Текст книги "На парусах мечты"

Барбара Картленд
На парусах мечты

Глава 1

1788 год

– Долго ли нам еще придется здесь пробыть?

Нотка нетерпения прозвучала в голосе молодого человека, стоявшего у края террасы, увитой зеленью, и глядевшего на раскинувшийся перед ним Неаполитанский залив.

Трудно было представить что-либо прекраснее вида, открывавшегося с террасы палаццо Сесса, в котором находилась резиденция посла Великобритании.

Ровные, окрашенные в персиковый и кремовый цвета фасады домов полого спускались по склону горы к морю. Слева виднелись величественные стены королевского дворца, чуть дальше – форт Кастель дель Ово, который, казалось, был сотворен магической силой волшебника, а не человеческими руками. Все вокруг выглядело как в сказке.

В морской дали, окутанный легкой голубой дымкой, виднелся остров Капри, а причудливой красоты линия берега тянулась далеко, пока не скрывалась у подножия горы Везувий с дымящимся кратером.

– Они ожидают корабль со дня на день, – ответил ему нежный голос, и леди Корделия Стэнтон, простучав каблучками по розовым мраморным плитам террасы, приблизилась, встала рядом с братом и посмотрела на залив Она была уверена, что вид лазурного неба, отражавшегося в зелено-голубых водах моря, яркие краски гавани, заполненной кораблями, и вечнозеленые кипарисы, росшие ровными рядами на склонах гор над городом и походившие на часовых, охранявших покой этого райского уголка, никогда ей не наскучат и не вызовут желания покинуть эти места.

Корделия прежде и представить себе не могла такого обилия красок, открывшегося ей в садах Неаполя.

Несравнимые ни с чем нежные цветы апельсиновых деревьев, богатые по разнообразию оттенков заросли благоухающих роз, сирени и олеандра соперничали с белыми звездами цветков мирта, яркими вкраплениями розмаринов и пурпурных бугенвиллей.

Еще до приезда в Неаполь Корделия представляла, что этот город красив, но то сказочное великолепие, которое предстало ее глазам, могло существовать, как она думала, только в ее воображении.

– Мы здесь уже почти три недели, – сказал брат с явным раздражением, – а я так и не приблизился к своей цели. Пойми, я спешил сюда не для того, чтобы любоваться морем и нюхать розы.

– Тебе совсем не пристало жаловаться, Дэвид, – ласково сказала Корделия. – К тому же сэр Уильям и леди Гамильтон так добры к нам.

– Я ценю их гостеприимство, но ты же знаешь, Корделия, как давно я стремлюсь на Мальту. Для меня каждый дюйм пути сюда был поистине крестовым походом, и вот теперь Святая земля близко, но…

Он замолчал, плечи его подавленно поникли. Корделия в порыве сочувствия крепко сжала руку брата.

– Я знаю, что ты чувствуешь, милый, – сказала она, – но не могу избавиться от мысли, что ты, став рыцарем Святого Иоанна, расстанешься со мной.

На минуту оба замолчали, но затем молодой граф Ханстэнтон изменившимся голосом спросил:

– Ты считаешь, что я слишком себялюбив, оставляя тебя?

– Нет, конечно, нет! – поспешно возразила Корделия. – Мы обсуждали твои планы на будущее много раз и пришли к согласию, что каждый из нас волен вести свою жизнь. Стать рыцарем – к этому ты стремился с самого детства.

– Это правда, – ответил Дэвид. – Я помню, как мама рассказывала мне историю крестовых походов: с какой доблестью крестоносцы воевали с сарацинами, а затем с великим смирением рыцари-госпитальеры ухаживали за ранеными обеих армий в своих госпиталях в Иерусалиме!

Он помолчал и добавил, очнувшись от воспоминаний:

– Это истинное христианство, Корделия, это идеал, которому я решил посвятить всего себя с самого детства.

– Да, я знаю, – ответила Корделия, – но если я вернусь в Англию, то Мальта окажется так далеко.

– Если? – Граф Ханстэнтон повернулся и внимательно посмотрел на сестру. – Ты сказала «если». Значит, все еще обдумываешь мое предложение?

– Да, Дэвид, но не хочу говорить об этом сейчас. Мы говорим о тебе. Давай сначала дождемся прибытия корабля, а потом обсудим мое будущее.

Он улыбнулся, и лицо его просветлело.

– Я жду этого счастливого дня так долго, что для меня словно века прошли в ожидании, – сказал Дэвид, – хотя в действительности минуло всего три года. Сначала ждал известия, что мое прошение принято Великим Магистром, затем ждал одобрения папы римского, а теперь ожидаю обычного транспортного корабля, что доставит меня туда, где я смогу дать обет служения христианству.

Он замолчал и снова обратил взор к поверхности сверкавшего на солнце моря, словно ожидая увидеть входящий в порт корабль с изображением креста Ордена иоаннитов на парусах.

Однако среди множества кораблей, сновавших в гавани одного из самых оживленных портов Средиземного моря, не было того, который высматривал Дэвид.

