Текст книги "Дневник странствий"

Дневник странствий
Бабанская Алена

Редактор Мария Олеговна Торчинская

© Бабанская Алена, 2024

ISBN 978-5-0064-5491-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Павелецкое направление

Москва – Кашира

«Ракит зелёные плафоны…»

 
Ракит зелёные плафоны
Висят над гладью вод.
Выходят дачники с платформы
Уже который год.
Как будто бы обряд свершают
Неведомым богам.
Они и полют, и сажают,
Назло любым врагам.
Они кряхтят по-стариковски,
Кляня свой быт простой,
А с ними Пушкин и Чайковский,
И Чехов, и Толстой.
 

«Это ливня скорый поезд…»

 
Это ливня скорый поезд,
Он идет в траве по пояс,
У него во рту свисток
И забитый водосток.
Он стучит, стучит по рельсам,
У него прямые рейсы
От земли и до небес.
По билету или без.
Это наш пожарный случай —
Набежали в небе тучи,
Сядешь в поезд – и пока:
Заклубятся облака.
Небосвод гудит чугунно,
Точно скачут в небе гунны,
И от топота копыт
Крона тополя кипит.
 

«Дачники снова зимний сжигают хлам…»

 
Дачники снова зимний сжигают хлам.
Прямо над лесом дыма молочный флёр.
Птицам вдогонку вытянул шеи храм,
А за деревней – поле и косогор,
Всюду следы пожарищ наводят грусть,
Козы мотают мордами у пруда,
Где не свинье товарищ дородный гусь
И отражает вербы вода-слюда.
Что, пассажир дорожный, тыгдым-тыгдым,
Лучше дремать на полке, прикрыв глаза.
Так ли он сладок, горький, весенний дым?
Задница мира. Средняя полоса.
 

«Наш поезд поехал кукухой…»

 
Наш поезд поехал кукухой.
Видали бы вы машиниста:
Улыбка от уха до уха,
И бегает взгляд маслянистый.
Наш поезд не может согреться,
Трясёт его, как от озноба.
Казалось, он едет из детства.
А вышло, что едет до гроба.
И что в твоей полке багажной,
И что в твоей сумке сердечной —
Уже совершенно не важно,
Когда ты сойдешь на конечной.
 

Кашира

«Неуютно, зябко, сыро…»

 
Неуютно, зябко, сыро.
В непроглядной дымке лес.
Здравствуй, мать моя, Кашира!
Поиграй на трубах ГРЭС!
Что-нибудь такое сбацай
О порядке мировом,
Чтобы сразу разрыдаться,
Утираясь рукавом.
И пока февральский, тощий
День над нами не погас,
Выпьем с горя, что попроще:
Или водку, или квас.
 

«Где небо расчерчено в клеточку…»

 
Где небо расчерчено в клеточку,
Тетрадную рабицу-сеточку,
Где в тучу собор упирается,
В небесную сеточку-рабицу,
Какой здесь простор открывается!
Как город, скажи, называется,
Зачем вас сюда принесло,
Какое сегодня число?
 

«Найдешь ли что великое…»

 
Найдешь ли что великое
Для поддержанья скреп?
Я здесь одна пиликаю
И ем насущный хлеб.
Здесь небо медным проводом
Ложится на столбы.
То встречи тут, то проводы,
То свадьбы, то гробы.
 

«Проводами опутана прочно…»

 
Проводами опутана прочно
(Запятая, а далее точка)
Колокольня, а далее, почта,
Магазин, кинотеатр, тюрьма,
Тишина, тишина, кутерьма
Голубков, голосящих пичужек,
Пешеходов, как я, неуклюжих,
И, куда ни идешь налегке,
Все дороги приводят к реке.
 

«Там, куда приносят ноги…»

 
Там, куда приносят ноги,
Беспокойны и бодры,
Начинается обрыв.
Там течёт река большая,
Тишины не нарушая,
До холмов покрыта льдом
И шевелится с трудом.
Там  домишки на подклети,
Там минувшие столетья,
Там небесной красоты
Виды, храмы и коты.
 

