Текст книги "Романс для вора"

Б. К. Седов
Романс для вора

ПРОЛОГ

Роман поднялся с постели и, потирая слегка занемевшую руку, подошел к музыкальному центру. Подумав немного, взял с полки лазерный диск с дирижаблем и римской цифрой «три» на обложке, достал его из коробки и засунул в проигрыватель. В массивных колонках мощностью по пятьсот ватт каждая зашипело, и квартиру сотрясли звуки Immigrant Song.

Сразу взбодрившись, Роман подошел к окну, распахнул его и, еще раз глубоко вздохнув, но теперь уже с удовольствием, отправился в душ.

Эту квартиру Роман Меньшиков купил чуть больше года назад.

Тогда в ней жили старичок со старушкой, которые, судя по всему, были предпоследними в каком-то древнем дворянском роду. Их дети давно уехали в далекие заграницы, содержать огромную квартиру в сто семьдесят метров старикам было не по силам, и далекие родственники то ли Рюриковичей, то ли Романовых решили уехать к детям, а квартиру, понятное дело, продать.

Четырехкомнатная квартира в переулке Антоненко, в трех минутах ходьбы от Исаакиевского собора, находилась на третьем этаже. Старинная мебель, которую увезти за границу не представлялось никакой возможности, была продана.

Столовый гарнитур, в который входили большой овальный стол на львиных ногах, двенадцать стульев, вызывавшие острое желание вспороть их складным ножом, и кафедральный буфет, достававший до четырехметрового потолка, украшенного лепными ангелочками, уехал в богатый частный дом за городом, камин был разобран и увезен в Финляндию, а огромную дубовую кровать весом в тонну Роман оставил себе.

На этой кровати, говорил он посещавшим его девушкам, хорошо резать королей. Но я не король, поэтому мне такая участь не грозит. Девушки обычно хихикали и охотно делали на этой кровати все остальное.

Опустевшая квартира была подвергнута евроремонту, выкрашена в светлые тона, и Роман первое время часто аукал, прислушиваясь к улетавшему в дальние комнаты эху.

Сменив хозяина, квартира стала совершенно другой.

Теперь на стенах висели постеры с изображениями великих волосатых ребят, а именно – Мика Джаггера, Карлоса Сантаны, Роберта Планта, Джимми Хендрикса и прочих монстров рока и блюза.

Среди них скромно помещался плакат девяносто на метр двадцать, на котором красовался сам Роман с микрофоном в руке. На пальцах этой руки сверкали аж целых три перстня с огромными фальшивыми бриллиантами, взгляд Романа был задушевен и проницателен, а его прическа была уложена волосок к волоску.

Роману не нравился этот портрет, но менеджер и спонсор Романа Лева Шапиро, толстый и рослый еврей, назвал его адиетом, да и девушки одобряли такой имидж…

Поэтому портрет висел, Роман со временем привык к нему и перестал раздражаться, глядя на свой конфетный образ, который совершенно не соответствовал стилю его существования.

На большом столе, располагавшемся у окна, стоял мощный компьютер с жидкокристаллическим дисплеем в двадцать три дюйма, рядом с ним можно было увидеть развалившуюся пачку лазерных дисков с портретом Романа и надписью «Вера без надежды». Надпись была сделана из колючей проволоки, а сам Роман, облаченный в телогрейку и лагерный кепарь, держал в зубах беломорину, его щеки покрывала модная трехдневная щетина, и никаких перстней на пальцах, естественно, не было.

Именно на этом диске Роман Меньшиков заработал те самые пятьдесят тысяч долларов, на которые купил квартиру. Квартира стоила как минимум в четыре раза больше, и Роман понимал, что ему неслыханно повезло.

Но не в одном везении было дело.

На эту квартиру претендовали гораздо более состоятельные люди, готовые заплатить полную стоимость, а также произвести на Романа некоторое давление, с тем чтобы он убрался с глаз долой, но другие люди, те, для которых Роман сочинял и пел свои песни, объяснили тем богатым людям, что они не правы, и богатеи тихо исчезли.

И теперь Роман жил один в просторной буржуйской квартире и был уверен в том, что никакой гегемон не придет его раскулачивать. А если и придет, то точно так же и уйдет.

И для этой уверенности у Романа были все основания.

