Текст книги "Дыхание рассвета"

Дыхание рассвета

С наступлением весны меня одолевают воспоминания десятилетней давности. Стоит выйти на улицу, вдохнуть аромат воскресающей природы, прикрыть глаза и ветер памяти переносит меня назад.

В ту пору я окончил школу и был полон решимости, покорять вершины образования. В мои честолюбивые планы входили многие ведущие университеты. Страну лихорадили политические раздоры, участие в которых активно принимало студенческое движение. Я никогда не был бунтарем, для меня университет был местом получения знаний, не более того. Многие университеты закрылись, поддавшись забастовкам студентов, в результате чего я не смог поступить куда хотел. Целый год нужно было ждать, пока все не успокоится. Но, родители настояли на поступлении в другое место. Решимость моя заколебалась, и я пошел у них на поводу. Правильно я поступил или нет, не знаю до сих пор.

С детства меня заваливали противоречивыми советами и вопросами о дальнейшей судьбе. Родители рекомендовали пойти по их стопам, и стать государственными чиновниками.

– Это хорошая работа сынок. Пусть мы живем не богато, но у нас свой домик с садом, «королла» в гараже и всегда горячий ужин на столе, – говорил мне отец.

И это была чистая правда. Идеальный мир моих родителей состоял из этого. Данного скромного набора хватало им, чтобы чувствовать себя счастливыми. Но, повзрослев, я попал к матери на работу, посмотрел на всех этих людей, бегающих с непонятными бумагами так, словно от этого зависит судьба мира, и понял, я не хочу провести свою жизнь подобным образом. Примерно с того момента и начался мой поиск себя. Продолжался он довольно долго, наверное, целый год, показавшийся мне вечностью. Целыми днями после школы, я бродил по городу, заходил в магазины, кинотеатры, кафе, на различные предприятия. Что я надеялся там увидеть, я точно не мог сказать, но я определенно знал, что нужно продолжать искать. Месяца сменяли один другой, но я не сдавался.

Мой двоюродный брат был жутко непоседливым ребенком. С ним постоянно что-то приключалось. Один раз он упал, катаясь на роликовых коньках, и сломал руку в трех местах. Его положили в больницу на несколько месяцев. Родственники часто навещали его. Я не желал оставаться в стороне, и когда пришла моя очередь, отправился в больницу. Сам я и моя семья отличались отменным здоровьем, потому в больницах я бывал редко. Странный запах смеси лекарств, стерильность, белизна халатов врачей произвели на меня впечатление. На втором этаже я увидел такую картину: доктор с помощью медсестры усаживал в кресло-каталку пожилую бабушку и при этом успевал шутить. Старушка с трудом умостилась, а потом подняла на них сияющие глаза и рассмеялась сухим частым смехом. Словно подшипники на бетонный пол посыпались. Вместе с этим смехом в моей голове прозвучал звоночек. Вот, это именно то, что ты искал! Помогать другим людям! Сейчас вспоминаешь, вроде бы будничное, ничем не примечательное событие, но, оно наложило отпечаток на всю мою последующую жизнь.

Так родилась моя идея быть врачом.

///

Колледж, в который я поступил, находился в соседнем городе. Два часа на электричке, и ты дома. Такое решение подразумевало, мои частые поездки домой, которые так и не воплотились в реальность.

Учреждение было коммерческим, финансируемым на средства политической партии. Поговаривали, что вся эта затея с колледжем, чистой воды фикция, чтобы отмыть деньги через министерство образования. Но, большинству студентов это было безразлично. Лекции проводились, общежития соответствовали минимальным жилищным требованиям, а остальное ни так важно.

В то время, в стране было разделение учебных заведений высшей школы на мужские и женские. Наш колледж был редким исключением. Всего он состоял из четырех зданий: главный корпус, в котором проводились занятия, а на втором этаже располагалась столовая; и три общежития: мужское, женское и для преподавателей. Все, кто мог себе позволить, снимали квартиры или комнаты в городе, остальные селились в общежитие. Туда же отправился и я. Как и в любом мужском общежитии, к чистоте здесь относились поверхностно. Если уборка происходила, хотя бы раз в несколько месяцев, это уже было вершиной наведения порядка. Первое время я пытался убираться еженедельно, но все мои усилия рушились о нечистоплотность соседей, и я бросил это дело. Какой резон подметать песок в пустыне?