«Идет автобус рейсовый…»

 
Идет автобус рейсовый,
Прозрачный и пустой,
Кому сегодня весело?
Суббота, день шестой.
Пускай погода хмурится
И тучи вдалеке,
У нас такая улица,
Сходящая к реке:
Слетающие кубарем
Подворья и дома.
Купеческою удалью
Сводящие с ума.
 

«Покуда иные выходят из тьмы…»

 
Покуда иные выходят из тьмы,
Иные еще не проснулись,
Пойду прогуляюсь до местной тюрьмы
В окладе купеческих улиц.
Там движется транспорт, пыхтня и звеня,
Там солнце в весенней горячке.
Там вряд ли своею признают меня
Мои земляки и землячки.
 

«Где-то небо цвета сливы…»

 
Где-то небо цвета сливы,
Но шаги твои легки.
Где-то с белого налива
Опадают лепестки.
Где-то вешнее дрожанье
Вод, пичужек и души.
Где-то там за гаражами
Матерятся алкаши.
Едет поезд по наклонной
Через пашню и овраг.
И сияют колокольни,
Не рассеивая мрак.
 

Москва – Зарайск

«Пейзаж, куда ни глянь, не нов: снега, снега, снега…»

 
Пейзаж, куда ни глянь, не нов: снега, снега, снега.
Бежит дорога меж холмов, как водится, долга.
И время замедляет ход, и даже думать лень,
Какой придумывал удод названья деревень?
Такой фантазии полёт – с какого бодуна?
Но, видимо, каков народ, такая и страна.
Повсюду скудная земля – что поле, что погост.
К дороге жмутся тополя в пушистых кляксах гнёзд.
Последняя метель летит, несутся кони блед.
Церковной маковки фитиль горит, как маков цвет.
Провинциальный город N с кремлёвскою стеной.
Не ожидают перемен в прорехе временнóй.
Провинциальный город N, одно из жутких мест,
Где человеку бизнесмен, конечно, люпус эст.
Но тянет дымом и весной. Вблизи дорожных плит
Наличник светится резной, старуха семенит.
Я ворочусь издалека, неся благую весть:
Пускай лишь теплится слегка, но жизнь за МКАДом есть!
В медвежьих брошенных углах, меж пьяни и жулья,
Из света в тень, из праха в прах течёт сестра моя.
 

«В Зарайске тихо, как в раю…»

 
В Зарайске тихо, как в раю,
Сказал нечаянно пиит.
Здесь птицы-Сирины снуют,
И меж ветвей русалка спит.
Он видел смуты времена
Над речкой тихою Осётр.
Его кремлёвская стена
Из головы моей растёт.
 

Курское направление

Москва – Столбовая

«Холодным яблоком хрустеть…»

 
Холодным яблоком хрустеть,
Поехать на деревню к дяде,
Покуда луч на бересте,
И у дубов рыжеют пряди.
Вдыхая горечь и гудрон,
Мечтая обо всем на свете…
А мимо девушка с ведром
Идёт в оранжевом жилете.
Пока грачи летят на юг,
Пока вздыхаешь ты уныло,
Она покрасит всё вокруг:
Колонны, сетку и перила.
 

«Снежок всю ночь лепил горбатого…»

 
Снежок всю ночь лепил горбатого
По городам моим и весям,
Как будто пайку отрабатывал,
Но ничего притом не весил.
Такие нежности кисейные,
В снегу репейник, как лилейник.
Платформы Гривно и Весенняя
Объяты холодом келейным.
И красота в округе та ещё,
Кусты и сосны в горностае.
Лишь чёрный путь блестит, оттаявший,
В родную землю прорастая.
 

«За окошком дивно, дивно…»

 
За окошком дивно, дивно,
Склонов ледяные лбы.
Проезжаю Чехов, Гривну,
И берёзы, и дубы.
За окошком тускло, серо.
На календаре среда.
Лес засыпан мелом, мелом —
Ни тропинки, ни следа.
За окошком – вёрсты, вёрсты,
Паровозные гудки.
За окошком – кроны, гнёзда,
Города, посёлки, звёзды,
Дети, бабы, мужики.
 

