Текст книги "Талант быть счастливой"

2

Его не было дома.

– Это так на него похоже, – пробормотала Марни, бросив трубку. – Так похоже! – повторила она, досадуя, что напрасно потратила столько усилий на моральную подготовку к разговору.

Гай жил в основном в Лондоне, его головное предприятие находилось здесь, однако сама его работа заставляла его вечно мотаться по разным городам и странам, осуществляя личный контроль за множеством компаний, унаследованных им от отца, который передал ему свое дело, когда Гай ушел из автоспорта. Ей пришлось звонить по самым разным номерам, прежде чем она разыскала его в Эдинбурге, где ожидала его найти меньше всего.

Ей ответила секретарша, которая по тембру голоса вполне могла заменить автоответчик:

– Мистер Фрабоса в данный момент находится на совещании, – послышалось в ответ на просьбу Марни соединить ее с ним. – Он просил его не беспокоить.

«Интересно, так ли это на самом деле?» – подумала Марни. Ледяной тон секретарши лишь раздразнил ее. За этот последний час ее гоняли по разным адресам, когда она пыталась разыскать Гая, а теперь, когда она наконец его нашла, этот замороженный голос пытался отказать ей в ее просьбе. Марни нечасто прибегала к своему праву бывшей супруги, однако в определенных ситуациях она пользовалась им без лишних церемоний.

– Передайте ему, что с ним хочет поговорить миссис Фрабоса, будьте так любезны, – сказала она ледяным голосом и, как и ожидала, услышала в ответ сбивчивые извинения и просьбу подождать минутку, пока ее соединят с Гаем.

В течение нескольких минут лишь потрескивание в трубке было ответом на ее ожидание, наконец вместо Гая она опять услышала механический голос, в котором слышалось некоторое возбуждение:

– Мистер Фрабоса очень извиняется, миссис Фрабоса, и спрашивает, может ли он позвонить вам сразу же, как вернется в Лондон?

Губы Марни сжались.

– И когда это будет? – спросила она.

– Послезавтра, миссис Фрабоса.

Послезавтра. Марни секунду помолчала, думая, как ей поступить. Ее звонок Гаю сам по себе говорил о том, что он ей действительно очень нужен, поскольку она звонила ему в последнее время чрезвычайно редко. «Как это похоже на него, – с раздражением подумала она, – заставить ее ждать. Ему всегда нравилось дразнить ее, испытывая ее терпение. Ну что ж, давай поиграем в эту игру», – решила она, заставляя себя перестроиться на новый лад.

– Тогда поблагодарите его и скажите, что это не так уж и важно, – спокойно сказала она и повесила трубку.

Она знала Гая. Она очень хорошо знала его.

Он позвонил через три минуты. И чтобы позлить его, она специально не торопилась и подошла к телефону лишь после шестого звонка.

– Иногда, дорогая, ты слишком испытываешь мое терпение.

Звуки этого низкого бархатного голоса, доносящегося к ней издалека по телефонным проводам, заставили ее зажмуриться и сжать зубы, чтобы подавить вдруг нахлынувшее волнение. Любила она его или ненавидела, но он все же имел над ней власть, волновал ее.

– Привет, Ги. Как поживаешь?

Все, кто знал его в Англии – на его второй родине, с тех пор, как его отец эмигрировал сюда много лет назад, – звали его Гаем. Марни же называла его на европейский манер, и это мягкое «Ги» ласково слетало с ее губ. И Гаю это тоже нравилось. Он говорил, что от одного только звука ее голоса, произносящего его имя, все его тело напрягается в предвкушении чего-то радостного. Прежде время от времени она называла его так специально, чтобы убедиться, что он по-прежнему неравнодушен к этому имени. Теперь же она произнесла его лишь для того, чтобы его поддразнить, поскольку он прекрасно понимал, что никаких радостей ее голос больше ему не обещает.

– Прекрасно, Марни, – вежливо ответил он, но тут же не удержался от иронии: – По крайней мере, так было до тех пор, пока я не узнал, что ты желаешь со мной поговорить.

