Текст книги "На пути к Основанию [На пути к Академии]"

Глава 15

Клеон уже не был больше тем красивым молодым монархом, что красовался на его голографических портретах. Только на голограммах он таким и оставался, но зеркало говорило ему совсем другое. Последний день рождения Императора был отпразднован с подобающей случаю помпезностью, однако сорок лет – они и есть сорок, как ни крути.

В принципе. Император не имел ничего против своего возраста. Здоровье его было в полном порядке. Правда, он немного растолстел – ну самую малость. Пожалуй, его лицо и могло бы выглядеть старше, но над ним постоянно трудились косметологи, и потому выглядел Император даже моложаво.

Восемнадцать лет он восседал на троне – за последнее столетие мало кому такое удавалось – и не видел ничего такого, что могло бы помешать ему процарствовать еще лет сорок, а тогда его царствование побило бы все рекорды в истории Империи.

Клеон снова взглянул в зеркало и пришел к выводу, что выглядел бы еще лучше, если бы не включал третье измерение.

Взять Демерзеля – преданного, надежного, крайне необходимого, невыносимого Демерзеля. Этот вообще не меняется! Остается таким, как был, и, насколько знал Клеон, косметологи ему никаких услуг не оказывают. Но что самое интересное, он никогда не выглядел молодо!

Даже тогда, когда служил отцу Клеона, а сам Клеон был юным наследным принцем. И теперь все такой же. Может, лучше было бы слегка состариться в молодости и не меняться потом?

«Меняться!»

Это слово напомнило ему о том, что он вызвал Демерзеля по важной причине, значит, не следовало погружаться в раздумья, когда тот стоял перед ним и ждал. Такую рассеянность Демерзель мог как раз приписать тому, что Император стареет.

– Демерзель! – сказал Император.

– Сир?

– Этот Джоранум… Я уже устал слышать о нем.

– Вам нет нужды слушать, сир. Совершенно заурядный человек. Помелькает-помелькает да и исчезнет.

– Но что-то он не исчезает.

– Порой такие вещи носят затяжной характер, сир.

– И что ты о нем думаешь, Демерзель?

– Он опасен и приобрел известную популярность. Именно популярность усиливает его опасность.

– Но если ты находишь его опасным, а мне он так сильно надоел, зачем нам ждать? Разве его нельзя просто взять и посадить в тюрьму, казнить или сделать еще что-нибудь?

– Политическая ситуация на Транторе, сир, сложна и…

– Она всегда сложна. Разве я слышал от тебя когда-нибудь что-то другое про ситуацию на Транторе?

– Мы живем в сложное время, сир. Предпринимать в отношении этого человека резкие меры не стоит – разве только затем, чтобы сыграть на его популярность.

– Не нравится мне все это, – пробурчал Клеон. – Я не так уж начитан – у Императоров всегда не хватает времени на чтение, но историю своей Империи я как-нибудь знаю. За последние пару столетий бывали случаи, когда такие популисты, как их принято называть, захватывали власть. И в каждом из таких случаев Император превращался в марионетку. А я марионеткой становиться, Демерзель, не желаю.

– Но этого не случится, сир.

– Случится, если ты намерен бездействовать.

– Я пытаюсь принять меры предосторожности, сир, но весьма умеренные.

– А ведь есть один человек, который не так осторожничает, как ты. Примерно месяц назад университетский профессор – профессор, это надо же – лично вмешался и прервал митинг джоранумитов, то есть, фактически, предотвратил студенческие волнения. Затеял кулачный бой и выгнал их.

– Все верно. А как вы, сир, об этом узнали?

– Узнал, потому что это именно тот профессор, которым я интересуюсь. А вот ты почему мне сам об этом не доложил?

Демерзель почти обиженно проговорил:

– Разве я обязан, сир, докладывать обо всем, что ложится на мой стол ежедневно? Обо всех мелочах?

– Мелочах? Но тот, о ком я говорю, не кто иной, как Хари Селдон.

– Да, его так зовут.

– Знакомое имя. Не он ли несколько лет назад зачитал тот самый доклад на конгрессе, что так заинтересовал нас?

– Он, сир.

– Вот видишь, – довольно осклабился Клеон. – С памятью у меня все в порядке. Я не нуждаюсь в том, чтобы за меня все запоминали мои приближенные. И я говорил с этим Селдоном о его докладе, не так ли?