«Как оранжево, как дивно…»

 
Как оранжево, как дивно,
Фиолетово вообще:
Полыхнёт рассвет над Гривной
В чёрных крапинах грачей.
Крон прозрачная решётка.
Дыма сизого баркас.
Всё расплывчато, нечётко,
Всё погаснет через час.
 

«Куда-нибудь, да ехать…»

 
Куда-нибудь, да ехать,
Нести свою пургу.
Дубы – наружу мехом,
Все веточки в снегу,
Стоят, в пространство вперив,
И лапы и носы.
Как будто это звери
Невиданной красы.
На утренних, на скорых,
Покуда жар в груди,
Покуда снег, как порох,
Взлетает на пути.
 

«Лес в инее – глаза не отвести…»

 
Лес в инее – глаза не отвести.
И небо зимнее смеркается к пяти.
В селениях берёзовый дымок,
Где дядя честных правил занемог.
Налил бы чай, да стылая вода
В промоине замёрзшего пруда,
Да простыни примятые полей,
Да крошки чёрных галок на столе.
 

«С горящей звёздочкой во лбу…»

 
С горящей звёздочкой во лбу,
В снегу по пояс,
Царевной в ледяном гробу —
Электропоезд.
Вся эта сказка про меня,
И в минус тридцать
Собрался пригород, звеня,
С утра в столицу.
Здесь тридцать три богатыря
Не все тверёзы
Но поезд мчит, дрожит земля,
Летят берёзы.
 

«Это все происходит веками…»

 
Это все происходит веками.
Как впервые сегодня смотрю:
Поезда обменялись гудками,
Потекли к сентябрю, октябрю.
И почти растворилися где-то,
Где туман упадает на грудь.
Прикупить бы билетик до лета,
На подножку запрыгнул – и в путь.
 

Страхово

«Мне с этого крыльца…»

 
Мне с этого крыльца
Понятно все и ясно:
У неба два конца,
Посередине – ястреб.
Хоть оземь расшибись,
Не станешь выше ростом.
Здесь происходит жизнь
Безжалостно и просто.
 

«Пойдём на берег Восьмы…»

 
Пойдём на берег Восьмы
Однажды ясным днем:
Легко земную ось мы
Руками провернём.
Здесь мира пуповина,
Здесь съели соли пуд.
Дома до половины
Врастают в землю тут.
 

«Прореха из прорех…»

 
Прореха из прорех
Каширского уезда.
Посадишь здесь орех,
А он себе ни с места:
Ни вкривь нейдёт, ни вбок,
Не сдвинешь с мёртвой точки.
Здесь ближе только Бог
И небо. И цветочки.
 

«Оступаются липы с обрыва…»

 
Оступаются липы с обрыва.
Не удержит их ветер за гривы,
Расширяется сердце оврага.
Всё вокруг происходит во благо.
Ничего не боюсь и не спорю:
Покрываюсь ли свежей листвою,
На бегу, на скаку, на ходу ли,
Оступлюсь, удержусь, упаду ли?
 

«Надрывается ночь соловьями…»

 
Надрывается ночь соловьями
С каждой липы, будто с радиоточки.
Посреди шелковистой поляны —
Мёртвый ёжик, жёлтенькие цветочки.
Здесь такая глушь, распутица, бездорожье.
Всё, что может вырасти – жилисто и ветвисто.
Земля на твою любовь отзывается дрожью,
Щёлканьем, соловьиным свистом.
 

«Ну всё, приехали, конец…»

 
Ну всё, приехали, конец.
А дальше хоть трава не…
Как звуки щёлкает скворец —
Не описать словами.
Пусть тут растёт одна лишь сныть,
И молочай, и кашка.
Но по ночам такие сны,
Что просыпаться страшно.
 

