Текст книги "Внеземной. В поисках инопланетного разума"

Инфракрасная камера космического телескопа Spitzer идеально подходила для наблюдения за кометным газообразованием СО₂. Ее детекторы уверенно фиксировали любой существенный объем углекислого газа. Углерод обычно входит в состав кометного льда, а углекислый газ выделяется как побочный продукт в процессе испарения данной ледяной массы под воздействием нагрева и давления – по этой причине мы часто использовали Spitzer при наблюдении за проходящими кометами.

IRAC наблюдал за Оумуамуа в течение тридцати часов, пока наш межзвездный гость проходил мимо Солнца. Если бы в процессе испарения с Оумуамуа образовались даже малые объемы углекислого газа, камера должна была это зафиксировать. Но IRAC ничего не увидел – ни газового шлейфа позади объекта, ни, собственно, самого объекта. (Интересно, что космический телескоп Spitzer также не обнаружил никакого теплового излучения от Оумуамуа, из чего и следует, что объект должен был быть ярче, чем типичная комета или астероид, т. к. это единственная возможность, чтобы, отражая столько солнечного света в оптическом спектре и не обладая большими размерами, не производить сколько-нибудь заметное количество тепла.)

В статье, где подводятся итоги изучения полученных с IRAC данных, авторы признают, что «объект не был обнаружен». Далее, однако, они заявляют, что «траектория Оумуамуа показывает негравитационные ускорения, соответствующие размеру и массе объекта, вызванные предположительно выбросом газов».

Предположительно. Вставив этот жирный знак вопроса в самую середину фразы, авторы закончили аннотацию к своей статье взвешенным заявлением: «Наши результаты указывают на то, что происхождение и эволюция Оумуамуа таят в себе много загадок».

Другая группа ученых, использовавшая новейшее оборудование, зафиксировала результаты, аналогичные данным IRAC. В 2019 году астрономы подвергли анализу изображения, полученные Солнечной и гелиосферной обсерваторией (SOHO) и Обсерваторией солнечно-земных связей (STEREO), которые были сделаны в начале 2017 года, когда Оумуамуа находился вблизи своего перигелия (ближайшей к Солнцу точки). Построенные для наблюдений за Солнцем, STEREO и SOHO изначально не предназначались для поиска комет (хотя после того как телескоп SOHO идентифицировал свою трехтысячную комету, НАСА наградило его титулом «величайший кометоискатель всех времен»). Как и Spitzer, ни SOHO, ни STEREO ничего не обнаружили в той области пространства, для их детекторов Оумуамуа оказался невидимым. Это может означать только то, что «выработка воды» на Оумуамуа была «меньше любых ранее наблюдавшихся значений, по крайней мере, на порядок величины».

Невидимый для IRAC Spitzer, невидимый для SOHO и для STEREO – и все-таки Оумуамуа отклонился.

* * *

Чтобы объяснить траекторию Оумуамуа, не отказываясь при этом от идеи о его кометной природе, ученым пришлось натягивать свои теории на каркас из крайних допущений для значений его размеров и химического состава. К примеру, некоторые специалисты выдвинули тезис, что лед Оумуамуа состоял только из водорода, и эта экстремальная чистота химического состава объясняет, почему его не заметил IRAC (инфракрасная камера IRAC может фиксировать испарение газа, содержащего атомы углерода, но испарение чистого водорода – нет). В подробной статье мы вместе с моим корейским соавтором Тиемом Хоангом подсчитали, что айсберг из замерзшего водорода, путешествующий через межзвездное пространство, должен был бы полностью испариться задолго до того, как достиг Солнечной системы. Будучи самым легким химическим элементом в природе, водород легко испаряется с ледяной поверхности от воздействия межзвездного излучения, частиц газа и пыли, а также космических лучей высоких энергий. Фактически на периферии Солнечной системы обитает множество ледяных комет, которые подвергаются подобным суровым факторам (солнечный ветер также не защищает их, поскольку он серьезно ослабляется давлением межзвездной среды уже на гораздо более близком к Солнцу расстоянии). Но комета, состоящая из одного чистого замерзшего водорода – да из чего угодно «чистого», – кажется чем-то дико экзотичным. По крайней мере, никогда раньше астрономы не наблюдали подобного.