В ту пору бедность была моей верной спутницей. Родители присылали мне деньги на съем комнаты в общаге и пропитание, но часто этого не хватало. Случались периоды, приходилось, питаться по одному разу в день, а то и в два дня. Но в целом студенчество было временем беззаботности.

На старших курсах, за отличия в учебе, я получил разрешение на подработку в больнице. Это был прекрасный шанс попрактиковаться и проверить свои знания. Но, все эти благие намерения были разбиты вдребезги о прозу жизни. В больницах к студентам-медикам относились как к рабочей силе, и до процесса лечения не допускали. Целыми днями мы мыли полы, относили анализы, ставили компрессы и клизмы. В общем, занимались тем, что обычно делают санитары. Через три месяца подобной жизни я готов был завыть волком, потому пошел к главному врачу и прямо попросил перевести меня в какое-либо иное отделение для настоящей работы. Из-за этого он пришел в настоящую ярость.

– Возомнил себя бывалым эскулапом? – прошипел он. – Ничего-ничего, и такое лечится. Будет тебе другое отделение и настоящая работа.

Он начеркал что-то на листке и кинул мне.

– Отнеси это в отдел кадров. А с завтрашнего дня можешь приступать к работе на новом месте.

Озадаченный я отправился по указанному адресу. Прочитать, что было написано на типовом бланке, не представлялось возможным, так как больше всего это походило на наскальные письмена давно вымершего народа.

В отделе кадров женщина равнодушно посмотрела на бумажку, потом на меня.

– Странно, обычно оттуда все переводятся, а вы, наоборот, туда. Вот здесь распишитесь. А через неделю зайдете подписать договор.

– А куда меня отправили?

Женщина удивленно подняла на меня глаза.

– Вас направили в корпус для неизлечимо больных людей, и как я понимаю по собственному желанию.

У меня даже ноги обмякли, вот так вот, из огня да в полымя. Не зря говорят: «Бойся своих желаний».

///

Следующим утром я уже был на новой работе. Из-за пропускной системы и решеток здание больше напоминало тюрьму. Сюда направляли тех больных, шанс на выздоровление которых был ничтожно мал. Среди персонала, это место имело название «крайней станции перед моргом». Инфекционное отделение было отгорожено от основного здания. Сотрудники, трудившиеся там, перед входом проходили санобработку и надевали форму, напоминающие скафандры космонавтов.

Меня направили в место, где содержались пациенты больные раком. У меня сразу отлегло от сердца, ведь раком нельзя заразиться. Функции мои сводились в уходе за больными, проверке их состояния, и дежурствах по ночам.

– Ты ведь человек не семейный, – втолковывала мне главный врач. – Поэтому тебя будем чаще ставить на ночное дежурство. Наберешься опыта, закончишь обучение и возьмем тебя на работу.

Разумеется, я согласился, ведь устроиться на работу после обучения ни в самом престижном колледже было очень тяжело. В лучшем случае, тебя могли отправить в далекое захолустье где-нибудь на окраине материка.

Работа была на удивление несложной. В основном больные раком лечатся дома и только в запущенных случаях людей помещают в больницу. Сами пациенты больше походили на ожившие скелеты. Лучевая терапия творила с ними невообразимые вещи: лысые головы, обтянутые кожей тела, потухшие взгляды. Почти все время они сидели по своим палатам, выходили, только чтобы пройти необходимые процедуры и возвращались обратно. Палаты запирались на ночь, хотя в этом не было никакой нужды, ведь большинство больных были слишком слабы для попытки побега.

