Текст книги "Амрита"

4. Still be a lady/ girls can't do

Все вокруг заливал живой яркий – до боли в глазах – свет.

Наверху синело небо.

Синева была такой густой и осязаемой, что казалась сделанной из какого-то твердого материала. Стекло?

Я стояла посреди леса и смотрела в эту синеву. Вокруг меня теснились невысокие, в мой рост, деревца. Если присмотреться, среди тонких листочков можно было разглядеть крупные круглые ягоды. Одни были зелеными, другие розовыми, третьи красными и самые спелые – черными. Я сорвала черный шарик и попробовала его на вкус. Запах у шарика был сладким. Вкус – кислым. Я знала, что он окажется кислым. «Как же эта штука называется?» – подумала я.

Мне так и не удалось вспомнить название.

Солнце, ослепляя, светило все ярче и ярче. Потом подул ветер.

Влажный, прохладный, он примчался неизвестно откуда и нежно погладил мою кожу.

Я закрыла глаза.

На веках изнутри остался четкий отпечаток: разительный контраст густой небесной синевы и круглых разноцветных плодов. Как будто я продолжала видеть с закрытыми глазами.

Ах, какая красота.

Ах, какая прохлада.

Просто стоять посреди этого идеального пейзажа с закрытыми глазами и наслаждаться – это была невиданная роскошь.

Вдруг раздался скрежещущий звук. Он приближался откуда-то сбоку. Я открыла глаза – обступившие меня деревца трепетали.

В этот миг я проснулась.

То, что это был сон, поняла не сразу.

Сердце бешено колотилось – я все еще ждала, что скрежещущее нечто вот-вот появится в поле зрения. Грудь помнила нежные прикосновения прохладного ветерка.

Должно быть, именно поэтому пробуждение было наполнено свежестью.

Когда я спустилась на первый этаж, мамина подруга Джюнко стояла на пороге. Она уходила на работу.

– Доброе утро, – сказала я.

– Доброе, – улыбнувшись, ответила Джюнко. – В холодильнике салат и гренки.

– Сегодня ваша очередь готовить завтрак?

– Это не я. Это твоя мама приготовила

– А мама дома?

– Она уехала. Сказала, что на Гинзу, пройтись по магазинам.

– Вот как…

Я пошла на кухню, села на стул и, взяв в руки пульт, нажала на красную кнопку. Телевизор заработал. Джюнко, махнув рукавом кимоно, вышла, но через секунду вернулась.

– Да, забыла сказать. Ёшио еще спит. Он не пошел сегодня в школу. Ты с ним поговори потом, ладно?

В последние дни братец все время спит. Он не ходит в школу, сидит дома. В нем как будто что-то сломалось… Меня уже давно не покидает ощущение, что в нашей семье все как-то не так. Вот и брат, должно быть, тоже чувствует нечто подобное, отчего в нем самом происходят изменения, пока трудно поддающиеся определению.

– Он немного странный стал, правда? – сказала я.

– Ну, в общем… Все так сложно, я даже не знаю. У меня ведь нет сына. А дети, они, чем старше становятся – тем больше с ними проблем. Наверное, такое в любой семье может случиться…

– Ну да, ну да. Дети растут, и проблемы растут вместе с ними – это вполне закономерно, – сказала я.

– В каждой семье свои обстоятельства. Со стороны посмотришь – и кажется, как же так жить можно, но ведь живут же! Готовят еду, убирают в квартире, и так день за днем. И ничего. Ко всему можно привыкнуть. Всегда остается что-то такое, чего нельзя увидеть снаружи, но что продолжает держать семью вместе, даже если кажется, что все вот-вот расползется по швам.

Этот набор банальностей произвел на меня ужасно тягостное впечатление – не оттого ли, что их произносила Джюнко, не сумевшая сберечь свою собственную семью?

– Наверное, главное – сохранять внутреннее равновесие. Поддерживать некий баланс. Тогда можно выпутаться почти из любой ситуации, – сказала я.

– Возможно, – кивнула Джюнко и добавила: – Ну и конечно, нужна любовь.

– Любовь? – Этого я от нее не ожидала.

