджа, Буя из Дейлема, который раньше сражался под знаменами Саманидов и их потомков. Это были: Али, Хасан и Ахмед, Бунды, как их обыкновенно называют по имени их родоначальника. Это были суровые, жестокие люди, которые едва ли признавали какую-либо религию, кроме своего меча, хотя по привычке они выдавали себя за шиитов. Старший из них, Али, повелевал всем войском, которое находилось под их знаменами; он отнял Исфахан у наместника халифа Кахира. Эта победа особенно обеспокоила Мердавиджа, который и без того относился с недоверием к Бундам; он предчувствовал в них неудобных конкурентов и предпочел вернуть Исфахан бессильным халифам, чем оставлять его в руках таких опасных друзей. Но этим он превратил их в открытых врагов: хотя сначала они отступили на юг к Арраджану, лежащему в Фарсе (320 = 932 г.), но теперь стали воевать совершенно самостоятельно. Счастье покровительствовало Бундам, и они несколько раз разбили наместника халифа, покорили Шираз (322 = 934 г.) и завладели целой провинцией; после смерти Мердавиджа (323 = 935 г.) они отняли у его брата и преемника Вашмегира Мидию от Исфахана до Рея и Казвина. Борьбу из-за индийских городов, не прекращавшуюся до смерти Вашмегира, вел Хасан; Али оставался в Фарсе. Третий Буид, Ахмед, занял Кирман и затем направился к Хузистану, правителями которого именем халифа были тогда сыновья Баридия.

Борьба между ними и различными эмир аль-умара облегчила Ахмеду его наступательное движение на запад; если бы ему не приходилось так часто уклоняться, чтобы поддержать брата своего Хасана против Вашмегира, он бы мог еще гораздо раньше добраться до Багдада (334 = 945 г.). Одновременно с тем, как халиф вынужден был дать ему почетный титул Муызз ад-Даула («укрепитель государства»), братья его, Али и Хасан, названы были Имад ад-Даула («опора государства») и Рукн ад-Даула («столп государства»): и подобные же прозвища наряду с собственным именем, а иногда и вместо собственного имени получали их преемники.

Таким образом, к 340 (951/52) г. в Персии было три государства: на востоке – Саманид с Трансоксанией, с полунезависимым, с собственным шахом, Хорезмом (Хивой), Балхом, Мервом, Гератом и Хорасаном; на западе – Бунд с Кирманом, Фарсом, Хузистаном и Ираном, а между ними Вашмегир с Джурджаном и Табаристаном; Мидия же, и особенно Рей, является яблоком раздора для всех трех. Маленькое государство Вашмегира, заключенное между крепко сидящими на своих местах Саманидами и быстро возрастающей силой Бундов, которые владели половиной Персии, должно было скоро почувствовать себя точно в тисках. И действительно, в 331 (943) г. Рукн ад-Даула завладел Реем, и хотя один из полководцев Саманида Нуха II отнял у него Рей, но Вашмегир уже не был в состоянии одновременно бороться с обоими врагами, тем более что отряды мятежников и бухарские войска в самом Табаристане и Джурджани доставляли ему значительные затруднения. Все это заставило его (332 = 944 г.) броситься в объятия Саманидов, для которых союз с таким выдающимся полководцем был весьма желателен; он, как и наследовавшие ему сыновья, Бисутун (356–366 = 967–976/77) и Бабус (366–403 = 976/77—1012/13), невзирая ни на какие перемены обстоятельств, верно служили бухарским эмирам, особенно же с тех пор, как Бунды окончательно захватили у них их владения и им пришлось разделить со своими союзниками печальную участь быть вытесненными сильнейшими. Бунды овладели всей Мидией, включая Рей с округами, с постепенно все более выходящими из повиновения саманидскими наместниками в Хорасане и различными предводителями шаек, вечно зияющая рана на этой окраине саманидского государства должна была довести его до окончательного истощения. Победы, доставшиеся на долю Бундов, принесли им мало счастья. Обладая таким обширным государством, они могли бы многое сделать, если бы их династия в короткий промежуток времени не распалась бы на бесконечное множество владений князьков; междоусобные распри привели их к гибели почти настолько же быстро, насколько блестяще было их возвеличение.

Отсутствие твердых законов престолонаследия, висевшее как проклятие над всеми восточными народами, – и избавиться от которого удалось только Османам практичной и столь же ужасной мерой – скорее, чем кому бы то ни было, дало себя чувствовать Бундам. Достойно удивления то согласие, которое до конца царило между тремя братьями, родоначальниками, и умение, с которым один из них, переживший других, сдерживал молодых подрастающих родственников. Но с его смертью (366 = 977 г.) распались последние узы, связывающие многочисленных членов этого дома.

Государство халифов распалось вследствие невозможности управлять из Багдада, как из центра, непокорными наместниками, и та же причина извела династии государств, которые выросли на месте его распадения: только Бундов, соответственно происхождению их могущества, постигла другая участь. По происхождению своему они не отличались кротостью, и последствия продолжавшегося деления их государства отягчались еще беспрерывными семейными войнами. Причина, побуждавшая их к делению, понятна. Как шиитам, им и в голову не могла прийти мысль считать себя только наместниками аббасидских халифов. Правда, за этими последними, ввиду суннитских слоев народа, было сохранено право сохранять свое имя на монетах и поминаться в молитвах, и у них же они продолжали брать свою инвеституру, но войско, состоявшее из дейлемитов и игравшее главенствующую роль, было не восприимчиво к подобному наименованию: наместников. Войско признавало только сыновей Буи, которые предводительствовали им к победам, славе и добыче, поэтому требовалось, чтобы им продолжали предводительствовать те же сыновья Буи. От этих воззрений не решались отучить войско; поэтому все важные военные посты замещались по возможности членами семьи, то есть все провинции распределялись между членами этого рода. Но так как все эти члены были между собой равноправны, как первые три брата между собой, то верховный авторитет существовал лишь до тех пор, пока находился в живых один из трех братьев – основателей государства. Как только последний из них умер, двоюродные братья немедленно сцепились друг с другом не только из-за вопроса, кому быть теперь эмиром эль-умара, сколько из-за разделения могущества по существу, а оно зависело от величины владений каждого.

После округления буидских владений Кирманом, Фарсом, Мидией, Хузистаном и Ираком самый спокойный и непритязательный из всех братьев, Имад ад-Даула, удовлетворился завоеванным им Фарсом и признанием его главой рода. Мидия досталась Рукн ад-Дауле, а Хузистан и Ирак Муызз ад-Дауле. После смерти Имада[38]38
  Краткости ради прибавление «ад-Даула» опускается.


[Закрыть] главенство в роде перешло к следующему за ним брату Рукну, а Фарс, за отсутствием прямых мужских наследников, достался старшему сыну Рукна, Адуд ад-Дауле («рука государства»). Он был очень честолюбив; после смерти дяди его Муызза (356 = 967 г.) Багдад и Ирак перешли к его сыну, Бахтияру, по прозвищу Изз[39]39
  Точнее: ызз.


[Закрыть] ад-Даула; при его слабом правлении начались столкновения и междоусобия дейлемитов и наемных турецких войск. Адуд явился по его зову на помощь своему двоюродному брату, но после восстановления порядка взял с собой в плен слабого правителя и захватил себе его государство. Руки ад-Даула, который очень дорожил согласием между членами своего рода, сильно возмутился самоуправным поступком Адуда, и ярость его была так велика, что Адуду, боявшемуся, что ему самому придется пострадать вследствие гнева высокочтимого всеми дейлемитами главы рода Бундов, пришлось уступить.