Текст книги "Над бездной"

Первое, что необходимо было сделать, учитывая, что Джилл несовершеннолетняя, объявить о беременности дочери ее родителям. Отдавая себе отчет в том, что чем дольше они будут скрывать беременность девушки, тем хуже будет впоследствии, Пейдж позвонила им по телефону и договорилась о встрече в своем офисе в три тридцать, а пока предложила девушке прилечь на кушетку и немного подремать – ведь Пейдж было необходимо продолжить прием записавшихся.

Фрэнк Стикли был в ярости. Его жена Джейн молча стояла рядом, пока взбешенный отец ругал Джилл за отсутствие разума и нравственности, хотя Пейдж вовсе не считала, что это так.

– Джилл совершила ошибку, – стараясь оставаться спокойной, произнесла она. – Но это не может испортить ей жизнь.

– Да вы шутите? – взревел Фрэнк. – Ведь ей придется рожать!

– Да, но только для того, чтобы передать будущего ребенка в агентство по вопросам усыновления. Агентство оплатит все расходы на медицинское обслуживание. Вам лично это не будет стоит ни цента.

– Но ведь мне придется все эти месяцы созерцать ее, видеть, как с каждым днем ее живот увеличивается все больше и больше, видеть и сознавать, что весь город знает о ее грехе и жители чуть не лопаются со смеха. – Он повернулся к Джилл: – Ты – девка. Я ведь предупреждал тебя, что именно так все и кончится. Твой приятель оказался мерзавцем. Я ведь тоже тебе об этом говорил. Но разве ты слушала меня? Нет. Ты заранее знала все ответы. Так вот, скажи мне, как нам быть со школой? Как интересно знать, ты собираешься учиться и одновременно ухаживать за ребенком?

– Я не собираюсь за ним ухаживать. Как только он родится, на этом все и кончится.

– Она просто доносит ребенка до положенного срока, – решила прийти ей на помощь Пейдж, – а потом передаст его агентству. Ну а потом станет жить, как жила раньше.

– Только не в моем доме, здесь ей жить больше не придется.

– Фрэнк, – начала было его жена, но сразу же замолкла, увидев вытянутый в ее направлении указательный палец супруга. Палец выглядел весьма многозначительно, так что слов не потребовалось.

– Ты даже не будешь замечать моего присутствия, папочка. Я обещаю тебе.

– Я буду замечать, равно как и всякий бездельник в Таккере. Можно об залог побиться, что, как только ребенка отправят в агентство, они просто хороводы станут водить возле моего дома, учитывая особенно то, что твой подлый приятель сбежал. Нет уж. Я такого не потерплю. Если ты собираешься остаться в Таккере, то подыщи себе другое местечко для жилья. Я тебя видеть не желаю. – Сказав это, он выскочил из кабинета, не удостоив даже взглядом жену и Пейдж. Джилл заплакала.

Джейн, казалось, разрывалась на части – с одной стороны, ей следовало торопиться за мужем, с другой, ей было необходимо успокоить дочь.

– Идите за ним, – тихо сказала Пейдж, взяв Джилл за руку. – Девочка же поедет ко мне домой.

Джейн конвульсивно дернула головой.

– Но ведь вы не можете…

– Считайте, что я наняла вашу дочь на работу. Мне нужен человек, на которого я могла бы оставить дом. Джилл мне подходит. – Пейдж проводила Джейн до дверей. – Идите и постарайтесь как-нибудь разрядить ситуацию. Мы поговорим позже.

Джейн ушла, и на ее лице застыло удивление. В наступившей тишине Пейдж рассказала Джилл о Сами.

– Мне кажется, это почти идеальное решение, – заключила она. – Если ты собираешься уйти из школы (а Джилл и в самом деле собиралась сделать это, хотя Пейдж делала все возможное, чтобы ее переубедить), тебе понадобится какое-нибудь занятие. Мне нужен человек, который бы ухаживал за Сами, пока я на работе или когда меня срочно вызывают в больницу ночью. – Если Джилл займет комнату наверху, она может совершенно спокойно поселить Сами в другой. Тот факт, что ее маленький дом все больше и больше наполняется людьми, казался ей второстепенным. – Это очень ответственная работа. За Сами необходимо ухаживать уже прямо сейчас. Как ты думаешь, сможешь справиться?