Роман Меньшиков был популярным автором-исполнителем в стиле уголовного шансона, его диски расходились миллионными тиражами, а братва по всей России была готова носить его на руках.

Такие дела.

Из ванной доносился плеск, и сидевший на подоконнике рыжий кот по имени Шнырь терпеливо ждал, когда его повелитель выйдет и даст бедному несчастному животному ежедневную порцию «Вискаса».

Наконец плеск прекратился, и из ванной с полотенцем на шее вышел мокрый Роман.

Он посмотрел на Шныря, сделал музыку потише и сказал:

– Ну что, скотина безрогая, жрать небось хочешь?

Скотина соскочила с подоконника и, подойдя к Роману, стала тереться о его ноги, мурлыча и преданно щуря глаза.

– Жрать-то ты готов, – укоризненно произнес Роман, – а чтобы хоть раз бардак в комнате прибрать – так нет тебя!

Роман направился к холодильнику, и Шнырь, путаясь под ногами, последовал за ним. Достав банку «Вискаса», Роман содрал с нее крышку и вывалил содержимое в алюминиевую миску, которую привез с концерта, проходившего на территории одного из исправительных учреждений.

Миску подарил ему старый зэк, который сказал, что она фартовая, и Роман, рассыпавшись в благодарностях, бережно засунул ее в дорогой гастрольный баул. Однако, приехав домой, он рассудил, что такого фарта ему и даром не надо, и из миски с тех пор стал жрать Шнырь.

Какое имя – такая и посуда.

Засунув два куска белого хлеба в тостер, Роман включил кофеварку и стал неторопливо вытираться, рассеянно оглядывая свое богатое пристанище.

У стены стояла трехметровая открытая вешалка, на которой теснились рубашки, футболки и разнообразные порты. На другой вешалке, покороче, можно было найти десяток костюмов на все случаи жизни, а рядом с ней, на бюсте Льва Толстого, стоявшем на высокой стеклянной тумбе, красовался черный кружевной бюстгальтер, размер которого заставлял глубоко задуматься.

У другой стены стоял двухметровый плазменный телевизор, по бокам которого высились колонки домашнего кинотеатра, третью стену целиком занимал книжный стеллаж, забитый шедеврами мировой литературы вперемешку с современными бестселлерами типа «Знахаря» или «Акулы», а в углу помещалась полноразмерная статуя «Писающий мальчик».

Мальчику было лет сорок, и в том, что он именно писал, уверенности не было, но то, за что он держался правой мускулистой рукой, внушало уважение. Тем не менее на постаменте было написано, что это именно мальчик, и что он именно писает.

Роман усмехнулся и сказал Шнырю:

– Тот, кто скажет, что это девочка, может бросить в меня камень.

После этого, бросив полотенце на развороченную постель, Роман уселся завтракать. От холодильника доносилось чавканье, которое не могла заглушить даже музыка Led Zeppelin, и Роман, покосившись на кота, сказал:

– Ну и манеры у вас, сударь!

Шнырь и ухом не повел.

Роман вздохнул и налил себе кофе.

Как раз в этот момент тостер лязгнул и выбросил два куска подгоревшего хлеба. Чертыхнувшись, Роман выбросил испорченные тосты в ведро и стал намазывать масло на обыкновенный честный белый хлеб. Потом он положил сверху обыкновенный честный кусок белой рыбы толщиной в два пальца и, вздохнув, откусил солидный кусок.

Закончив завтрак, Роман посмотрел на Шныря и сказал:

– Эх, умел бы ты мыть посуду…

Шнырь в это время намывался, замахиваясь лапой через ухо, и Роман добавил:

– А вот гостей не надо. Хотя… Сегодня, наверное, не избежать.

И стал одеваться.

Нацепив гавайскую рубашку с пальмами и красотками в черных очках, Роман влез в просторные брюки из модно примятой холстины, засунул босые ноги в настоящие мексиканские мокасины с подметкой из автомобильной покрышки и, посмотрев в большое зеркало, заявил:

– Хорош, мерзавец!

Небрежно причесавшись, он сунул в карман мобильник, взял с антикварной тумбочки ключи от машины и, погрозив Шнырю кулаком, вышел из квартиры. Сбежав по широкой гулкой лестнице, Роман вежливо поприветствовал пожилую консьержку и распахнул тяжелую дверь.

