Текст книги "Правила боя"

Глава шестаяАх, эта девушка!

В голове был безнадежный вакуум.

Мне приходилось бывать в самых разных переделках, подчас на карту ставилась моя жизнь или жизнь людей, которые были со мной. Но всегда в подобной ситуации был выбор, пусть даже выбор между плохим и очень плохим вариантом развития событий. Сейчас выбирать было не из чего, я просто не знал, что делать. Ясно было, что надо дожидаться Сергачева, но это значит – терять время. Которое может быть очень дорого...

В эту минуту раздался звонок телефона. Не сотового, которым пользовались мы трое, а того, что стоит в номере. Я осторожно поднял трубку.

– Алексей Михайлович? – спросил меня русский голос.

– Да, – ответил я, позабыв, что по германскому паспорту я – герр Кауфманн и под этим именем числюсь в гостинице.

– Прошу вас не беспокоиться, – сказал мне неведомый мужчина, и голос его был мягким, почти отеческим. – Ваша девушка – в хороших, добрых руках, и с ней не случится ничего плохого. Она нам не нужна, нам нужны вы, Алексей Михайлович. Очень нужны.

– Что вы хотите, денег? – спросил я и сразу понял, что сказал глупость. Этим ребятам не нужны были деньги, им даже не нужна была моя жизнь, им нужен был именно я...

– Нет, Алексей Михайлович, мы просто хотим встретиться с вами, встретиться и поговорить, а Светлана Михайловна будет гарантией того, что наша встреча состоится и пройдет без эксцессов.

– Согласен. Где и когда?

– Давайте прямо сейчас. Выходите из гостиницы и идите направо, до угла. Я к вам подойду.

– А как я узнаю, что это именно вы?

– Вам что, пароль нужен? – мужчина на другом конце провода явно развеселился. – Хорошо, я подойду и спрошу – «У вас продается славянский шкаф?» А вы мне должны ответить – «Шкаф продан, осталась кровать с тумбочкой» – Вас это устроит?

– Вполне, – я был зол на себя.

Имею дело с профессионалами, а затеваю какие-то детские игры в разведчиков.

– И последнее. Прошу вас, выходите один, без этого вашего дуболома, Паши, он только помешает. И нам, и вам.

Мужчина положил трубку. А я еще постоял и послушал гудки. Вариантов выхода из ситуации не прибавилось. Вот если бы он мне сказал, что будет ждать на берегу Шпрее в смокинге, с белой розой в петлице, тогда я мог бы незаметно подкрасться к нему, схватить и долго мучить, пока не узнал бы, где находится Светлана и что они с ней делают.

Оставалось одеться и, выйдя из гостиницы, идти направо, до угла...

Я вышел из гостиницы, дошел до угла и огляделся. Среди неспешных гамбургских пешеходов не было ни одного, кто хоть сколько-нибудь походил на тайного злодея-похитителя. Не было мужчин в черных очках и надвинутых на глаза шляпах, скрывающих лицо за высоко поднятым воротником плаща. Не было мальчишки-газетчика, всегда готового передать записку от злоумышленника, отпустив при этом соленую уличную шутку. Кареты с задернутыми стеклами тоже не наблюдалось.

В кармане прозвучали первые аккорды Сороковой симфонии Моцарта и я лихорадочно выхватил трубку.

– Я вижу, вы послушались нашего совета и пришли на встречу один. Это говорит о вашем благоразумии. Сейчас перейдите дорогу, и мы, наконец, встретимся.

Я – добропорядочный немецкий бюргер по фамилии Кауфман, поэтому, несмотря на зуд в ногах и во всем теле, – дождался зеленого, разрешающего переход, сигнала и только тогда пересек улицу.

Никто не набросился на меня с платком, смоченным хлороформом. Просто осторожно взяли за рукав.

– Не продаете ли вы славянский шкаф, голубчик? – спросил человек, одетый в стиле Петра Петровича Сергачева, то есть в безлико-бесцветную одежду, фасон и облик которой забывается, стоит закрыть глаза.

– Кровать осталась, – зло пробурчал я, – с тумбочкой, ети ее мать.