Корделия вздохнула и, отойдя от брата, погрузившегося в свои мысли, коснулась бело-розового цветка камелии, пробившегося сквозь каменную балюстраду террасы.

Она сама своим видом походила на камелию. Одетая в белое муслиновое платье и кружевную косынку-фишу, спадавшую мягкими складками на плечи, с развевавшейся на ветру голубой лентой, опоясывавшей тонкую талию, девушка напоминала нежный цветок.

Несмотря на ярко светившее солнце, Корделия была без шляпы, и на открытой лучам головке блестели светло-золотистые волосы, завитые в локоны и обрамлявшие небольшое точеное личико.

Большие глаза с темной бахромой ресниц были не голубыми, как могло показаться на первый поверхностный взгляд, а серыми с легким фиолетовым оттенком.

Эти необычные глаза придавали ее лицу пикантность и таинственность, редко встречавшуюся в выражении лиц столь юных особ.

Со временем приезда в Неаполь Корделию постоянно одаривали комплиментами и выказывали восхищение пылкие темноглазые итальянские аристократы, жившие в изящных дворцах – настоящих архитектурных шедеврах, украшенных гербами своих древних родов. Дворцы, или, как их здесь называли, «палаццо», можно было лишь с трудом разглядеть сквозь ажурные створки высоких ворот, отделявших внутренние дворы, засаженные цветами, от любопытных прохожих.

Фонтаны рассыпали радужные брызги в мраморных бассейнах, по краям которых чаще всего красовались изваяния тритонов, трубивших в морские раковины. В прохладных, элегантных салонах хозяева и гости чаще всего были заняты обсуждением различных слухов о политических заговорах, предательствах и пребывании французских военных кораблей в Тулоне.

Корделии порой казалось, что они с братом совершили ошибку, приехав в Неаполь в то время, когда вся Европа была охвачена страхом, а Англия, оставшись без союзников, в одиночку противостояла Бонапарту, который напоминал чудовище, чья грозная темная тень нависла над самыми отдаленными уголками Европы.

Но поскольку брат знал, что его прошение о принятии в рыцари Ордена Святого Иоанна было благосклонно принято, то ничто, даже угроза смерти, не могло удержать его вдали от Земли обетованной.

Могло показаться странным, что граф Ханстэнтон, обладавший обширным поместьем в Беркшире, огромным родовым особняком в Лондоне и множеством другой недвижимости, разбросанной по британским островам, решил от всего отказаться, чтобы стать рыцарем Ордена иоаннитов. Но как он сам говорил, в этом заключалась цель его жизни, к служению этому ордену Дэвид стремился с детства.

Теперь, когда их с Корделией родители умерли, он стал хозяином своей судьбы, и ничто и никто не могли остановить молодого графа в достижении своей цели – попасть на Мальту.

Для Корделии эта поездка дала возможность увидеть новые прекрасные края и вернуться в свет, от которого она была оторвана трауром по родителям, продолжавшимся до начала года.

Девушка черпала большое удовольствие в посещении балов, театров, ассамблей и приемов, которые не пропускала со времени прибытия в Неаполь.

Она немного побаивалась встречи с леди Гамильтон, женой британского посла, о которой слышала множество удивительных историй и о чьей красоте ходили настоящие легенды.

Но Эмма Гамильтон проявила к ней доброжелательность, а ее обезоруживающая жизнерадостность заставила Корделию забыть о владевшей ею робости с того момента, как она переступила порог палаццо Сесса.

Приближавшаяся к своему сорокалетию леди Гамильтон, история жизни которой порождала разного рода слухи в среде аристократии, была все еще поразительно красива.

В возрасте Корделии она была тоненькой, изящной и отличалась ангельской красотой, которую только художник Джордж Ромней сумел превосходно запечатлеть на известном портрете. Теперь ее фигура утратила ту стройность, что сравнивали с грацией молодой лани. Но она по-прежнему отличалась восхитительной красотой и продолжала демонстрировать перед публикой позы греческих богинь, что еще недавно было главным развлечением знати столицы королевства, и до сих пор ее искусство в этой области оставалось неподражаемым.

«Она восхитительна! Просто обворожительна!»– неоднократно восклицала Корделия, рассказывая о леди Гамильтон брату.

Однако Корделия знала, что Дэвид сторонился представительниц прекрасного пола и оставался холоден к женской красоте, коль скоро готовился принять обет целомудрия, а вместе с ним обречь себя на скромный образ жизни, полный лишений, и послушание.

Корделию же живо интересовало все, что она примечала в причудливом мире высшего света.

Случалось ей видеть неаполитанскую королеву, отличавшуюся от своих смуглолицых подданных гладкой бело-розовой кожей, так как была родом из Габсбургов. Природные недостатки своей внешности королева возмещала ошеломляющими драгоценностями, замысловатыми фасонами платьев, пышно отделанных перьями и мехами. Ее царственный вид и величественные манеры вызывали благоговейный трепет у большинства окружающих, особенно у ее собственного мужа – внешне неприметного и весьма глуповатого.