Будет более точным сказать, что мы никогда не наблюдали ничего подобного в природе. Хотя человек, конечно, создал некоторые вещи – например, космические ракеты, – очень хорошо летающие на чистом водороде.

Есть еще одна трудность с гипотезой о испускающей газ комете – и она остается, даже если мы предположим, что Оумуамуа источал лишь чистейший водород. Ускорение объекта при смене траектории было плавным и равномерным. Но кометы – это куски скал неправильной формы, их поверхность шероховатая и неровная, а лед распределен по ней очень неравномерно. Когда Солнце нагревает лед, и газ начинает испаряться и создавать реактивный импульс, газовые струи вынуждены обтекать эту шероховатую и неровную поверхность. Результат вполне ожидаем: ускорение будет происходить толчками и рывками. Но это явно не та картина, что мы наблюдали в случае с Оумуамуа. Фактически мы видели нечто полностью противоположное.

Какова вероятность, что комета естественного происхождения, состоящая на 100 % из водородного льда, будет испарять газ из одной своей локальной области, и при этом делать это с равномерным ускорением? Примерно такая же, что космический корабль возникнет в результате естественных геологических процессов.

Более того, учитывая крутизну угла отклонения траектории Оумуамуа, на этот процесс должна была быть истрачена статистически значимая часть его общей массы. Негравитационное ускорение было достаточно ощутимым – около 0,1 процента от гравитационного ускорения Солнца. В том случае, если причиной отклонения принять истечение газов по кометной модели, на этот маневр должно было быть израсходовано не менее 10 процентов массы Оумуамуа. Это много, и, конечно, данная доля будет тем больше по абсолютному значению, чем большим мы принимаем размер Оумуамуа: 10 процентов от скалы длиной тысячу метров, естественно, будут иметь большую массу, чем 10 процентов от скалы длиной сто метров.

Кроме того, чем более массивным мы принимаем Оумуамуа – для того чтобы работала кометная модель с невидимым испарением газов, – тем меньшей становится вероятность того, что он мог быть не замечен телескопами. И наоборот, чем менее массивным мы его принимаем – для того чтобы объяснить, почему телескопы не зафиксировали испарявшийся с него газ, – тем более необъяснимыми начинают казаться его светимость и пропорции. И тем больше тогда он должен отражать свет.

* * *

Испарение газа – не единственное возможное объяснение для отклонения объекта от строго гравитационной траектории. Другим сценарием может быть разрушение.

Если объект разваливается, распадается, превращаясь в группу более мелких фрагментов, летящих в окружении пыли и обломков, то эти фрагменты продолжают свое движение уже по новой траектории. То есть, если Оумуамуа начал бы разрушаться примерно в то время, когда находился в перигелии, этот процесс в принципе мог привести к отклонению от гравитационной траектории.

Проблема с применением этой гипотезы в том, что, как и в случае с испарением газа, наши телескопы должны были заметить оставшиеся после разрушения фрагменты и пыль. Крайне маловероятно, что углерода не будет в составе льда, но еще менее вероятно, что его не будет в породе разрушающейся скалы. Кроме того, следует задаться вопросом, как группа небольших по размеру обломков могла вести себя как единая структура. Оумуамуа, согласно имеющимся данным, совершал полный оборот вокруг своей оси каждые восемь часов, что можно ожидать от твердого объекта со стабильной, сильно вытянутой формой.

Плавное ускорение объекта также говорит против гипотезы, объясняющей изменение траектории Оумуамуа его разрушением вблизи точки перигелия с потерей значительной части массы. Наши приборы не обнаружили обломков, которые свидетельствовали бы о разрушении и дезинтеграции, – фактически мы видели доказательства обратного: плавное и постоянное ускорение. Если бы Оумуамуа распался в это время на части, шанс на то, что он мог сохранить плавное ускорение, исчезающе мал. Представьте себе, вы бросаете в воздух снежок, он внезапно разваливается в полете на куски, но эти куски продолжают как ни в чем ни бывало лететь дальше, не поменяв направления.

Чтобы поддержать на плаву гипотезу о разрушении, нам придется делать еще более смелые предположения о составе Оумуамуа, ведь теперь нужно объяснить, почему приборы не заметили газ и фрагментированные обломки. Разрушение должно было сделать Оумуамуа более заметным для наших телескопов. Множество маленьких кусочков распадающейся породы будут иметь гораздо большую площадь поверхности, испарять больше газов и излучать больше тепла, чем один целый родительский объект.

