Текст книги "Шевелёво: Минувшее, дома и люди"

Предисловие.

Угасание жизни, самим своим толковым значением, предуготовляет назревающую стержневую тональность данного очерка. Всюду по силам, видать, тому отметиться, благодаря чему, наверное, и белый свет, до сих пор, стоит. Стяжавши какое добро, и досадно разом утративши, простительно ли горевать о былом? Тут, ежели и рассудит кто верно, всё равно, от слёз не удержаться– пропащей оказалась-то воля!.. Не много, не мало… Но, попытаюсь– прочесать предполагаемые участки исчезновения, пригласив свидетелей, для помощи точному расследованию; Но, не замедлю и с выявлением улик– столпится море народу, горячо подтверждая и дополняя версии друг друга.

Громкое преступление, не преданное огласке, взбудоражило совестливость заинтересованных в нём персон, между тем, продолжая пылиться наслоениями их объяснительно– оправдательных комментариев (по смыслу– точь– в точь, шаблонных алиби), изрешечивающих расплывчато сформулированные протоколы, словно, в упор залаженной пальбою лихого огнестрельного оружия. Связующего-то элемента не хватает очень уж остро. "Как бы не так!"– возразит общественность-"Разыскиваемая потерпевшая не являлась ли вашей уважаемой постоялицей?!"

–"Конечно, конечно… Сверх того даже единокровной!.."– закивают хором присутствующие лица.

–"Хорошо. Тогда, по чьей халатности, произошла трагедия?"

Нависнет глубокая пауза.

–" Проморгали…"– нехотя отчеканит кто– нибудь.

–"Все?"

Молчание. Вопрос так и останется навечно риторическим.

Проверить прописку её, легче лёгкого: с VI-го, примерно, века, до наших дней, место жительства близ деревни Шевелёво, воля не меняла. Следы оной, также, есть по краю северному везде. Может, должна была она уйти? – Не зарекалась, чай, что прогостит у нас столько-то да столько. Болезненно, право, и туго, что свыклись мы с ней вотще. Однако, именно здесь, как раз, догадливая общественность снова почнёт прекословить: "Прозывается-та любимица ваша, не иначе, волей?"

–"Верно. Только, скажите, к чему Вы клоните?"

–"Не бывает, попросту, воли оседлой. Кочевничий характер, отродясь-та имеет. Вот, личная воля– другой разговор, и то– человеческая же, непостоянная: Подуло стужею, откуда не возьмись,– и позыблется!.. Её, лучше, воспитать усердствуйте, её– от поползновений в должный час ограждайте, а той прежней и без вашего ностальгического сокрушения, в воспоминаниях обретаться весело. Там-то, поди, еще не искали?!"

Гулко разверзнется, вспыхивая сплошь не властью, восхищенными вздохами, ответное искреннее торжествование собравшихся: "Эх, что же мы!.. Робята, время не ждёт– поищем!.."

***

Шевелёво:

Минувшее, дома и люди.

Литературно– оформленная быль.

Много лет назад, на Курье, мне повстречалась женщина, сидящая в инвалидном кресле. Представилась Раей. "Помнишь,"-говорит,"как мы в кулюкушки играли?" Я вспомнил– раньше, жила она в моей родной деревне Шевелёво, в доме Вани Олихина (воспроизвожу имена в форме прозвищ, так-как настоящие мне неизвестны, потому прошу никого не обижаться), но кем ему приходилась,– не знаю. Тот самый случай и натолкнул меня на мысль о важности написания личных заметок. Любой человек неотделим от Истории. Значит, сохранить потомкам будничные, упражняющие критическое мышление, сведения (не дожидаясь их утраты),– глубоко необходимо.

Селились все мы, издревле, в заповедном месте, с легкой руки первопроходца, обособясь от "просвещенного" мира, в деревне Шевелёво*, созвучной семейной нашей фамилии. Полагаю, не последнюю роль в том сыграло свободолюбие, присущее роду т.е. тяга к полной независимости. Ведь, ни бояр, ни помещиков, ни прочих тому подобных, у нас не водилось, разве, что "медведь– хозяин был". (В конце 1500-х годов из Велико Устюжского уезда выделился Сольвычегодский (Усольский) уезд, который включал и вышеупомянутую территорию; крестьяне, обитавшие на ней, стали считаться государственными с несением обязанностей по уплате налогов; военного служения царю.)