– Вот и хорошо, вот и славно, – с сергачевской интонацией произнес безликий. – Пойдем, посидим в скверике.

Я кивнул. Мужчина пошел впереди, не боясь, что я убегу или огрею его сзади чем-нибудь тяжелым. Должно быть, был не один, и такие же неприметные люди скрывались еще где-то в толпе.

Он выбрал пустую скамейку, стоящую в тени и немного в стороне от главной аллеи, но с видом на памятник какому-то немецкому гению.

– Прежде всего, я хочу представиться, – сказал мужчина, усаживаясь на скамейку и жестом приглашая меня сделать то же самое. – Здесь меня зовут Бруно Вальтер. Такое вот знаменитое имя.

И улыбнулся, словно извиняясь за свою невольную знаменитость. Чем был известен Бруно Вальтер я не знал и подумал, что надо будет справиться об этом у Сергачева. Если мы еще встретимся, конечно.

– Я хочу убедиться, что Светлана жива и с ней все в порядке.

– Я понимаю. Конечно, мы организуем вам встречу, более того, если вы решите сотрудничать с нами, то Светлана Михайловна немедленно вернется к вам, и вы будете жить долго и счастливо.

– Сначала я хочу увидеть Светлану, – решительно сказал я.

– Нет, – столь же решительно ответил Бруно Вальтер, – сначала я расскажу вам, что от вас требуется, и только после этого мы сможем обсудить условия вашей встречи.

– Ладно, – ответил я, потому что ничего другого сказать просто не мог.

– Хорошо, – сказал человек, назвавший себя Бруно Вальтером, – правильно. Вы благоразумны, и с вами легко общаться.

Он достал из кармана тяжелый металлический портсигар, вынул из него невиданную мной в Германии папиросу, постучал мундштуком по крышке и неспешно закурил. В чистом германском воздухе повис тяжелый дым «Беломора».

– То, что я вам сейчас скажу, является секретной информацией, причем это даже не государственная тайна, а, как бы сказать, надгосударственная. Поэтому в случае вашего отказа вы обрекаете себя и свою невесту на смерть.

При слове «невеста» сердце у меня мучительно сжалось.

– Может быть, отказавшись, сегодня вы сможете уйти от меня. Сами видите, я не похож на наемного убийцу, я – переговорщик и не мое дело приводить приговор в исполнение.

На наемного убийцу он действительно не походил. Если поменять невнятную безликую одежду на приличный костюм-тройку, вместо «беломорины» вставить в рот трубку и надеть очки в хорошей оправе, то его можно было бы принять за преподавателя солидного европейского университета, может быть, даже Сорбонны или Оксфорда. Только теперь я увидел, что мой собеседник – очень немолодой человек с пластичной, легко трансформирующейся внешностью. Его легко можно было представить и в профессорской мантии, и в обносках бомжа. И он совершенно не был похож на наемного убийцу.

– Повторю, вы сможете от меня уйти, я не буду вас задерживать, даже не попытаюсь, и вы будете скрываться неделю, месяц, может быть – год. Но все это время вы будете жить с мыслью о том, что из-за вас погибла прекрасная девушка, которая вас любит. Поверьте мне, я в этих делах разбираюсь. А теперь скажите, готовы ли вы меня выслушать?

– Готов, – сказал я не раздумывая.

Что бы ни рассказал мне сейчас переговорщик – это не что иное как слова, произнесенные одним человеком другому, и никакие слова не способны заставить меня отказаться от Светланы. Главное сейчас – вытащить ее из когтей похитителей, а там – будь что будет. В конце концов, для меня уже не принципиально – одним врагом больше, одним врагом меньше, все равно впереди Большая Война.

Бруно Вальтер внимательно посмотрел на меня, покачал головой, но ничего не сказал. Вернее, никак не прокомментировал мое согласие. Он молча докурил папиросу, тщательно затушил ее, выпустив на него тонкую струйку слюны и убрал окурок в портсигар.