Кроме того, по данным телескопов, дополнительная сила, заставившая Оумуамуа отклониться, уменьшалась обратно пропорционально квадрату его расстояния от Солнца. Если бы эта сила была порождена действием газов, объект должен был интенсивнее терять скорость, поскольку он быстро удалялся от Солнца. Испарение льда и жидкости вскоре прекращается из-за уменьшения нагрева объекта солнечным светом, что останавливает реактивное действие. Ракета больше не работает, и дополнительная сила, которую она придавала объекту, внезапно перестает действовать, и какова бы ни была траектория объекта в момент, когда это произошло, после она изменяться не будет. Это не случай Оумуамуа. Повторюсь, сила, воздействовавшая на него, плавно уменьшалась обратно пропорционально квадрату его расстояния от Солнца.

Что еще могло заставить Оумуамуа подчиниться этой гладкой степенной функции? Один из возможных вариантов – это был импульс, созданный отражением поверхностью Оумуамуа солнечного света. Но для того чтобы его эффект был заметным, отношение поверхности к объему объекта должно быть необычно большим. Это следует из того факта, что давление солнечного света растет вместе с площадью поверхности объекта, тогда как масса объекта (обладающего определенной плотностью) растет пропорционально его объему. В свою очередь, испытываемое объектом ускорение тем больше, чем выше его отношение площади поверхности к объему, и оно становится максимальным при экстремально тонкой геометрии.

Когда я ознакомился с данными измерений, из которых было ясно, что действовавшая на Оумуамуа дополнительная сила уменьшалась обратно пропорционально квадрату расстояния от Солнца, я задался вопросом, что же это могло быть, если не испарение газов и не разрушение. Единственное объяснение, которое пришло мне в голову, было в том, что солнечный свет отражался от поверхности объекта, действуя как ветер, наполняющий тонкие паруса.

* * *

Другие ученые тоже напряженно работали над своими идеями и объяснениями. В поисках теории, которая объединила бы все факты с помощью осмысленной системы доказательств, один ученый из Лаборатории реактивного движения НАСА высказал новую гипотезу. Она была основана на выводе, что маленькие кометы, движущиеся по близким к параболическим орбитам, склонны разрушаться при приближении к перигелию. Возможно, предположил автор гипотезы, такова была судьба Оумуамуа. К тому времени, когда объект отклонился от строго гравитационной траектории, он представлял из себя пушистое облако пыли. Цитируя более точно, Оумуамуа превратился в «деволатизированное скопление слабо связанных частичек пыли, которые могли иметь экзотическую форму, специфические вращательные свойства и чрезвычайно высокую пористость, приобретя все эти характеристики в процессе дезинтеграции».

Каким бы слабосвязанным ни было это облако, гипотеза все же требует, чтобы и деволатизированный Оумуамуа имел какую-то степень связанности. Ведь то, что осталось, обладало достаточной структурной целостностью, чтобы продолжать полет дальше, о чем ясно говорят данные наблюдений. Деволатизация представляет собой процесс, при котором объект – например, кусок угля – помещается в такие условия (высокая температура и т. д.), при которых один из его компонентов улетучивается. Один из примеров деволатизации, хорошо знакомый всем, – превращение куска угля в шлак при горении.

Гипотеза, таким образом, утверждает, что не содержавшая в своем составе углерода комета деволатизировала в высокопористую связанную экзотическую форму, которая могла совершать отклонения на статистически значимую величину угла, как это мы наблюдали у Оумуамуа. Чтобы объяснить, как это произошло, гипотеза делает следующий шаг. Итак, это структурно слабосвязанное облако пыли отклонилось (без образования видимых для приборов испарений газа или мелких обломков) – по причине «воздействия давления солнечного излучения».

Похожая концепция ледяной пористой структуры была выдвинута несколькими месяцами позже другой исследовательницей, на этот раз из Института исследований космоса с помощью космического телескопа (STScI). Десять лед назад мы вместе с этой ученой сделали первый прогноз ожидаемого количества гостей из межзвездного пространства на основе оценок для нашей Солнечной системы (этот прогноз оказался на несколько порядков меньше, чем было нужно для предсказания Оумуамуа, что является, возможно, еще одной аномалией). Теперь же моя коллега решила объяснить природу аномального движения Оумуамуа. По ее расчетам, для того чтобы солнечный свет произвел необходимое действие, средняя плотность «пористого Оумуамуа» должна была быть необычайно низкой – в сто раз меньше, чем у воздуха.