– А как думаете вы? – осторожно спросила Джилл. Пейдж улыбнулась.

– Без всяких сомнений. – Улыбка сошла с ее губ, но потом появилась снова. – У тебя, случайно, нет аллергии на кошек? – Тут она взглянула на часы. – Все складывается очень удачно. У меня тренерские занятия в Маунт-Корте через час, и я хотела было взять Сами туда, хотя директор, конечно, этого не одобрил бы. Ей стало даже любопытно, будет ли он ее высматривать, или нет. – Зато теперь везти туда девочку не надо. Мы отпустим миссис Басби домой, посадим Сами в коляску, и, пока я буду бегать, ты отправишься с ней на долгую-предолгую прогулку. Это будет полезно для вас обеих. Девочка – просто ангелочек. Впрочем, ты увидишь сама. – Пейдж поднялась, чтобы привести в порядок стол, когда раздался телефонный звонок.

– Тут какой-то парень говорит, что ему нужна Мара, – отрапортовала Джинни. – Он звонит из Нью-Йорка. Из помещения компании Эйр-Индия. Может быть, вы хотите переключить разговор на себя?

Пейдж инстинктивно почувствовала, что разговор будет важным.

– Да, конечно, – сказала она и взяла трубку. – Говорит Пейдж Пфейффер. Я коллега Мары О'Нейл. Чем могу быть вам полезной?

– Да, уж пожалуйста, – произнес голос с английским акцентом. Человек представился и назвался инспектором. – Я пытаюсь связаться с доктором О'Нейл, но номер, который она мне дала, почему-то не отвечает. Я понял, что тот, по-видимому, ее домашний номер, а этот рабочий. Я прошу извинить меня за то, что побеспокоил вас, но для меня чрезвычайно важно переговорить с ней.

– Могу ли я узнать, о чем вы хотите с ней поговорить? Человек на противоположном конце провода откашлялся.

– Возможно, вам покажется мой ответ странным, но мне необходимо перед ней извиниться. Скажите, доктор О'Нейл где-нибудь поблизости?

– Нет, но я бы с радостью передала для нее сообщение.

– О Господи. Мне необходимо переговорить с ней лично.

– Но это будет не так просто устроить. Поэтому я предлагаю свои услуги только из чисто практических соображений.

Человек на другом конце провода замолчал, по-видимому, раздумывая над ее словами.

– Что ж, пожалуй. – Он вдохнул в себя воздух. – Видите ли, доктор О'Нейл звонила нам в прошлый вторник, чтобы узнать, как завершился полет из Калькутты в Бомбей. Наш служащий, который разговаривал с ней, человек у нас новый и не всегда умело оперирует компьютером. Боюсь, что он по ошибке сказал ей, что самолет, на котором должен был находиться ребенок, потерпел аварию.

Пейдж закрыла глаза.

Голос в трубке продолжал свое повествование.

– Действительно, один из наших самолетов в ту ночь и в самом деле разбился, но не тот, на котором летел ребенок и его сопровождающий. К сожалению, мы все были заняты ответами на телефонные звонки людей, у которых на том самолете находились родственники и близкие, и наш служащий понял, что совершил ошибку, только в конце недели, когда он выяснил, что и ребенок, и сопровождающее его лицо благополучно приземлились в Бостоне. Он рассказал мне о случившемся и очень переживал свою ошибку. Мы хотели бы принести извинения доктору О'Нейл за весь тот ужас, который ей пришлось пережить. Компания «Эйр-Индия», как правило, не передает непроверенную информацию. Мы искренне сожалеем о случившемся. Я уверен, что ребенок доктора О'Нейл сейчас находится под ее родительской опекой и все завершилось самым лучшим образом.

Пейдж завела левую руку за спину. Тихим голосом она спросила:

– Вы можете назвать точное время, когда доктор О'Нейл звонила вам?