В лицо дохнуло городской летней жарой, и, достав из нагрудного кармана рубашки черные очки «Рэйбан», Роман нацепил их на нос. Потом он нажал на кнопку автомобильного пульта, и серый «Вольво-860», смирно стоявший у стеночки, тихонько свистнул.

– А мы сейчас и тебя накормим, – пообещал Роман, подходя к машине, – первым делом – на заправку.

Часть первая
С ПЕСНЕЙ ПО ЗОНАМ

Глава 1
ЗВЕЗДА ДЛЯ КАТОРЖНИКА

Студия звукозаписи «Саундбластер» находилась на Фонтанке недалеко от Аничкова моста, в просторном подвале старинного дома со статуями на крыше Владелец студии Сергей Корягин, которого близкие друзья естественным образом называли Корягой, в свое время пытался стать музыкантом, но недостаток таланта, а главное – полное отсутствие музыкального слуха сделали его мечту невыполнимой. Тогда Коряга напрягся и, занявшись сначала незаконной спекуляцией, а потом вполне законным бизнесом, сколотил небольшое состояние, которое потратил частью на приобретение и ремонт помещения общей площадью четыреста метров, а частью на закупку необходимого оборудования. И теперь его студия звукозаписи легко била по всем показателям даже знаменитую советскую «Мелодию».

Для современной цифровой записи имелось нужное количество компьютеров и сопутствующих приборов, но гордостью Коряги были сорокавосьмиканальный аналоговый магнитофон «Штудер», привезенный из Швеции, и четырехметровый пульт «Мираж», поражавший воображение количеством ручек, движков и индикаторов Коряга неоднократно заявлял, что может принять в своей студии хоть «Роллинг Стоунз», хоть «Пинк Флойд», и похоже, это не было пустым бахвальством. Неделю назад по городу пронесся слух, что его видели в компании с самим Марком Нофлером, и теперь Корягу изводили вопросами – а скоро ли знаменитый гитарист начнет писаться в его прекрасной студии?

Однако до Нофлера дело пока не дошло, зато расположившиеся на итальянском диване Сергей Корягин, Лева Шапиро, а также молодая блондинка, сидевшая рядом с Шапиро, наблюдали через пятислойное голубоватое стекло, как суперзвезда российского масштаба Роман Меньшиков заканчивает запись нового альбома с условным названием «Крестный сын».

Роман стоял перед большим микрофоном, похожим на противотанковую гранату, и, придерживая наушники, уже в четырнадцатый раз пел последние строчки своего нового хита:

… И любовь и мечту о свободе я пронес через лагерный ад.

На этот раз получилось неплохо, и звукотехник, наблюдавший за Романом через другое окно, поднял большой палец.

Роман испустил протяжный вздох, сорвал наушники и бросил их на покрытый толстым ковром пол. Открыв тяжелую дверь, он вышел из тонателье и, рухнув в глубокое мягкое кресло, решительно заявил:

– Все. Аллес капут. Если кому что не нравится – пусть Шапиро перепевает.

Всем было известно, что певческий голос Левы Шапиро похож на вопли голодного ишака, и в комнате раздался дружный смех.

Громче всех смеялся сам Шапиро.

– Я могу, конечно, спеть, но тебе это дорого обойдется, – сказал он, открывая для Романа банку пива, – а кроме того, все твои поклонники тут же переметнутся ко мне, и ты останешься с носом. Только моя гуманность удерживает меня от такого решительного шага.

Роман приложился к банке с пивом и посмотрел поверх нее на Корягу.

Тот кивнул и сказал:

– Все в порядке. Запись окончена. Остальное сделает звукорежиссер. Но ты тоже должен быть на сведении[1]1
  Сведение – окончательное редактирование звукозаписи.


[Закрыть], сам знаешь.

Роман оторвался от пива и ответил:

– Конечно, знаю. Кстати, когда оно начнется?

– А завтра и начнется, – сказал Коряга. – Давай часов в одиннадцать?

– Ты что, с ума сошел? – возмутился Роман. – Никакой уважающий себя артист раньше двенадцати не просыпается.

– Слушай, артист, – вмешался Шапиро, – а давай ты завтра будешь уважать не себя, а меня? Я ведь плачу этому кровопийце наличными.

Он кивнул на Корягу.

Тот сделал оскорбленное лицо и сказал:

– Это я кровопийца? Сам ты жаба!