– Видите ли, Алексей Михайлович, в России существует организация, которая называется «Ворон». Ее цель – следить за порядком в России. Не улыбайтесь, сейчас я попробую объяснить, что я имею в виду. Когда я сказал, что организация следит за порядком в России, этим я дал ей какое-то определение, а любое определение по сути своей, грешит неточностью. Само это слово происходит, должно быть, от слова «предел», то есть граница, и, употребив таковое определение, я невольно ограничил сферы деятельности «Ворона», хотя на практике никаких границ для нее нет, и мы действуем не только в России, а и за рубежом, не в таких, конечно, масштабах, как в России. Государство – это огромный, сложнейший механизм, управлять которым не под силу ни царю, ни генсеку, ни президенту. Вот вы, Алексей, насколько я знаю, водитель. Вы можете поехать на своей машине куда угодно только в том случае, если автомобиль будет заправлен бензином, а не водой, в двигатель будет залито моторное масло, а не подсолнечное и запаска будет лежать не от «Жигулей», а от «КамАЗа». И президент не в состоянии позаботиться о том, чтобы все автомобили во всей огромной России были надлежащим образом укомплектованы, заправлены и готовы ехать именно туда, куда нужно, чтобы доставить тот самый груз, который там необходим.

Он опять вытащил портсигар и повторил сложную процедуру прикуривания.

– У меня есть знакомый грузин, Резо, торгует на одном из московских рынков, – Бруно Вальтер, похоже, был настроен прочитать мне полный курс политэкономии. – Он, конечно, сам выбирает, чем ему торговать – мандаринами, картошкой или паюсной икрой. Но, можете мне поверить, Резо никогда не привезет на рынок товар, который не будет пользоваться спросом. А направляем грузопотоки, в конечном итоге, именно мы. Потому что мы занимаемся всем, что происходит или будет происходить в нашей стране, той стране, где живете и вы, и я, и грузин Резо, и ваша невеста Светлана. Министр по нефти занимается нефтью, министр транспорта – транспортом, а мы стоим над всеми ими, единый всероссийский координационный центр, так, наверное, сказать точнее всего...

Еще один окурок убрался в чрево портсигара, еще один внимательный взгляд ощупал меня, мое лицо и мои глаза.

– А теперь переходим к главному. Вы последнее время сотрудничаете с Петром Петровичем Сергачевым, и активно, надо сказать, сотрудничаете. Петербургская акция могла наделать много шума, если бы мы слегка не приглушили резонанс. Петр Петрович знает о нашем существовании и даже работает на нас, но, так сказать, втемную. Он, как Резо с московского рынка, думает, что совершенно свободен в своих поступках, сам планирует и с вашей помощью осуществляет свои проекты. В этом он подобен шахматисту, который выигрывает или проигрывает партию, в зависимости от собственного мастерства и умения. Но фигуры на его доске расставили мы, и играет он по придуманным нами правилам. Да, именно так, – кивнул он сам себе головой, – это наиболее точно отражает характер нашей деятельности. Придумать правила и раздать фигуры, а потом следить, чтобы правила не нарушались...

В это время у меня в кармане опять заиграла музыка Моцарта. Звонил Сергачев.

– Что делаю? Да ничего, гуляю. Светлана? Нет, еще не вернулась. На сердце тяжело? Не волнуйтесь, Петр Петрович, все у меня в порядке. Да, до вечера...

Бруно Вальтер внимательно слушал мой разговор и остался им, по-видимому, доволен.

– Вас уже ищут, поэтому буду короток. Самое главное я уже сказал. С сегодняшнего дня вы будете подчиняться непосредственно нам. Формально – да, Сергачев руководит вами и планирует все операции, но в том случае, если его действия войдут в противоречие с нашими планами, вы будете исполнять приказы нашего представителя.

Я пожал плечами:

– По мне так что в лоб, что по лбу. В конце концов, я только исполнитель приказов, а кто отдает приказы – какая разница! – Я сказал это почти искренне.

– Ну что же, я рад, вы действительно благоразумны... – и переговорщик со знаменитым именем Бруно Вальтер поднялся, чтобы уйти.

– Постойте, а Светлана! – почти закричал я.