Так пролетела неделя. До обеда я посещал занятия, после шел на работу. Весна вступала в свои права, всюду царило оживление, на деревьях появлялись почки. А в раковом отделении смена сезонов года не несла никаких изменений. На прогулку большинство пациентов не ходили, а тех, кто проявлял желание, я возил на кресле-каталке по прилегающей территории. Львиная доля больных почти всё время молчали, те, кто постарше, иногда рассказывали случаи из своей жизни. На ночных дежурствах я пил кофе и читал книги, в редких случаях тихонько слушал радио.

Очередное дежурство проходило по плану, когда я услышал звук разблокировки входной двери. Открыть её мог только ночной сторож, но до этого момента ничего подобного не было. Я отправился выяснить, в чем дело. Не успел я выйти в коридор, как мне навстречу вышла медсестра. Она катила перед собой инвалидную коляску. В ней сидел привычный «скелет», с одним разительным отличием. Глаза его сияли озорным светом, а на губах была легкая улыбка. Он бодро вскочил со своего места и протянул мне руку.

– Салют дружище! Меня зовут Том, Том Сальваторе. Вот отправили на отдых в вашу чудесную лагуну.

Я обескуражено протянул руку в ответ, ощутив неожиданно крепкое для такого тщедушного тела рукопожатие. Перевел взгляд на медсестру, она только пожала плечами, протянула мне историю болезни и была такова.

Пока я пристраивал карту больного среди бумаг и искал, в какую бы палату его определить, Том Сальваторе бродил из угла в угол, оживленно рассматривая обстановку.

– А почему так тихо? – спросил он.

– Ночь ведь, все спят.

– Как же так, ведь сегодня пятница, могли бы устроить танцы.

Я только рот открыл от изумления, казалось, он не знает куда попал. Наконец я выбрал ему место, и мы отправились туда.

– А что, уютненько, – сказал он, рассматривая новое жилище. – Только зачем здесь это?

Он показывал на дверной замок.

– На ночь двери запираются, такие порядки.

– Будь другом, оставь открытой. Порой мне хочется походить по ночам, размяться. Да и от мысли, что я заперт в этой крохотной комнате, я не смогу заснуть.

Он умоляюще на меня посмотрел. Я не знал, как поступить, но колебался недолго.

– Ладно, но только давай без происшествий.

Он лихо козырнул.

– Я тебя не подведу! Удачного дежурства!

– Спокойной ночи.

В ту же ночь из кабинета заведующего пропала бутылка коньяка. Точнее пропало её содержимое, получив взамен чай.

///

Естественно, я не стал сдавать нового пациента, ведь в этом случае я получил бы выговор. Заведующий решил, что это дело рук ночных сторожей, и не стал поднимать большую шумиху.

После долгих выходных я снова вышел на работу. Стоило войти в помещение и сразу стало понятно, что атмосфера в отделении кардинально изменилась. Обычно стояла полная тишина, а теперь откуда-то лилась тягучая джазовая мелодия, и были слышны возбужденные голоса.

– Что происходит? – спросил я вахтера. Он только развел руками в ответ.

Шум шел из общей комнаты, в которой пациенты должны были проводить досуг и которая всё время пустовала. Теперь же там были сдвинуты столы и шли игры в шахматы и шашки. Больные и врачи играли вперемешку, около них плотной кучей теснились болельщики. А Том Сальваторе, ходил вокруг, советовал, шутил, комментировал. Его громкий голос эхом разлетался по комнате. Стоило ему меня увидеть, и он закричал:

– А вот и он!

Мгновение, и он оказался около меня

– Привет! Где ты был эти дни? У нас здесь чемпионат по играм на шахматных досках! – сказал Том и добавил уже гораздо тише. – Спасибо что не сдал меня с той бутылкой. Понимаешь, я долго не мог уснуть, а что может быть лучше рюмочки коньяка в таком случае?

– Ты украл целую бутылку.

– Ну, так ведь где рюмочка, там и две не так ли? – и он бесхитростно захлопал глазами.

Железная логика, как ни крути. Я вздохнул, подошел к заведующему, и сообщил, что явился на работу. Он был увлечен шахматной партией и только махнул рукой в ответ.