Джюнко улыбнулась:

– Ты не подумай, я не о чем-то таком особенном говорю. Обычная любовь. Именно она держит семью вместе, не дает ей распасться. Любовь – это ведь не внешние признаки, а внутреннее содержание. Умение отдавать, понимаешь? Не требовать, а наоборот – дарить. И если члены семьи не обладают этим умением – тогда все. Дом превращается в стойбище голодных волков. Вот, например, моя семья. Вроде бы выходит, что я сама ее разрушила. Своими собственными руками. Но разве виновата только я одна? Ведь это было всего лишь следствием того, что началось у нас в семье гораздо раньше. Мы непрерывно требовали друг от друга чего – то, ничего не давая взамен… Есть люди, которые считают, что в особо сложные моменты, когда кажется, что нет никакой возможности продолжать жить вместе, нужно идти на компромисс, а я вот думаю, что прежде всего нужна любовь. Нужны общие воспоминания, которые дарят нам красоту и придают сил… которые заставляют тебя думать: «А ведь мне хорошо с этим человеком». И если в тебе еще осталось желание дышать этим общим семейным воздухом, желание быть вместе несмотря ни на что – значит, еще есть надежда.

Я прекрасно все поняла.

Казалось бы, ну подумаешь, тетка разболталась, решила поделиться своим плачевным жизненным опытом, но в ее голосе слышались ужас и боль человека, который нашел в себе смелость разрушить, сломать…

Джюнко ушла, и я осталась на кухне одна. Здесь было солнечно и жарко, как на полуденном пляже, мне захотелось пить.

Я достала из холодильника гренки и сок, уселась на диванчик перед телевизором и принялась за еду.

И тут вдруг поняла, что у меня натуральное похмелье.

Начала вспоминать, с чего бы это. Вспомнить удалось не сразу. Память работала не спеша, зависая, словно старый компьютер, со скрипом считывающий информацию с дискеты.

Ну, наконец-то!

Всю прошлую ночь, до самого утра, мы пьянствовали с Эйко.

Вчерашним вечером в старенький, грязноватый, но очень крутой бар, в котором я работаю почти каждый день, позвонила Эйко – самая красивая, самая элегантная из моих давних подружек.

– Сакуми, это правда, что ты ударилась головой и лежала в больнице? – спросила она.

И я удивилась. Неужели мы так давно с ней не виделись? А ведь кажется, встречались только вчера…

Но через несколько часов, встретившись с ней, как и договорились, в расположенном неподалеку от моей работы круглосуточном питейном заведении, я поняла, как много воды утекло с тех пор.

Эйко выглядела шикарно. В сто или двести раз шикарней, чем я могла себе представить. Вначале я даже перепутала ее с хостесс, которая завлекает посетителей в заведение; в результате чего почувствовала себя не в своей тарелке, когда эта самая хостесс вдруг заулыбалась мне и приветственно помахала рукой…

Я вошла в залитое светом флуоресцентных ламп полупустое заведение, обвела его глазами в поисках Эйко. За стойкой и на кухне копошился обслуживающий персонал в стилизованной униформе: «японцы глазами иностранцев». Из посетителей: молодая парочка, напившийся и уснувший дедок, три шумные корпоративные компашки и броская хостесс (по крайней мере, я решила, что это хостесс).

– О! Сакуми из «Блюберри» пожаловала, – подал из-за стойки голос хозяин заведения. Его нисколько не смущал тот факт, что бар, в котором я работаю, называется «Берриз». «Блюберри», «Берриз» – какая разница. К тому же здешний хозяин очень гордился своим черничным коктейлем «Блюберри сауэр», наверное, поэтому и запомнил меня как «Сакуми из «Блюберри»«.

И вот посреди этого полупустого ночного заведения моя неузнанная давняя подруга улыбнулась мне яркими напомаженными губами и приветственно вскинула руку с алыми ногтями.

Я, сбитая с толку словами хозяина, машинально помахала ей в ответ и снова обвела зал глазами. И лишь спустя несколько мгновений это сияющее улыбкой лицо наложилось на тот образ, который я хранила в памяти. И когда два эти образа слились воедино, я испытала удовольствие. Удовольствие узнавания.

На совершенно, казалось бы, незнакомом лице вдруг обнаружился такой знакомый, безупречной формы нос, затем и остальные черты молниеносно стали почти родными.

Это как найти правильный ответ в работе над ошибками. Шикарный вид – всего лишь «обводка» контуров, но когда вглядишься получше, то из – под впечатляющего красочного слоя вдруг проступает давно знакомый карандашный набросок. Я узнала мою Эйко.