– Было четыре двадцать пять. Мы получили сведения о катастрофе всего лишь за десять минут до этого, и подробности о случившемся продолжали поступать, поэтому вы можете себе, надеюсь, представить, какой ад кромешный царил у нас…

Что такое ад кромешный по сравнению с полным отчаянием Мары, которая хотела заполучить Сами больше, чем кто-либо на свете. Она так долго искала надежное агентство, столько извела чернил и бумаги, столько всяческих собраний комитета посетила. Те предоставили ей полную информацию. Они согрели ее душу. Она оценила свои финансовые возможности, оплатила все необходимые расходы, купила колыбель, детскую одежду, детское питание. Она смотрела на приезд Сами как на начало нового этапа своей жизни.

– …Мы еще раз приносим наши искренние извинения, – подытожил инспектор авиакомпании «Эйр-Индия».

Пейдж удалось выдавить из себя тихое:

– Благодарю вас. – Ей понадобилось две попытки, чтобы положить трубку на рычаг. Ни о чем другом, кроме ужасной боли, испытанной Марой, она не могла думать.

– Доктор Пфейффер, что-нибудь случилось?

Она подняла глаза и вздрогнула, увидев Джилл Стикли перед собой, но уже через секунду она вернулась к реальности. Она справилась с собой и глубоко вздохнула.

– Тебе, по крайней мере, волноваться не о чем, – мягко сказала она и жестом показала Джилли на дверь.

Пока они ехали на машине домой, Пейдж старалась не думать о телефонном разговоре. Она познакомила Джилл с Сами, которая сразу узнала Пейдж. Она была уверена в этом, хотя, как она ни старалась, она не могла изобразить на лице хотя бы подобие улыбки. Пейдж отправилась сразу же в Маунт-Корт, где девушки под ее руководством пробежали несколько спринтерских дистанций, затем пару кругов вокруг лагеря, совершили трехмильный забег по пересеченной местности, а потом снова несколько спринтерских забегов. Она бежала с ними вместе, стараясь добиться от них максимальной скорости, и, когда они все уже были в изнеможении, произнесла свое сакраментальное:

– Это – ради вашего же блага.

Кого ей совсем не хотелось встретить – так это Ноа Перрини, который лично следил за последними забегами, стоя на крыльце дальнего административного комплекса. Но он стоял, скрестив руки на груди и поблескивая стеклышками очков в заходящем вечернем солнце. Раздраженная таким контролем, она остановилась и, прижав руки к вздымающейся от прерывистого дыхания груди, перешла с бега на ходьбу, поджидая, когда девушки соберутся вокруг нее.

– Все видит как на ладони…

– Только и ждет, чтобы кто-нибудь из нас споткнулся.

– Садист.

Пейдж расслабленно поболтала руками.

– Готова поспорить, что ему в смысле бега до нас далеко.

– Да нет, он тоже бегает, – сказала одна из девочек.

– Правда?

– Каждое утро…

– Десять кругов вокруг лагеря…

– Ведет себя как лорд, обозревающий свои владения. Пейдж стала дышать ритмичнее.

– Ну, тогда мы можем чувствовать себя спокойнее. Хватит на сегодня, – сказала она, направляясь в сторону раздевалки, – давайте как следует все это обсудим.

Через некоторое время она уже ехала домой, но пока ее мысли были заняты размышлениями о Джилл и своем доме, который совсем недавно был таким тихим и спокойным и принадлежал только ей. Она вдруг с удивлением обнаружила, что оказалась у дома Мары.