Коряга повернулся к Роману и стал жаловаться, отпихивая руку Шапиро, который пытался ухватить его за мышцу повыше колена:

– Представляешь – я взял с него за пятьсот часов всего лишь по пятьдесят долларов. Это – жалкие двадцать пять тысяч долларов. Вы загребете на этом альбоме в пятьдесят раз больше. А он еще меня кровопийцей обзывает! Жаба!

– Это ты жаба! – возопил Шапиро и наконец ущипнул Корягу, который ойкнул и подскочил. – Ты этих, как их… «Мокрых попок» за десять долларов писал. А с меня полтинник дерешь!

– Так ведь они кто – тупые мокрощелки! А тут – талант, а талант денег стоит.

– Кому денег стоит? – не понял Шапиро.

– Тебе, кому же еще! – засмеялся Коряга.

– Ну ты и жучара, – Шапиро покрутил головой. – Ты случайно не хохол?

– Нет. Натуральный русский. А что?

– А то, что там, где хохол прошел…

– Там тебе, Шапиро, делать нечего, – закончил Коряга. – Но я не хохол, так что не беспокойся. Будешь жить.

– Говорил мне мой покойный папа Самуил Аронович Шапиро, – горестно покачал головой Шапиро, – ты, говорил он, будь с этими гоями поосторожней. Потому что среди них попадаются такие жиды, которым никакой погром не страшен.

– Эй вы, сыны русско-еврейской ассимиляции! – вмешался Роман, смеясь. – Хватит выяснять, кто из вас больший жид. Я жрать хочу!

– Так поехали! – Шапиро развел руками. – Я не понимаю, что мы здесь сидим? Стол в «Астории» заказан, грядка уже наверняка накрыта, так что – по коням! Там и поговорим о дальнейших делах.

– Скорбных, – вставил Коряга.

– Сам ты скорбный, – сказал Шапиро. – Едешь с нами?

– Нет, – с сожалением ответил Коряга, – это у вас, у артистов, жизнь как сало с мармеладом, а мы, труженики звукозаписи…

– Понятно, – прервал его Шапиро, – жажда наживы.

– Она самая, – сказал Коряга и поднялся с дивана. – Так что валите отсюда. Ко мне сейчас артистки приедут. Записываться.

– Артистки? – оживился Роман. – Какие артистки?

– Обыкновенные, – усмехнулся Коряга, – молодые, красивые и с сиськами. А также с прочими атрибутами молодого тела. Но вот только рот им открывать можно только для пения или для чего-нибудь еще… А если позволить им разговаривать, то ты, любитель молодых артисток, первым застрелишься на хрен.

– А о чем мне с ними разговаривать? – удивился Роман. – Они же не для разговоров…

– Давайте, давайте, – Коряга стал делать красноречивые жесты в сторону двери, – вам пора в кабак. О скорбных делах калякать.

– Пошли, Марина, – сказал Шапиро, и блондинка, сидевшая рядом с ним, поднялась с дивана, сексуально разгладив на бедрах короткую юбку.

Первым в дверь прошел Шапиро, и Марина, воспользовавшись тем, что он повернулся к ней спиной, пощекотала пальцем ладонь Романа. Почувствовав это, Роман поймал ее палец и несильно сжал его.

Марина глубоко вздохнула и закатила глаза.

– Что ты вздыхаешь? – поинтересовался Шапиро, не оборачиваясь.

– Утомилась я тут сидеть, – ответила Марина.

Это было чистой правдой, поэтому ответ прозвучал совершенно натурально. А Марина еще раз пощекотала ладонь Романа и, проехавшись тугой грудью по его плечу, быстро вышла на улицу вслед за Шапиро.

«Ну, сука похотливая, мало тебе твоего борова!» – подумал Роман и тоже вышел.

Было около шести часов вечера, но солнце светило ярко и на небе не было ни одного облачка.

* * *

Войдя первым в зал ресторана, Шапиро повернулся к Роману и сказал:

– Вон тот стол в углу.

И указал на большой, заставленный снедью и выпивкой стол, за которым уже сидели несколько человек.

– Это твои акулы бизнеса? – спросил Роман.

– Они самые, – ответил Шапиро, – и я тебя очень прошу, веди себя с ними без твоих обычных вывертов. Я понимаю, ты – суперзвезда, но… Разговор будет очень важным, и я не хотел бы, чтобы из-за твоих капризов дело сорвалось.