– Привет. Давно не виделись, – сказала я, подсаживаясь к ней за столик. – Ты такая вся из себя шикарная.

– Честно? – Эйко улыбнулась. – Но это только внешне, а так я совсем не изменилась. А ты – просто другой человек. И вовсе не из-за короткой стрижки. Ты вся какая-то другая.

– То есть красивее я не стала. Правильно? – спросила я лишь для того, чтобы получить стандартный ответ.

– Красота здесь ни при чем, – с серьезным видом произнесла Эйко. – Сказать, что ты повзрослела… нет, тоже не то. Ты словно поменяла кожу. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Ага. В последнее время мне часто это говорят. Типа, сбросила старую кожу.

Как бы я хотела посмотреть на себя в старой коже. На человека из недавнего прошлого, человека с моим лицом и моей памятью.

– Ладно, неважно. Давай выпьем, что ли, – сказала Эйко.

Уголки ее ярко – алых блестящих губ неправдоподобно идеальной формы слегка приподнялись, она усмехнулась:

– Что, смахиваю на проститутку?

Я кивнула.

– Ты же знаешь – так одеваются девчонки, которые сразу после университета устроились на работу в фирму, но по вечерам могут наконец-то позволить себе надеть любимый наряд. Только вот в твоем возрасте это выглядит уже как рабочая одежда.

– Ну да. Я, когда себе одежду покупаю, всегда выбираю то, что можно и на работу надеть.

– Так ты и вправду проститутка?

– Девушка из эскорта. Но не всегда. Так, изредка подрабатываю.

– Значит, ты все-таки ушла из фирмы, – сказала я.

Последнее, что я слышала о Эйко – от нее же самой, это рассказ о ее несчастной любви. Благодаря связям отца, она устроилась на работу в солидную фирму, но там у нее закрутился роман с одним из начальников, человеком уже немолодым, к тому же семейным. Эйко очень страдала… Ну и ну! Сколько времени-то прошло, однако. Все в жизни меняется.

– Ушла. А что мне оставалось? – сказала Эйко.

– А отец в курсе?

– Вот еще. Зачем ему знать. Это же позор для всей семьи. Я решила, что нужно уволиться до того, как птичка ему нашепчет на ухо всю правду. Надо сказать, он повел себя как джентльмен, не стал выяснять, почему я уволилась, не требовал найти другую работу. И на том спасибо.

– А с этим своим ты еще встречаешься?

– Ага.

– Ты его любишь?

– Вначале я его очень любила, а сейчас уже не знаю. Просто никого другого уже, наверное, не смогу полюбить. Он взрослый, самостоятельный человек. Знает много хороших мест, где можно приятно повести время, – я понимаю, что тебе это, может быть, и неважно… Опять же – у него работа. И мне с ним интересно. Понимаешь? Гораздо интереснее, чем с другими.

– В общем, ты попала, – говорю я.

– Ну да. – Она улыбается во весь рот. Моя подружка. Одна из тех женщин, которых, как ни убеждай, не переубедишь – им нравятся свидания без ссор, нравится, когда их балуют пожилые мужчины, годящиеся им в отцы.

Ну и ладно. Главное, что она больше не мучается и своей нынешней жизнью, кажется, довольна. Хотя в последнее время развелось много таких людей, которые поначалу смеются, но, стоит им выпить, – и они вдруг начинают плакать и жаловаться на судьбу. Может, это возрастное?

Что в Эйко осталось абсолютно прежним, так это присущая ей элегантная леность, легкая такая, изящная ленца.

Массивные золотые серьги, высокие каблуки, плотно обтягивающий фигуру костюм. Сияющие волнистые локоны (профессиональная завивка), едва прикрывающие шею. Маленькие сексуальные пальчики, белые как снег. Она во всеоружии, моя идеальная изящная подруга.

Сколько я ее знаю – то есть со школьных лет, ведь мы с ней бывшие одноклассницы, – она всегда была утонченной, приятной в общении, неизменно хорошо одевалась и почти не пользовалась косметикой. Девочкой она бьша искренней и в чем-то даже простодушной. Наверное, поэтому ничего не боялась.

