Текст книги "Путеводная звезда"

Айрис Джоансен
Путеводная звезда

Пролог

Мекхит, Турция

Кромешная тьма окружала ее со всех сторон. Было трудно дышать. Пальцы судорожно цеплялись за обломок бетона, завалившего выход. Он был слишком тяжелым, и ее попытки сдвинуть его с места ни к чему не привели. Горло нестерпимо болело – так долго она звала на помощь. Но никто так и не услышал ее.

– Эй, есть кто-нибудь живой? – раздался вдруг чей-то голос.

– Я здесь! – Из ее горла вырвался сдавленный хрип. – Помогите мне!

– Я уже два часа слышу твои крики и пытаюсь тебе помочь. – Послышался скрежет бетонных обломков. – Ты ранена?

– Вроде бы нет. – Она не была уверена. Чувство безысходности оказалось сильнее ощущения боли. – А что случилось? Взорвался гараж?

– Хуже, – ответил мужчина. – Землетрясение. Рухнула гостиница. Мы уже восемь часов ведем раскопки, спасаем живых.

Только несколько часов… Ей казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как на нее обрушилась темнота.

– Там есть еще кто-нибудь?

– Нет, я здесь одна.

– Эй, я плохо тебя слышу. Говори громче. Как тебя зовут?

Какое имя стояло в ее последнем паспорте?

– Анита, – вспомнила она.

– А меня Гейб. Теперь постарайся прикинуть, на каком расстоянии от двери ты была во время обвала?

– Близко.

– Но насколько близко?

– Примерно три фута.

– Тогда мы скоро освободим тебя. Держись!

Держаться, правда, было не за что! Кругом непроглядная тьма и острые обломки камня.

– Вы не могли бы поскорее? Я боюсь.

– Тебе нечего бояться.

– Это вам нечего бояться, на вас же не обрушилась гостиница! – закричала она в ярости.

Последовала пауза.

– Извини. Ты права. Я понимаю, тебе страшно. Потерпи. Постарайся не думать о плохом. Ты американка?

– Нет.

– А говоришь, как американка.

– Я испанка. Моя мать была англичанкой.

– А я американец. Из Техаса. Родился и вырос в Плано. Знаешь, где это?

– Нет.

– Это небольшой городок рядом с Далласом. Почему ты молчишь?

– Я слушаю. Не могу же я говорить и слушать одновременно.

Внезапно она почувствовала поток свежего воздуха и увидела узкий просвет между обломками.

– Вы уже близко. Я вижу свет. Слава богу!

До нее доносились приглушенные голоса. «Что-то не так», – в отчаянии подумала она.

– Анита! – окликнул ее Гейб. – Мы наткнулись на большой кусок металла. Он перекрыл выход. Надо идти за помощью.

– И ты бросишь меня? – запаниковала она.

– Ненадолго. Я скоро вернусь.

– Ладно, я подожду.

Опять послышались обрывки разговора.

– Не волнуйся, я останусь с тобой, – успокоил ее Гейб и просунул руку в расщелину. – Вот, держись.

Она потянулась и крепко схватила руку.

Ее сердце перестало так биться.

– Все в порядке? – тихо спросил Гейб.

Рука была сильной и надежной, с небольшими мозолями на ладони и с длинными пальцами.

– Извини, что я сорвалась. Вообще-то я не трусиха.

– Но не каждый же день на тебя обрушивается гостиница, – повторил он ее слова. – Так что я тебя понимаю. Сам бывал в таких ситуациях.

Она сильнее сжала его руку:

– Тут как в гробу.

– Но ты же знаешь, что ты не в гробу. При дневном свете все это выглядит, как куча мусора.

– И я – часть этого мусора, – нервно рассмеялась она.

– Никакой ты не мусор. Ты живой человек, и сейчас главное – вытащить тебя оттуда.

– А что ты делаешь в Мекхите? – спросил он, пытаясь отвлечь ее.

– Я здесь на каникулах.

– На каникулах? А в каком колледже ты учишься?

– Ни в каком. Я еще маленькая.

– Сколько же тебе лет?

– Четырнадцать.

– Тогда что же ты делала одна в гостиничном гараже в три часа ночи?

Она не могла придумать убедительный ответ, поэтому задала встречный вопрос:

– А ты что здесь делаешь?