– Так что за дело-то? Ты уже целую неделю долдонишь мне про это дело, а в чем оно состоит – не говоришь.

– Сюрприз, сударь! – Шапиро хитро прищурился. – Но сюрприз приятный. Поверь мне.

– Ну смотри, сын гюрзы и раввина, – Роман погрозил Шапиро пальцем, – верю. Пошли к твоим бизнесменам.

Они прошли к столу, причем по дороге Роману пришлось несколько раз ответить вежливым кивком на приветственные возгласы, доносившиеся из-за столиков.

Его, как всегда, узнали.

Один из сидевших в углу братков поднял рюмку с водкой и громко спел:

– Я пью за то, чтобы колючка превратилась в гирлянду ароматных алых роз!

Это была строчка из песни Романа.

Улыбнувшись братку, он кивнул и, пройдя еще несколько шагов, оказался у накрытого специально ради него стола. Устало опустившись в обитое полосатым бархатом кресло, он оглядел сидевших за столом людей и взглянул на Шапиро.

Тот, оживившись, тоже осмотрел собравшуюся за столом компанию и сказал:

– Позвольте мне представить вас друг другу. Ну, Романа представлять не надо, а остальных господ… Режиссер нового проекта, о котором Роман впервые услышит именно сейчас, – Леонид Край.

Седоватый, коротко стриженный мужчина лет сорока с мелкими морщинками вокруг глаз слегка приподнялся с кресла и протянул Роману руку.

Ответив на рукопожатие, Роман сказал:

– Роман.

– Леонид, – улыбнулся Край.

– Директор телевизионной компании «Балтийский экран» Евгений Старостин, – продолжил Шапиро.

– То-то я и думаю, где же я вас видел, – вспомнил Роман. – Очень приятно.

– Мне тоже, – ответил Старостин и пожал протянутую руку Романа.

– Спонсор проекта – директор сети бензоколонок «Факел» Александр Каценеленбоген, – Шапиро повел рукой в сторону маленького полного брюнета.

– Ага, – Роман протянул ему руку, – судя по специальности спонсора, проект серьезный.

– А мы мелочами не занимаемся, – ответил бензиновый король и пожал руку Романа неожиданно крепкой лапкой.

– И, наконец, – Шапиро посмотрел на сурового мужчину в годах, который равнодушно наблюдал за процедурой знакомства, – заместитель начальника «Крестов» Александр Федорович Бурдюк.

Бурдюк криво ухмыльнулся и наклонил голову.

Роман, приветливо улыбнувшись, пожал его большую, но вялую руку.

– Итак, – Шапиро с шуршанием потер ладони друг о друга, – начнем, пожалуй. Я имею в виду – выпьем по первой.

Он наполнил рюмки и произнес:

– Сегодня Роман закончил запись нового альбома, и я предлагаю выпить именно за это. Естественно, когда он выйдет, каждый из присутствующих получит подарочный экземпляр. Итак, за талант нашего Романа!

Шапиро поднял рюмку и, подмигнув Роману, ловко опрокинул ее в рот.

Все последовали его примеру, а затем Шапиро сказал:

– Давайте пока что перекусим. Я должен заботиться об артисте и следить за тем, чтобы он всегда был сыт.

– И пьян, – улыбнулся Роман.

– Ну уж нет! – решительно возразил Шапиро. – Пьянка сгубила не одного артиста. Вспомни хотя бы того же Высоцкого. А ты кушай, мой маленький, а то ты такой худенький!

Роман засмеялся и ответил:

– Зато тебе поголодать не мешало бы. Вон какой дирижабль отрастил!

– Мне по рангу положено, – Шапиро довольно погладил объемистое брюхо, – я должен выглядеть солидно и представительно, чтобы всякие малахольные вроде тебя трепетали при одном моем виде.

Так, за шуточками и прибауточками, прошло около получаса.

Наконец первый голод был утолен, несколько рюмок водки сделали атмосферу за столом более непринужденной, и Шапиро приступил к изложению сюрприза.

– Итак, – сказал он, откинувшись на спинку кресла, – сейчас я расскажу тебе о гениальном проекте, в создании которого я играю далеко не последнюю роль.

– Валяй! – благодушно ответил Роман и закурил.

– Валяю, – кивнул Шапиро, – итак.