"Проектировалось" и создавалось Шевелёво, по принципам "круговой" застройки**; При основании населённых пунктов, так поступали и старообрядцы. Была ли наша семья к ним причастна? Нет данных, но факт очевидного совпадения остаётся.

(В отличие от д. Шевелёво в д. Курья, например, предпочитали редкую, линейную застройку рядами).

На 1939 г., численность жителей в деревне Шевелёво была– 60 человек, из них 28 детей. На 1949 г.– 35 человек, из них 15 детей. На 1960 г. осталось– 31 человек, из них 13 детей. Сейчас – около нулевая (почти никого нет). Виновата здесь пресловутая урбанизация, из-за чего и население Вилегодского района уменьшилось вдвое, а основная часть его оказалась сосредоточена в районном центре.

Прискорбно, конечно, но по крайней мере, по силам нам– предотвратить рукотворное забвение собственных истоков, происходящее часто по рассеянности, не придающего им особого значения, их носителя. Повторюсь, и мы, и вы, суть оные. Исправим же непозволительное своё поведение!

Со всех сторон защищенные непролазной тайгой, обладающие богатыми охотничьими, сенокосными, пахотными угодьями (искусственно созданными не за мгновение ока), в наисуровейших условиях жизни, обосновавшись уединенно, держали люди, с по– настоящему сильным характером, здесь добротное, заведённое самим себе, хозяйство. И сколько веков сряду!

Расположение изб, при этом, менялось мало. Как в действительности стали они потом пронумерованы– сказать затрудняюсь. Несомненно, лишь то, что, уже давно на практике, не будучи тесно сплочёнными кровными узами, процентов девяносто соплеменных мне лиц, имели фамилию Шевелёвых.

На моей памяти, относящейся, по большей степени, к реалиям середины XX-го столетия, в деревне проживало, учитывая, разумеется, и наше, всего девятнадцать семейств. Ниже, я постараюсь рассказать о каждом, поочередно. Пусть, некоторые вещи даны будут мной без утайки (да простят меня люди и родня), или не слишком интересны широкой публике– каюсь и пишу.

*Деревня Шевелёво образовалась в XVII веке, невдалеке от д. Курья. С 1920-х годов приобрела искусственно вымышленное наименование «Клубоковская Выставка».

**В центре размещался старший, вокруг– его родственники.

(Нумерация строений дана произвольно, учитывая удобство автора и читателей в отыскании таковых на схеме, по порядку).

Итак, первый дом и его обитатель Ваня Олихин, являвшийся отчимом Капитолины Васильевны (моей драгоценной приятельницы, в прошлом, соучащейся по Шеломянской школе).

Этот товарищ, первым в моей жизни, дал мне закурить самосад (когда я был у него в гостях, в возрасте четырех лет), в связи с чем, я едва не свалился в, по– моему, чрезвычайно неудачно расположенный погреб*. Само собой, ватажиться с Ваней Олихиным, резко запечатлевшееся детской памятью, происшествие, обнаруживаемое при кропотливом разборе моих ранних оплошностей, более по «привкусу», нежели прочими свойствами, и по вступлении мною в совершенные лета, энтузиазма мне не добавило.

Свиделись мы с ним, в заключительный для обоих, раз, на свадьбе Стасика, где он шибко перебравший лишнего, начал буянить. Вестимо, не самый благовидный отзыв, однако, наиболее памятно мне, именно то, да, равно, как я, счас успокаивал его, между прочим, проводив, потом, до дому.

*Ни дома, ни погреба уже не существует.

Второй дом принадлежал Ульяне Шевелёвой. Её муж погиб в Финскую, остались два сына: старший– (имя запамятовал) и младший Андрей (1938 г.р.), с которым, примерно в 1956-ом году, мне пришлось ночевать в ильинской милиции*. Дело было так: Вечером, мы заглянули в столовую для перекуса; К сожалению, не рассчитав со спиртным, он учинил там дебош. Место казенное, общественное, а ситуация– что ни говори, привычный повод для вызова правоохранительных органов. В результате: Получение 10-ти суток подметания улиц, без обжалования. Что, в сущности, наказание не свирепое, но и не однозначно легкое.