Она сидела в машине, которая остановилась на песчаной дорожке прямо перед домом, стараясь не смотреть в сторону гаража и не думать о той агонии, в которой находилась Мара после того, как загнала туда машину. Пейдж выпрыгнула из своей машины, вошла в дом и захлопнула за собой двери. Когда замок за ее спиной щелкнул, в доме установилась полная тишина, прерываемая лишь едва слышными шагами Пейдж, когда она проходила через комнаты опустевшего дома. Поднявшись по лестнице, она очутилась у входа в спальню Мары. Главное место в ней занимала большая кровать в стиле «Виндзор». Остальная мебель – ночные столики, шифоньер, кресло-качалка – были куплены одновременно с кроватью и подходили к ней по стилю. Стеганое ватное одеяло, покрывавшее кровать, было голубого цвета, подушки на креслах – оранжевые, а коврик, закрывавший пол перед кроватью, пестрел необычной гаммой цветов. В этой пестроте совершенно терялись пыль и грязь. Это было немаловажно. Пейдж знала об определенной антипатии, которую Мара испытывала ко всякого рода уборке. Кроме того, коврик являлся образчиком кустарного производства и его изготовил учащийся местных художественных мастерских. Короче, коврик выглядел весьма аляповато. Когда дело касалось таких вещей, как коврики, Мара обожала аляповатый стиль. Да и стоили они недорого. Впрочем, когда дело касалось детей, Мара расходов не жалела – будь то деньги, время или трата душевных сил.

Пейдж оглядела комнату. Ее сердце сжалось, когда она подумала, какие сны снились обладательнице этой комнаты, какие мысли приходили в голову хозяйке, когда она, проводя долгие часы в темноте и одиночестве, рисовала в своем воображении картины будущей счастливой жизни, которые отметались… потому что… потому что… да, но почему? Потому что Мара сделала аборт, когда ей было только шестнадцать? Потому что она взяла под свое крылышко Дэниэла и попыталась помочь тому вылечиться, но не смогла? Потому что Таня Джон так и не научилась верить взрослым? Потому что служащий компании «Эйр-Индия» все перепутал и сообщил ей неверную информацию, сыгравшую трагическую роль?

Пейдж опустилась на краешек постели, коснулась пальцами поверхности ночной тумбочки и медленно открыла дверцу. Внутри оказалась пачка с несколькими оставшимися сигаретами, две ручки и карандаш, несколько вязальных крючков и многочисленные листки бумаги с различными заметками, сделанными рукой Мары. Некоторые из них касались работы, другие текущих домашних дел, но большинство, причем самых последних по времени, относились к судьбе Сами.

Под бумажным ворохом Пейдж обнаружила свернутую в трубку книжечку кроссвордов. Пейдж перелистала несколько страниц. Почти в каждом кроссворде было отгадано только несколько слов – не больше семи или восьми, после чего недорешенный кроссворд, очевидно, откладывался. Некоторые из кроссвордов были перечеркнуты наискось, что должно было свидетельствовать о крайнем утомлении. Пейдж представила себе, как Мара в середине ночи открывает книжечку, чтобы хоть таким образом отвлечься от преследовавших ее мыслей, но потом в раздражении перечеркивала страницу, понимая, что у нее ничего не получится и избавиться от обуревавших ее мрачных дум не удастся.

Почему же ты молчала, Мара? Я знаю, что тебе очень хотелось заполучить Сами. Если бы я знала, что девочка должна прилететь так скоро, если бы я знала, что тебе сказал служащий из «Эйр-Индия», я могла бы помочь!

Но Мара все хранила в себе – отчаяние и волнение, ночные приемы валиума, злополучный аборт, сделанный в шестнадцать лет, и еще Бог знает что.

– Черт возьми, Мара, но это несправедливо! – воскликнула Пейдж, пытаясь положить книгу с кроссвордами на место в ящик тумбочки. Но это ей не удавалось, так как внутри что-то мешало. – Ты не должна была хранить при себе свои тайны. Мы всегда считались друзьями! – Пейдж еще раз выругалась и отшвырнула книжку с кроссвордами в сторону. Затем она нагнулась, чтобы выяснить, что мешало книжке с кроссвордами снова оказаться в ящике тумбочки. Она схватила пальцами за какой-то предмет и попыталась вытянуть его наружу. Она тащила его из ящика, пока наконец не извлекла его на свет. Через секунду она тупо рассматривала этот предмет, который оказался парой ярких мужских подтяжек.