Он оглядел присутствующих и повторил:

– Итак. Проект «Чистое небо над зоной». Как тебе название?

– Ничего, – Роман кивнул. – Пока нормально.

– Пока! – фыркнул Шапиро. – Ты слушай дальше! Значит, так. Ты даешь благотворительный концерт в «Крестах» под открытым небом. Концерт будет транслироваться в прямом эфире компанией «Балтийский экран», – Шапиро кивнул в сторону Евгения Старостина, – а также записываться этой же компанией на видео. А потом выйдут сразу два диска в одной коробке – аудио «Крестный сын», который ты сегодня закончил, и DVD «Чистое небо над зоной». Замначальника «Крестов» господин Бурдюк обеспечит свою сторону. Усек?

Роман задумчиво посмотрел на довольно ухмылявшегося Шапиро и улыбнулся:

– Хитер бобер! А идея действительно неплоха.

– Неплоха? – возмутился Шапиро. – Идея просто гениальна! А в коммерческом смысле – так и вообще выше всяких известных планок. Два миллиона коробок улетят, как ласточки в Африку. Умножать умеешь?

– Умею, – кивнул Роман.

– Вот и хорошо. А теперь о делах скорбных, то есть денежных. Господин Каценеленбоген, – Шапиро посмотрел на маленького брюнета, – готов покрыть все расходы. В первую очередь – участие «Балтийского экрана». Ну там… Съемочная группа, персонал, транспорт и прочее. И, конечно, повышенные гонорары для всех сотрудников. А чтобы ты, артист, проникся всеми селезенками, скажу тебе, что гонорар месье Старостина составляет сорок тысяч. Долларов. Я ввожу тебя в курс финансовых дел, чтобы ты отнесся к предстоящей акции с полной ответственностью.

– А я, между прочим, всегда с полной ответственностью, – обидчиво сказал Роман.

– Ага, – саркастически кивнул Шапиро. – А кто прошлым летом в Екатеринбурге на банкете после концерта швырнул в мэра курицей?

– А ты хоть помнишь, что он, падла, сказал? Давай, говорит, артист, сбацай начальнику жизни! Ну я ему и сбацал курицей по рылу… Начальник, бля!

– Ладно, ладно, – усмехнулся Шапиро, – из присутствующих никто тебе таких глупостей говорить не будет.

Он оглядел компанию, и все дружно кивнули.

– Теперь о площадке, – Шапиро взглянул на Бурдюка.

Бурдюк сделал внимательное лицо.

– Насколько я понимаю, концерт будет проходить во дворе. Так, Александр Федорович?

– Так, Лев Самуилович, – согласился Бурдюк, – это мы обеспечим. Но тут есть еще нюансики.

– Давайте ваши нюансики, – с готовностью произнес Шапиро и взялся за бутылку, – для того и собрались.

– Значит, так, – взгляд Бурдюка неотрывно следовал за бутылкой, совершавшей сложные эволюции над рюмками, – первым делом нужно организовать какиенибудь подарки заключенным. Потому что… В общем, чтобы все было красиво и гуманно.

– Сделаем, – кивнул Шапиро.

– Дальше. Начальник заведения намекает…

– На сколько он намекает? – с пониманием подхватил Шапиро.

– На десять.

– Будет ему десять, – улыбнулся маленький Каценеленбоген. – Главное, чтобы он не забыл, от кого эти деньги пришли. Мало ли что… От сумы да от тюрьмы, знаете ли…

– Забудет он – не забуду я, – пообещал Бурдюк. – Ну а по части физической помощи – если нужно, пришлю сидельцев сколько нужно. Поднести там, поставить…

– Спасибо, не нужно, – вежливо сказал Старостин, – у меня все это персонал делает. Аппаратура, знаете ли, дорогая. Если зэк уронит что-нибудь, кто будет платить?

– Как хотите, – Бурдюк пожал плечами.

Шапиро повернулся к Леониду Краю, который сосредоточенно выковыривал из салата кусочки курицы, аккуратно складывая их на край тарелки, и сказал:

– Теперь – сценарий.

Край оставил салат в покое и, вытерев губы салфеткой, сказал приятным баритоном:

– Сценарий… Ну, собственно, ничего особенного я не предполагаю. Но нужно, чтобы в кульминации зэки раскачивались, взявшись за руки, а потом, когда мы выпустим голубей…

– Каких голубей? – удивился Бурдюк.