С появлением Тома в отделении всё перевернулось с ног на голову. Двери палат после отбоя теперь не запирались, и можно было наткнуться на одиноких больных, расхаживающих по ночам. Ежедневно Том почти насильно заставлял всех идти гулять и бедные «скелеты», сбитые с толку его напором, послушным косяком тянулись на улицу. В общей комнате появился телевизор и музыкальный проигрыватель. Настольные игры, которые пылились в углу комнаты, теперь активно использовались. Вечером все пациенты дружными рядами усаживались смотреть старые комедии.

– Смех ведь лучшее лекарство. Никаких новостей или политических передач, в современном мире, они больше напоминают фильмы ужасов. Только проверенные комедии, ну иногда можно футбол, – с важным видом объяснял Том главврачу.

Всему персоналу было предельно ясно, что этот новый пациент плут и мошенник, но перед его чарующим обаянием, харизмой и где-то наглостью, никто не мог устоять.

И хотя многие нововведения рушили давно устоявшиеся правила, но прогресс был на лицо. Пациенты стали более оживленными, многие начали лучше себя чувствовать, у некоторых намечалась ремиссия, в сумме это искупало все неудобства новых порядков.

Часто в мои дежурства Том приходил ко мне. Мы играли в карты, пили принесенное мной легкое вино и разговаривали обо всём на свете.

///

В один из вечеров, когда почти все врачи уже разошлись по домам, а отбоя еще не было, Том подошел ко мне.

– Опять сегодня ты дежуришь?

– Да, у всех семьи, дети, а у меня никого нет. К тому же я самый молодой.

– Отсутствие семьи, а тем более молодость, те недостатки, которые быстро проходят.

– Ты так считаешь?

– Безусловно!

Он продолжал стоять возле меня и с независимым видом рассматривать стену.

– Что нужно в этот раз? – не выдержал я.

– А с чего ты взял, что мне что-то нужно? – возмущенно начал он, наткнулся, на мой взгляд, и продолжил совсем другим тоном. – Ладно, ладно. Я тут подумал, может пока не совсем поздно, ты сходишь за территорию и купишь одну штуку?

– ?

– Самую малость, кубинскую сигару и пачку «лаки страйк».

Я даже ушам своим не поверил.

– Что?! Ты в своем уме? Сигареты, табак в раковом отделении! У тебя надеюсь не рак легких?

– Никак нет, рак кишечника, – тоном невинной овечки ответил он.

– Славно, и ты решил заработать еще и это?

– Едва ли от одной сигареты появится рак легких. Я никогда в жизни не курил, а вчера смотрел один фильм, и до жути захотелось попробовать, уж очень там красиво и вкусно курил главный герой. Еле дождался, когда ты на работу придешь. Опять же, если включить вытяжку в туалете, то через пару часов никакого запаха не останется.

Оказывается, этот хитрый лис уже все продумал. Видя мои сомнения, он насел с двойной силой.

– Ты ведь ещё помнишь, где работаешь? Разве не нужно быть более милосердным, ведь для нас каждое желание может быть последним в жизни. Я ведь не требую ничего невозможного.

Неизвестно по какой причине, но я почти всегда шел у него на поводу. Так случилось и в этот раз. К тому же, сыграл свою роль определенный интерес, я ведь тоже никогда в жизни не курил. Недалеко от больницы, на оживленном перекрестке, располагался автомат с табаком и выпивкой. Подивившись высокой цене, и ругая себя за бесхребетность, я купил желаемое. Спрятал за пазухой и пронёс через вахту. В тот момент я сам себе представлялся злым контрабандистом, провозящим запрещенный товар. Что, впрочем, вполне соответствовало действительности.

Том с нетерпением слонялся по холлу. Стоило мне зайти, он бросился ко мне.

– Получилось? Принес?

– Да, не кричи так, а то всё отделение разбудишь.

Я проверил, чтобы все были по своим местам. Притушил свет, совершил дежурный обход. Доложился на вахту и сделал соответствующую запись в журнале.