Но хорошее образование и то, что она никогда не сталкивалась с нуждою, изнежило ее, она незаметно сделалась особой, не способной к борьбе, но привыкшей к роскоши. Ее сладкий голос, длинные ресницы, пренебрежение к деньгам и пожилые любовники – все это вместе – шажки и вешки на пути ее превращения в то, чем она стала теперь.

А так как я после падения почти ничего не помнила, то вспоминать, когда именно Эйко потеряла свои юношеские искренность и простодушие, не имело никакого смыла. Абсолютно никакого.

Ну и нечего жалеть о прошлом.

Не мое это дело – судить кого бы то ни было. Надо просто расслабиться и получать удовольствие от дружеского общения и выпивки.

– Ну, Сакуми, признавайся, – вдруг заявила Эйко. – Твоя черепная травма – из-за несчастной любви?

– Да нет. Я просто совершенно случайно свалилась с лестницы.

– А… Понятно. Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается. А почему ты мне не позвонила после больницы?

– Я забыла. Вообще ничего и никого не помнила. У меня память отшибло…

– Ужас какой! Ты так говоришь, будто ничего особенного не произошло. Но сейчас-то уже все в порядке? Или как? – спросила Эйко, глядя на меня округлившимися от удивления глазами.

«И правда, как?» – подумала я. Если не останавливаться на подробностях, а кратко подытожить то, что я пережила за последние несколько месяцев, – сейчас уже все в порядке. Или почти в порядке – как зрение у человека, который носит контактные линзы. По крайней мере, я чувствую себя примерно так.

Время проходит, и я незаметно для себя свыклась с мыслью о падении с лестницы и о потере памяти. Точно так же, как свыклась и с мыслью о том, что рано или поздно умру. Люди так быстро ко всему привыкают, даже страшно.

– Да, сейчас уже все нормально. Правда, я до сих пор хожу в больницу на обследование, но пока врачи ничего серьезного не обнаружили, – ответила я.

– Слушай, вот ты говоришь «отшибло память». То есть ты забыла абсолютно все?

– Ну да. Я даже мамино лицо не могла вспомнить – очень неприятное ощущение. В какой-то момент я решила, что потеряла память навсегда. Мучилась, думала, как жить дальше. Но к счастью, все более или менее наладилось. Стала потихоньку вспоминать какие-то события из прошлого, имена, лица, телефонные номера.

– Вот ведь как в жизни бывает… Никогда нельзя знать, что с тобой в следующий момент случится.

– Чего нельзя, того нельзя, – сказала я.

– Слушай, а лицо своего парня… в смысле любимого человека, ты тоже не помнила?

– Лицо любимого человека? Э… как бы тебе сказать… У меня нет любимого человека. То есть у меня есть мужчина, с которым я изредка встречаюсь… Он, вообще – то, бывший жених моей младшей сестры, которая умерла несколько лет назад… У нас с ним как-то само собой все вышло…

Эйко была первой, кому я решилась рассказать о своих новых, довольно странных отношениях с Рюичиро.

– Что значит «само собой все вышло»?! Ты как бы забыла, что он жених Маю?

И тут я вспомнила, что Эйко приходила на похороны моей сестры. Интересный получался разговор.

– Нет, конечно, я помнила, но не чувствами, а головой, понимаешь? А голове я в то время не очень доверяла.

Я улыбнулась. Эйко тоже улыбнулась, пробормотав «ну и дела».

– Этот человек – писатель. После смерти Маю он начал путешествовать. Единственное, что я о нем твердо помнила, что он все время в отъезде. Его почти никогда не было рядом. Я понимала, что он – бывший жених моей сестры, но сердцем этого не чувствовала, – еще раз попыталась объяснить я.

Эйко, продолжая улыбаться, сказала:

– Может, ты специально про это забыла? Скажи честно, разве он не нравился тебе с самого начала?

– Если честно, то это единственное, чего я так и не вспомнила до сих пор.

– Ты не помнишь, любила ты его или нет?

– Скорее… Скорее, я просто не помню, что думала о нем и о его поездках до того, как потеряла память. Это неразгаданная загадка.

– Слушай, а вот обычные люди, как тебе кажется, они могут с точностью до минуты или там до часа вспомнить, когда и за что они кого-то полюбили? – спросила Эйко.

Я проигнорировала ее вопрос.

– … из своих путешествий он писал мне письма. И чем дальше, тем больше эти письма становились похожи на любовные послания. Все это было как-то очень подозрительно, я просто не понимала, что происходит.