Представьте себе удлиненную сигару или сплюснутый блинчик, размером с футбольное поле, достаточно прочный и целостный, чтобы совершать оборот вокруг своей оси каждые восемь часов, но в то же время мягкий и невесомый, весящий в сто раз легче облака. Эта гипотеза, мягко говоря, кажется не слишком правдоподобной, большей частью потому, что воображение – это ее единственное основание, и никто никогда не наблюдал таких объектов. Естественно, то же самое можно сказать и по поводу распространенности в природе объектов в форме сигары или в форме блина. Мы раньше никогда не наблюдали объектов такой формы и таких необычных размеров, как Оумуамуа, будь они пушистыми и невесомыми или какими-то другими.

Давайте пока оставим в стороне вопрос о составе данного объекта и более внимательно рассмотрим его форму. Никто, сидя за столом для завтрака, никогда не перепутает сигару и блинчик. Они разительно отличаются друг от друга. Тогда почему мы должны делать выбор между этими двумя специфическими формами, когда представляем себе летящий сквозь космос Оумуамуа?

Еще один ученый, астрофизик из Университета Макмастера, также проанализировал имеющиеся данные, чтобы попробовать разгадать загадку Оумуамуа. Он рассмотрел все модели светимости, которые можно было построить на основе данных наблюдений, и пришел к выводу: вероятность того, что Оумуамуа имеет сигарообразную форму, довольно мала, а вот шансы на то, что он имеет форму диска, намного выше – 91 процент. Вспомните, пожалуйста, об этих цифрах, когда увидите еще одно творение очередного художника, изобразившего Оумуамуа в виде вытянутой сигарообразной скалы. Полезно также вспоминать об этом, когда вам на глаза попадается какая-нибудь гипотеза о природном происхождении таких вытянутых объектов, утверждающих, к примеру, что они возникают в ходе неких очень маловероятных процессов плавления и последующего растяжения под влиянием приливных сил, возникающих из-за близости траектории объекта к звезде. Ценность подобных объяснений в свете такого анализа кажется сомнительной, когда дело касается Оумуамуа.

Существует ли какой-то другой, не столь замысловатый способ получить требуемое соотношение площади поверхности к объему в объекте блинообразной формы? Да, он существует. Вы можете построить такой тонкий и прочный рукотворный аппарат, способный под воздействием давления солнечных лучей отклоняться от траектории в точном соответствии с заданными условиями.

4. Звездные чипы

Я начал интересоваться поиском внеземных цивилизаций, задумываться над тем, существуют ли где-то вне Земли обитаемые миры, еще за многие годы до открытия Оумуамуа. Мой интерес подогревался наукой и фактами, а не научной фантастикой. Как было уже здесь сказано, я люблю хорошие истории, и я люблю науку, но я боюсь, что литература, которая не в ладу с физикой и стремится привлекать людей «невероятным», мешает и науке, и нашему прогрессу.

Как бы то ни было – кому интересно невероятное, когда у нас есть нечто столь очевидное? Факт существования разумной жизни на Земле – более чем достаточное основание для серьезных научных, а не (не)научно-фантастических поисков жизни где-то во Вселенной.

У меня было это чувство с самого начала моей карьеры в астрофизике. Но только в 2007 году о моем интересе к этой теме стало известно публике – после того как мы с космологом Матиасом Залдарриагой выступили с предложением начать прослушивать радиоэфир в поисках внеземных радиосигналов.

Это был своего рода дебют, имевший, как оказалось, далеко идущие последствия.

* * *

Наш странный исследовательский проект с Матиасом вырос из моей работы по ранней Вселенной; «космический рассвет» – тема, которой я увлекся еще в 1993 году, когда перешел из принстонского IAS в Гарвард. Вопрос, который волновал меня, звучал так: «Когда звезды “включились” в первый раз, то есть в какой момент законы природы объявили: “Да будет свет”»? Размышления о процессах рождения звезд заставили меня, уже спустя годы, задуматься о том, как цивилизации могут подслушивать друг друга. Но в то время это был вопрос, на который не было никакого ответа.