Меня же, выражаю признательность счастливому стечению обстоятельств, не настолько замешанного в деле, недолговременно приютили на диване, в кабинете, у дежурного– покуда не забрезжит рассвет.

*Отношения с евонной семьей, сохранялись у нас теплыми всегда, а, в тот раз, я, вообще, оказался самым близким ему человеком.

Третий дом Натахи Шевелёвой, проживавшей со своим сыном Анатолием. (Муж погиб в Финскую)

Впоследствии, сын переехал. Дома теперь нет. Только заброшенный колодец, да баня напоминают о том, что тут, встарь было хозяйство.

Четвертый дом Домки Шевелёвой. На 1950 г. был уже пуст. Тогда, мы с моим другом Колей Савушкиным, приспосабливали его для наших детских игр. А, ныне?.. От дома, давно, нет и следа; На том месте, не первый год, как стоит баня Марии, и, красуется, то бишь по– нашему «басится», обширный огород Екатерины (моих сестёр).

Пятый дом Шевелёва Александра Филимоновича, был приобретён им в 1938-ом году, у Шевелёва Егора Большого (жил в деревне и Егорша Маленький, но, где конкретно, не знаю), местного богатыря, о чем свидетельствует его изба, построенная им в одиночку, из могучих сосен, которые он метал, при сооружении вековечных, массивных венцов, образующих ее остов, «как поленья», а то и, вдругорядь, забавы ради.

Как-то, будучи в Пригодине, я имел честь беседовать с высокой, крепкой, пожилой женщиной, представившейся внучкой Егора Большого, которая и напомнила мне, что мы покупали избу у них. *

О силе Егора ходили легенды; Вот, например, самые известные: Однажды на Курье, в праздник, одна женщина не очень уважительно его встретила, за что принадлежащую ей 150-литровую кадку с капустой, закинул он на крышу её крыльца. Раздосадованной женщине, понадобилось целых полдня, чтобы полностью снести капусту оттуда. Вторая история, услышанная мной от отца: Как-то раз, опять же в праздник, будучи навеселе, решили шевелёвские мужики, под предводительством Егорши, пойти на Курью и побросать "курьян в Нарчугу". Кончилось плохо– Егоршу огрели по голове колом (знать, на Курье, мужики тоже были нехилые); Ну, а, уж остальным пришлось, с ним на руках, безотлагательно поворотить восвояси.

Однако, богатыри, обычно, долго не живут; Умер Егорша Большой в возрасте 45-ти лет, схоронив перед тем несколько жен (суровый был мужик). Их он не бил, боясь покалечить, но, в качестве наказания за провинность, заставлял: до сорока раз бегать вокруг своей избы. У детей его, жизнь, вероятно, была более счастливая.

Изба до сих пор цела; Укреплена усилиями моего брата Нестора. Так, что, простоит еще лет сто, в память о Егоре Большом.

*Двенадцатилетним мальчишкой, довелось мне, по распоряжению отца, в ней зимовать, исправно соблюдая постоянную натопленность внутри помещения (до того, я жил в Вилегодском интернате, отец же с семьей, находились на лесопункте Скотном, откуда следить за избой было затруднительно). Приличной пищи тогда, хронически не доставало: кроме неизменного супа, за счет, которого, я и не тотчас зачах. Студеными, северными ночами, прятался я под перину, предварительно одевшись, пуская даже шапку, в дело– на борьбу с обморожением. Параллельно с тем, ухитрялся посещать школьные занятия, добираясь до места через немыслимые 9 км., по слабопротоптанной, а, иногда, и еле уловимой зрению, давно приноровившемуся к нюансам таёжного пейзажа, тропке. Тяготы, что я вытерпел в то время, болезненны в памяти до сих пор. Одна только бабушка, истинно меня жалела, наведываясь по возможности и, утешая всякий раз.