Она вспомнила, что видела их раньше, много раз, хотя не в последнее время. Пейдж поймала себя на том, что пыталась найти на подтяжках фабричную этикетку. И этикетка оказалась ей знакомой – от производителя товаров высшего качества, предназначенных для светских мужчин. В Таккере такие яркие подтяжки носил только один мужчина. Только один мужчина в Таккере был настолько тщеславен, чтобы придавать особое значение этой этикетке. Им был Питер Грейс.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Энджи запаздывала. Она торопливо сделала несколько пометок на листе бумаги, так чтобы Дотти первым делом обратила на них внимание утром. Потом она натянула на себя блейзер, достала сумочку из нижнего ящика рабочего стола и, бросив последний взгляд вокруг, чтобы убедиться, что все остается в полном порядке, вышла из кабинета и направилась по коридору к выходу.

В офисе стояла полнейшая тишина по сравнению с тем шумом, которым он обычно наполнялся в дневное время. Сначала Энджи решила, что Питер тоже ушел, но, проходя мимо его кабинета, заметила, что он все еще там. Он сидел за своим письменным столом с карандашом в руке, хотя, судя по его отсутствующему взгляду, трудно было предположить, что он целенаправленно занимался записями.

– У тебя все нормально? – на всякий случай спросила Энджи.

Он поднял на нее глаза, выронил карандаш и откинулся на спинку стула. Его глаза смотрели устало, а голос звучал напряженно.

– Нам нужна помощь. Впервые я проторчал в кабинете целый день. В этом городишке что-то происходит. К примеру, стало больше жалоб на астму. Я, конечно, знаю, что начинается сезон аллергических реакций, но так плохо еще не было никогда.

Энджи только печально улыбнулась в ответ.

– До этого нам не приходилось работать без Мары. Помнишь, сколько астматиков приходилось на ее долю?

– Да, пожалуй, побольше половины.

– Астматические реакции вызываются не только аллергенами, но и нервными стрессами. Те пациенты, которыми раньше занималась Мара, а теперь перешли ко мне, расстроены тем, что ее больше нет, причем взрослые еще в большей степени, чем дети. Их необходимо убедить в том, что их будут так же внимательно лечить, независимо от того, есть ли Мара или ее нет. Не беспокойся, Питер, все так или иначе уладится.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Эта практика задумана и рассчитана на четырех врачей. Нагрузка равномерно распределяется только между четырьмя врачами.

Энджи вытянула руку.

– Я еще не могу думать об этом. Все слишком быстро произошло.

– Господи, Энджи, сейчас уже шесть тридцать, а мы с тобой все еще здесь. Ты полагаешь, Бену и Дуги понравится, если твои поздние возвращения будут продолжаться долго?

– Бен и Дуги возражать не станут. Они знают, что некоторое время всем придется потерпеть. На кухне я повесила новое расписание дежурств по дому.

– Если сегодня у нас только прелюдия, то нам придется сидеть здесь до шести тридцати еще очень много дней. Или нам придется отваживать пациентов, но мы поклялись, что никогда не станем этого делать.

– Мы не станем этого делать. Мы проведем реорганизацию и будем работать более эффективно, но, если и это не поможет, тогда нам придется взять четвертого. Расслабься, Питер. Так или иначе все устроится. Мы не можем функционировать сейчас как прежде. Смерть Мары еще слишком свежа в памяти. Я провела значительную часть дня в разговорах о ней. Но не всегда же так будет.

Питер хмыкнул.

– Как быстро умеют забывать люди.

– Ты не прав. Но через некоторое время, когда люди не получат ответы на некоторые вопросы, они перестанут задавать их. Жизнь продолжается. – Она взглянула на часы. – Мне надо бежать. Увидимся завтра.

– Ладно.

– Все как-нибудь устроится, – повторила она, невольно повышая голос, когда уже шла по коридору. Если Питер и сказал что-нибудь в ответ, то она не расслышала. Она спустилась вниз по лестнице к парадной двери и вышла на парковую стоянку.

Через пять минут она проехала под железной аркой Маунт-Корта, свернула на дорожку и затормозила около библиотеки. Студенты расположились живописными группками на лужайке. Но Дуги среди них она не заметила. Она посмотрела на часы. Они показывали шесть сорок.

Через две минуты подбежал Дуги, сунул сумку с учебниками на заднее сиденье, а сам проскользнул на переднее.