– Я журналист. Остановился в этой гостинице. Сидел в баре, когда началось это светопреставление. Мне повезло – я успел выбежать на улицу прежде, чем гостиница рухнула, как карточный домик. Весь город сейчас в руинах.

Она вспомнила, что Эван должен ждать ее в машине на улице, если, конечно, с ним все в порядке. Но он всегда говорил, что у него девять жизней. Да и сама она не раз была свидетелем, как он практически воскресал из мертвых.

– Кажется, пришла помощь, – услышала она. – Оглянуться не успеешь, как мы тебя вытащим.

Он начал постепенно отпускать ее руку.

– Нет! Не уходи.

– Я не брошу тебя. – Его рука снова сжала ее ладонь. – Видишь, я с тобой, я никуда не уйду.

Глава 1

– Это слишком опасно, – сказал Эван, не глядя на нее. – Я умываю руки.

– Ничего не выйдет, – ответила Ронни, стараясь не поддаваться панике. Она знала – малейшее проявление неуверенности или слабости с ее стороны, и он откажется от намеченного плана. Он брался за дело только тогда, когда видел ее абсолютную решимость. – Даже не думай, Эван.

– Нам не освободить Фолкнера. Нас обоих убьют.

– Тебе вообще не надо быть там. Ты должен будешь расплатиться со всеми, а потом ехать к границе.

– Если они догадаются, что я замешан, от меня не отстанут. Этих парней не так-то легко одурачить. – Он нахмурился. – Не понимаю, как я вообще позволил тебе втянуть меня в это.

– Пойми, мы – его последняя надежда, – в отчаянии воскликнула она. – Переговоры провалились. Теперь они убьют его, если мы не поможем.

Эван покачал головой:

– Не думаю, что убьют. Он слишком важная шишка. Все, начиная с ЦРУ и заканчивая прессой, не спускают с него глаз. Правительство возобновит переговоры. Ты мне сама говорила, что все возмущены этим похищением. Политики пойдут на уступки под давлением общественности.

– Может оказаться слишком поздно.

– Но мне-то какое дело? – взорвался он. – Меня это совершенно не касается. Ты можешь хоть молиться на своего Фолкнера, но мне он – никто. Я не обязан заниматься этим.

– Нет, обязан.

– Ты говоришь так, словно я виноват в его похищении, – мрачно сказал Эван. – Не надо взывать к моей совести. У меня ее нет. Ты не можешь изменить меня, и я не буду потворствовать твоим прихотям.

Ронни хорошо знала Эвана, но на этот раз не могла позволить ему уйти, не исправив то, что он натворил.

– Он незаурядный человек, Эван. Он должен жить. Обещаю, что никогда больше ни о чем не попрошу тебя.

На лице Эвана появилась озорная мальчишеская улыбка.

– Как же! Так я тебе и поверил. Как только тебе понадобится сделать очередной репортаж, ты сразу прибежишь ко мне и будешь ходить по пятам, как в детстве.

Она улыбнулась:

– Может быть. Но ты же можешь сделать это! Что тебе стоит? Ты практически ничем не рискуешь.

– Почему ты такая упрямая? Ты ведь даже не знаешь его. – Он уставился на нее. – Или знаешь?

– Я уже говорила тебе, что незнакома с ним.

– Говорят, он известен как большой знаток женщин, – хитро заметил Эван. – Я подумал, может он наконец объяснил тебе, что заниматься сексом гораздо интереснее, чем фотографировать.

– Это для тебя, – огрызнулась она. – Гейб Фолкнер – легендарная личность. Мне необязательно знать его лично, чтобы понимать это. Кто еще мог добровольно сдаться Красному Декабрю – этой кучке фанатиков, чтобы спасти двух своих репортеров?

Эван в изумлении уставился на нее.

– Я знал, что ты боготворишь его, но не настолько же! Мне казалось, что я воспитал в тебе больше здравого смысла.

– Мне необходимо сделать репортаж о побеге Фолкнера, – твердо сказала Ронни. – Любой фотожурналист рискнул бы своей шкурой ради этого.

– Тебе повезет, если ты уйдешь оттуда живой.

– Я попробую.

– Ты просто безумная. Фолкнер после пыток будет не в лучшей форме. Он не сможет тебе помочь.

– Ты недооцениваешь его.