– Ах да, Светлана...

Он полез в карман за сотовым, набрал номер, сказал несколько слов по-немецки...

– Посидим, подождем, сейчас за вами приедут, – и Бруно Вальтер поудобней устроился на скамейке, вытянул ноги и даже закрыл глаза. Говорить ему со мной было больше не о чем. Свою миссию он выполнил.

Я не знаю, сколько времени я просидел в ожидании посланцев таинственного «Ворона», которые должны были отвезти меня к Светлане. Может быть, пять минут, может – пятнадцать. Я курил сигарету за сигаретой, поднимался, чтобы выкинуть окурок в урну, снова возвращался на свое место, изредка поглядывая на Бруно Вальтера. Тот сидел неподвижно, как памятник немецкому гению, стоящий против нашей скамейки. Докурив очередную сигарету, я поднял глаза и увидел на главной аллее три мужские фигуры, явно направлявшиеся в нашу сторону.

Я поднялся, чтобы выкинуть окурок, и остался стоять, ожидая приближения неизвестных. Они вежливо, не подавая руки, поздоровались со мной и сделали приглашающий жест, мол, поехали, Леха, покатаемся. Я кивнул головой и оглянулся – герр Вальтер открыл глаза, изобразил подобие улыбки и сказал мне на прощание:

– И помните, Алексей, чтобы вы ни делали, какими бы абсурдными ни казались вам полученные приказы, вы это делаете во имя России и во имя своих близких!..

После этого он снова закрыл глаза и словно отключился от всего остального мира. Признаться, эта патетическая тирада оставила во мне ощущение чего-то неискоренимо фальшивого, оставшегося от позабытых советских времен.

Мы вышли на улицу, не ту, главную, к которой примыкал мой отель «Саксонский двор», а небольшую, узкую, идущую параллельно ей. Неброская машина неизвестной мне японской или корейской модели стояла не по-немецки, заехав правыми колесами на край тротуара. За рулем никого не было, значит, я поеду в обществе тех троих, что идут сейчас впереди меня, а с тремя справиться я, пожалуй, смогу. Дальше все пошло немного не так, как я себе представлял по американским приключенческим фильмам. Один человек сел за руль, а оставшиеся двое не сели рядом со мной с двух сторон, уперев мне в бок ствол невидимого со стороны пистолета и не стали надевать мне на глаза черной непроницаемой повязки или сделанного из грязного мешка капюшона.

Мы просто и буднично сели в автомобиль – водитель – за руль, один из мужчин спереди, второй сзади, рядом со мной, и машина аккуратно вписалась в поток таких же добротных, блестящих лаком и никелем, автомобилей.

Сидящий впереди мужчина вытащил из кармана немецкую газету и развернул ее на странице, где публиковались результаты розыгрышей различных лотерей и тотализаторов.

– Играете в «Тото»? – спросил он меня.

– Нет.

– А у меня есть такой грех, – мужчина обозначил на лице виноватую улыбку и углубился в изучение выигрышных таблиц.

Я был обескуражен, если полагать, что это слово произошло от слова «кураж», то есть храбрость.

Кулаки зудели в нестерпимом желании набить кому-нибудь морду, совершить чудеса силы и храбрости при освобождении любимой женщины. В крайнем случае, отважно молчать, отказываясь отвечать на коварные вопросы мучителей, но один из извергов внимательно изучал лотерейную таблицу, другой дремал в дальнем от меня углу машины, и даже к водителю не докопаешься – он тщательно соблюдал правила движения, исправно включая указатель поворота и тормозя в положенных местах. Постепенно зуд прошел, ярость и нетерпение поутихли, и я стал просто смотреть в окно, пытаясь понять, куда же мы едем.

Гамбурга я не знал, его окрестностей – тем более, а мы, судя по всему, уже выехали за город. Улица незаметно превратилась в автобан, городские дома сменились одно-двух-этажными постройками в том стиле, который избирают сейчас «новые русские» для своих загородных жилищ. Правда, без выкрутасов вроде башенок, шпилей и крепостных стен с бойницами.