Шестой дом– изба Шевелёва Савелия Прокопьевича, сына Прокопия Леонтьевича, внука Леонтия Яковлевича, наверное, самого сильного в инженерном плане у Шевелёвых. Три мельницы было им возведено. До сих пор на месте одной из них, на Чирковой Побереге, торчит из земли готовый мельничный жернов, вытесанный из цельного камня. Каждый год, я прихожу к нему и поклоняюсь труду предков, конечно, при всем том, довольно огорчаясь по поводу неприбранного потомками наследства. Хотелось бы сказать, чтоб правнуки Леонтия Яковлевича не разбрасывали по берегам своих сокровищ.

У Якова же Егоровича, опричь Леонтия, было еще двое сыновей: Василий– наш общий прадед и Алеша.

Леонтий всегда вызывал уважение у моего отца; Будто бы в доказательство того, он часто говаривал:"Что Леонтий сделает,-семерым не под силу." Савелий Прокопьевич и Александр Филимонович (мой отец) были почти ровесниками; оба– участники ВОВ (стоит отметить, что С.П. вернулся с фронта в 1943-ем году, лишившись руки).

В детстве мы особенно были дружны с его сыном Колей. Старший Василий (1938 г.р.) предпочитал компанию моего брата Николая (того же г.р.), вместе они ходили за реку "рубахи рвать". Василий Савельевич окончил Военное Училище; Дослужившись до полковника, стал председателем трибунала армии.

В 1944 г. родилась, у Савелия Прокопьевича, Граня, с которой мы часто, потом, встречались на сенокосе, ночевали в пастушьей избушке, посещали танцы (у Дураковых). Чуть помладше были Нина, Федор, Фаина. Вроде бы, все живы до настоящего времени, за исключением Василия и Федора. Федор умер рано, даже не женившись (виноват зеленый змий), а был труженик.

Седьмой дом Елены Ивановны (детей не было, замуж не выходила). Её отец, при раскулачивании в тридцатых годах, занимал пост председателя сельсовета. Мне известен тем, что застрелил своего дядю по отцовской линии, нашего прадеда Шевелёва Василия Яковлевича (Хабу). Его покарали вначале условным сроком, но при пересмотре дела, дали семь лет строгого режима где– то в Марийской тайге.

Кроме Елены Ивановны, имел двух сыновей (жили в Ильинске). Сама Е.И. вспоминала В.Я. Шевелёва как доброго соседа, который в детстве её, безвозмездно, накормил её, досыта, ягодами.

Восьмой дом Василия Яковлевича Шевелёва 1854 г.р. 11.03, среднего сына Якова. Был женат.

Служил он царю и отечеству ровно шесть лет, в Волынской бригаде пограничной стражи. (Основание: послужной лист призывного Управления Сольвычегодского Уездного Воинского начальника, за подписью капитана (волостной старшина Дураков)). Венчался 14 апреля 1882 года с девицей Акулиной Фоковной Нероновой, в Вилегодской Богоявленской церкви (Свидетельство о браке подписано дьяконом Поповым, священником Чернышевым). Сыграли новобрачные, также и деревенскую традиционную свадьбу у себя, в "усадьбе".

Скорее всего, из армии, в ту эпоху, войны возвращались не с пустым карманом, так– как прадед наш быстро, в финансовом отношении, "встал на ноги"; построил избу, народил детей (взрослой жизни достигли только Филимон– наш дед, и его сестра, которая вышла замуж где-то "на Перевоз", и следы её для нас затерялись).

Когда Филимон возмужал и женился (у супружеской четы родились сначала Анастасия и Александр– мой отец, далее: Андрей, Костя, Афима), то решил*, отделившись от В.Я.-ча, жить за рекой**.

В.Я. со своей благоверной, имели две избы (расположенных по соседству), но, почему– то оказались категорически против желания сына. Как бы то ни было, молодые всё– таки начали ломать избу, несгибаемо утвердившись в эфемерной выгоде переезда; В.Я. (Хаба) предупредил, что шутить не намерен, однако, и тут, его увещания не подействовали. Тогда, доспевавшему, уже, демонтажу сыновней долевой собственности, за которым, крайне негодуя, он, ревностно следил в окно, сидя у себя в доме, а, наипаче, вследствие которого, находясь не в состоянии доле претерпевать рознящееся с его мнением, развитие ситуации, подыскивал экстренный способ к отрезвлению своего предерзкого чада, перво-наперво, лишь пригрозив охотничьей, заряженной шомполкой, просунутой сквозь оконный проем наружу, да учуяв ответно, по– прежнему исходящее от сына безразличие, и тем разгневанный донельзя, стремительно наведши ствол по прицелу, наконец, пустил бекасинную дробь, прямо ему в плечо.