Киевское направление

Москва – Калуга

«На вокзале в чёрном зале…»

 
На вокзале в чёрном зале
Негде яблоку упасть.
На вокзале в чёрном зале,
Где перрона волчья пасть,
Свет неоновый не меркнет.
С багажом наперевес,
Точно чёрт из табакерки,
Прыгну в утренний экспресс.
 

Нара

 
Ах, Боже мой, какая проза:
Опять прокуренный вагон.
Слепые пальцы виртуоза
За душу рвут аккордеон.
И тот нутром, видавшим виды,
Рычит, из кожи лезет вон,
Свинья не съест, Господь не выдаст,
Играй, играй, аккордеон.
По лестнице потёртых клавиш
Летит пассаж, пронзая грудь.
И если ты, Господь, оставишь,
То мы и сами как-нибудь.
 

Балабаново

 
Салют, пионерское детство, салют!
За битого двух неумытых дают,
Наивных, сопливых до жути,
Их горн пионерский разбудит.
И вздрогнет, кривясь, балабановский лес,
И песня над строем взлетит до небес.
Конечно же, злиться не стоит
На тех, кто выходит из строя.
Салют, босоногое детство, салют!
По ком пионерскую зорьку поют?
Равненье направо, и строем
Идем в измеренье шестое.
 

К Обнинску

 
Вот и начало светать
Ближе к Обнинску.
На деревьях – ни листа
В нашей области.
Рельсы-шпалы, полотно —
Мокрой скатертью.
На вагонное окно
Слёзы катятся.
И летит, летит туман
В обе стороны,
И летят, летят дома,
Галки, вороны.
 

Болото

 
Зеленый дух болот калужских
С утра идет-бредет по лужам.
Кудлатый, точно пёс-бродяга,
На поясе – топор и фляга.
Дыша вчерашним перегаром,
Он сон лесов оберегает.
С другими спорить не берусь я,
Что только здесь и пахнет Русью.
Родной  по самые трясины,
Болотный дух невыносимый.
 

Сляднево

 
А я не нарочно со всеми не в ряд,
Российская белая птица.
Кому там камлает в Сибири бурят?
Мне б тоже сейчас помолиться.
И опыт, и чувство седьмое не врёт:
Покуда пыхтим втихомолку,
Нас жизнь прибирает и сидя, и влёт
Из старой небесной двустволки.
В Зарайске ли, в Сляднево, прочей глуши
Завязнешь в своем огороде,
Хоть спейся, хоть глупые вирши пиши —
Двустволку она не отводит.
 

Тихонова пустынь

 
Выживал из ума до последнего…
П. Байков
Мимо Тихоновой пустыни
Паровоз летит без устали.
Птичий тянется косяк,
Виснет туча на сносях.
А по горкам и по впадинам
Белый свет разлился краденый.
Там бродяги жгут костёр,
И туман границы стёр.
Там трава клоками рыжими,
Там неясно, как я выживу
Из ума, чтоб быть как все
В среднерусской полосе.
 

Калуга (Циолковский)

 
Циолковский за целковый
В ближнем космосе прикован,
Притяженье претерпев,
Он ведёт велосипед,
Он чугунный лоб морщинит,
Пожилой уже мужчина,
В летней шляпе и пенсне,
Как ошибка на письме.
Он приветствует Калугу,
Где дома летят по кругу,
Крутанет педали чуть —
И скорей за Млечный Путь.
 

Обратно

 
Экспресс, накручивая скорость,
Калужскую покинет волость.
А волость сгрудилась в тоске,
Как прицепной вагон к Москве.
Нам в прицепном вагоне плохо,
Куда везёт экспресс-эпоха?
Трясёт на стыках – берегись —
Такую маленькую жизнь.
 