Если вкратце, чтобы заглянуть в далекое прошлое, в самые ранние эоны Вселенной, необходимо исследовать слабое радиоизлучение первичного водорода – самого распространенного элемента во Вселенной. Лучше всего это делать с помощью телескопов, которые способны распознавать на небе характерный «отпечаток» этого первичного водорода: его собственное излучение, длина волны которого с изначального значения в двадцать один сантиметр растягивается (т. е. длина волны смещается в красную сторону спектра, в сторону более длинных волн – претерпевает «красное смещение») до метровой и более длины, с тех пор как Вселенная продолжила расширение во времена «космического рассвета».

К середине 2000-х эти исследования, ранее возможные только в теории, стали обретать экспериментальное измерение. Наконец-то началось строительство длинноволновых радиотелескопов, один из которых – Мёрчисонский широкополосный антенный комплекс (Mur-chison Widefield Array, MWA), в пустыне на западе Австралии – был международным проектом с участием ученых и институтов из Австралии, Новой Зеландии, Японии, Китая, Индии, Канады и США.

Как и в случае со многими другими обсерваториями мира, выбор в пользу такой удаленной местности для строительства этой километровых размеров сети антенн был сделан по причине отсутствия загрязнения – только в данном случае не светового, а загрязнения радиоволнами, излучаемыми земной техникой. Наши телевизоры, мобильные телефоны, компьютеры, радио – все излучают радиоволны на тех же частотах, на которые был настроен телескоп MWA для выполнения своей научной работы – улавливания радиоизлучения первичного водорода из ранней Вселенной. Еще один пример того, как технический прогресс может скорее мешать, чем помогать астрономам.

Все эти проблемы с радиоволновым загрязнением натолкнули меня однажды на одну интересную мысль. Я помню, что это произошло, когда я обедал вместе с Матиасом и другими коллегами. Если наша цивилизация излучает столько радиошума на этой частоте, то, возможно, что и другие цивилизации делали то же самое – те самые внеземные, инопланетные цивилизации, которые, может быть, существуют среди звезд, которые мы с Матиасом исследовали.

Это была интуитивная, спонтанная идея, которая вначале вызвала у Матиаса смех. Но вскоре, однако, она стала для нас обоих поводом серьезно задуматься, когда я узнал, что Институт фундаментальных проблем (FQXi) объявил конкурс на оригинальные, нестандартные проекты. Не обладая большим опытом исследований в этой тематике, а исходя и опираясь скорее на нашу репутацию добротных мейнстримовых ученых, я предложил Матиасу попробовать превратить эту анекдотическую идею в настоящий, серьезный исследовательский проект. Мы были космологами, не связанными с Институтом поиска внеземного разума (программа Search for Extraterrestrial Intelligence, SETI), который всегда держался несколько обособленно от более современных научных институтов и имел в своем распоряжении менее чувствительные радиодетекторы и анализаторы, – и это обстоятельство обещало привлечь к проекту больше доверия и финансирования.

* * *

Я давно знал, что среди астрономов отношение к SETI не очень дружелюбное. Мне эта отчужденность всегда казалась чем-то странным. Вполне традиционные физики-теоретики сейчас считают полезным делом теоретизирование по поводу дополнительных пространственных измерений (помимо тех трех, с которыми мы все знакомы, – высоты, ширины и глубины, а также четвертого измерения, времени). И это несмотря на то, что нет никаких доказательств существования таких измерений. То же самое можно сказать о гипотезе Мультивселенной, предполагающей одновременное существование бесконечного числа вселенных, в которых происходит все, что имеет какую-то вероятность произойти, – эта идея занимает умы многих из самых блестящих интеллектуалов планеты, опять-таки при том, что нет никаких доказательств, что такое вообще возможно.