Ближе к часу ночи мы принялись реализовывать свой преступный замысел. На туалет была вывешена табличка: «Не работает», а сама дверь заперта на шпингалет. Резко пахло дезинфекцией. Вытяжка с шумом начала гонять воздух. Мы зажали в зубах сигареты и переглянулись. Не знаю как у меня, у Тома было очень смешное выражение лица, казалось, что он сейчас скажет что-нибудь важное. Но, он молчал. Чиркнула спичка, и кончики сигарет затлели малиновым цветом. Стоило только вдохнуть совсем немного, как горло обожгло едким дымом. Из глаз обильно потекли слёзы, казалось, ещё чуть-чуть и я задохнусь. Но, после сильного приступа кашля всё вернулось в норму. Только во рту оставался кислый, противный запах. Едва зажженные сигареты были безжалостно затушены и спрятаны в заготовленную банку.

Пришел черед кубинской самокрутки.

– Я читал про сигары. Дым от них не нужно вдыхать в лёгкие, надо просто набирать в рот и выдувать. Как кальян, то же самое.

– Еще бы знать, как курить кальян, – проворчал я в ответ.

Вопреки ожиданиям с сигарой всё прошло сносно. Ароматный дым клубился под потолком. По запаху он был вполне приятен и не походил на обычный сигаретный. Большого удовольствия мы не получили, но в целом было неплохо.

Добрых полчаса мы мучили толстенькую самокрутку, пока от неё не остался небольшой кончик. Открытое окно вкупе с вытяжкой быстро вернули помещению свежесть.

– Доволен? Надеюсь, тебя никогда не посещала мысль попробовать наркотики? – спросил я.

– А что? Отличная идея!

Он увидел мои расширенные глаза и залился радостным смехом.

– Да шучу я, какие наркотики. В жизни, конечно, надо всё попробовать. Только под этим «всё» надо понимать йогу, альпинизм, вегетарианство, а не героин или воровство. Понимаешь? – он ненадолго замолчал. – В этом таинственном мире столько всего замечательного, что уму непостижимо как некоторые личности умудряются скучать.

///

В одну из долгих майских ночей, когда всюду уже поют цикады и воздух напоен ароматом цветов, Том пришел ко мне. Это было восьмое по счету ночное дежурство подряд, и мой режим совсем сбился. Днём я был как сонная муха, а ночью энергия так и бурлила во мне. Хотя, возможно, это была просто сила молодости.

– Опять не спится? – спросил я.

– Человек и так тратит много времени на сон. А мог бы потратить на хорошие беседы. Поговорим?

– Естественно!

Собеседником он был чудесным, никогда не было понятно, что он в этот раз придумает. Каждый раз, слушая его я, поражался, откуда в нем столько кипучей энергии и желания жить? Улыбка буквально не исчезала с его лица, словно была приклеена там с самого рождения. Я считал себя вполне оптимистичным человеком, но по сравнению с ним был как самый заядлый пессимист.

– Ты оптимист? «Не смеши мою больничную робу», – сказал он мне. – Ты глянь на себя. Улыбка и ты, как два антонима, даже маска печали из античного театра веселее тебя. Ты, наверное, и в зеркале себе не улыбаешься.

– Повода нет улыбаться. Я переживаю за будущее и сосредоточен на текущих делах.

– А что ни так с делами? Ты пристроен, тебе есть, где ночевать, и тебя кормят питательными больничными обедами. О чем еще можно мечтать?

– О многом. Жильё, машина, будущая жена, мысли о том, как помочь родителям… Миллион вещей.

– Да, это вполне естественно. Но, тут кроется один нюанс, надо об этом думать, но не переживать. Иначе всю жизнь можно гнаться за хвостом удачи, но так его и не поймать. Ведь в таком случае ты будешь стремиться приобрести жилье все больше, просторнее, пытаться купить более новый транспорт и так до бесконечности. А счастливым надо учиться быть уже сейчас, иначе не успеешь. Ведь необязательно жить так, как следует, или как подобает. Можно ведь жить и по-своему. Не нужно строить огромный дворец, можно быть счастливым и в маленьком домике, главное, чтобы там звучал смех и жила любовь.