Поезд Москва – Кемь (и обратно)

«Пока проводник наливал кипятка…»

 
Пока проводник наливал кипятка,
Хоть пей его сидя, хоть лёжа,
Открылось мне вдруг: моя ноша легка,
Тяжёлая путника ноша.
Пока проводник наливал кипятка,
Допустим, для рифмы – Серёжа,
Под нами большая мелькнула река
С бугристой зелёною кожей.
Пока пооводних наливал кипятка,
Салфеткою стол вытирая,
Окрест простиралась густая тайга,
Тайга без конца и без края.
Я видела птицу, и красный цветок,
Я видела травы по пояс!
Вовек не остынет в котле кипяток
И не остановится поезд.
 

«Карельский лес – прямей и выше…»

 
Карельский лес – прямей и выше,
Чем наш. И в полной тишине
Он, будто ангельские лыжи,
Стоит на облачной лыжне.
Здесь с каждым часом всё темнее,
Ночь обнимает окоём.
И только заросли кипрея
Пылают розовым огнём.
 

«Что же делать мне в Кеми…»

 
Что же делать мне в Кеми
На вокзале до семи?
Ветреной, пустоголовой
До семи сидеть в столовой,
И с друзьями под чаёк
Обсуждать житьё-бытьё.
На вокзале до семи,
Оставаться нам людьми,
Тёмным лесом, чистым полем,
Серой чайкой, Белым морем.
 

«В Шалакуше, кто тебя встретит?..»

 
В Шалакуше, кто тебя встретит?
Собаки, старухи и дети.
В Шалакуше, что тебе светит?
Прозрачная речка и ветер,
Бревенчатые домишки,
Сараи, штакетники, вишни.
 

«Во облацех водица …»

 
Во облацех водица —
Не сахар и не мёд.
Кто в Няндоме родится,
Тот в Няндоме умрёт.
Мне в Няндому ни разу
Не надо никогда.
И ровно четверть часа
Стоят в ней поезда.
 

«Как эта жизнь проста!..»

 
Как эта жизнь проста!
Увяданьем тронутый,
Будешь смотреть с моста
В кушири и омуты.
Всё лишь любовь и есть,
Ну а что останется?
Только сейчас и здесь
Выходить на станции.
 

«За окном города, полустанки, посёлки…»

 
За окном города, полустанки, посёлки,
Перелески, поля – всё равно.
Я могу целый день проваляться на полке,
Заоконное глядя кино.
Не имеет давно ни значенья, ни веса
Череда расставаний и встреч.
Никогда-никогда не закончатся рельсы,
Никогда не закончится речь.
 

«В Данилове солнце восходит…»

 
В Данилове солнце восходит,
Поди-ка, с начала времён.
В Данилов Господь не приводит —
Меня ненароком привёл.
Здесь тронуты зданья упадком,
Прохожая – с нервным припадком,
Здесь тянутся долго мгновенья,
Здесь вишня, черешня, соленья,
Здесь истина выпукла, зрима
Для всех, проезжающих мимо.
 

В Ярославле

 
В слове «Волга» слышу «Ольга»,
Проезжая через мост.
Мы тут путники и только,
Не пришей кобыле хвост.
Всё тут любо и не любо.
Купола вдали горят.
Заводские дружно трубы
Вырабатывают яд.
Застит небо поволока,
Веет вечер холодком.
И идти к Илье-пророку*
Через площадь и обком.
(*Церковь в Ярославле)
 

«Ничего тебе не светит…»

 
Ничего тебе не светит,
Что ж резвишься, как юнец?
От рождения до смерти
Взят билет в один конец.
Ничего тебе не катит.
Всё – слова, слова, слова.
Только ходит резвый катер
К неизвестным островам.
Там – исполненные духа
Монастырь и каждый скит.
Там плывет к тебе белуха —
Чудо-юдо рыба-кит.
 

«Мы умрём, но не расстанемся…»

 
Мы умрём, но не расстанемся,
Выходя на дальней станции
В космос трав, полёт жука,
Кучевые облака.
Только это и останется:
Выдохнуть и приосаниться.
И работа не плоха —
Ручкой поезду махать.
 

Велосипедный цикл (Соловки)

«От поворота к повороту…»

 
От поворота к повороту
Тащу я велик по болоту,
Тащу от гати и до гати
За ради Божьей благодати.
Скрипит и стонет бедный велик,
Я за него молюсь и верю.
 