– Ну, не знаю. Может, ты и права. Мохамед говорил, что он крепкий парень.

Гейб был не просто крепким парнем. Проработав пять лет иностранным корреспондентом, он вернулся в Техас, на маленькую радиостанцию, которая досталась ему по наследству от отца, и превратил ее в настоящую информационную империю, со своими газетами, журналами и кабельным каналом.

Несмотря на крутой нрав, Гейб имел репутацию человека, абсолютно честного и порядочного в бизнесе и стоящего горой за своих сотрудников. В мире, где репортеры принимались на работу и увольнялись посредством компьютера, Гейб создал старомодную родственную атмосферу в коллективе. Он подобрал порядочных людей, дал им отличную зарплату, и с этого момента они находились под его безграничной отеческой защитой. В ответ он получал от журналистов отличную работу и человеческую преданность.

– Даже если Фолкнер поможет нам, – рассуждал Эван, – даже если все пройдет хорошо, тебе вряд ли удастся спрятать его. Если ты попадешь в переделку, тебе нечего рассчитывать на правительство Саид-Абабы. Они выслуживаются перед Вашингтоном, но побоятся связываться с Красным Декабрем.

– Я все знаю, – нетерпеливо сказала Ронни. – Но зачем заранее настраиваться на самое плохое. Все будет нормально. Мы же все предусмотрели.

– Может, стоит подождать еще пару дней? – осторожно спросил Эван. – Возможно, Вашингтону удастся что-нибудь сделать?

– Эти убийцы могут расправиться с Фолкнером в любой момент. Или отвезти куда-нибудь, где мы его никогда не найдем. Хватит спорить. Ты же обещал мне помочь. Мы должны сделать это сегодня ночью. Я буду ждать в той нише на улице Верблюдов в одиннадцать вечера. Если ты не пришлешь мне обещанную помощь, меня схватят, и тогда они убьют нас обоих. – Ее лицо осветила озорная улыбка. – Тогда тебе придется прийти на мои похороны, а ты ведь ненавидишь такие развлечения.

– С чего ты решила, что я вообще на них пойду?

– Потому что, если ты не придешь, я буду являться к себе по ночам немым укором.

– С тебя, пожалуй, станется. – Эван нахмурился. – Ладно. Я согласен. Только многого от меня не жди. Я расплачиваюсь с Мохамедом и Фатимой и умываю руки.

– Это все, о чем я прошу, – с облегчением сказала Ронни. – А ты уверен, что Мохамед хорошо стреляет?

Эван утвердительно кивнул.

– Да, особенно с близкого расстояния. – Он усмехнулся. – И как это ты разрешила стрелять в охрану? Твое сердце, наверное, обливается кровью из-за них?

– У нас нет другого выхода. К тому же их сердца не дрогнули, когда они взорвали автобус со школьниками в прошлом месяце.

Ронни наклонилась и поцеловала отца в лоб.

– Спасибо, Эван.

– Ты волнуешься сильнее, чем я думал, если разводишь такие телячьи нежности, – удивился Эван.

– Ничего я не развожу.

Она повернулась на каблуках и направилась к двери.

– Береги себя.

Ронни обернулась, удивленная не меньше Эвана.

– Так кто из нас разводит тут телячьи нежности?

– Я просто ненавижу похороны, – серьезно сказал Эван.

«Как и все остальные чувства, включая отцовские», – добавила про себя Ронни. Что с ней сегодня? Сейчас, когда ей исполнилось двадцать четыре, ей нужна отцовская опека не больше, чем когда ей было десять. Она росла совершенно независимой от Эвана или кого-либо еще. Так хотелось отцу, да ей и самой это нравилось.

Она бодро помахала ему.

– Постараюсь не причинить тебе неудобств. Увидимся.

Не дожидаясь ответа, Ронни вышла из гостиничного номера, ругая себя за «телячьи нежности». Она не могла вспомнить, когда последний раз целовала отца. В Эль-Салвадоре? Вряд ли. Несмотря на свободную манеру поведения, Эван был абсолютно эгоцентричен и не приветствовал внешнюю демонстрацию чувств, как, собственно, и она. Некоторая сентиментальность их сегодняшнего разговора объяснялась просто волнением перед ночной операцией.