Я не имею ничего против таких исканий, пусть множатся и процветают любые теории (и хорошо бы, чтобы множилось и число подтверждающих их экспериментов). Мне скорее хотелось бы поставить под сомнение то недоверие, с которым часто приходится иметь дело SETI. По сравнению с некоторыми из направлений теоретической физики, поиск чего-то, что, очевидно, существует на Земле – феномена жизни, – где-то в другом месте Вселенной является довольно консервативным направлением исследований. В Млечном Пути есть десятки миллиардов землеподобных планет с примерно такой же, как на Земле, температурой поверхности. В сумме около четверти из двухсот миллиардов звезд нашей галактики имеют планеты, которые могут быть обитаемыми, подобно Земле, – на их поверхности может существовать вода в жидком виде, и они содержат химические соединения, необходимые для жизни того типа, который нам известен. Учитывая такое количество миров – пятьдесят миллиардов только в нашей собственной галактике! – имеющих столь благоприятные для жизни условия, весьма вероятно, что разумные виды появились и где-то еще.

И это пригодные для жизни планеты только в пределах Млечного Пути. Если добавить сюда остальные галактики наблюдаемой Вселенной, число потенциально обитаемых планет возрастет до дзетты, или 10²¹ – это больше, чем количество песчинок на всех пляжах Земли.

Отчасти это неприятие самой идеи поиска внеземного разума рождается из консерватизма, которым руководствуются многие ученые, желающие свести к минимуму количество ошибок на своем карьерном пути. Это путь наименьшего сопротивления, и их тактика работает: ученые, сохраняющие таким образом репутацию, получают больше уважения, больше наград, больше финансирования. И, к сожалению, такие примеры очень заразительны, их влияние растет, поскольку хорошее финансирование приводит к тому, что штаты исследовательских групп, занятых попугайским повторением одних и тех же идей, стабильно увеличивается. Это превращается в снежный ком – кафедры, не идущие дальше старых теорий, усиливают консерватизм мысли, что отбивает у молодых исследователей естественную любознательность, ведь большинству нужно думать о том, как получить работу после учебы. Если и дальше не обращать на это внимания, тенденция способна превратить научный консенсус в самоисполняющееся пророчество.

Ограничивая свободу интерпретации или накладывая шоры на свои телескопы, мы рискуем упустить открытия. Вспомните тех инквизиторов, которые отказались даже взглянуть на небо через телескоп Галилея. Предрассудки или ограниченность в научном сообществе – как их ни называй – особенно распространены и сильны по отношению к исследованиям в области поиска инопланетной жизни, преимущественно разумной. Многие ученые с порога отвергают саму возможность того, что какой-то загадочный объект или явление могут быть признаком существования развитой инопланетной цивилизации.

Некоторые из этих людей заявляют, что подобные предположения просто не заслуживают их внимания. Однако, как я отмечал выше, в научном мейнстриме нашли себе место другие, столь же смелые концепции – к примеру, идея о множественных вселенных, а также предсказываемые теорией струн дополнительные измерения, – и это несмотря на то, что никаких наблюдений в пользу этих идей не существует и, возможно, никогда существовать не будет.

Я вернусь к вопросу о SETI и сопротивлению академического сообщества позже в этой книге, поскольку тема приобретает еще большую важность, когда вы понимаете весь масштаб ее влияния. Пока достаточным будет сказать, что, по сравнению со множеством принятых в научном сообществе идей, поиск инопланетной жизни, даже и разумной, не кажется бессмысленным теоретизированием. Невозможно отрицать, что на Земле возникла каким-то образом технологическая цивилизация, и мы знаем, что есть множество других подобных планет.

* * *

Когда мы с Матиасом вынашивали нашу идею о прослушивании инопланетных радиосигналов, мы не рассчитывали, что такой проект позволит нам сразу же получить новости из иных миров, нет, скорее нас вдохновляла мысль, что эта работа поможет привлечь больше внимания и усилий к другому вопросу: «Одиноки ли мы во Вселенной?»

Многие годы спустя, уже после наших с Матиасом исканий, я все еще погружен (и продолжаю погружаться) в темы, имеющие отношение к SETI. Каким должен быть основанный на фактических данных подход к нашему главному вопросу? Поскольку эта тема присоединилась к списку тем, составлявших сферу моих научных интересов, где были помимо нее такие темы, как природа черных дыр, рождение Вселенной, возможность путешествий со околосветовой скоростью, – в итоге я оказался связан со множеством ученых, чьи интересы перекликались с моими собственными, а некоторые из этих ученых занимались исключительно поисками инопланетного разума.