Мы плавно свернули на боковую дорогу, которую в России назвали бы проселочной, хотя от автобана она отличалась только шириной и скупостью разметки. Справа показалось строение, которое я бы назвал фермой, хотя у немцев наверняка было свое особое слово для подобных предприятий сельского хозяйства. Вид у фермы был немного запущенный, по немецким понятиям, конечно. Потому что исходя из российских представлений о красоте и порядке, ферма могла бы считаться единственным и неоспоримым претендентом на звание «Образцовой фермы Российской Федерации».

Мы аккуратно въехали во двор, для чего любителю лотереи пришлось выйти из машины и распахнуть добротные металлические ворота. Машина подкатила к самому подъезду и остановилась.

– Конечная, – сказал водитель, – поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.

Мы вылезли из машины, и водитель указал мне на дверь:

– Идите, она там.

Я открыл дверь и осторожно вступил в полутемный коридор. Впрочем, свет сразу вспыхнул, то ли сработали фотоэлементы, которые любят применять в подобных местах хозяйственные немцы, а может быть, человек, наблюдавший за мной с невидимого пульта, позаботился о сохранности моих локтей и коленок и включил освещение. Коридор уходил в глубину дома и удивлял количеством дверей, расположенных по обе его стороны. Одни из дверей были распахнуты настежь, другие закрыты, у одной зачем-то был поставлен стул...

– Светлана! – крикнул я, казалось, в полный голос, но сам едва услышал себя.

– Света-а! – еще раз повторил я, уже изо всех сил.

Голос отразился от стен, потолка, дверей, стула, и вернулся ко мне причудливо искаженным, гулким эхом.

Одна из дверей открылась, и из нее на полшага вышла Светлана.

– Лешенька, – спокойно сказала она, – наконец-то!..

По ее виду нельзя было сказать, что над бедной девушкой как-либо измывались жестокие изуверы. Она была спокойна как обычно, в ее поведении я не заметил той вялой наркотической апатии, на которую насмотрелся в свое время в Афгане. И вообще, напоминала жену, дождавшуюся припозднившегося с работы мужа.

Вдруг Светлана как-то странно, рывком исчезла в дверях. По желобку спины пробежал холодок, предвестник несущей смерть опасности. В конце коридора возник человек в черном – черный комбинезон, черный автомат в мощных руках, черная маска, затягивающая лицо.

– Ложись, – сказал черный человек тем голосом, который я так и не смог в полной мере выработать ни в училище, ни в Афгане. У слабонервных такой голос вызывает дрожь икроножных мышц, расслабленность кишечника и сумерки в глазах.

Себя я к слабонервным не относил, поэтому вжался в ближайшую дверную нишу и стал ждать автоматной очереди. Очереди не последовало, зато прозвучал тот же командный голос:

– Не дури, Кастет, сказано – ложись, значит, ложись!

– А если нет? – спросил я негромко.

– Бабу свою ты совсем не бережешь, не любишь, наверное, – сказал черный. – А может ты тупой просто, по жизни тупой? Слышал, у тебя в Афгане контузия была, а контузия на мозги здорово влияет.

Помимо слов черного, я внимательно вслушивался в другие шумы и шорохи, потому что такой трюк мы проходили – один человек заводит какую-нибудь увлекательную дискуссию с фигурантом, а остальные тем временем подкрадываются и под шумок – хрясь фигуранта по затылку саперной лопаткой или еще чем-нибудь вредным для здоровья. Однако никаких лишних звуков я не услышал, да и сам автоматчик, оставался на своем месте.

– Ты чего сюда приехал? – продолжал разговаривать со мной черный. – С бабой своей повидаться? Так повидался, даже поговорил маленько, теперь уезжай и делай свою работу. А баба у нас пока поживет, для нашего покоя и большей уверенности в тебе.

– Мне обещали, что она со мной вернется.

– Кто обещал, того здесь нет, да и обещалка у него уже, может, отвалилась. Поэтому слушай, что тебе говорят. Ложись и ползи потихоньку в сторону выхода, а на крыльцо выползешь, вставай и – в машину. До города тебя довезут. Кончать мне тебя никакого резона нет, но, если что, обоймы не пожалею.