Кого она пыталась обмануть? Она не просто волновалась, она умирала от страха. Каждый аргумент, приведенный Эваном, попадал точно в цель. Будь у нее разум, она бы бросила свою безумную затею, забыла про Фолкнера и уехала куда-нибудь подальше.

Она вспомнила видеокассету с «Новостями». Гейб Фолкнер смотрел в камеру с пугающей холодностью и безрассудством. Похудевшее лицо, растрепанные волосы, следы ударов на лице. Такой человек не заслуживает того, чтобы над ним издевались всякие ублюдки. Даже если бы Эван отказался помогать ей, она все равно бы сделала это сама. Из-за уважения к выдающемуся человеку, а также из-за своих личных, профессиональных амбиций и чувства благодарности. Эти причины заставили ее разработать план побега. Теперь они же должны помочь реализовать его.

Джип, в котором находился Фолкнер с двумя охранниками, остановился в начале улицы Верблюдов. Ронни с облегчением вздохнула. Они опоздали на десять минут. Она уже начала беспокоиться, что они изменили план.

Выглянув из ниши, где пряталась, она навела объектив на Фолкнера, выходящего из джипа. Свет уличного фонаря осветил его могучую фигуру. Джинсы и свитер были покрыты грязью и истрепаны. Волевое лицо свидетельствовало о сильном характере. Ронни не могла рассмотреть его глаз, но представляла себе их леденящий взгляд.

Его руки были скованы наручниками, а ноги обвязаны цепью, из-за чего он шел шаркающей, неровной походкой. Один из охранников что-то сказал ему и толкнул в спину, видимо, приказывая идти вперед. Гейб обернулся и посмотрел на него. Это был всего лишь взгляд, но охранник вздрогнул, а затем разразился ругательствами.

«Отличные снимки», – машинально думала Ронни, не выпуская из рук камеру.

Трое мужчин медленно приближались к ней, направляясь к дому в конце квартала. Ронни с сожалением закрыла объектив и положила фотоаппарат в сумку.

Теперь их разделяло всего сто ярдов.

Собравшись с духом, Ронни протянула руку назад, открыла дверь и вынула из кармана куртки дымовую гранату.

Пятьдесят ярдов.

Она бросила взгляд на окно второго этажа в здании напротив. «Надеюсь, Мохамед окажется хорошим стрелком, – подумала Ронни. – У него всего несколько секунд, чтобы обезвредить обоих охранников».

Пять ярдов.

Зубами она выдернула штырь из гранаты.

Первый выстрел!

Охранник справа от Фолкнера упад на землю.

Она бросила гранату.

Вторая пуля достигла своей цели.

Клубы дыма в один момент заволокли узкую улицу.

Ронни выскочила из ниши и схватила Фолкнера за руку.

– Быстрее!

Не задавая вопросов, он последовал за ней.

Захлопнув дверь, Ронни закрыла ее на засов и пошла по коридору.

– Идите за мной. У нас есть всего две минуты, прежде чем люди из дома напротив добегут сюда, и еще две минуты, прежде чем рассеется дым и они смогут начать поиски. На первом этаже есть люк, который ведет в погреб. Оттуда – выход через водосточную трубу. Вы сможете спуститься по лестнице в этих цепях?

– Я смогу подняться на Эверест, лишь бы смыться от этих ублюдков, – мрачно ответил он. – Кто вы? Вы из ЦРУ?

– Позже расскажу.

– Как вас зовут? – настаивал Фолкнер.

– Ронни. Ронни Далтон. – Она подождала, пока он спустится вниз, затем осветила фонарем водосточную трубу. – Вы первый.

Фолкнер скептически посмотрел на отверстие.

– Оно слишком узкое.

– Вы пролезете. Я мерила.

Он встал на четвереньки и полез по трубе. Ронни последовала за ним, захлопнув за собой люк.

– Быстрее, – шептала она. – Нам надо быть в конце трубы через четыре минуты.

– Куда она выходит?

– Через два квартала на север.

– Там будет ждать машина?

– Нет.

– Почему нет?

– Хватит задавать вопросы, лучше двигайтесь быстрее.

– Не затыкайте мне рот. У меня есть полное право задавать вопросы. В. конце концов, это моя жизнь, и я не собираюсь рисковать ею.

– В конце концов, – перебила его Ронни, – это ваш единственный шанс. Не волнуйтесь. Я все рассчитала. Доверьтесь мне.

– Я не доверяю никому, кроме себя самого.