– Память у вас поистине безупречная, сир.

– И как поживает его идея? Ну, то средство для предсказания будущего? Моя безупречная память не подсказывает мне, как же оно называлось…

– Психоистория, сир. Как я вам еще тогда объяснил, идея оказалась безнадежно далекой от практического воплощения. Красивая была идея, но абсолютно неосуществимая.

– И все-таки он оказался способен сорвать многолюдный митинг. Осмелился бы он на такое, не знай заранее, что это ему удастся? Разве это не свидетельство того, что его психоистория… как бы это выразиться… работает?

– Сир, это говорит об одном: Хари Селдон – горячая голова. Даже если бы психоисторическая теория работала, она все равно не выдавала бы результатов, имеющих отношение к отдельному человеку или конкретному событию.

– Ты ведь не математик, Демерзель. А он – да. Пора бы мне снова повидаться с ним. Довольно скоро должен состояться очередной математический конгресс, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, сир, но это будет бесполезная тра…

– Демерзель, я этого желаю. Сделай, как я говорю.

– Хорошо, сир.

Глава 16

Рейч слушал со всевозрастающим нетерпением, которого старался не показывать. Он находился в импровизированной камере, где-то в центре Биллиботтона. Вели его сюда по таким хитросплетениям улочек, что теперь он с трудом понимал, где находится место его заточения. (И это он, он, который в детстве мог с завязанными глазами исколесить весь Биллиботтон и удрать от любого преследователя!) Тот, кто теперь беседовал с ним, – человек, одетый в зеленую форму охраны Джоранума, – был либо миссионером, промывателем мозгов, либо каким-то странным богословом, скорее всего подделывался под богослова.

Представился он как Сандер Ни, и теперь произносил длиннющую тираду, наверняка зазубренную наизусть, и притом с жутким акцентом истинного далийца.

– Коли далийский народ хочет наслаждаться благами равенства, он должен доказать, что достоин их. Смиренное поведение, умеренность в удовольствиях – это требуется от всех и каждого. В чем нас попрекают другие? А как раз в том и попрекают, что мы, дескать, агрессивные, что мы ходим с ножами. Мы должны быть чисты в слове и…

– Я полностью согласен с вами, охранник Ни, – вмешался Рейч, – с каждым вашим словом согласен. Но… мне нужно повидать мистера Джоранума.

Охранник медленно покачал головой.

– Это никак нельзя, если у вас нету разрешения, приглашения.

– Послушайте, я сын известного профессора из Стрилингского университета, профессора-математика.

– Не знаю никаких профессоров… Погоди, ты же вроде сказал, что ты из Доля.

– Конечно, из Даля. Вы что, не слышите, как я разговариваю?

– И твой папаша – профессор в таком большом университете? Что-то не верится.

– Он мне не родной отец. Отчим.

Охранник сглотнул слюну и покачал головой.

– А в Дале знаешь кого?

– Тут живет Матушка Ритта. Она меня знает (А ведь она уже тогда, восемь лет назад, была жутко старая. Теперь, может, уже из ума выжила, а может, ее уж в живых нет.)

– Сроду про такую не слыхал.

(Кто же еще? Пожалуй, он не мог припомнить никого, чье бы имя что-либо сказало этому человеку. Лучшим его дружком был мальчишка по кличке «Грязнуля», но, кроме его клички, он ничего вспомнить не мог. Даже в полном отчаянии Рейч при всем желании не смог бы выговорить фразу типа: «Не знаком ли вам некто моего возраста по кличке „Грязнуля“?»)

Наконец он сказал:

– Юго Амариль.

Светлые глаза Ни потемнели.

– Кто-кто?

– Юго Амариль, – заторопился Рейч. – Он работает у моего отчима в университете.

– Че, тоже далиец? Че, там у вас в университете все далийцы собрались, а?

– Нет, только он и я. Он был раньше термальщиком.

– А он в университете че делает?

– Мой отец вытянул его из термариев восемь лет назад.

– Ладно, проверим. Пошлю кого-нть, проверим.

Рейчу пришлось ждать. Пытаться бежать? Толку не было. Он теперь не так хорошо, как раньше, ориентировался в биллиботтонских подворотнях и закоулках, его бы тут же сцапали снова.