– Чего ты меня на пол-то укладываешь? – он грязный, – поинтересовался я.

– А мне так спокойнее. Мужик ты, говорят, бойкий, чуть чего – в драку лезешь, – черный мужик хмыкнул. – Да и чтобы понял, кто в доме хозяин.

Я решил пока что не ложиться и нащупал за спиной дверную ручку.

Осторожно повернул ее – дверь тихо, без скрипа, отворилась. Слава немецким фермерам, не жалеющим машинного масла для дверных петель! Я сделал шаг назад и только тогда оглянулся. Комната оказалась кухней, вернее, чем-то вроде разделочной.

Вдоль одной из стен этой маленькой уютной кухни стояли огромные, до потолка, холодильники, вдоль другой тянулся длинный разделочный стол, над которым, на стене, были прикреплены специальные держатели для множества самых разнообразных ножей, от небольших, приспособленных для чистки рыбы, до огромного подобия топора, которым разрубают большие куски мяса на много мелких, умещающихся на сковородке...

В другое время я бы с интересом походил вдоль этой выставки ножей, дивясь качеству немецкой стали и угадывая предназначение того или иного предмета разделки убитых животных и рыб. Но это в другое, мирное время, а сейчас я начал свою Большую Войну и тихо порадовался внезапно обнаруженному арсеналу холодного оружия. Я выбрал несколько ножей среднего размера с острым, легко входящим в тело концом.

– Эй, Кастет, ты там уснул, что ли? – забеспокоился автоматчик.

– Думаю, – как можно громче ответил я, вернулся на прежнее место в дверном проеме и осторожно выглянул.

Стрелять ему в меня и правда никакого резона не было, но береженого Бог бережет...

– Ну, что надумал?

– Ложусь, – ответил я и действительно опустился на пол, не забыв по дороге метнуть веером три ножа.

Левая рука у меня – нерабочая, из снайперской винтовки я бы левой рукой стрелять не рискнул, но ножи – это другое дело, особенно, если до этого несколько лет бросал их справа, слева, в падении и в кувырке. Меня беспокоило только одно – не надет ли у автоматчика под черным комбинезоном бронежилет, который ножом с такого расстояния, конечно, не пробить.

Мне повезло в главном – один из ножей угодил черному в его черное горло, и не помог ему даже спрятанный под одеждой «броник». Второй нож ударил в защищенное кевларом тело и упал на пол, а третий – разбил окно за спиной автоматчика. Звон разбитого стекла оказался кстати. Дверь, откуда только что выходила Светлана, открылась, и в коридор выглянул человек, тоже в черном, но без капюшона на голове.

Повинуясь естественному человеческому инстинкту, он посмотрел не на меня, а в сторону, откуда раздался шум. Там он увидел не только разбитое окно, но и лежащего на полу автоматчика с ножом в горле. За те несколько секунд, которые ему потребовались, чтобы освоить ситуацию, я успел сделать кувырок и два больших прыжка в его сторону.

Удар правой в ухо получился смазанным, потому что незнакомец как раз начал поворачивать голову в мою сторону. Его голова от удара мотнулась в сторону, слегка ударилась о дверную притолоку и замерла, припав ухом к левому плечу. Он начал медленно опускаться на пол. Я потянул его на себя и упал рядом, прикрываясь им от возможных пуль. Стрелять из комнаты было некому, там была одна Светлана. Я выставил руку с поднятым вверх указательным пальцем.

Она кивнула и одними губами ответила – Да!

Я перескочил через лежащее тело, огляделся и после этого втащил его в комнату. То, что это был труп, сомнения не вызывало, живые люди так голову не держат, а если и держат, то очень недолго. Комната была маленькой и больше всего напоминала заводской медпункт в добрые советские времена. Мебель и стены были окрашены в белый цвет, а в углу стоял шкаф со стеклянными дверцами. Таблетки, градусники и одноразовые шприцы меня не интересовали, поэтому я не стал осматривать шкаф, зато тщательно обыскал убитого.