Невзирая на ранение и преграждающие путь двери, Филимон, располагая топором, изрубил их, устремившись внутрь к обидчику. Естественно, дожидаться расправы, евонные родители не стали. Пришлось им выпрыгнуть из окна, а потом улепетывать прочь от дома.

Переполняясь жаждой возмездия, Филимон всё же догнал их, занес руку, чтобы ушибить отца, но упал без чувств.

Из Богоявленска вызвали фельдшера (его профессионализмом, удалось, без последствий, вынуть все 28 свинцовых дробин).

После инцидента (1919 г.), прожили они купно, в той избе, еще лет десять. Потом скончалась Акулина Фоковна– жена В.Я. Хабы, которая очень любила и нежила своего сына Филимона и, которая говорила:" Не будет тебе, Филимон, от раздела доход, как от камня приплод." ***

В это время, один за другим, умерли два сына Филимона (10-ти и 8-ти лет). Испытав за жизнь немало потрясений, он оказался не готов к новым, снёс всё болезненно (два раза теряв сознание) и через день, минувший с похорон, сопровождаемый моим отцом (ему в ту пору было около 13-ти лет), поехал на погост в некоторой уверенности, что дети еще живы. Могилу вскрывали.

Вернувшись позже к себе домой, Филимон послал Александра (моего отца) и Настю звать к себе Хабу, для примирения.

На веку В.Я. Хабы, к слову, драм было не меньше. В возрасте 86-ти лет, при раскулачивании, он был застрелен племянником Иваном, на своей печке.

История такова: Сам Филимон, вместе с тремя детьми и Хабой (Андреем, Костей, Афимой), сидели под арестом (дело о раскулачивании) в Ильинске, в церковной сторожке. (Александр и Анастасия были уже взрослыми, жили отдельно, а потому, под арест не попали). Александр посетил их и, обращаясь к деду, сказал: "Зачем ты тут сидишь?! Ты, ведь, с сыном в разделе! Иди домой!" Тот послушался и ушел к Шевелёвым. Там прилёг отдохнуть на печку. Тогда же, забеспокоились те, кто нас раскулачивал, а, именно, Иван-председатель сельсовета и близкие к нему люди. Они сразу наведались к деду, якобы приглашая его в сельсовет для раздачи земли. Дед отмахнулся, мол:" Земли не надо, мне и печки хватит." Иван же, перед тем, заметил своим: " Если оставим его здесь, он нас сожжёт!"

Порешилось дело, выстрелом из берданки, деду в висок. В.Я. Шевелев (Хаба) умер. Избы, с тех пор, на месте том, нет. (Рядом пытается строиться Нестор, его внук).

Прозвище Хаба, которое пристало к В.Я. Шевелёву, появилось следующим образом: Служил он на Волыни, командиром был у них подполковник Радзиловский, ну и нахватался В.Я. за шесть лет их "мовы". Один раз, придя на масленицу в Пригодин, занял мой прадед, очередь покачаться на качелях; и когда, она, наконец, наступила, люди его оповестили. Он же удивился:" "Хиба" мне?" ("Хиба" по "мове" значит "разве"). "Тебе, тебе,"-говорят-"Хаба!" В деревне, если понравится прозвище, то и имя, и фамилию забудут. Так и произошло.

Никогда после не говорили: "Пойдем рябчиков (или рыбу) есть к В.Я.!", а только: "Пойдем к Хабе!"– (Охотник и рыболов он был гораздый).

*В 1919-ом году.

**То есть на правом берегу реки Нарчуга. Сама деревня основною своею частью, располагалась на левом берегу.

***После свершившегося-таки «раздела» с отцом, Филимон, согласно своим планам, взялся за строительство заречной избы (в компании Федько Филина).

Девятый дом Вити Николина (1939 г.р.). Жил с матерью (отец, думаю, погиб в Финскую).

Женившись, перебрался "за реку".

