Текст книги "Глубинка. Сборник рассказов и очерков"

– Тётенька, возьмите меня с собой, я вам помогать буду.

Фарида знала, что скажет её суровый муж: «Ты всех беспризорных решила собрать по железной дороге? Детприёмники есть, пусть туда идёт». Она зажмурила глаза и отчаянно замотала головой, а мальчик в упор смотрел на неё остановившимся взглядом. У неё не было душевных сил выносить это, и прогнать его она не могла тоже.

Поезд пришёл ранним утром, когда продрогнувшие до костей люди уже не могли шевелиться.

В вагоне было чуть теплее, но пахло чем-то скисшим. Семья устроилась возле пожилой русской четы, у которой был совершенно потерянный вид. «Наверное, тоже сорвались с насиженных мест. В таком возрасте ещё сложнее отрываться от корней. Впрочем, со стороны мы выглядим так же. Как будто воды в рот набрали. Гилимьян вообще на глухонемого смахивает», – думала Фарида.

Через некоторое время Фарида бережно достала из полотенца последние крохи хлеба с полупрозрачными кусочками мяса. Ехали в гробовой тишине, исчерпав все силы. К вечеру поезд внезапно начал сбавлять скорость и остановился. Поговаривали, что из-за неисправности путей впереди. Состав с вагонами, переполненными отчаявшимися и голодными людьми, простоял почти сутки. К следующему вечеру паровоз дал гудок, вагон несколько раз качнулся и стал рывками двигаться вперёд. Неожиданно младшая Фаечка тихо заплакала. У неё начались судороги. Пожилая женщина протянула ей кусок сахара, и девочка впилась в него дрожащими губами. Её лицо при тусклом освещении казалось совершенно серым. Она была похожа на маленькую высохшую старушку. Сердце матери разрывалось на части.

Поезд остановился на каком-то полустанке, название которого невозможно было прочесть, поскольку фонарь почти не давал света. Люди посыпались из вагона. Фарида взяла последнюю ценность, которую надеялась позже продать, чтобы купить школьную форму для старшей Раисы. Это был белый пуховый платок, подаренный ей на свадьбу Гилимьяном. Женщина надевала его за восемь лет супружеской жизни всего три раза, а в остальное время берегла как память, завернув в плотную бумагу. От него чудесно пахло цветочным мылом, положенным в ту же упаковку для защиты от моли. Фарида потрогала руками нежную паутинку, замерла на миг от красоты белоснежных ажурных сплетений. Среди убогого, рваного, заплаточного и вонючего он выглядел как нежная лилия, распустившаяся на мусорной куче. Прижимая его к сердцу, женщина вышла на полустанке, чтобы обменять это чудо на еду и накормить своих девочек. Муж Гилимьян молча наблюдал за ней. Он всегда был немногословен, а в последний год, придавленный тяжёлыми обстоятельствами жизни, и вовсе замкнулся. Ощущение, что он ничего не в силах изменить, лишило этого могучего мужчину воли. Потерянный взгляд, опущенные плечи. Он ли был тем егетом44
  Здесь – джигит, храбрец.


[Закрыть], за которого она выходила замуж. Фарида внимательно посмотрела на мужа и сказала:

– Гилимьян, я сейчас приду! Смотри за дочерями хорошенько. Никуда не уходи.

Её муж попытался разжать слипшиеся губы, но у него не было сил. Челюсть одеревенела от постоянного напряжения. Он лишь бессмысленно мыкнул и кивнул в ответ. Фарида подумала, что её муж, наверное, скоро совсем разучится говорить. Спускаясь по крутым ступенькам вагона, она пыталась вспомнить, когда Гилимьян в последний раз перекидывался с ней словами. Выходило, что почти три дня назад, когда он принёс с охоты добычу.

Женщина понимала, как тяжело было её некогда сильному и волевому мужу ехать на чужбину, чтобы просить милости у сестры, которая, как все считали, ведёт неправедный образ жизни. Да и могилы предков под разлапистыми соснами на старом деревенском кладбище, оставленные навсегда без присмотра, надрывали его душу. Заснув на несколько минут позапрошлой ночью на скамейке вокзала, он глухо завыл. Эти нечеловеческие звуки напугали Фариду. Она успокоила мужа, погладив по небритой щеке. От прикосновения муж только вздрогнул и посмотрел на неё совершенно остекленевшими и бессмысленными глазами.

Фарида стояла на полустанке, сжимая в руках белую шаль. Голова кружилась от голода. На неё накатывала дурнота от того, что все вокруг суетились. Пассажиры что-то обменивали у крестьян, заполняли водой бидоны и кувшины. Весь пыл женщины вдруг пропал, она растерялась. Фарида плохо говорила по-русски и потому не решалась заговорить с кем-либо. Тут её окликнула женщина. Фонарь светил тускло, Фарида разглядела лишь непомерно большой нос и маленькие пуговки глаз. Крестьянка сказала тихим вкрадчивым голосом, не подходящим к её тяжёлой фигуре.

– На еду обменяешь?

– Да-да, на еду!

– Идём к саням. Вона где стоят, у водокачки.

Когда они с крестьянкой вошли в темноту, Фарида почувствовала острую боль, пронзившую затылок.

 
                                       * * *
 

Гилимьян вышел из привычного состояния отупения, когда младшая дочь, которая уже несколько минут нудно хныкала, вдруг замолчала. Всё это время он, оказывается, машинально гладил Фаю по голове и даже что-то бормотал. Но утихла она вовсе не от утешений отца. Замолчать её заставил вопрос старшей сестры. Гилимьян не слышал, о чём его спросили, и вопросительно кивнул. Раиса, которая давно не видела участия со стороны отца, быстро и взволнованно затараторила:

– Папа, мама больше не придёт? Не придёт, потому что Фая всегда плачет, не может немножко потерпеть. Ревёт и ревёт, как будто коровушка. Папа, скажи, мама насовсем ушла?