«Мне тяжело в гору…»

 
Мне тяжело в гору,
Мне тяжело с гор.
Кажется, вышел порох
Потом из всех пор.
Как же в лесу тихо!
Только колёс скрип.
Медленно бродит лихо.
Возле берёз, лип.
 

«Где эти грусть и тоска…»

 
Где эти грусть и тоска,
Где эти гнус и мошка?
Кто её выдумал, грусть?
Я над морошкою гнусь,
Я подосиновик рву,
А голубика во рву —
Всех остальных голубей
Ласточек и голубей.
 

Москва – Шахты – Москва

«Зависнешь на обшарпанном вокзале…»

 
Зависнешь на обшарпанном вокзале,
Где женщины с горящими глазами
С авоськами, с мужьями, и т.п.,
Превратности дороги претерпев,
Ругаются у кассы точно чайки.
Но царственный кассир не отвечает,
Не шевелит надменною губой,
Как будто бы он шарик голубой.
Похоже, не выходит он из транса
И зрит миры, куда не ходит транспорт.
Билетов нет, не надобен транзит.
И вечностью из форточки разит.
 

«Ненасытное око глядит на холмы…»

 
Ненасытное око глядит на холмы,
От весны до весны, от зимы до зимы,
Там, где заяц-беляк, и лиса, и фазан,
Как охотник сказал.
Там, где солнце сияет, и туча плывёт,
То ли снег, то ли лёд…
Там, где Дон не замёрз,
Но замедлил свой бег,
То ли день, то ли век…
Там и сердце, сбиваясь, замедлит свой ход —
То ли жар, то ли лёд.
 

«Запахнет свежескошенной травой…»

 
Запахнет свежескошенной травой
Окраина культуры мировой
С какой-нибудь раздолбанной и жуткой,
Но все ещё рабочею маршруткой.
За нею пыль клубится по степи,
И солнце дальнобойное слепит.
И пассажиры у московской трассы,
Схватив баулы, все выходят разом.
И ничего, о чём бы ты жалел.
Идет июнь, а значит, быть жаре.
Ликует жизнь, ей дела нет до смерти.
И соколы парят в небесной тверди.
 

«Дождь прокапал и прошел…»

 
Дождь прокапал и прошел,
Стал обрывком фразы.
Как вернуться хорошо
Целиком и сразу.
Может, и не целиком —
Смутен день вчерашний.
Дождь прошёлся босиком
По шоссе и пашне,
Где растаял лик луны,
Облака, и что там —
Все сегодня спасены
Светом, кровью, потом.
 

«В автобусе с пьяными…»

 
В автобусе с пьяными,
С рубахами рваными,
С внезапною дракою,
Ругались и плакали.
И было до смеха ли?
Но ехали, ехали.
И явственно вижу я,
Что чудом, но выжили.
 

«За этим серым маревом…»

 
За этим серым маревом,
Где речи рвется нить,
Кто жизнь мою вымаливал,
Кого ещё винить?
Кому предъявишь мокрые
Дороги и бугры,
Все эти краски блёклые,
Сияние ветлы?
Пространство отворяется.
Путь – за верстой верста.
И путник удаляется,
Стирается с холста.
 

Песни Каширского шоссе

«Человек звучит не гордо…»

 
Человек звучит не гордо,
Точно гречка и овёс.
У него в районе хорда —
Бесконечный шум колёс.
Человек звучит недолго —
Несколько десятков лет.
Жил из чувства, жил из долга,
Ласты склеил – и привет.
Человек звучит чуть слышно,
Он в звучанье не силён.
Человек – совсем не лишний,
Прогуляться просто вышел
В свой промышленный район.
 

«Я раньше рвала и метала…»

 
Я раньше рвала и метала,
Пока не упала без сил.
К заводику Полиметаллов
Автобус меня привозил.
Московский типичный заводик,
Рождённый советской мечтой.
Он нынче меня не заводит,
Вообще не заводит ничто.
 