Впоследствии дом приобрел Шевелёв В.С.. На протяжении многих лет, вместе с супругой, круглогодично поддерживал он своё хозяйство. Недавно скончался. Теперь, всеми делами заведует, в гордом одиночестве оставшаяся, Ирина– его жена. В "гордом одиночестве" сказано оттого, что во всей округе, более никто, разве неё не обитает.

Мой отец, лет двадцать назад, говорил: "Ей у Шевелёвых нужно памятник ставить!" А если бы, он узнал, что и доселе она, преодолев рубеж 80-ти лет, живёт зимой и летом в деревне одна, то, наверное, предложил бы создать мемориал.

Даже сестра наша Екатерина не выдерживает уже зимы у Шевелёвых, а Ирина,– бывшая москвичка, героически продолжает освоение северных земель. Пожалуй, что и биография у битосливой подвижницы не из рядовых: в Белоруссии, пережила она, совсем еще юной, в партизанах, немецкую оккупацию (откуда, видать, и закалка). Недаром, батько Лукашенко сказал "Белорус– это русский со знаком качества"– здесь, применительно к Ирине, я с ним согласен. В чём же её секрет? Идет– поёт, работает– поёт, а та же самая Катерина больше ворчит, хотя никогда нельзя полностью отрицать влияние на человека наследственности (пусть, на меня не обижается).

Десятый дом Елены, возможно, являвшейся дочерью Домны; Она перевезла дом этот в конце 50-х годов прошлого века, в другое место. По началу же, жила рядом с нами. Имела сына Николая, который, уже будучи взрослым, застрелился: то ли от неразделенной любви, то ли от зеленого змия, то ли от всего сразу.

Одиннадцатый дом Полахи. Сейчас его нет. Кто она такая– не знаю, куда уехали её домочадцы– неизвестно. Запомнился мне сам дом тем, что был большим, с высоким крыльцом, где спасался я в детстве, с товарищами (Колей и Граней), от деревенского быка.

Двенадцатый дом Павлика. Отчего, его до самой старости так именовали– не знаю. Вероятно, за доброту, простоту, порядочность. Слыл грамотным человеком, уважительно относившимся к каждому, а, вдобавок, первым среди нас трактористом*. Участвовал в ВОВ командиром торпедного катера, на северном флоте. Жилище его сделано было весьма аккуратно, как снаружи, так и внутри. По смерти хозяина пустовало. (Наш брат Нестор хотел приобрести постройку, уже получил ключи– но дом неожиданно сгорел, еще до вступления им во владение).

*Две главные мои детские мечты:

1.Прокатиться на колесном ХТ3-НАТИ со стальными шпорами; 2.Истово наугощаться пряниками.

В 1954-ом году, с позволения дяди Павлика, первая из них, осуществилась. Не скрою и того, что наделенная мною, номером два, отнюдь не разочаровала меня очевидной, по отношению к тогдашнему аскетическому нашему быту, недосягаемостью– своим чередом, позднее претворившись в жизнь.

Тринадцатый дом Дуни Сенихи, бывшей замужем за Семёном Шевелёвым, который, при невыясненных обстоятельствах, сбежал от неё на Курью. Остался ей один единственный сын– Семён Семёнович (1944 г.р.). В детстве, он перенёс травму головы и казался не вполне обычным человеком. Я помню его очень мягким, большим, добрым, как бы сейчас сказали: «солнечным». После смерти матери, какое– то время жил один, далее, его устроили в дом престарелых в Фоминске, там он и скончался.

Не так давно, стараниями моей сестры Екатерины, в районной Вилегодской газете, публиковалось подводящее жизненные итоги, его душевное интервью. Поразительно, что ни на йоту не тяготеющее к напыщенному, помпезному слогу, содержание текста, много способствует, вдохновляя своим искренне благожелательным взглядом на общество, переосмыслению прочитавшими, субъективных приоритетов и ложных целей, похлеще специально посвященного тому трактата.

Из чего могу заключить: Побольше бы нам всем нужно иметь доброты! Иначе– то, приманить фразеологическое "лючки да ладом", никак не получится.