– Ах ты, бедняжка, – протянула она. – Твоя бывшая жена приносит тебе столько проблем.

– А сейчас ты собираешься делать именно это? – спросил он. – Приносить мне проблемы?

– Возможно, – призналась она, стараясь говорить как можно беззаботнее.

Когда имеешь дело с Гаем, надо держать ухо востро, он умеет каждое, пусть даже малейшее проявление слабости использовать в своих целях и для своей выгоды. И довольно скоро ему представится возможность эту выгоду получить.

– Мне очень важно поговорить сегодня с тобой. Это можно устроить?

– Нет, если только ты не приедешь в Эдинбург, – отрезал он. – Мне необходимо здесь пробыть, по крайней мере, еще пару дней.

Марни раздраженно вздохнула. Может ли Джеми ждать так долго? Судя по тому, как он дергался сегодня утром, вряд ли; дело надо решать безотлагательно.

Она прикусила нижнюю губу, думая над тем, как бы еще раз спровоцировать его интерес какой-нибудь фигурой умолчания о том, что ей надо. Раньше такие вещи действовали безотказно. Хотя они и в разводе, но Гай по-прежнему готов сделать для нее все, она уверена в этом. Да, они беспрерывно воевали, пока дело не дошло до разрыва. Но он никогда, ни до, ни после развода, не скрывал, что готов сделать для нее все на свете, кроме как разве умереть у ее ног, и обычно прибегал, стоило ей лишь щелкнуть пальцами.

Затем она подумала о Клэр, и все мысли о том, чтобы поиграть с Гаем в кошки-мышки, тут же вылетели у нее из головы.

– Насколько я понимаю, у тебя там есть свой самолет? – спросила она.

– Да, любовь моя, – довольным тоном ответил он.

Гай любил при возможности поддразнить ее. Она так редко давала ему такую возможность, что в тех случаях, когда ему это удавалось, он бывал искренне рад.

– Разумеется, – продолжал он своим бархатным голосом, в котором звучала издевка, – если мысль о том, чтобы прокатиться сюда, совершенно для тебя неприемлема, то я смогу уделить тебе время во второй половине дня в воскресенье.

«А как насчет субботы?» – подумала она, чувствуя, что в сердце вползает холодная змея подозрительности. Сегодня среда. Он сказал, что задержится там еще на пару дней. Значит, он должен возвратиться в пятницу. Это могло означать только одно: его новую женщину – ведь она хорошо помнила его железное правило – никогда не проводить субботу в одиночестве! Возможно, она и сейчас вместе с ним в Эдинбурге! В конце концов разве она не знала о его потребностях? Стоило ему провести одну ночь без женщины – и он уже не в своей тарелке!

– Как я понимаю, ты там с одной из своих девиц?

– Ах, ты так это понимаешь? – проговорил он насмешливо, не скрывая своих карт.

– Если я надумаю приехать в Эдинбург, Гай, – холодно произнесла она, – то не для того, чтобы пообщаться с твоей очередной пассией!

– Дорогая моя, – протянул он ласково, не обращая внимания на ее раздраженный тон, – если уж ты пойдешь на столь тяжелую жертву, чтобы составить мне компанию, то я сделаю все возможное, чтобы уделить время тебе одной.

Эта фраза ничего ей не сказала.

– А как же бедная дурочка, надеющаяся на то, что ты посвятишь ей все свое время – что же будет с ней?

– Боже! – перебил он ее. – Не намекаешь ли ты на то, что собираешься остаться со мной на ночь? – чувствовалось, что он наслаждается ситуацией, в голосе его звучало некоторое удивление, но и насмешка тоже. – Если это так, cara,[1]1
  Cara (ит.) – дорогая


[Закрыть] то можешь быть абсолютно уверена, что я буду совершенно свободен.

Губы ее сжались.

– Если ты все еще надеешься на это, Гай, – ледяным тоном проговорила она, – то мне тебя жаль. Я весьма разборчива и не ложусь в постель с кем попало. В наше время необходимо проявлять осторожность.