– Придется менять свои привычки. Самому вам не справиться-

Труба закончилась. Он открыл люк, осторожно высунулся наружу. Увидев, что никого нет, вылез на поверхность. Потом протянул руку Ронни и вытащил ее.

Они побежали по улице, свернули налево, затем направо в переулок. Ронни бежала впереди, показывая дорогу. За ней, звеня цепями, ковылял Фолкнер. Когда они миновали третий квартал, он раздраженно спросил:

– Мы что, так и будем бежать до границы?

– Если понадобится, то да.

Ронни снова свернула налево, в узкую улочку и, остановившись у какого-то дома, распахнула дверь, жестом предлагая ему войти.

Фатима ждала их.

– Вы опоздали, – сердито заметила она. – Еще две минуты, и я бы закрыла дверь. Я же предупредила Эвана, что не хочу зря рисковать.

Она закрыла за ними дверь и быстро пошла по тускло освещенному коридору.

– Идите за мной.

– Что это за место? – спросил Фолкнер.

– Бордель, – ответила Ронни. – Мы решили, что здесь ты будешь в безопасности. Сценарий следующий: ты – посетитель, а я – одна из женщин Фатимы.

Фатима раскрыла дверь и впустила их в комнату.

– А эта очаровательная женщина, вероятно, хозяйка? – поинтересовался Фолкнер, когда за Фатимой закрылась дверь.

– Да, это Фатима Аль-Радир. – Она указала рукой на кровать. – Садись, я сниму с тебя цепи.

– С удовольствием.

Он внимательно посмотрел на свою спасительницу. Но, кроме карих блестящих глаз и слегка вздернутого носа, ему ничего не удалось увидеть, так как лицо было покрыто маскировочной краской. Она была в черных брюках, такой же рубашке и кепке, полностью скрывающей волосы.

– И как ты собираешься избавиться от них? У тебя есть напильник?

– Нет, кое-что получше.

Присев рядом с ним на корточки, Ронни раскрыла свою сумку и достала оттуда маленький ключик.

– Да, ты серьезно подготовилась. – Он внимательно посмотрел на ее раскрашенное лицо. – Как же тебе удалось?

– Все! – перебила его Ронни, щелкнув замком. – Теперь давай руки.

Фолкнер покорно протянул ей руки.

– Как ты узнала, куда меня сегодня повезут?

– Это профессиональная тайна, – хитро ответила она.

– Ты журналист?

Ронни сняла наручники.

– Фотожурналист.

– Так ты одна из моих?

Она покачала головой:

– Нет, я независимый репортер.

– Но ты же чертовски рискуешь!

– Я хочу получить Эмми, – выпалила она. – Все. Иди в душ. Я скажу Фатиме, чтобы она избавилась от наручников и спрятала твою одежду. – Она вынула из сумки небольшой пакетик. – Вот, держи. Здесь накладные борода, брови и цветные контактные линзы. Твои голубые глаза могут тебя выдать.

– Сколько у меня на это времени?

– Семь минут. Твои друзья появятся здесь через десять, чтобы перевернуть все вверх дном.

– Будем надеяться, что они действуют по твоему расписанию и не появятся раньше времени. – Он направился в ванную. – А сама ты не забудешь стереть с лица краску и переодеться во что-нибудь более подходящее?

– Конечно, не задавай дурацких вопросов.

– Вообще-то у меня нет такой привычки.

Он захлопнул за собой дверь и начал раздеваться. Черт возьми! Он понимал, что должен быть благодарен ей за то, что она спасла его шкуру, но было что-то в этой Ронни Далтон, что безумно раздражало его. Ее агрессивная манера поведения, командный тон, самоуверенность…

Он вошел в душ и включил воду. Обычно он не был столь категоричен, особенно по отношению к женщинам. Но он всегда чувствовал неприязнь к тем, от кого зависела его жизнь. Фолкнер привык сам контролировать ситуацию, но за последний год испытал немало неприятных минут, чувствуя себя полностью зависимым и беспомощным. В этом, конечно, не было вины Ронни Далтон, и он, прекрасно это понимая, решил успокоиться. У них одна цель – выбраться отсюда живыми.

– Эй, ты не мог бы поторопиться? – услышал он ее крик.

Фолкнер сжал зубы:

– Ты же дала мне семь минут, а прошло только пять.