Прошло двадцать минут, и Ни вернулся с тем самым капралом, что арестовал Рейча в кондитерской. У Рейча появилась маленькая надежда: может, у капрала мозгов побольше?

– Как, ты говоришь звать того далийца, какого ты знаешь?

– Юго Амариль, капрал, термальщик, которого мой отец нашел здесь, в Дале, восемь лет назад и забрал с собой в Стрилингский университет.

– Зачем это ему понадобилось?

– Моему отцу показалось, что Юго способен на большее, чем ковыряться в термарии, капрал.

– К примеру?

– Он оказался способным математиком. Он…

Капрал поднял руку, прервав Рейча.

– В каком термарии он работал?

Рейч ненадолго задумался.

– Понимаете, я тогда маленький был, но, вроде бы, в «С-2».

– Почти верно. В «С-3».

– Стало быть, вы его знаете, капрал?

– Я-то? Лично – нет, но эту байку в термариях все наперебой рассказывают, а я там тоже потрудился. Кто знает, может, и ты ее там услыхал. Чем докажешь, что вправду знаешь Юго Амариля?

– Послушайте. Давайте вот как сделаем. Я напишу свое имя и имя моего отца на листке бумаги. И еще одно-единственное слово. Свяжитесь, как сами пожелаете, с кем-нибудь из аппарата мистера Джоранума, а мистер Джоранум будет в Дале завтра, и пусть он прочитает мое имя, имя моего отца и это самое слово. Если это ничего не даст, значит, я останусь здесь и буду гнить потихоньку, но думаю, этого не случится. Я просто уверен, что меня отсюда в три секунды заберут, а вы получите повышение за своевременную передачу информации. Если же вы мне откажете и они сами узнают, что я здесь – а они все равно узнают – вы попадете в большую беду. В конце концов, если вы знаете, что Юго Амариль уехал отсюда с одним знаменитым математиком, вбейте себе в голову, что этот самый математик и есть мой отец. Его зовут Хари Селдон.

По лицу капрала стало ясно, что это имя для него не пустой звук.

– А что же это за слово такое, какое ты хочешь написать?

– «Психоистория».

– И что это за штуковина? – нахмурился капрал.

– Не важно. Передадите – сами увидите, что получится.

Капрал вырвал из блокнота листок.

– Ладно. Пиши. Поглядим, что из этого выйдет.

Рейч весь дрожал. Ему и самому не терпелось увидеть, что случится. Но все зависело теперь только от того, с кем переговорит капрал, случится ли чудо под действием магического слова.

Глава 17

Хари Селдон смотрел на дождевые капельки, разбивавшиеся о ветровое стекло правительственного автомобиля, и чувствовал при этом острейшую ностальгию.

Всего лишь второй раз за восемь лет, проведенных им на Транторе, он получил приказ явиться к Императору, дворец, которого стоял на единственном открытом участке Трантора, и оба раза погода оказывалась дождливой, холодной. В первый раз он приехал сюда вскоре после прибытия на Трантор, и тогда ненастье попросту огорчило его. В такой погоде для него не было ничего нового. Дождей и гроз у него и на Геликоне хватало – там такая погода была привычной, особенно в тех местах, где вырос Селдон.

Но теперь, прожив восемь лет в условиях искусственного климата, когда «грозы» состояли в периодическом затемнении «небес» искусственными тучами и легком дождичке, что моросил, покуда все спали, вместо яростного ветра порой дул легкий бриз, и никогда не бывало ни пощипывающего морозца, ни жуткого зноя – а так, то легкое потепление, когда приходилось расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке, или легкое похолодание, когда ты бывал вынужден набросить легкую куртку (на самом деле даже такие ничтожные перепады в погоде вызывали у местных жителей жалобы), теперь этот холодный, унылый дождик, сыплющий с серого неба, казался ему родным и приятным. Дождь напомнил ему о Геликоне, о юности, о том, что казалось ему теперь порой счастливой беззаботности. Он даже подумал было, уж не попросить ли водителя выбрать самую длинную дорогу ко дворцу.

Нет, нельзя. Император желал его видеть, а путь на автомобиле и так был не близкий, даже если ехать по прямой, не останавливаясь на перекрестках. Императора нельзя было заставлять ждать.