– Вот стерва, – сказал он. – Берегись, Марни, а то в один прекрасный день мне захочется доказать тебе, насколько слаба твоя антипатия ко мне. Берегись, потому что ты никогда не простишь себе то, что покоришься этому – как это ты меня однажды назвала? – Теперь голос его был похож на гладкую змею, возбуждавшую прикосновениями ядовитого языка свои нервные окончания. – «Стареющему жеребцу, предлагающему себя для случки с кем попало»? Тонко, очень тонко подмечено, – протянул он.

У Марни хватило совести поморщиться при напоминании об этих ужасных словах. Четыре года назад она наговорила ему Бог знает что. Такое просто невозможно простить. И она тогда так больно и жестоко оскорбляла его, а он был так невозмутим, так спокойно нежен по отношению к ней, что она отпустила все тормоза, пытаясь разбудить в нем дремлющего зверя своими чудовищными оскорблениями и обвинениями. Но она ничего не добилась. Нет, добилась, но лишь того, что он повернулся и ушел от нее. Теперь она понимала, что ему тогда оставалось только уйти или ударить ее. Но четыре года назад то, что он повернулся и ушел, ранило ее, пожалуй, сильнее, чем все остальное, что он делал по отношению к ней.

– Не моя вина, что ты жаждешь разнообразия, – язвительно отпарировала она, чтобы скрыть свое смущение.

– Именно эта «жажда», как ты изящно выразилась, – поддел он ее, – и делала наши ночи вдвоем такими захватывающе волнующими.

– А я была такой наивной дурочкой, ведь так? – ее нижняя губа насмешливо выпятилась. – Этакая трогательная кретинка, позволяющая тебе делать с собой все, что угодно.

– Послушай, – его терпение неожиданно лопнуло, – у меня действительно нет времени на подобные словесные баталии. Если ты мне позвонила, чтобы развеять скуку и испортить настроение, то вынужден тебе сообщить, что ты достигла своей цели. А теперь скажи мне, – коротко проговорил он, – ты приедешь в Эдинбург? И на этом закончим разговор, пока он не перерос в нашу обычную перебранку.

– Я посмотрю расписание самолета и через секретаршу сообщу о времени прибытия, – пробормотала она, капитулируя.

Не стоило портить ему настроение еще до своего приезда. Ей и так предстоит нелегкий разговор.

– Думаю, стоит тебя предупредить, что если твой приезд как-то связан с твоим братом, то ты лишь напрасно потеряешь время, – заметил он.

– До встречи, – сказала она и быстро повесила трубку.

Джеми, очевидно, стоял у телефона, ожидая ее звонка, потому что снял трубку сразу же.

– Клэр пошла наверх прилечь, – объяснил он ей. – Я не хотел, чтобы телефон ее разбудил. Так ты поговорила с Гаем?

– Он сейчас в Эдинбурге, – сказала она ему. – Я собираюсь прямо сегодня отправиться туда.

– Спасибо, что ты идешь на это ради меня, – сказал он взволнованно. – Я знаю, как тебе противно обращаться к нему с просьбами, и я бы никогда не попросил тебя об этом, если бы не Клэр…

– Как она? – с тревогой спросила Марни.

– Нервничает, – коротко ответил ее брат. – Улыбается. Притворяется, что спокойна, хотя все время боится сделать что-то не так, следит за собой, продумывает каждое свое движение.

– Да, – проговорила Марни, хорошо представляя душевное состояние Клэр после недавнего выкидыша.

Она на собственном опыте знала, что после того, что случилось, женщина не может не винить во всем себя. И здравый смысл, и врачи могут твердить тебе, что это всего лишь нелепая случайность, которых немало в этой жизни, но как бы ты ни пыталась убедить себя в этом, все равно чувство вины не покидает тебя. Оно будет терзать себя день и ночь.

– Если бы нам только удалось спокойно прожить следующий месяц! Возможно, тогда она и поверит в то, что на этот раз все будет хорошо…

– Передай ей привет, – сказала Марни. – И сделай так, чтобы у нее больше не было причин волноваться.