Четырнадцатый дом Шевелёвых, братьев: Андрея Васильевича и Филиппа Васильевича. А.В. был ровесником моего отца и его другом. До войны, вместе били они лосей, затем оба прошли войну, вернулись живыми. Но как говорил А.Ф. (мой отец):" Меня война не изуродовала, а А.В. повезло меньше…"

В книге "Войну Великую вынес как положено" описан его подвиг, где назван он– Вилегодским Маресьевым.

Впервые, историю целиком, я услышал в середине 50-х годов прошлого века (А.В. был у нас на лесопункте Скотное пилоставом, а мы с отцом, пришли к нему точить "лучковки". Здесь, к слову, неизбежно нахлынула ностальгия, два друга выпили, и он изъявил желание поделиться с нами своей биографией поподробнее. Тот евонный рассказ, несколько отличается от пафосной статьи, появившейся, спустя двадцать лет, но суть одна. Ниже, постараюсь привести усреднённую, наиболее сбалансированную версию.):

В составе усиленного батальона (700 человек), А.В. направили в тыл финнов, на Волховском фронте. Задание они выполнили, но батальон, фактически оказался разгромлен (в основном миномётным огнем, в болотистой местности). Командир погиб, остатки войска, сквозь окружение, прорывались к своим.

А.В. не удалось себя целиком обезопасить; в той обстановке задача была неудобореализуемой с любых точек зрения; – автоматной очередью прострелило ему щеку, навылет, и ногу. Потерявшего от боли сознание, финны сочли мертвым, сняли оружие и удалились.

Придя в себя, он ощутил слабость и невозможность полноценного движения. Да, быстро сообразив, какая тактика достовернее воодушевит при наиплачевнейшем, насущно гнетущем его, раскладе, начал ползком, наугад пробираться к соратникам. Пить и есть нормально тоже не мог, изредка утоляя жажду, наткнувшись на какое-нибудь болото, где старался выдавить ложкой, хотя бы немного воды, после чего, вливал оную себе в горло.

Таким образом, минуло восемь дней. Тут, нарастающий шум привлёк его внимание. Собравшись с силами, А.В. подполз к дороге, откуда доносился звук, по которой, как выяснилось позже, шли наши солдаты, и снова упал в изнеможении. Выбор, конечно, даже в самой бесперспективной ситуации, определяется не извне, а, исключительно, лично: Что грозило ему– сползи он на обочину? Со всех сторон было заминировано.

Потому, мгновенно взвесив "за" и "против", почти бездыханный, поднатужившись немыслимой, несокрушимой волей и желанием к жизни, он стал стучать ложкой, по стволу дерева, близ которого и распластался.

Упорство его, законно увенчалось относительным освобождением от мук; Один офицер заметил раненого.

Позже в санбате А.В. ампутировали поврежденную ногу, лицо же сохранилось страшно искалеченным.

Умер он, будучи восьмидесяти с лишним лет от роду, в Фоминске– отец мой присутствовал на его похоронах.

Филипп Васильевич, брат А.В., считался самым умелым фотографом на лесопункте Скотном. Все семейные портреты местных обывателей сделаны им (даже Катерина, раз, попала в кадр, только на снимке, она еще грудная и, вряд ли, себя узнает).

Знаю, что, после ВОВ, служил он на крейсере Балтийского флота; а в 1970-е годы, был учителем труда в Вохте; имел двух дочерей.

Когда лесопункт Скотное уже перестал существовать, судьба свела меня с одним из его зятьев, белорусом по происхождению. Мы с братом Нестором, и сестрой Катериной, навещали его, во время покоса сена (он очень порядочный, трудолюбивый человек).

Самого дома, обозначенного мной номером 14, сейчас нет. А, раньше, помню, стоял он на краю оврага, большой и уютный, где селились талантливые, мужественные люди.

Пятнадцатый дом Шевелёва Виталия Михайловича, имевшего многочисленное потомство (6 человек).

Едва ли не целую жизнь он вкалывал в колхозе; Пока строился, был кладовщиком (начиная созидать свой сруб с пяти утра, к восьми часам утра, уже торопясь на склад).

С женой Галиной, вдвоём, выкашивал "всю Денисовку"*, а это 3 км. протяженностью и 150 м. вширь.