– А что такого? Это же так романтично – любовные послания…

– Ага, только та я, которой он писал, не имела никакого отношения ко мне настоящей. Понимаешь?

– Все мужчины такие, – сказала Эйко совсем так же, как говорила и раньше, и только в этот момент я наконец-то поняла, как соскучилась по ней и по нашей давней дружбе и как важна для меня эта встреча.

Я словно на мгновение слилась с ней. Уловила биение ее живого, горячего сердца, в котором никогда не было ни тени сомнения, ни капли страха перед реальностью.

И тут же вслед за этим ощущением пришли воспоминания. Моя Эйко. Только теперь я почувствовала, как люблю ее. Всегда любила.

– В любом случае я так и не знаю, писала ли я ему в ответ, и если да, то о чем.

– Ну хорошо. И что с ним теперь?

– В последний раз мы встретились за три дня до того, как он уехал в Китай. Он не сказал, когда вернется.

– А письма?

– Письма приходят, но в них ничего личного, так – путевые заметки.

– А в Японию он не собирается возвращаться?

– Собирается. У него скоро книжка должна выйти, так что он приедет. Но максимум на два – три дня. В прошлый раз он провел здесь месяц – путешествовал по Японии. В один из дней позвонил к нам домой и узнал о том, что со мной приключилось. Он был просто в шоке. Мы встретились с ним в тот же день…

– А дальше у вас все получилось само собой.

– Думаю, для него это стало полной неожиданностью.

– А для тебя нет, что ли? – улыбнулась Эйко. – Неужели я все-таки права, а? Ты его любила с самого начала, но переживала из-за Маю, страдала, пыталась забыть свои чувства. Так что потеря памяти – это как бы защитная реакция.

– Не знаю. Если я его и полюбила, то только после смерти Маю. Не раньше. До этого он меня не сильно интересовал.

Эйко потрепала меня по плечу.

– Ладно. Думай, как тебе удобно. Но ты иногда такая щепетильная, просто ужас. – Она улыбнулась.

Эйко допила третью кружку пива. Она разрумянилась и была очень красивой. И лицо, и голос, и речь – все гармонично сочеталось в ней. Она была одновременно и автором, и произведением искусства – уникального искусства «быть Эйко».

Когда я проснулась в то утро, первой моей мыслью было «Вот это да! Вот это круто!». Рядом со мной спал жених моей сестры. Пасмурное небо заглядывало в номера отеля «Токю» на Гинзе. Заглянуло оно и в нашу просторную спальню. Окна небоскребов и офисных зданий, высившихся неподалеку, отражали его мягкий рассеянный свет.

К тому времени память у меня более-менее восстановилась, но период реабилитации еще не закончился. Я уже вышла из больницы и жила дома, однако такие вещи, как алкоголь, занятия спортом и, конечно же, секс, были мне противопоказаны.

В один из дней мои домочадцы, уставшие приглядывать за мной, решили немного отдохнуть и развлечься. Мама с Джюнко отправились на горячие источники, Микико с моим младшим братом поехали в Диснейленд. Я осталась дома одна. Именно в этот день и позвонил Рюичиро. Новость о моем падении, похоже, потрясла его до глубины души. Мне было скучно сидеть дома, и я предложила встретиться. Он дал мне название и адрес своего отеля и сказал, что будет ждать меня в чайной комнате на первом этаже.

Он не ожидал увидеть меня обритой почти наголо, очень удивился, но стрижка ему понравилась.

– Отлично выглядишь, – сказал он. – Только очень изменилась. Совсем на себя стала непохожа.

И еще он сказал:

– Как-то раз я был в гостях у друзей. Полез за чем-то в холодильник и увидел там большой красный шар. Было в этом шаре что-то неуловимо знакомое, но я не сразу понял, что это такое. А когда понял, испытал очень странное чувство. Это был арбуз, с которого счистили кожуру, чтобы потом нарезать его на кусочки и сделать фруктовый пунш. Разумеется, сперва я подумал о хозяевах, о том, что они, наверное, замучались этот арбуз чистить. Но эта мысль тут же исчезла, и вместо нее пришла мысль о «чувстве неузнавания». Мне было забавно, что я не смог сразу же догадаться, что передо мной арбуз. И сейчас, глядя на тебя, я испытываю очень похожее чувство…

«Ну сравнил», – подумала я. А что еще ожидать от писателя?