Клеон, оказывается, теперь был уже не тот, каким видел его Селдон восемь лет назад. Поправился фунтов на десять, мешки под глазами, хотя, безусловно, пластические операции делали свое дело: обрюзгшим лицо Императора назвать было нельзя. Селдону стало немного жаль Императора – как бы он ни был всесилен, а тоже ничего не мог поделать против всемогущего времени.

Клеон и на этот раз встретился с Селдоном наедине, в той же самой роскошно обставленной комнате, где они виделись впервые. По традиции, Селдон молчал, ожидая, когда Император обратится к нему.

Бросив на Селдона оценивающий взгляд. Император произнес самым будничным тоном:

– Рад вас видеть, профессор. Давайте поговорим по душам, без формальностей – так же, как тогда, когда мы в первый раз виделись с вами.

– Хорошо, сир, – осторожно ответил Селдон.

(Говорить по душам не всегда безопасно, только из-за того что Император отдал тебе такое распоряжение. Можно и проговориться.)

Клеон непринужденно махнул рукой, и в комнате тут же ожила автоматика. Стол накрылся как бы сам собой. На немодно за другим стали появляться блюда. Все произошло так быстро, что Селдон и глазом моргнуть не успел.

– Пообедаете со мной, Селдон? – как ни в чем не бывало спросил Клеон.

Ничего особенного в этом вопросе не было – самое обычное приглашение к столу, но сказано это было тоном, не допускающим возражений.

– Почту за честь, сир, – ответил Селдон и украдкой огляделся по сторонам. Он отлично знал, что Императору задавать вопросов не положено или, по крайней мере, нежелательно, но не сумел справиться с собой.

Стараясь, чтобы в голосе не было вопросительных ноток, он проговорил:

– Премьер-министр с нами обедать не будет?

– Нет, – ответил Клеон. – У него сейчас другие дела, а мне бы хотелось с вами побеседовать наедине.

Некоторое время обед протекал в полном молчании. Клеон пристально глядел на Селдона, Селдон натянуто улыбался. Клейка нельзя было обвинить в излишней жестокости и даже в безответственности, но на самом деле ему ничего не стоило взять да и арестовать Селдона по сфабрикованному обвинению, а при той власти, какой располагал Император, дело до суда могло и не дойти. Желательно было всегда держаться от него подальше, не привлекать его внимания, но сейчас был не тот случай.

Конечно, в прошлый раз дело обстояло намного хуже – тогда его доставили во дворец в сопровождении вооруженной охраны, но почему-то Селдону от этой мысли легче не становилось.

Наконец Клеон прервал молчание.

– Селдон, – сказал он, – мой премьер-министр – человек весьма работоспособный и полезный, и все-таки у меня такое впечатление, что порой людям кажется, будто у меня уже и своей головы на плечах нет. Вам тоже так кажется?

– Что вы, сир! – вежливо, но без комментариев, возразил Селдон.

– Я вам не верю. Однако голова на плечах у меня таки есть, и я отлично помню, что, когда вы впервые приехали на Трантор, вы баловались психоисторией.

– Надеюсь, вы не забыли, сир, – негромко проговорил Селдон, – что тогда я объяснял вам, что это всего-навсего математическая теория, безнадежно далекая от применения на практике.

– Это вы тогда говорили. Вы и теперь так говорите?

– Да, сир.

– Вы что, над ней не работали с тех пор?

– Нет, время от времени я этим балуюсь, но ничего не получается. К несчастью, все время мешают хаос и вероятность не…

– Мне бы хотелось, – прервал его Император, – чтобы вы занялись решением одной конкретной задачи… Угощайтесь десертом, Селдон. Очень вкусно.

– Что за задача, сир?

– Этот Джоранум… Демерзель считает, что я не могу арестовать этого человека и не могу использовать вооруженные силы для того, чтобы уничтожить его последователей. Он говорит, что от этого будет только хуже.

– Если так говорит премьер-министр, наверное, так оно и есть.

– Но мне очень мешает этот Джоранум… Во всяком случае, марионеткой я становиться не собираюсь. А Демерзель бездействует.

– Уверен, он делает все, что может, сир.

– Ну, коли он и трудится над решением этой проблемы, значит, меня в курс дела не вводит.