– Обычных сизых голубей. Символ, так сказать, мира и свободы. Привезем с собой несколько сотен в коробках и выпустим в нужный момент. А зэки чтобы мечтательно смотрели на них и протягивали к небу руки. Кстати, надо организовать, чтобы небо в этот день было действительно чистым. А то знаете, как у нас в Питере – то солнце, то дождь… А ведь проект «Чистое небо над зоной» называется.

– Организуем, – уверенно сказал Каценеленбоген, – дадим военным денег, они по небу полетают, выпустят там эту гадость, как ее…

– Азотистое серебро, – со знанием дела вставил Роман.

– Вот-вот, серебро. В общем, будет вам чистое небо.

– Отлично, – Шапиро поднял рюмку. – Ну что, помоему, основные моменты обсудили.

– Почти все, – сказал Край. – Там по сценарию еще кое-что есть, но это потом, в рабочем порядке.

– Тогда – за успех нашего безнадежного дела!

Над столом раздался хрустальный звон, и после этого несколько минут все были заняты исключительно закусками.

Проглотив несколько соленых груздей, Бурдюк посмотрел на часы и сказал:

– Однако мне пора. Служба.

Он встал и, пожав всем руки, удалился.

Шапиро посмотрел ему вслед и сказал:

– А все-таки от него воняет. Какой-то казарменной гадостью.

– Да, – согласился с ним Каценеленбоген, – этот запах ничем не перебить. Одень его хоть в «Версаче», а разить все равно будет.

– Господа, господа, – улыбнулся Край, – о заместителе начальника следственного изолятора нужно говорить или хорошо, или ничего.

– Так ведь он вроде бы пока что живой? – сказал Старостин.

– Это только с виду, – хмыкнул Край, – а так – труп трупом. Разве что ходит и разговаривает. Обыкновенный зомби. И воняет от него не казармой, а могилой.

– А ведь он наш партнер, – сказал Каценеленбоген.

– Да, – согласился с ним Старостин, – все-таки бизнес – грязное дело. Иной раз приходится расшаркиваться с такими… уродами.

– Надеюсь, к присутствующим это не относится, – вставил Шапиро.

– О, нет! – оживился Каценеленбоген. – Конечно, нет! Мы все милые люди, переводим старушек через дорогу и жертвуем деньги на развитие в Эфиопии лыжного спорта.

Все засмеялись, а Край сказал:

– Мне, между прочим, тоже идти пора. Так что вы, когда я уйду, кости мне не мойте. Я чувствительный. Икать буду.

Каценеленбоген взглянул на часы и поддержал его:

– Действительно, пора. Мы, акулы бизнеса… Кстати, – он посмотрел на Старостина, – Евгений, у меня есть к вам несколько вопросов, не интересных нашим гуманитариям.

Он с милой улыбкой взглянул на Романа и встал.

– Ну, если есть вопросы, – Старостин тоже поднялся, – тогда мы вас покидаем.

Все встали, обменялись рукопожатиями, и акулы бизнеса ушли.

За столом остались Роман, Шапиро и Марина, которая со скучающим видом разглядывала посетителей ресторана.

– Ну вот, деловая часть сегодняшнего вечера закончена, – с удовлетворением произнес Шапиро.

Роман зевнул и сказал:

– Слушай, Лева, ты в следующий раз все это без меня решай. Мне на ваших деловых встречах просто скучно. Ты обратил внимание, что я все время молчал?

– Дурак, – укоризненно сказал Шапиро, – на этой встрече обсуждались условия продажи товара. Товар – это ты. Товар должен быть лицом. Вот твое лицо тут и торчало. Понял?

– Да понял я, – поморщился Роман. – Генерал на свадьбе…

– Ну, не без этого, – согласился с ним Шапиро, – однако ничего не попишешь. Таковы правила игры. Тебе налить?

– Давай, – Роман кивнул, – и налей в другую рюмку, побольше. А то эти церемониальные рюмочки по пятнадцать граммов… Рука устанет поднимать, прежде чем окосеешь.

– Ты это, – Шапиро разлил водку, – ты подожди косеть. У меня к тебе еще один разговор есть. Поинтереснее, чем этот концерт в «Крестах».

– И даже поинтереснее, чем два миллиона коробок с дисками?