– Я же не полный идиот, – обиженно ответил Джеми. – Я прекрасно понимаю, как она мучается из-за меня.

«Ну что ж, это уже что-то, – подумала Марни. – Может быть, этот двойной кризис заставит ее безалаберного, вечно занятого своими машинами брата измениться в лучшую сторону».

– Как только Гай скажет, что он сможет сделать, я тебе позвоню, – сказала она. – А ты как следует заботься о Клэр.

– Я и собираюсь делать это, – твердо пообещал он. – И еще раз спасибо за то, что ты делаешь это для меня.

– Не надо благодарить меня, Джеми, – устало вздохнула Марни. – Поблагодаришь Гая – если только он согласится вытащить тебя из передряги и на этот раз.

Никто из тех, кто знал Марни Вестерн-Фрабосу – красивую, но ведущую богемный образ жизни художницу, вечно одетую в перепачканную краской футболку и потертые джинсы, не узнал бы ее в элегантной даме, грациозно спустившейся со ступенек аэровокзала вечером того же дня.

Для мужчины, чьи темные глаза следили за ее движением в толпе, она олицетворяла собой все, что он ценил и любил в женщине. Стоило ему впервые увидеть ее, как он почувствовал, что все его существо воспылало жаждой обладать ею, обладать полностью и безраздельно. С тех пор прошло пять долгих и полных событий лет, но все же он был не в состоянии подавить в себе мучительного желания, охватывающего его каждый раз, как он ее видел.

У нее была великолепная кожа – нежная и розовая, как персик. Ее длинные белокурые волосы в этот раз были собраны в тяжелый пучок, но этот строгий вид не мог скрыть игру рыжевато-золотистых огней в ее прядях при свете вечерних фонарей, она обладала той совершенной красотой женственности, которая еще более усиливалась чистым овалом лица с мягкими чертами. Ее синие глаза то попыхивали фиолетовым огнем от страсти, то становились серыми, как льдинки, когда она злилась. У нее был небольшой прямой носик, казавшийся слегка вздернутым, когда она временами с вызывающим видом поднимала подбородок. А рот… Он внимательно посмотрел на ее рот с чуть опущенными вниз уголками губ, – очевидно, в эту секунду она думала о чем-то грустном, – это был самый чувственный рот, какой ему когда-либо приходилось видеть. Он знал вкус и упругость этих губ, и это волновало его больше, чем их вид, вызывало неутоленное желание вновь прикоснуться к ним, почувствовать их еще и еще раз.

Она была в фиолетовом – этот цвет всегда шел ей. Это было простое платье из джерси, но оно идеально подчеркивало ее фигуру, обтягивая все изгибы ее стройного тела от шеи до бедер, так что для воображения оставалось немного работы. А длинные стройные ноги вели ее к нему с той врожденной грацией, от которой огнем вспыхнули его слегка прикрытые глаза.

Марни заметила этот огонь, когда их взгляды встретились. Да, опять она стоит рядом с ним, этим смуглым, красивым и опасно обаятельным человеком – Гаем Фрабосой.

Рожденный матерью-француженкой от отца-итальянца и с десяти лет воспитывавшийся в Англии, он впоследствии жил во многих странах мира и мог бы считать себя настоящим космополитом, однако он всегда оставался итальянцем плотью и духом. И именно эта итальянская его сущность горела в нем, светила как маяк любой женщине, способной оценить мужской шарм.

И он самоуверенно всеми средствами потворствовал этому, используя в качестве своего самого эффективного оружия итальянский акцент, упорно отказываясь говорить на превосходном английском, которым владел в совершенстве, и мурлыкающее «р», волнующе скатывающееся с его языка, не могло оставить равнодушной ни одну женщину.