«Какие девочки в Гранд сейле…»

 
Какие девочки в Гранд сейле,
Какие яркие огни!
Вы постояли там и сели.
Они осталися одни.
Рождественские распродажи!
Рекламы, улицы в снегу,
Где все бегут в ажиотаже,
Я тоже, кажется, бегу.
 

Забугорье

Москва – Турция

«Если длинные тени легли…»

 
Если длинные тени легли,
Значит, жди исполненья желаний:
Я лежу в колыбели земли,
В самом синем её океане.
Надо мною склонилась гора,
Упирается ветер в ключицу.
Мне теперь никуда не пора.
Ничего-то со мной не случится.
 

«На море полный штиль…»

 
На море полный штиль.
Вода – фольгою мятой.
И стайки рыб – почти
Из серебра и злата.
На фоне Таврских гор
С рассвета до заката
Цикад незримый хор,
Кичливых чаек спор
Какую вечность кряду.
 

Крепость Аларахан

 
Хозяйки полощут белье на реке,
Живут у высокой горы.
Где в небе бездонном летают орлы,
Кричат на чужом языке.
 
 
Хозяйки полощут в реке синеву
И сушат потом на ветру.
Я здесь никогда-никогда не умру,
Поскольку ещё не живу.
 
 
А скоро созреют гранаты, инжир,
А, может, созрели уже.
И лает собака, лежа на меже,
И синее время бежит.
 

В Стамбуле

«Османскиой особняк шумит…»

 
Османскиой особняк шумит.
В окошках бродят тени.
Как будто бы ему термит
Подтачивает стены.
Дом стонет каждою доской
И петлями дверными.
От этой жизни городской
Все кажутся больными.
Ему горланит муэдзин,
Чадит луна скупая.
Мы все на ниточке висим,
И время обступает.
 

«А в Стамбуле, а в Стамбуле…»

 
А в Стамбуле, а в Стамбуле,
Как же дышится легко!
Нас одели, нас обули,
Нас пустили голяком.
Нас напарили в хаммаме
И нагрели от души.
Мы с тобой просились к маме
От турецкого паши.
Мы толкались на причале,
Мы платили чистоган.
И хватались янычары
За кровавый ятаган.
Мы гуляли вдоль Босфора,
Ели мы кебаб-люля
Возвратились мы нескоро,
За душою – ни рубля.
 

«Дождь видится и слышится…»

 
Дождь видится и слышится,
Колышется везде.
И лодочки чуть движутся
На вспененной воде.
А в облачной расщелине
Извёсткой с потолка
Луч падает рассеянный,
Растерянный пока.
И чайки подневольные
Под утренний намаз
Орут, как будто больно им,
Пикируя на нас.
 

Маленький индийский цикл

«Мы видали ух ты, ух ты…»

 
Мы видали ух ты, ух ты:
Переходит речка в бухту,
Получается залив,
Плещет, камни оголив.
А на море, вот как, вот как,
Нос задрала наша лодка:
Наперегонки с волной,
Насмехалась надо мной.
То, что лодки нос качает, —
Ничего не означает:
А по морю косяком
Рыба ходит босиком.
 

«У бедных лачуг и богатых дворцов…»

 
У бедных лачуг и богатых дворцов
Замкнул океан голубое кольцо,
Он лезет волнами наружу,
Терзает и мучает сушу.
Он пеной исходит, лаская её,
Он ей исцеленье, зелёнка, и йод.
Он точит прибрежные глыбы,
Жемчужины дарит и рыбу.
 

«Я видела спину дельфина…»

 
Я видела спину дельфина,
Прекрасную гладкую спину,
И белый животик его,
А больше, увы, ничего.
Я видела складки базальта,
Волны бесконечное сальто,
Лодчонки на скользкой волне,
И всё отзывалось во мне.
Орлы надо мною взлетали,
Но это, конечно, детали,
И берег тянулся пустой.
И день завершался шестой.