– Извини, мам. Ты долго меня ждала?

– Нет, я и сама немного задержалась. – Она достаточно разбиралась в школьных нравах и подставила ему щеку для поцелуя. Четырнадцатилетние мальчики не целуют своих мам в присутствии одноклассников и друзей. Она завела мотор. – У тебя был удачный день?

– Вполне.

– А откуда ты сейчас шел? – Парень явно возвращался не из библиотеки, где, по мнению матери, должен был находиться.

– Из столовой. Я решил пообедать с ребятами. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Нет, возражаю, – заявила она голосом, в котором сквозило недовольство. – У меня дома готов обед.

– Я знаю. Просто я очень проголодался. Игра в футбол обостряет чувство голода. Мы обежали поле десять раз, не меньше, а потом нам пришлось это делать снова, поскольку один из мальчиков сказал что-то, что не понравилось тренеру. Естественно, я совершенно вымотался и мне нужно было срочно перекусить, чтобы восстановить затраченные силы.

– О, Дуги, – вздохнула Энджи. Семейный обед для нее был важным семейным обрядом. – Ну и что же ты ел?

– Какую-то мешанину с цыпленком. Довольно вкусно. Энджи представила себе неопределенного цвета соус, в котором плавали жалкие ломтики курятины, водянистое пюре в качестве гарнира, хлеб с маслом и пирожное на десерт.

– Да, вряд ли это похоже на бифштекс, который я собиралась зажарить дома.

– Я просто умирал от голода. И даже не знал, смогу ли я дотерпеть до семи, когда мы обычно обедаем. Семь часов поздновато для обеда, мам.

– Всего-то на сорок пять минут позже, чем у других, – проинформировала сына Энджи, сворачивая на главную дорогу. – Это всего лишь дело привычки. Кроме того, я дала тебе с собой фрукты. – Она бросила взгляд в сторону. – Ты их съел?

Сын что-то промямлил, глядя в окно.

– Я не ем фрукты один, когда я с друзьями. Иногда могу позволить себе выпить коки или проглотить немного шоколада. Но только не фрукты. – Он повернулся к ней и неожиданно сказал с удивившей Энджи внутренней силой: – Что дурного в том, что я иногда обедаю вместе с ребятами? Если пища, которую они здесь едят, подходит для них, значит, она подходит и для меня. Кроме того, мне просто приятно есть с ними и здесь.

– Вполне возможно, что оно и так, но только учти – ты не временный жилец, и мне нравится разговаривать с тобой за обедом. Общение с тобой – это одна из радостей моей жизни. – Она знала, что времени остается мало, что Дуги с каждым днем становится все более независимым, а скоро он вообще пойдет в колледж, и это, разумеется, в порядке вещей, но пока, совсем недолго, она не собиралась сдаваться. – Домашний обед без тебя мне не в радость. Кроме того, мне кажется, что мы договорились, что тебе в конце дня лучше подольше заниматься в библиотеке, чтобы как следует подготовить домашнее задание, и я бы не сердилась, если бы тебе звонили по вечерам. – Энджи считала, что это прекрасный компромисс.

– Я был голоден, – в очередной раз повторил мальчик. – Мне всегда казалось, что поесть вовремя – это не грех.

Энджи улыбнулась.

– Ничего страшного не произошло. Да и я немного опоздала. К тому времени, как бифштексы пожарятся, ты опять проголодаешься. Так что расскажи мне, какие у тебя новости. Как дела с испанским?

К поездке с сыном в автомобиле Энджи относилась очень серьезно. Она ценила эти несколько минут, которые она проводила вместе с ним. Именно в это время он делился с ней всевозможными мелочами своей жизни. Подробности нынешнего дня, поскольку зачеты по испанскому Дуги сдал с легкостью, касались нового специального проекта, задуманного директором.

– Он строит дом.

– Дом?

– Да, здание для бывших питомцев школы, чтобы у них было место, где остановиться, если им придет в голову навестить школу. Ребята, которые не занимаются спортом, обязаны вкалывать на строительстве.

– Это любопытно.