Как определить, действительно ли мы знаем человека, которого, как мы думаем, мы знаем?

В тот раз я ничего ему не сказала, но на самом-то деле он тоже здорово изменился. Это был не тот Рюичиро, которого я знала раньше. Он словно решил для себя что-то очень важное, его лицо просветлело. Казалось, что с помощью бесконечного передвижения в пространстве он сумел освободиться от сомнений и наконец-то стал соответствовать своей прозе. Впрочем, вполне возможно, что он вовсе не изменился и все эти разительные изменения лишь привиделись мне, человеку с еще не вернувшейся памятью.

… После беседы в чайной комнате мы – к этому все шло с самого начала – поднялись в номер, и я осталась ночевать в гостинице. Это была длинная ночь. После банальных «в пути я так изголодался по женщинам» и «это мое первое свидание после операции» мы прошли стадию неожиданного озарения – «мы ведь нравились друг другу с самого начала, надо было только дождаться подходящего момента» и «ты просто как будто другой человек», чтобы, в конце концов, испытать почти религиозный экстаз – «мы должны благодарить бога за это чудо!».

Я скрыла от него, что выписалась из больницы совсем недавно.

Проснувшись, первым делом вскочила и принялась ходить по комнате – а вдруг наши вчерашние страстные забавы не прошли для меня даром? Но нет, кажется, все в порядке.

Оказалось, утро уже давно кончилось. Часы показывали полдень. Надо было скорее выселяться из номера. Я разбудила Рюичиро. Он удивленно уставился на меня, потом завертел головой, силясь понять, где находится, – ярко выраженный синдром путешественника. Я не выдержала и рассмеялась.

Рюичиро сообщил администратору, что остается еще на один день. К счастью, выезжать из номера не пришлось – брони на следующую ночь не было. Завтрак принесли прямо в комнату, и мы в полном молчании позавтракали сэндвичами, салатом, яичницей с беконом, горячим кофе и фруктовыми соками. Больше всего на свете я люблю такие завтраки!

К концу завтрака стало ясно, что праздник кончился – начались будни. Рюичиро отправляется в следующее путешествие, а мне предстоит выяснение отношений с рассерженной мамой, которая наверняка вернулась домой и ломает голову, куда подевалась ее только что выписанная из больницы дочь.

Я совсем не помнила, как мама относилась к моим ночевкам не дома.

Попыталась вспомнить, но не смогла.

Я уговаривала себя не расстраиваться – было так обидно, что я, хоть и выгляжу вполне здоровой, на самом деле не помню самых элементарных вещей. Я даже не помню, что за человек моя мама.

Мне было все равно, будет ли она меня ругать. Дело вовсе не в этом. Я просто устала плыть по течению, не понимая, что происходит. Происходящее словно не касается меня – кажется таким далеким…

Должно быть, Рюичиро что-то разглядел в моем лице.

– Эй, ты в порядке? У тебя голова не болит? – спросил он.

Я отрицательно покачала головой.

– Скажи, а ты болел когда-нибудь во время путешествия?

– Ну, простужался пару раз. А так вроде нет.

– Ты быстро перестроился. Стал настоящим путешественником.

– А это совсем несложно. Таких как я – пруд пруди.

– Что значит – таких как ты? Которые все время путешествуют?

– Ага. Такие люди везде есть. В любой стране, куда бы ты ни приехал. Знаешь, когда я отправлялся в свое первое путешествие, я думал, буду один такой ненормальный скиталец. – Он улыбнулся. – А нас там столько оказалось – с ума сойти можно!

– Да ну?

– Да. Ты думаешь, трудно уйти от привычной жизни? Вовсе нет. Любой из нас может перестроиться буквально за два – три дня. Были бы деньги и желание – и гуляй – отдыхай хоть месяц, хоть два.

– Может, ты и прав, – кивнула я, думая совсем о другом.

– Слушай, давай как-нибудь вместе съездим? Вот ты поправишься, и поедем.

Это предложение застало меня врасплох. – Куда поедем? – испуганно спросила я.

– Куда глаза глядят. Разве это важно? Поедем, как получится, – ответил он.

– Ну хорошо, давай поедем… как-нибудь потом.

Я провела с ним всего одну ночь. От этой ночи у меня остались воспоминания о запахе его волос, о мягких прикосновениях его ладоней. И все.