– Очень может быть, – задумчиво сказал Шапиро, – потому что на этом деле можно заработать нечто большее, чем просто одноразовый ящик денег.

– Интересно… – Роман поднял рюмку и посмотрел на сидевшую рядом с ним Марину. – Ну, тогда за присутствующих здесь дам.

– Вспомнили наконец, – фыркнула Марина и подняла бокал с шампанским. – От этих ваших деловых разговоров мне просто тошно стало.

– Понимаешь ли, Мариночка, – сладко сказал Шапиро, – женщина, она украшение жизни. И ты на этой встрече деловых мужчин была подобна букету роз.

– Ага, знаю, – усмехнулась Марина, – «… ты служишь украшением стола». Так?

– Ну что ты! – обиженно прогудел Шапиро. – Вовсе не так.

– А ну тебя, – Марина махнула на Шапиро рукой, – не оправдывайся. Давай лучше выпьем за Романа, который служит тебе если не украшением стола, то уж всяко источником дохода.

– Так… – мрачно произнес Шапиро. – Женский яд полился бурным потоком.

– Да ладно тебе, Марина, – засмеялся Роман, – все путем. Каждый делает свое дело, и каждый получает то, что заработал. Ну куда бы я делся без Левы? Пел песенки по клубам? Разносил бы свои домодельные кассеты по радиостанциям? Это ведь действительно бизнес, и талант автора иногда значит даже меньше, чем дар администратора.

– Золотые слова! – вскричал Шапиро. – Вот, слушай, Марина, его устами глаголет истина.

– Фи, младенца нашел… – Марина повела плечами.

– Нет, это не младенец! – с воодушевлением продолжал Шапиро. – Это зрелый муж, и его слова – слова половозрелого, умудренного жизненным опытом мужа.

Он повернулся к Роману и сказал:

– Твои слова да Богу в уши. А то все только и знают – кровопийца, упырь, пиявка! А о том, что для этого тоже дар нужен, и дар немалый, почему-то забывают.

– Я не забываю, – заверил его Роман и поднял рюмку. – Ну, за тебя, упыря!

– За тебя, клоуна! – Лева Шапиро тоже поднял свою рюмку.

– А о присутствующих здесь дамах вы уже забыли, – укоризненно покачала головой Марина. – Чего еще ждать от тупых мужланов…

– Прости, Мариночка, увлеклись. За тебя, конечно, за кого же еще можно пить!

– Не напомнишь, так и не вспомнят, – Марина вздохнула и подняла бокал с шампанским.

– Ну, поехали! – Роман залпом выпил водку и, поставив пустую рюмку на стол, потянулся за маринованным огурчиком.

Шапиро, для оригинальности занюхав водку рукавом, достал сигареты и сказал:

– А теперь слушай гениальный план, сочиненный сыном работника торговли и школьной учительницы.

– Ну давай! – Роман почувствовал, как правильная доза водки разожгла в желудке огонь, и тоже потянулся за сигаретами.

– Значит, так… – Шапиро сложил толстые губы трубочкой и выпустил дым в потолок. – Идея, значит, такая. Ты знаешь, сколько в России э-э-э… исправительных учреждений?

– Тюрем, что ли?

– Да. Тюрем и зон.

– Нет, – Роман пожал плечами. – Откуда мне знать?

– А ведь ты певец уголовной романтики. Должен был хотя бы поинтересоваться. Ну да ладно.

Шапиро затянулся и, пустив дым носом, сказал:

– Больше тысячи. Точных данных на теперешнее время у меня нет, но посуди сам – на девяносто восьмой год только колоний было семьсот пятьдесят. Плюс следственные изоляторы, тюрьмы. Пусть даже не больше, пусть тысяча. Представляешь, какая поляна?

– Ну, представляю. И что?

– А то, что мы отправимся в длительное турне по тюрьмам и зонам. Например – на год.

– Хорошо, – кивнул Роман, – но ведь зэки – народ бедный, откуда у них деньги на билеты?

– Во-первых, не такие уж они и бедные – за колючкой вертятся суммы, о которых ты даже не подозреваешь, а во-вторых – никто с них денег брать не будет. Так не делается. Деньги появятся от спонсоров. А уж спонсоров я найду таких, что закачаешься. Кроме того, у спонсоров будет свой интерес, и нас он никак не касается.