– Это идиотизм. Все ребята в ярости. До этого они могли еще проскочить, не утруждая себя особенно тренировками, но сейчас с этим покончено. Они говорят, что директор использует детский труд.

– Мне скорее кажется, что это делается ради общественной пользы.

– Именно так говорит и он. Он познакомился с одним архитектором – бывшим выпускником, который разработал проект и получил одобрение со стороны Благотворительного фонда, который выделил средства на строительные материалы и наем рабочей силы. Теперь у него работает плотник, который будет надзирать за строительством, а за это его сын будет учиться в школе бесплатно.

– Неплохая сделка.

– Парень несколько того. Типичный обыватель. Он не впишется.

– Мне кажется, ты тоже был типичным обывателем года два назад.

– Ты знаешь, что я имею в виду, мам. У него отец – плотник.

– Ну и что же?

– Да то, что большинство родителей наших ребят в состоянии купить его и продать десять раз.

– Большинство родителей ваших ребят в состоянии купить и продать и нас десять раз.

– Существует некоторая разница.

– И она заключается в том, что твой отец не занимается физическим трудом? Нет, Дуги. Особой разницы нет. Этот парень вполне может оказаться таким же способным, как и всякий другой обитатель Маунт-Корта. Он имеет право на все те возможности, которые предоставляются другим, а если его отец достаточно умен, чтобы помочь ему в этом, мне остается только восхищаться им. Кстати, как его имя?

– Джейсон Друарт.

Энджи улыбнулась.

– Мне нравится Джейсон. Рада за него. И за всех ребят из Маунт-Корта. Кстати, строительство здания будет иметь воспитательное значение. Я подкину им эту идейку. Пусть ребята постараются извлечь из работы максимум полезного. И ты тоже. Ты мне поможешь?

– Ни за что. Я лично стараюсь держаться от директора как можно дальше. Он всегда готов на какую-нибудь гадость.

– Забавно. А он мне показался довольно приятным человеком. – Энджи познакомилась с ним на приеме почти сразу же после того, как он приступил к обязанностям прошлой весной. Он сразу же показался ей прирожденным лидером, и именно в таком человеке нуждалась школа.

Энджи подкатила к дому. В один момент Дуги схватил свои книги и был таков. Энджи последовала за ним и обнаружила на кухне Бена, у которого палец был перевязан бумажным полотенцем.

– Ого. – Она отложила сумочку и присела, чтобы взглянуть.

– Обед запаздывал, – виновато сообщил он, как всякий мужчина, что-то напутавший по хозяйству, – и я решил приготовить салат. Я стал резать морковку и промахнулся. Зашивать не потребуется?

– Нет. Кровотечение почти прекратилось. Достаточно наклеить лейкопластырь. Дуги! Где Дуги? – Ответа не последовало, и тогда Энджи снова приложила бумажное полотенце к ранке, посоветовав Бену прижать его покрепче, а сама прошла в ванную, где находилась домашняя аптечка. Через минуту порез был аккуратно заклеен, бумажное полотенце отправилось в пакет для мусора, а Энджи резала салат, который начал столь неудачно готовить Бен.

– Тебе не следовало всего этого начинать, – сказала она, с любовью глядя на мужа. Он сидел, облокотившись о стол, одетый, как обычно, в джинсы и футболку, и выглядел совершенно очаровательно, правда, несколько огорченным. – Я ведь сказала, что скоро буду дома.

– Я проголодался.

– Бедняжка. Ты, и Дуги тоже. Но ведь мы обедаем не намного позже, чем обычно.

– Это только кажется. Лишние несколько минут превращаются в вечность, когда ты устал и голоден.

– У тебя был удачный день? – спросила Энджи, отставляя в сторону готовый салат и направляясь к холодильнику за бифштексами.

– Да, набросал пару вещиц, – сказал он, стоя у раскрытой двери. Когда же Энджи выложила на кухонную стойку бифштексы, он закрыл дверь и произнес: – Мне не нравится, что ты приходишь так поздно. Когда же вы, наконец, возьмете себе еще одного врача?