Впоследствии я и астрофизик из Принстонского университета Эд Тернер оказались первыми, кто проявил интерес к любопытной проблеме: определению искусственного происхождения внеземных источников света. У нас была идея, что можно попытаться зарегистрировать отблеск, скажем, от космического корабля или инопланетного города на огромном расстоянии, использовав современные телескопы. Вдохновленные Фрименом Дайсоном, мы изменили свой подход и начали уже задаваться несколько другим вопросом: можно ли увидеть город размером с Токио и излучающий столько же света на Плутоне, который считался в то время самой удаленной от Солнца планетой в нашей системе (с тех пор он потерял статус планеты и теперь классифицирован как «карликовая планета»)? Наше предложение имело больше теоретический смысл, нежели практический, мы никогда всерьез не планировали рассматривать с помощью наших телескопов ледяную поверхность Плутона в поисках городов инопланетян. Скорее это был мысленный эксперимент, имевший целью понять в принципе, как мы (или любая другая цивилизация) может обнаруживать характерный световой «отпечаток» города среди мерцающих звезд.

Выяснилось, что если взять на вооружение возможности такого высокотехнологичного инструмента, как космический телескоп «Хаббл», и потратить на поиски искусственных световых сигналов время, то, действительно, можно увидеть Токио с края Солнечной системы. Анализируя уменьшение яркости источника с увеличением его расстояния от Солнца, можно также дифференцировать свет от искусственного источника от отраженного солнечного света.

К 2014 году моя слава как ученого, всерьез занятого ответом на вопрос «одиноки ли мы во Вселенной», настолько распространилась, что один журналист из Sports Illustrated решил связаться со мной, ради того чтобы услышать мнение по поводу забавной идеи, высказанной президентом ФИФА: межпланетного чемпионата по футболу. Какой бы ироничной ни казалась эта мысль, журнал захотел, чтобы кто-то оценил ее реалистичность. Я хладнокровно ввел автора в курс дела, рассказав ему о возможных препятствиях на пути такого проекта – от наличия технологий для перемещения команд на отдаленные стадионы до необходимости согласовывать состав атмосферы над игровым полем, – указав в итоге на самое очевидное: сначала нужно найти разумную жизнь, а потом уже устраивать соревнования.

Как оказалось, эта цель была ближе, чем я себе представлял тогда, потому что совсем скоро на меня вышел Юрий Мильнер. И его планы были намного более грандиозными.

* * *

Юрий Мильнер – предприниматель-миллиардер из Кремниевой долины – просто излучает целеустремленность. Он родился в Советском Союзе, изучал в МГУ теоретическую физику, а потом получил диплом МВА в Уортонской школе бизнеса при Пенсильванском университете, став в конце концов потрясающе успешным бизнесменом. Список компаний, в которые он инвестировал, включает Facebook, Twitter, WhatsApp, Airbnb и Alibaba.

В мае 2015 года Юрий вместе с Питом Уорденом, бывшим директором Исследовательского центра им. Эймса НАСА, были гостями в моем офисе в Гарвард-Смитсоновском центре астрофизики. Целью визита было пригласить меня в их новую программу, которую они собирались вскоре запустить, – проект «Инициатива Starshot». Они хотели спонсировать команду разработчиков, которая должна была создать и запустить в космос аппараты, способные достичь ближайшей к нам системы Альфа Центавра – группы из трех звезд, вращающихся друг вокруг друга примерно в 4,27 световых годах от нас.

То, что Юрий решил принять участие в этом начинании, неудивительно. В 2012 году он и его жена Юлия уже стали учредителями премии «Прорыв», ежегодно присуждаемой ученым со всего света, работающим в трех областях: фундаментальная физика, науки о жизни и математика. Денежное вознаграждение составляет три миллиона долларов. Через год к Юрию и Юлии присоединились и стали их коспонсорами такие люди, как Марк Цукерберг, сооснователь Facebook, Сергей Брин, сооснователь Google, и Энн Войчицки, соучредитель 23andMe.

К 2015 году Юрий начал задумываться над тем, как он может более непосредственно и масштабно помогать тем научным проектам, которые ему казались интересными, что и привело к запуску еще одной программы – «Инициативы Starshot». Цели были предельно ясны. Задача заключалась в поиске ответов на два самых глубоких вопроса, стоящих перед человечеством: одиноки ли мы во Вселенной? И сможем ли мы, скоординировав наши мысли и усилия, совершить большой прыжок к звездам?