– Какая простая логика. Но, разве возможно такое применить в жизни?

– А ты пробовал?

Всегда он умел вести спор так, что не получалось ничего противопоставить. Конечно, не следовало такое говорить, но я вспылил и не смог сдержаться:

– Да что с тобой? Ты ведь знаешь, что умираешь, почему же ты такой веселый?

Он безмятежно посмотрел на меня.

– Смерть вовсе не повод для печали, да и жизнь больше располагает к радости. К чему плакать, если можно смеяться? Мой недуг послан мне как урок, сделать с ним я ничего не в силах, потому я с покорностью принимаю его. К чему бороться с тем, что тебе неподвластно?

Это были очень мудрые слова, и они закрепились где-то внутри меня на всю жизнь. Раньше стоило столкнуться с непредвиденной ситуацией, даже самой пустяковой, и я впадал в отчаяние, перетекающее в гнев. А теперь по истечению многих лет, ни одна буря не может потревожить покой моей души. И отчасти это заслуга Тома.

///

Весна подходила к своему завершению. Больница наполовину опустела. Одни умерли, у других началась ремиссия, и они отправились домой. Работы заметно поубавилось.

Чем ближе была жаркая пора, так любимая людьми, тем более замкнутым становился Том. Замкнутым, но не печальным. Я много раз замечал, как он стоит и с мечтательным выражением смотрит вдаль. Он всё реже устраивал переполох, вёл себя очень тихо и смирно. Что вполне себе всех устраивало.

Однажды вечером он заявил мне, что скоро умрет.

– С чего ты взял? Хуже себя чувствуешь? На неделе приходили твои анализы, они говорят о положительной динамике.

– Дело тут не в анализах и не в динамике. Взгляни на этот закат. Когда много раз подряд наблюдаешь, закат солнца, всегда можешь точно предугадать, когда это случится в следующий раз. Так и со мной, я уже так долго болею, что точно знаю, когда произойдет мой закат. Смерть каждого человека как заход солнца, и утешение лишь в том, что за каждым закатом обязательно следует рассвет.

После того разговора, я очень беспокоился о Томе, и временами ночью заходил к нему в палату. Если раньше, он часто жаловался на бессонницу, то теперь спал сном младенца. Каждый раз у меня замирало сердце, мне казалось, что он уже умер. Но, прислушавшись, я с облегчением понимал, что это не так. Иногда Том просыпался, и мы с ним перебрасывались парой фраз. Иногда продолжал крепко спать. Порой я сидел с ним до самого утра, а порой всего несколько минут.

В последний день весны, я как обычно зашел и сел у него в изголовье. Я много думал о Томе, обо всех тех изменениях, которые появились в больнице с его приходом, обо всех людях, которым он помог словом и делом. Я просидел в каком-то забытьи до самого утра, а когда спохватился, то понял, что я больше не слышу его дыхания. Лицо его было спокойно, а на губах играла всё та же легкая улыбка. За окном брал своё начало новый день.

///

Долгое время после похорон, память о Томе жила. Жила в сердцах людей, с которыми он общался, жила в самой больнице. Все изменения, привнесенные им, были сохранены и преумножены, и кто знает, возможно, именно они помогают сотням больных, побеждающих свой недуг в стенах этой больницы. Том не боялся пробовать что-то новое, и старался быть для мира тем изменением, которого желал сам. Его философия жизни и меня самого заставила задуматься об очень многом и пересмотреть многие моменты. Ведь даже когда у тебя нет ничего, когда ты неизлечимо болен, тебе есть чем поделиться с окружающими. Своей улыбкой, своей добротой, светом своей души. После его смерти я много раз прокручивал в голове наши беседы, находя в них все новый и новый смысл. Теперь и я был готов ко всем невзгодам, я больше не боялся будущего, а с нетерпением ждал грядущих перемен.

С тех пор минуло десять лет, но каждую весну, стоит ночи мягкой поступью уйти на покой, а на горизонте забрезжить первой линии рассвета, я вспоминаю Тома. Я вспоминаю Тома Сальваторе.