– Но это, сир, может быть, из-за того, чтобы вас лишний раз не беспокоить, чтобы поберечь от ненужных волнений. Может быть, премьер-министру кажется, что было бы лучше, если бы Джоранум… если бы он…

– Договаривайте, – брезгливо поморщился Клеон.

– Да, сир. Было бы неразумно показывать, что вы лично выступаете против него. Вы должны оставаться в стороне во имя блага Империи.

– Мне было бы гораздо спокойнее заботиться о благе Империи, не будь Джоранума. И что же вы предлагаете, Селдон?

– Я, сир?

– Вы, Селдон, – нетерпеливо кивнул Клеон. – Скажем так: я вам не верю, когда вы утверждаете, что психоистория – всего-навсего игра. Демерзель продолжает поддерживать с вами дружеские отношения. Вы что думаете – я такой тупица, что не замечаю этого? Он от вас чего-то ждет. А ждет он от вас психоистории, а поскольку я все-таки не тупица, я ее тоже жду. Селдон, вы за Джоранума? Говорите! Говорите правду!

– Нет, сир, я не за него. Я считаю, что он представляет собой реальную угрозу для Империи.

– Хорошо. Я вам верю. Насколько мне известно, вы прервали джоранумитский митинг и тем самым предотвратили студенческие волнения.

– Это был просто душевный порыв, сир.

– Не морочьте мне голову, Селдон. Вы руководствовались психоисторией.

– Сир!

– Не возражайте. Вы что-нибудь предпринимаете в отношении этого Джоранума? Обязаны предпринимать, если вы – на стороне Империи.

– Сир, – проговорил Селдон осторожно, поскольку не знал, как много известно Императору, – я отправил моего сына на встречу с Джоранумом в Даль.

– Зачем?

– Мой сын далиец, сир, и к тому же проныра. Он может разузнать кое-что, что сослужит нам хорошую службу.

– Может?

– Да. Увы, только может, сир.

– Вы будете держать связь со мной?

– Да, сир.

– И вот что, Селдон: прекратите валять дурака и притворяться, будто психоистории не существует, что это всего лишь идейки. Я не желаю этого слышать. Я жду, что вы что-нибудь сделаете с этим Джоранумом. Не знаю что, но что-то сделать должны. Все. Можете идти.

Селдон вернулся в Стрилингский университет в гораздо более мрачном расположении духа, чем уезжал. Клеон говорил так, что было ясно – неудачи он не потерпит.

Теперь все зависело от Рейча.

Глава 18

Ближе к вечеру Рейч уже сидел в кабинете учреждения, в которое никогда не входил – нет, не мог войти, будучи беспризорником. Даже теперь он чувствовал себя здесь не слишком уютно, как будто без разрешения проник в чужой дом.

Он изо всех сил старался принять непринужденный вид, придать лицу веселость и обаяние. Отец сказал, что все это было ему присуще от природы, а сам он об этом никогда и не задумывался. Но раз это действительно его природное качество, ему не следовало искусственно придавать себе обаятельность.

Он постарался расслабиться и при этом не сводил глаз с человека, что сидел за письменным столом и работал на компьютере. Человек этот не был далийцем. Это был не кто иной, как Джембол Дин Намарти, тот самый, что был тогда на встрече с Джоранумом, когда они приходили к отцу.

Время от времени Намарти отрывал взгляд от экрана компьютера и враждебно поглядывал на Рейча. На его обаяние Намарти не покупался.

А Рейч и не собирался отвечать на враждебность Намарти милыми улыбочками. Это было бы нарочито, наигранно. Он просто сидел и ждал.

Главное, он попал сюда. Теперь, если Джоранум приедет, а приехать он должен был непременно, у Рейча будет возможность поговорить с ним.

Джоранум вошел, источая свою лучезарную улыбочку. Намарти поднял руку. Джоранум остановился. Они принялись о чем-то тихо переговариваться.

Рейч навострил уши, стараясь расслышать их разговор, делая при этом вид, что ему это совершенно не интересно. Ему стало ясно, что Намарти против их встречи. Интересно, почему?

Но вот Джоранум обернулся, улыбнулся Рейчу и оттолкнул Намарти плечом. Рейч понял, что, хотя Намарти, судя по всему, в команде Джоранума является чем-то вроде мозгового центра, сила все равно остается за самим Джоранумом.