В карманах у него оказался добротный немецкий пистолет «ЗИГ-Зауер» с тремя запасными обоймами и пухлый бумажник, в котором, кроме денег, наверняка были какие-нибудь нужные и интересные для меня бумажки. Поэтому бумажник расположился во внутреннем кармане моей легкой летней куртки, потеснив лежащий там же сотовый. Обоймы я рассовал по боковым карманам, а пистолет взял в руки, не забыв проверить его обойму и наличие патрона в стволе. Все было в полном боевом порядке. На широком поясе у покойного висел добротный десантный нож в кожаных ножнах и со множеством полезных в боевой жизни функций. Нож я отстегнул и сунул в правый карман, предварительно вытащив из ботинок ножи, потому что они были уже не нужны.

Я выглянул в коридор, он был пуст, если не считать, конечно, лежавшего в дальнем конце автоматчика. С сожалением посмотрев на зажатый в его руках «Калашников», я закрыл дверь на внутреннюю щеколду и подошел к окну. Передо мной открылась панорама обширных, до горизонта поросших сорняками, полей. Людей, ведущих посевную или прополку, видно не было. Я распахнул створки, жестом указал Светлане оставаться на месте и выпрыгнул наружу.

Справа от меня ничего, кроме бесконечной стены, не было, а слева, из-за угла, доносились мужские голоса. Они были мне знакомы, эти мужские голоса, потому что принадлежали той троице, что привезла меня сюда, на свидание со Светланой. Недолгое размышление привело меня к мысли, что с мужиками надо кончать. Ничего плохого они мне, конечно, не сделали, один даже любезно предложил проверить мои лотерейные билеты, но, оставив их в живых, я рисковал тем, что в самом ближайшем будущем у них будет возможность сделать мне очень много плохого. И не только мне, но и Светлане, а этого я допустить уже никак не мог.

Я осторожно выглянул из-за угла. Двое сидели на ступеньках крыльца, третий стоял перед ними и что-то оживленно рассказывал. Он-то, третий, меня и увидел. Может быть, он уже подзабыл, как я выгляжу, или во время катания по полу фермерского дома я сильно перепачкал лицо, но рассказчик вдруг замер на полуслове и остался стоять с открытым ртом и удивленно вытаращенными глазами. Ждать, пока удивятся остальные, я не стал и выпустил одну за другой три пули, легко и аккуратно попавшие в цель. Рассказчику – в раскрытый рот, слушателям в затылок. Стрелять из чужого, не пристрелянного пистолета всегда большой риск, но в данном случае пистолет не подвел. Выстрелы прозвучали достаточно громко, но вроде бы ничьего внимания не привлекли.

Автобан был далеко, вокруг простирались несеянные поля, а в доме, похоже, никого не было. Надо бы обыскать дом, но не хотелось терять на это время. Поэтому я вернулся к распахнутому окну медпункта и молча протянул руки, приглашая Светлану вылезти наружу. Она с опаской взглянула на пистолет в моей правой руке, но решительно оперлась на нее и ловко выпрыгнула в окно, сразу же прижавшись щекой к моему плечу.

– Потом, – прошептал я ей, поцеловал во влажные глаза, и мы двинулись в обратный путь, к углу дома.

Я выглянул, во дворе ничего не изменилось, и мы бросились к стоящей у крыльца машине. К счастью, ключи торчали в замке, и мне не пришлось обыскивать водителя, который как раз и был тем рассказчиком, что первым заметил меня и получил за это первую пулю.

Заведя мотор и подъехав к распахнутым воротам, я остановился, еще раз оглядел двор и, вытерев носовым платком пистолет и обоймы, бросил их в придорожные кусты. Пусть полежат там до прибытия полиции, если полиция, конечно, когда-нибудь узнает об этом происшествии. То есть – узнать-то она узнает, но когда еще...

Ехал я осторожно, держась в середине дорожного потока – ни прав, ни документов на машину у меня не было. Светлана тем временем тщательно протирала носовым платком все, к чему я мог прикоснуться во время первой поездки. Я нашел в «бардачке» удобные, по руке, водительские перчатки и, стоя под светофором, аккуратно протер руль.