Я не помнила, как он относился ко мне раньше, но интуиция подсказывала, что ничего подобного между нами не было и быть не могло.

– Как ты думаешь, мы еще когда-нибудь увидимся? – глухо спросил он.

«Придурок», – подумала я, хотя прекрасно понимала, что он переживает из-за Маю. Он ведь такой. Тонко чувствующий.

– Послушай, я…

Я посмотрела на кровать, на которой мы провели вместе целую ночь. На нее падал мягкий свет из окна.

– … если я встречаюсь с кем-то, кто мне нравится, я хочу встречаться с ним как можно чаще. И если один раз я переспала с этим человеком, то мне обязательно захочется переспать с ним еще и еще. Секс для меня – это основная составляющая любви. Одного раза недостаточно. Я не могу любить человека, который появляется раз в году на два дня и снова уходит. И неизвестно, когда вернется.

– Понимаю, – сказал он с улыбкой.

Я улыбнулась в ответ.

– Тогда как насчет завтра? Ты свободна?

– Я не знаю. Боюсь, что мама меня не отпустит… а сегодня устроит мне приличный нагоняй.

– Неужели твоя мама такая суровая?

– Иногда. Например, когда ее глупая дочь чуть ли не с операционного стола запрыгивает в постель к приезжему мужчине.

– Ах, вот оно что.

– Да-да. Боюсь, что все именно так.

Мой взгляд упал на пустые тарелки на столе, и я почувствовала, как желание разгорается во мне с новой силой. Если бы он не опередил меня, то я бы заговорила первой.

– Слушай, давай тогда напоследок еще разок, – сказал он, и, захохотав, мы снова повалились на кровать.

Что было, то было.

– В детстве все девочки такие миленькие. Смотришь на них, и кажется, что, когда они вырастут, все как одна станут прекрасными невестами, – задумчиво сказала Эйко.

– Ага, только потом они вырастают и превращаются в независимых девушек вроде нас с тобой. Интересно, правда? – я засмеялась. – Хотя… Ты только представь, что в следующем году ты – уже чья-то жена. Мы же не знаем, что с нами будет.

– Ну уж нет. Я лучше буду жить так, как сейчас живу. Днем – убивать время в одиночестве, фантазируя о том, что меня ждет вечером, а вечером веселиться и ждать многообещающей ночи, – сказала Эйко.

– И это называется счастье, – подытожила я. В ответ Эйко засмеялась, мило сморщив носик.

Мы расстались незадолго до рассвета.

Каблучки звонко цокали об асфальт, звуки исчезали в утреннем небе. Я смотрела ей вслед до тех пор, пока ее маленькая фигурка окончательно не скрылась из виду.

В небе над городом забрезжил рассвет. Светало. Моя подруга ушла, а я все еще стояла там, где мы расстались. Совершенно пьяная.

Господи, как хорошо. Какие красивые рассветы, оказывается, бывают в Токио. Если бы я умерла в тот день, когда свалилась с лестницы, я бы об этом так и не узнала…

Пока я сидела на кухне и вспоминала вчерашний вечер, со второго этажа спустился мой младший брат.

Вид у него был недовольный, он явно не выспался. С бледным, как у покойника, лицом брат направился к холодильнику. Я молчала, ситуация как-то не располагала к разговору.

– Я дальше буду спать, – буркнул он, хотя я его ни о чем не спрашивала.

– Спи, пока не выспишься, – посоветовала я.

Брат кивнул, достал из холодильника пакет молока и сделал несколько глотков. Потом закрыл холодильник и вышел из кухни.

«Странный он какой – то», – подумала я, провожая его взглядом.

Однако через несколько мгновений брат вернулся:

– Саку! – сказал он. Недовольство исчезло с его лица – теперь это был просто заспанный мальчишка, которому не терпелось поговорить со своей старшей сестрой.

– Я слушаю, – сказала я.

– Ты знаешь, а ведь я там был. Еще немного, и мы бы с тобой встретились. Я за деревьями прятался.

– Ты о чем?!

– Ну как ты не понимаешь?! Твой сон о чернике! Ты что, уже забыла? – брат неожиданно рассердился.

Ах вот оно что. Сон, который я видела утром. Значит, это была черника…

… с лестницы донеслись шаги брата, который, так и не дождавшись моего ответа, отправился спать дальше.