(Мы с братом Герасимом, к примеру, осиливали там выкос, только одного остожья, и то с великим трудом. Правда, было мне в ту пору двенадцать лет, а Герасиму семь.)

На данный момент, изба пустует. Последним проживал его сын Вениамин (но пожил мало, опять же по вине зеленого змия).

*Денисовка– урочище, находящееся по близости от деревни. Одноименный ему ручей.

Шестнадцатый дом Филимона Васильевича– нашего деда, участника Первой Мировой Войны (1914-1917 г.).

Обязали служить его в 1915-ом году, уже обзаведшегося двумя детьми (Анастасией и Александром); Демобилизовали в 1916-ом, после ранения (прострел пулемётной очередью обеих ног), но, заново призвали в 1917-ом, в тыловые части, хотя и ненадолго. Далее, родилось у него еще пятеро отпрысков, трое из них достигли зрелого возраста (Андрей, Костя, Афима).

Жена Ф.В.-ча – Марфа Филипповна Фомина, уроженка деревни Гришинской. Была волевой и энергичной, умерла в глубокой старости (в возрасте около 86-ти лет).

Семья Ф.В.-ча считалась довольно зажиточной. Особенное благоденствование пришлось на политический период, наступивший после продразверстки, или НЭП (с 1920-ого по 1930 год), т.е. до организации колхозов, протекало оно при мизерных налогах и отсутствии т.п.-ых ограничений. (Шесть коров, двадцать овец, три лошади– составляли их имущество в то время.)

Однако, как– то раз, Ф.В. обнаружил исчезновение лошади. По рассказу моего отца; сначала его с сестрой Настей, каждую зиму, направляли на лесозаготовки. Землянка становилась их кровом на весь сезон, покуда они, разумеется, почти лишенные гигиены, не обрастали чирьями.

Затем, спутник А.Ф.-ча (моего отца) сменился. (Анастасию выдали "на Демидиху" замуж, так и была получена ею свобода.) Им стал младший брат его Андрей. В ту пору, возраст А.Ф.-ча не превышал шестнадцати, Андрея четырнадцати лет. Неудивительно, что скоро, среди них повозникли крамольные идеи. Да и по их годам, резонно надлежало бы взбунтоваться. Недовольству ситуацией, требовался безотлагательный выплеск. К чему приступить сперва? Проще всего к выявлению виновного. Поразмыслив, оба брата, главным своим бедствием, обозначили перевоз леса. Лес переправляется с помощью лошади, т.е. она и должна за то поплатиться. Утвержденный, общим решением, приговор не предусматривал помилования.

Сотворив преступление, (лошадь они прикончили обухом топора) Александр и Андрей, доложили отцу, мол: "От такой работы и кони дохнут!" Филимон же, снимая с неё шкуру, догадался о причине гибели и, нажим на детей немного ослабил, но через месяц, вновь купил лошадь.

Под раскулачивание лично Ф.В., и евонные родственники, попали, в том числе, из– за нежелания главы семейства, вступать в недавно образовавшийся колхоз. Разгоном с топором первой комиссии, пришедшей для отбора имущества, и противительной, нецензурной бранью в её адрес, добился он приписания себе антисоветской агитации. Следующая же, наведавшаяся к нему комиссия, и, состоявшая, по большему счету, из своих "Иванов", арестовала всех, включая Хабу (кроме Александра и Анастасии), и вывезла в Ильинск.

Мой отец А.Ф., будучи, зарегистрированным, к тому времени, в комсомоле, радел о признании неправомерности дела о раскулачивании, по отношению к отцу и, проходящим по статье, членам фамилии. Сторонником же ареста и конфискации имущества был сам председатель Райисполкома.

Вызволить Филимона, с женой Марфой Филипповной и тремя детьми, в конце концов, удалось. Жаль, только, возвратились они, в подчистую разоренный дом. Одна изба оказалась транспортирована в Ильинск, где и поныне есть остатки оной; Утварь и предметы быта, а также скот– частично растащили свои.

Раскулачивание для местных, вообще, представлялось чем– то выгодным, ведь, той же самой тайги, вокруг было вдоволь, а сенокосов и пахотной земли (между прочим рукотворных), на вес золота. Народ– то сначала полагал, что земля ему будет принадлежать, а не колхозам.