– Когда до этого дойдут руки. Мы сейчас все слишком заняты и слишком эмоционально настроены. – Пейдж не понимала. Питер же и Бен, как все мужчины, на первое место ставили дело и понимать отказывались. – Мара еще не остыла в могиле. Да и неуместно сейчас спешить с ее заменой.

– У Мары желудок не сжимается от голода, – сказал Бен и вышел из кухни.

Энджи улыбнулась и крикнула ему вслед:

– Ты выживешь, обед будет готов через десять минут. Так оно и было. Через десять минут Бен уже восседал за столом, а Энджи поднялась по лестнице, чтобы позвать Дуги.

– Я уже обедал в школе, – последовал ответ.

– Там ты перекусил. А теперь на столе настоящий обед.

– Но я не голоден.

– Ну перестань, дорогой. Поешь хоть немного.

– Мам, мне нужно делать домашнее задание.

– Ты посидишь с нами каких-нибудь пять минут, и все. А потом работай себе на здоровье. – Наливая Дуги молока, она сказала Бену: – Раньше было время, когда меня немного волновало, что наш сын со всем соглашается. Теперь же, когда он говорит мне наперекор, я испытываю некоторое облегчение. Ершистость – вещь характерная для подростка. – Она выложила несколько горячих печеных картофелин из микроволновой печи на тарелку Дуги, затем положила картошку Бену, а потом себе. – Харкинс заглянул сегодня днем ко мне в офис со своей младшенькой, – сообщила она Бену. – Джерри справлялся о тебе.

– Его дочь что, заболела?

– У нее проблемы в школе, и учитель не знает, что с ней делать. Мне кажется, что у нее нечто вроде дефицита внимания, и с этим легко справиться, если обнаружить вовремя. Я порекомендовала протестировать девочку. – Энджи взглянула на мужа. – Ну вот, все готово. – Она пододвинула стул Дуги поближе к столу. – У меня даже есть сметана для картофеля.

Но Дуги даже не присел.

– Я не голоден, мам. Я ведь уже говорил тебе об этом. Она улыбнулась. Он был хорошенький мальчик еще в детстве, а в четырнадцать лет выглядел еще лучше. Принимая во внимание ускоренный рост детей в этом возрасте, сколько его ни корми, он не станет толстым.

– Скажи мне об этом еще раз, но только после того, как съешь бифштекс.

– Я не стану его есть. Я обедал в школе, тогда я был голоден, а теперь нет.

Энджи отложила вилку. Что-то в его голосе заставило ее насторожиться. Это уже не было тем ворчанием, которое он позволял себе раньше. Она готова была поклясться, что в его тоне сквозило осуждение. Но это показалось ей совершенно невероятным, так как Дуги обожал ее.

– Тогда возьми картошку. Печеная шкурка очень вкусная.

– Я сыт.

– Но это же обед. Перестань капризничать, дружок. Я же сказала тебе сегодня утром, что мы будем обедать в семь. – Она жестом указала на расписание домашних дел, висевшее на кухне. – Ведь это ясно видно из нового распорядка дня.

Дуги изобразил на лице гримасу, каких Энджи у него еще не видела.

– Мне не нравится этот распорядок. Согласно ему, я должен раньше вставать утром, а обедать поздно вечером. Мне это не в кайф!

– Да потому что ты не привык! – воскликнула Энджи. – И ничего более. Подожди неделю, и ты забудешь, что раньше было по-другому.

– Сомневаюсь.

– Дорогой мой, – мягко возразила она сыну, – ты опечален случившимися переменами, потому что переживаешь смерть Мары. Это естественно и нормально, но тебе придется попробовать приноровиться к новому распорядку. С тех пор, как Мары нет с нами, у меня в офисе все вверх ногами, и пока это лучшее, что я смогла придумать. Будь терпеливей, и ты приспособишься.

– Я всегда приспосабливаюсь, – пожаловался он.

– Как только все уладится на работе и мы возьмем нового врача, в нашей жизни все пойдет по-старому.

– Мне уже не хочется, чтобы все шло, как было раньше. Энджи не поняла, что Дуги хотел сказать этим.