Джоранум шагнул к Рейчу и протянул пухлую, немного влажную ладонь.

– Хорошо, хорошо. Сынок профессора Селдона? Как поживаешь, дружок?

– Отлично, сэр, спасибо.

– У тебя были кое-какие трудности, насколько я знаю?

– Да нет, ничего такого особенного, сэр.

– И ты принес мне весточку от твоего папочки, верно? Видимо, он передумал, а? Решил-таки присоединиться к моему великому крестовому походу?

– Не совсем так, сэр.

Джоранум едва заметно нахмурился.

– Так ты не привез мне ничего такого?

– Нет, сэр. Он просто послал меня.

– Ясно. Есть хочешь?

– Пока нет.

– Значит, не будешь возражать, если я перекушу? Знаешь, у меня на простые житейские радости вечно времени не хватает, – сказал он, широко улыбаясь.

– Все нормально, сэр.

Они вместе подошли к столу и сели. Джоранум развернул сверток, достал сандвич и откусил кусок. Пережевывая, он сказал:

– А зачем же он послал тебя, сынок?

Рейч пожал плечами.

– Наверное, думал, что я разузнаю что-нибудь про вас такое, что могло бы ему помочь навредить вам. Он-то душой и сердцем предан премьер-министру Демерзелю.

– А ты разве нет?

– Нет, сэр. Я же далиец.

– Знаю, что далиец, мистер Селдон, но какое это имеет значение?

– Это значит, что я – из угнетенных, а поэтому я за вас и хочу вам помочь. Конечно, мне не хотелось бы, чтобы об этом узнал мой отец.

– А зачем ему об этом узнавать? Незачем. И как же ты собираешься мне помогать? – спросил Джоранум, бросив быстрый взгляд на Намарти, который слушал их беседу, угрюмо подперев подбородок кулаками.

– Тебе что-нибудь известно о психоистории?

– Нет, сэр. Отец со мной об этом не говорит, а заговори он, я бы все равно ничегошеньки не понял, да и успехов у него, судя по всему, никаких.

– Ты точно знаешь?

– Конечно, точно. У нас там есть парень такой – Юго Амариль, он тоже далиец, вот он иногда обронит словечко-другое. Так что я уверен и вам точно говорю: ничего они не добились.

– Ага! Скажи, а как ты думаешь, мог бы я повидаться как-нибудь с Юго Амарилем?

– Не думаю. Он не очень-то жалует Демерзеля, но зато с головой предан моему отцу. Он вам не помощник. Он отца не предаст.

– А ты, стало быть, можешь?

Рейч помрачнел и упрямо пробормотал:

– Я – далиец.

Джоранум прокашлялся.

– Давай-ка я тебя еще разок спрошу: чем ты собираешься мне помочь, молодой человек?

– Я могу сказать вам кое-что, но боюсь, вы не поверите.

– Вот как? Если не поверю, так тебе сразу и скажу.

– Насчет нашего премьер-министра Эдо Демерзеля.

– Ну?

Рейч облизнул губы, испуганно огляделся по сторонам:

– Меня никто не услышит?

– Никто, кроме меня и Намарти.

– Так вот, слушайте. Этот Демерзель – он никакой не человек. Он – робот.

– Что?! – взревел Джоранум.

Рейч решил, что нужно объяснить.

– Робот, сэр, это механический человек. Искусственный, ненастоящий. Машина, понимаете?

Намарти яростно вмешался:

– Джо-Джо, не верь этой ерунде! Это глупо.

Однако Джоранум предостерегающе поднял руку. Глаза его сверкали.

– Откуда тебе это известно?

– Отец когда-то побывал в Микогене. Вот он мне и рассказал, что в Микогене много болтают про роботов.

– Да, знаю. То есть, по крайней мере, слышал.

– Ну вот, и микогенцы, они верят, что когда-то давным-давно у их предков было полным-полно роботов, а потом их не стало.

Намарти прищурился.

– Нет, ты скажи, с чего это ты взял, что Демерзель – робот? Я, правда, не так много про это слышал, но, насколько я помню, роботы – они же металлические, верно?

– Верно, – честно признался Рейч. – Но только я еще слышал, что были и такие роботы, что выглядели точнехонько, как люди, и они могли жить вечно…

Намарти яростно затряс головой.