Он был высок и прекрасно сложен. Его фигура как бы была создана для хороших вещей, для элегантных, сшитых лучшими мастерами костюмов, в которых он смотрелся так, будто бы носил их от рождения. В его черных волосах южанина и особенно на висках уже поблескивала седина, однако это ничуть не портило его, скорее, наоборот. Гаю было тридцать девять, и каждый год своей сознательной жизни он прожил с полной отдачей. Он принадлежал к тому роду счастливцев, которые с годами становятся еще интереснее – как хорошее вино, он созревал, а не старел.

Его темно-карие глаза обычно смотрели с ленивой чувственностью, однако если ему этого хотелось, то могли буквально превратиться в темные холодные льдинки, способные привести в трепет самого несгибаемого противника. У него был довольно длинный, узкий, но не заостренный нос с чуть раздувающимися ноздрями. Сильный, упрямый подбородок свидетельствовал о гордом и волевом характере, однако подвижный чувственный рот несколько контрастировал с ним. Губы становились узкими и твердыми, когда он злился, насмешливо изгибались, если, что-то забавляло его, рекламной рамкой обрамляли великолепные белые зубы, когда он смеялся над чем-нибудь, и становились мягкими и страстными, когда его охватывало желание.

Но у этих губ было и еще одно выражение, которое он хранил исключительно для Марни. Именно с этим выражением он и наблюдал за тем, как она пробирается к нему сквозь толпу.

Это было нечто среднее между улыбкой, гримасой и насмешкой, что говорило о том, что чувства его к ней были неоднозначны, разрушали простоту и ясность, к которым он привык, а потому постоянно нервировали его.

«И это, – думала Марни, старательно пытаясь подавить в себе ответные чувства, вызванные встречей, – единственное и сильнейшее мое оружие против него». Если бы его постоянно не лишало уверенности неумение определить ее место в его жизни, он был бы полным властелином ее души и тела. К сожалению, она не сомневалась в этом, и собственное бессилие что-либо изменить порой очень угнетало ее. Однажды он подумал, что решил эту задачу, аккуратно упаковав ее в коробочку с надписью «жена», причем жена покладистая и преданная. Но стоило ему лишь попробовать испытать действие пружины той мышеловки, где он держал ее, ослепленную и опьяненную счастьем и запелёнутую в сети брака, как он тут же понял, что совершил самую большую ошибку в своей жизни…

Она подошла к нему и терпеливо ждала, пока его темные глаза медленно и внимательно проделают свой путь от лиловых туфелек из мягкой замши до воротника хомутиком ее простого платья. Затем они задержались на надменно вздернутом подбородке, губах, слегка растянутых в насмешливой улыбке, скользнули вдоль ровной линии ее носика и наконец уперлись в поразительную глубину ее глаз, подсиненных вспыхнувшим чувством. Когда она стояла так близко от него, было просто невозможно не отозваться на суровую красоту этого человека.

– Марни, – прошептал он.

– Привет, Ги, – ответила она тихо, чуть улыбаясь, потому что хотя она и ненавидела его, но в то же время и любила, если вообще возможно испытывать к одному и тому же человеку эти два чувства одновременно.

Он тоже знал это, и в глазах его мелькнуло иронически-печальное выражение.

Гай был в достаточной степени итальянцем, чтобы расцеловать ее при встрече в обе щеки, и Марни уже привыкла к этому и не пыталась сопротивляться. Он положил руки на ее плечи, наклонился и легко коснулся губами ее чуть надушенной щеки, затем другой. И здесь, когда она уже было собиралась отступить, чтобы улыбнуться ему с напускным равнодушием, он рывком притянул ее к себе, и она лишь успела заметить, как неистовым огнем вспыхнули его глаза, и затем почувствовала его горячий, страстный поцелуй. Ему было безразлично, что вокруг них сновала масса народа, что он в очередной раз беспечно переступил через ту линию, которую она провела между ними четыре года назад.