Обернувшись полотенцем и немного уняв раздражение, он вышел из ванной.

Ронни лежала, прислонившись к высокой дубовой спинке кровати. Она выглядела совсем девочкой. Нежная розовая кожа, как у ребенка. Короткие золотистые волосы, обрамляющие лицо буйными непослушными кудряшками. Она была укрыта простыней до самых плеч, но тонкая ткань не могла скрыть очертания обнаженного тела.

– Ты выглядишь, словно…

– Знаю, знаю, – продолжила Ронни. – Словно девушка с рекламной картинки или из фильма пятидесятых годов. Ложись скорей.

– Не уверен, что мне стоит это делать. – С этими словами он залез под простыню, бросив полотенце на пол. – Сколько тебе лет?

– Двадцать четыре.

Она потянулась к ночному столику и взяла парик с длинными черными волосами. Надев его, Ронни принялась запихивать под него свои золотистые волосы.

– Так я буду выглядеть немного взрослее.

– Ничего подобного, – возразил он. – До этого ты выглядела, как рождественский ангел, а теперь – как выпускница школы медсестер.

– Правда? – Она нахмурилась. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Может, они решат, что ты из тех, кто любит маленьких девочек. – Она подняла подушку и показала ему спрятанный там пистолет. – Этим мы воспользуемся только в крайнем случае.

– Ты знакома с оружием?

– Когда все дети ходили в школу, я уже знала, как с ним обращаться.

– Очень интересно.

– Если мне придется применить его в деле, немедленно беги в ванную. Окно выходит в переулок.

– Ты все предусмотрела, как я погляжу.

– Конечно. Я хочу жить не меньше, чем ты. Теперь слушай. Когда мы услышим, что они вошли в дом, ты должен наклониться ко мне и притвориться, что мы занимаемся любовью. Желательно, чтобы они увидели бороду.

– Я понял. – Он потянулся, пытаясь расслабиться. – Я все сделаю.

– Ты говоришь на арабском?

– Не волнуйся, за последний год я выучил немало арабских ругательств.

– Тебе нужно изменить голос.

– Ради бога, неужели ты думаешь, что я сам не знаю, что мне нужно.

Он вдруг понял, что Ронни безумно испугана. Она умирала от страха. Поэтому говорила так быстро и так много, пытаясь скрыть свое состояние от него, да и от себя самой. Это открытие обезоружило его. Она же еще совсем ребенок! Он почувствовал желание защитить ее, успокоить.

– Не волнуйся, – мягко сказал он. – Я все сделаю как надо. А теперь успокойся. Нам остается только ждать.

Ронни глубоко вздохнула:

– Ненавижу ждать.

– Я тоже, но мне пришлось к этому привыкнуть. – Он нежно коснулся крошечного шрама на ее правом плече. – Что это?

– След от пули. Эль-Сальвадор.

– Кто послал тебя в этот ад? – удивился Гейб.

– Я сама, – ответила Ронни, не сводя глаз с двери. – И сделала отличный репортаж.

– И получила пулю в придачу, – съязвил он.

Ронни с удивлением взглянула на него.

– Тебя это волнует? Там, кстати, было полно твоих журналистов.

– Но они не были…

Он замолчал. Ронни была права. Он действительно часто отправлял своих людей в опасные места. Риск – неизменный атрибут репортерской профессии. Но она… В ней было что-то такое хрупкое и ранимое, несмотря на видимую решимость и уверенность. Его сердце сжималось при одной мысли о том, что ей могла грозить опасность.

– Мне очень мешает моя внешность, – призналась Ронни. – С этим ангельским личиком меня никто не хочет воспринимать серьезно.

Гейб снова дотронулся до шрама, слегка погладил его.

– Сколько тебе было лет, когда это произошло?

– Восемнадцать. – Она отстранила его руку. – Не надо. А то я как-то странно себя чувствую.

Что касается Гейба, то его чувства были вовсе не странными, а весьма определенными – он почувствовал возбуждение. Он жадно вдыхал легкий лимонный запах, исходящий от ее тела. Сумасшествие! Всего несколько минут отделяли его от встречи со своими преследователями, а он хотел эту женщину. Хотел безумно и обреченно, как будто на пороге смерти.

Они услышали шаги и громкие голоса. Гейб наклонился к Ронни.