– Легенды! Дурацкие легенды! Джо-Джо, и зачем только мы слушаем эту…

– Нет, Дж. Д., – прервал его Джоранум. – Я хочу послушать. Я тоже слыхал про эти легенды.

– Но это же чушь, Джо-Джо!

– Не торопись произносить слово «чушь». Пусть даже так, ведь люди живут и погибают за подобную чушь. Дело не столько в том, что есть на самом деле, а в том, чем это считают люди. Ладно, молодой человек, о легендах не будем. Скажи мне, почему ты считаешь, что Демерзель – робот?

Допустим, роботы действительно существуют. Что же такого есть в Демерзеле, что заставляет тебя думать, будто он – робот? Он что, сам тебе об этом сказал?

– Нет, сэр, – ответил Рейч.

– Может быть, отец сказал? – спросил Джоранум.

– Нет, сэр. Это моя собственная догадка, но я в этом уверен.

– Но почему? Откуда у тебя такая уверенность?

– Есть в нем что-то такое… Например, он не меняется с годами. Не стареет, понимаете? Он бесчувственный какой-то – никаких эмоций. В общем, что-то такое, от чего кажется, будто он и вправду из железа.

Джоранум откинулся на спинку стула и довольно долго испытующе, внимательно смотрел на Рейча. Еще бы чуть-чуть, и, наверное, можно было бы услышать, как настырно звенят его мысли.

– Хорошо, – наконец проговорил он. – Допустим, он на самом деле робот, молодой человек. И что? Тебе-то до этого какое дело?

– Как это, какое мне дело? – удивился Рейч. – Я же человек. И я вовсе не хочу, чтобы робот правил Империей.

Джоранум повернулся к Намарти и довольно кивнул.

– Слышал, Дж. Д? Здорово сказано: «Я – человек, и не хочу, чтобы робот правил Империей». Отведи-ка его в студию, пусть скажет это всем да повторит не один раз, чтобы всем на Транторе вбить в мозги.

– Эй! – вмешался Рейч, наконец переведя дух. – По головидению я никак не смогу этого сказать. Я же не хочу, чтобы отец узнал…

– Нет-нет, не бойся, – быстро успокоил его Джоранум. – Этого мы не допустим. Мы только возьмем твои слова. Разыщем какого-нибудь другого далийца. И еще по одному жителю из каждого сектора. Пусть говорят каждый на своем диалекте, но слова будут у всех одни и те же: «Я не хочу, чтобы робот правил Империей».

– А что, – встрял Намарти, – если Демерзель докажет, что он – не робот?

– Да что ты? – отмахнулся Джоранум. – Как он сумеет доказать? Это психологически невозможно. О чем ты говоришь? Чтобы великий Демерзель, человек, стоящий за троном, человек, в чьих руках столько лет были все ниточки, тянущиеся к престолу Клеона I, который еще его отцу служил, взял да и спустился с заоблачных высот и оправдывался перед народом, доказывая, что он – человек? Для него это окажется ничуть не лучше, чем на самом деле быть роботом. Итак, Дж. Д., злодей у нас в руках, и этим мы обязаны вот этому замечательному юноше.

Рейч покраснел.

– Рейч – тебя же Рейч зовут? – спросил Джоранум. – Как только наша партия добьется желаемого положения, мы не забудем о тебе. Отношение к Долю, твоей родине, будет подобающим, и ты займешь важный пост среди нас.

Когда-нибудь, Рейч, в один прекрасный день, ты станешь в Доле самым главным, и тебе не придется сожалеть о содеянном. Кстати, ты, случаем, не сожалеешь?

– Ни капельки! – с жаром воскликнул Рейч.

– В таком случае можешь спокойно отправляться к отцу. Уверь его в том, что мы не желаем ему зла, что мы его высоко ценим. Как ты это узнал и откуда – говори, что тебе вздумается. А если сумеешь выяснить еще что-нибудь полезное для нас, в особенности насчет психоистории, дай нам знать.

– Конечно. А вы честно сделаете так, что в Доле станет лучше, чем теперь?

– Совершенно честно. Клянусь. Равенство для всех секторов, мой мальчик. У нас будет новая Империя, а все зло – все эти привилегии и неравенство – все это мы сотрем в порошок.

– Этого мне и надо, – сжал кулаки Рейч и довольно улыбнулся.