Она не сразу осознала, что он делает, но когда наконец поняла это, было уже поздно – его неожиданная атака заставила ее прильнуть к так хорошо знакомому мускулистому телу, а ее губы, раскрывшиеся было от удивления, полностью оказались во власти знакомых чувств, охвативших ее, во власти вкуса и нежности его губ. Осознав, что происходит, она в немом ужасе взглянула в его глаза, сверкавшие победным блеском. Затем они стали прикрываться черными ресницами, по мере того как он всем существом отдавался блаженству поцелуя, все сильнее и сильнее прижимая ее к себе, заставляя ее отвечать ему, все больше желать его, отчего ее груди напряглись, а тело охватила знакомая слабость.

– Ты даже не представляешь, как я хотел этого, – сказал он глухо, но с видимым удовольствием, когда наконец оторвался от нее.

Она сердито отпрянула от него, совершенно ошарашенная этой стремительной атакой, испытывая головокружение от его запаха, его вида, звука его голоса. Она дрожала всем телом, краска стыда зашла ее лицо. Уже давно Гай не волновал ее так сильно.

«Ну, хорошо», – пыталась успокоиться она и принести себя в обычное состояние. Враждебность, которую она так упорно разжигала в себе еще несколько часов назад, уже давно стала испаряться, но она все же не ожидала от себя такой бурной реакции на него, на их встречу – она была как пловец, потерявший дыхание в неожиданно нахлынувшей волне. Марни провела дрожащей рукой по губам в тщетной попытке стереть с них пульсирующий вкус его страстного поцелуя и бросила на него сердитый взгляд из-под густых ресниц.

– О Господи, Гай, – хрипло прошептала она, – иногда ты ведешь себя, как…

– Надеюсь, cara, – спокойно перебил он ее, – что ты не станешь утверждать, что осталась равнодушной к поцелую.

Он насмешливо повел бровью в ее сторону, своей издевательской усмешкой провоцируя ее на протест и тем самым отвлекая внимание от собственных чувств.

– Да и я тоже, – добавил он уже мрачно. – Поскольку пока ты отворачивала голову с таким видом, что мой поцелуй тебе чуть ли не противен, ты все же бросила сердитый взгляд вниз, где два твоих твердых холмика вздыбились, признавая своего хозяина… Да, Марни, если ты не хочешь выглядеть уж очень – гм – откровенной, то тебе следует носить более закрытое нижнее белье.

– Боже, как я тебя ненавижу!

– Да-да… – рассеянно протянул он.

– Тебе доставляет какое-то извращенное удовольствие смущать меня подобным образом?

– Мне всегда доставляет самое утонченное удовольствие смотреть, как иногда ты теряешь самообладание, – сказав это, он неожиданно отошел от нее, и она осталась одна, стараясь не потерять равновесия, поскольку голова ее по-прежнему еще кружилась. Ее горящие щеки свидетельствовали о том, что он с легкостью выиграл этот раунд.

– Пошли, – сказал он неожиданно спокойным и даже холодным тоном. – Нам ведь еще нужно поговорить. У меня на улице машина.

С этими словами он по-хозяйски взял ее под руку и, прижимая к себе, повел к выходу из аэровокзала.

– Ты без вещей? – спросил он, когда они прошли несколько шагов.

Она покачала головой.

– Я надеялась успеть на последний самолет в Лондон.

– Значит, у нас в запасе – о, целый час! – язвительно заметил он. – Ты большая оптимистка, если полагаешь, что мы успеем поговорить и вернуться сюда вовремя, ты так не считаешь?

– Час? – она остановилась и с ужасом посмотрела на него.

Ей и в голову не пришло посмотреть в Лондоне на расписание обратных рейсов! Она почему-то решила, что они летают днем и ночью.

– Ну и что ты будешь делать? – поддразнил ее Гай. – Останешься здесь, в незнакомом городе с мужчиной, которого, как ты говоришь, ненавидишь?

– Думаю, что как-нибудь выживу, – огрызнулась она, – поскольку вышеупомянутый мужчина уже не сможет причинить мне больше боли, чем уже однажды сделал это!

Губы его сжались, но он ничего не ответил и повел ее дальше к выходу. Ожидавшая их машина оказалась длинным черным лимузином. Гай помог ей усесться, затем сел рядом, и шофер осторожно отвел машину от тротуара.