Тут только Гилимьян понял, что его жена где-то задержалась. Все, кто выходил из вагона, уже вернулись, а она – нет. Мужчина попросил пожилую чету присмотреть за детьми, а сам выскочил на улицу.

Мужчина звал Фариду, бегая возле вагонов. Какая-то женщина припомнила, что видела, как его жена ушла с грузной крестьянкой к зданию водокачки. Она заговорщицки зашептала :

– Зря ушла, здесь, говорят, нехорошее место. Голод. Люди стали пропадать.

Гилимьян, полный тревожных предчувствий, побежал к водокачке. Он кричал: «Фарида! Ты где?» – и не узнавал свой голос.

Добежал до деревянного строения и увидел разворошённый сугроб, варежку. Он поднял её и поднёс к глазам. Да, это Фарида вязала, знакомый узор. Гилимьян пошёл по следам и увидел какие-то капли. Чудовищная догадка, что это кровь его жены, ударила точно обухом по голове. Мужчина побежал дальше по едва заметным под лунным светом следам на снегу. Но они внезапно оборвались, дальше шла двойная линия, оставленная санями. Гилимьян пробежал несколько метров в том направлении и выбежал на широкий тракт. Теперь следов было много. Мужчина услышал протяжный гудок поезда, который возвещал об отправлении. Что делать? Продолжить поиски или покинуть свою Фариду? Метался, надрывался, уже точно зная, что, если пойдёт дальше, потеряет девочек, если к поезду – жену. Что бы выбрала его Фарида? Она бы всё отдала за жизнь дочек. Гилимьян отчаянно, почти по-звериному, рыкнул в последний раз, надорвав голос, и побежал к отходящему поезду. Обессилевший от голода, он еле ухватился за поручни последнего вагона. Пробирался в полутьме к своему четвёртому и боялся, что девочек там уже тоже нет.

Издалека он услышал плач своих дочерей. Последняя надежда на то, что его Фарида вернулась, пока он искал её, рухнула…

Десятилетия спустя, когда уже не стало СССР, следователь МВД Лилия Баймухаметова, дочь Раисы, поехала в Поволжье в поисках информации о пропавшей бабушке. Запросы не принесли результата. Работая с рассекреченными архивами Казанского отделения Горьковской железной дороги, внучка Фариды узнала о случаях нападения на людей во время голода 1921—1922 гг.

Глубинка

Дальнобойщик Николай выехал из Челябинска в Ярославль с грузом. С самого утра небо заволокло серыми тучами, что вызывало опасения у опытного водителя. Когда он миновал пост ГАИ, появились первые снежинки. Нехорошие предчувствия, не дававшие ему покоя, усилились. Он боялся опоздать к празднованию юбилея свадьбы, на которое были приглашены два его сына с семьями, многочисленная родня супруги и сваты. С женой, которая по паспорту была Тансылу, но давно стала для родных, друзей и коллег по цеху Танечкой-Танюшей, они прожили четверть века. Даже не верилось, что столько времени прошло! Казалось, только вчера он встретил её и отбивался сначала от деревенских парней, а потом от семьи девушки. Неприятие отца, матери и двух сестёр Тани вызывали не только национальные различия. Молодой человек без корней казался родственникам девушки опасным и подозрительным. Выросший в детдоме Николай долгое время настораживал их. Лишь много лет спустя он смог завоевать доверие, стал им сыном, братом и обожаемым бажой55
  Свояк.


[Закрыть].

Снег повалил хлопьями. Нервничая, Николай бубнил себе под нос модную песню Валерия Леонтьева:

 
Исчезли солнечные дни,
И птицы улетели.
И вот проводим мы одни
Неделю за неделей…
 

Возле башкирской деревеньки с непроизносимым названием, находящейся на трассе между Челябинском и Оренбургом, на его КамАЗе треснули сразу три рессорных листа.

Николай, обычно сдержанный и серьёзный, на чём свет стоит отругал начальника, из-за жадности которого произошла поломка:

– Я же говорил: перегруз! Совести нет. Это же надо было так машину надорвать, что рессора лопнула. Гад же ты, Михеич, жадная гадина!

Убедившись в том, что он ничего не может исправить, Николай в сердцах сказал:

– Вот вам и везунчик! Сглазили, шельмы!

Везунчиком и фартовым Николая называли коллеги-водители. Ему действительно всегда сопутствовала удача. Если разыгрывали один гэдээровский телевизор на всю автоколонну или путёвку в социалистическую Болгарию, то счастливый билет выпадал именно ему. За что бы он ни брался, что бы ни делал, всё ему давалась легко. Крепко стоящий на ногах, хозяйственный и деловой, он просчитывал свои действия на несколько ходов вперёд. Была в нём какая-то основательность и степенность, которая выделяла его среди равных. Неслучайно он пользовался непререкаемым авторитетом и уважением среди коллег. Ещё в молодости ему предлагали кресло начальника автоколонны, но он наотрез отказался. Не представлял себя Николай в душном кабинете. Ему нужны были дорога, простор, воздух. Да и оклад дальнобойщика выше, чем у тех, кто протирает штаны, а ему сыновей надо было поднимать.

Николай покурил в размышлении. Делать нечего: надо идти к людям. Возле крайнего дома он увидел колхозника, который ворошил вилами сено. Тот, заметив незнакомца, отложил свою работу. Приблизившись, Николай сказал пожилому башкиру:

– Хаума66
  Здравствуйте (дословно: здоровы ли).


[Закрыть]