До сквера, где состоялась моя беседа с переговорщиком Бруно Вальтером, мы добрались без приключений. Я поставил машину на ближайший паркинг, оставив ключи в замке зажигания – пусть люди пользуются, мне не жалко – и мы со Светланой не спеша пошли в гостиницу.

Паша сидел в номере и, судя по переполненной пепельнице, не переставая курил. Я глянул на часы – с момента появления Паши в моем номере до нашего счастливого возвращения прошло чуть более часа. За это время Паша выкурил никак не меньше двух пачек дешевых, похожих на российскую «Приму», сигарет.

Увидев живую и здоровую Светлану, он вскочил, одним прыжком подлетел к ней и стиснул своими медвежьими лапами.

– Светка! Светка! Светка! – без конца повторял он, с каждом разом обхватывая ее все плотнее и плотнее, пока она, наконец, жалобно не пискнула и попыталась освободиться.

– Паша! – укоризненно сказал я.

– Светка! – еще раз повторил он и напоследок одарил ее долгим горячим поцелуем в губы, отчего бедная девушка немного поплыла, глянула на меня сомлевшими глазами и опустилась в ближайшее кресло.

– Леха! – закричал Паша, переключив свой восторг на меня.

– Не надо! – остановил я его. – Обнимать меня не надо и, особенно, целовать в губы!

Тогда он просто похлопал меня по плечу и принялся озираться в поисках жертвы его неподдельной радости.

– Паша, сделай-ка нам кофейку, – попросил я, к месту вспомнив о здешних горничных и выдающихся особенностях их телосложения.

– Гут! – крикнул Паша и выскочил в коридор.

Через минуту по этажу разнесся радостный женский визг. Горничная оказалась на месте...

– Ребята, – сказал я, когда все успокоились, выпили не по одной чашке кофе и теперь расслабленно курили, – я подумал, что не стоит ничего говорить Петру Петровичу. Ну, случилось у нас маленькое приключение, так ведь справились своими силами, чего старика лишний раз беспокоить, у него и так забот полон рот...

К моему удивлению, никто не возражал. Все молча согласились с моим предложением, хотя я уже приготовил длинную речь, объясняющую это свое решение.

Светлана, понятное дело, давно признала во мне вожака нашей маленькой стаи и готова была согласиться со всем, что бы я ни сказал. А вот Паша... То ли он решил сам рассказать Сергачеву о происшествии, то ли согласился со мной, убоявшись возможного наказания – непонятно... Да и бог с ним!

Достанет дневи заботы его, как говорит в таких случаях Петр Петрович Сергачев.

* * *

Огромная, уходящая своими разветвлениями далеко в глубь горы, пещера последние месяцы была убежищем Главного Злодея планеты.

Она находилась в горах Тибета, может быть, на месте легендарной Шамбалы, там, где ее не искали ретивые спецслужбы мировых сверхдержав. Климат пещеры, во всяком случае, был уникальным. В немногих пещерах мира, обладавших подобным микроклиматом, устраивали дорогие санатории для самых сильных мира сего, которым месяцами приходилось ждать своей очереди, чтобы провести там несколько недель.

Главный Злодей жил здесь уже много месяцев.

Люди, которые давно не видели махди[4]4
  Махди – в представлении суннитов – 13-й имам, который придет в конце мира, чтобы восстановить справедливость.


[Закрыть], были поражены его видом. Он стал моложе, крепче, тусклые глаза вспыхнули невиданным прежде блеском – не дряхлый старик со слабыми руками и невнятной речью встретил их в «пещере укрытия», а бодрый, полный сил мужчина, настоящий лидер, истинный махди, явившийся спасти мир.

– Ля илях илля ллах! – Нет Бога, кроме Аллаха! – начал он с привычной формулы. – Настал великий час, неверные-кафиры бросили нам вызов, и скажу я слова Превеликого – «И сражайтесь на пути Аллаха!», и повторю Его слова – «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то – удар мечом по шее»...