Его Величество король Фердинанд IV одаривал Корделию напыщенными комплиментами, которые скорее удивляли ее, чем радовали. Корделия быстро поняла, что правящего монарха ничуть не беспокоило происходившее в собственном государстве и за его пределами, а когда его оставляли в покое, он с удовольствием предавался чревоугодию и развлечениям, на которые только была способна его убогая фантазия.

Он совсем не походил на короля, каким его себе представляла Корделия.

Фердинанд славился тем, что любил удить рыбу в заливе, а затем продавал свой улов на рынке в Неаполе, умело торгуясь с местными рыботорговцами.

Особое пристрастие Его Величество питал к макаронам, которые предпочитал есть руками, и делал это там и тогда, когда ему этого хотелось. Корделия сама была свидетельницей того, как однажды в опере он из своей ложи уронил горсть макарон прямо на зрителей, сидящих в партере.

Но Фердинанд страшно боялся королевы и, стремясь избежать ее бурных истерик и злого языка, передал ей управление почти всей государственной властью и вовсе не стыдился этого.

Среди тех, кого Корделия знала в Неаполе, больше всего ей нравился сэр Уильям Гамильтон.

Стареющий посол находил довольно утомительными и выполнение своих прямых обязанностей, совпавших по времени с политической напряженностью в Средиземноморье, и многочисленные слухи, день ото дня все больше пугавшие неаполитанцев и доводившие их чуть не до безумия.

Поэтому он проводил большую часть своего времени, наслаждаясь созерцанием античных сокровищ, которые собирал со дня приезда в Италию. Посольский дворец уже напоминал небольшой, но богатый экспонатами музей. Особенно он увлекался коллекционированием греческих амфор и живо интересовался новыми находками на раскопках Помпеи, которые абсолютно не привлекали внимания аристократов-неаполитанцев.

Сэр Уильям был польщен, найдя в лице Корделии заинтересованную слушательницу. Немало лет прошло с тех пор, как он проводил часы, занимаясь образованием прекрасной Эммы, которую поначалу принял в своем доме в качестве содержанки, а затем, убедившись, что она – самое ценное сокровище его коллекции, сделал своей женой.

Корделия с восхищением рассматривала собранные сэром Уильямом античные произведения искусства из бронзы, слоновой кости, а также коллекцию древних монет.

– Расскажите мне о том периоде, когда греки господствовали в Неаполе, – просила она сэра Уильяма.

У довольного любознательностью молодой особы старого посла глаза загорались молодым огнем, а обычно тихий, размеренный голос звучал бодрее.

Однако увлеченность древней историей не могла отгородить сэра Уильяма от нараставшей в Неаполе напряженности и истерии, и его тревога передавалась Корделии. Поэтому-то сейчас она с беспокойством посмотрела на брата, не зная, стоило ли высказывать ему свои опасения насчет событий, которые вот-вот ожидались в Неаполе.

– Дэвид, – решительным тоном заговорила она, но замолчала, увидев мужчину, неожиданно появившегося в дверях, ведущих из салона на террасу.

Незнакомец остановился, взглянув сначала на Корделию, затем на ее брата.

Дэвид, поглощенный созерцанием моря, не заметил появления мужчины, но Корделия, следуя правилам приличия, шагнула ему навстречу. В отсутствие леди Гамильтон, отправившейся с визитом к королеве, девушке пришлось выполнять роль хозяйки дома.

Приблизившись к мужчине, она заметила, что он был высокий и широкоплечий, одет модно, но несколько небрежно. Он, несомненно, был англичанин. Во всем его облике сквозило чувство превосходства или, быть может, привычка повелевать другими.

Белокурые волосы обрамляли лицо, настолько потемневшее от загара, что невольно возникало сомнение, текла ли в его жилах кровь англичанина. Но сомнения исчезали при виде ярко-голубых глаз.

На первый взгляд незнакомец показался ей суровым, но, отвечая на ее поклон, он улыбнулся, отчего лицо обрело необычайную привлекательность. От глаз Корделии не ускользнуло его высокомерное, почти насмешливое выражение, которое пробудило в ней некоторое беспокойство. Она не сразу поняла, чему его приписать.

Когда же он взял ее руку и с поклоном поднес к губам, девушка догадалась, какому человеку свойственно подобное выражение. Мужчина походил на пирата, такого, как Дрейк или Хоукинс, что когда-то господствовали на море и чьи последователи все еще бороздили воды и совершали нападения на корабли.

– Добрый день, – приветствовала его Корделия. – К сожалению, леди Гамильтон отсутствует, но скоро вернется.

– Я пришел, собственно говоря, повидать вас, – с легким поклоном ответил незнакомец.

Она оказалась права: этот человек был англичанином, и приятный глубокий голос, произносивший слова родного языка, ласкал ее слух после многих дней общения с неаполитанцами, говорившими по-английски малоразборчивой скороговоркой.

Корделия с удивлением посмотрела на него.

– Ведь вы та самая маленькая веснушчатая кузина, которая однажды, как я помню, в ярости набросилась на меня за то, что я нечаянно подстрелил одного из ее любимых голубей? – улыбаясь, спросил гость.

– Марк! – воскликнула девушка. – Кузен Марк! Неужели это вы?

– Значит, вы меня не забыли? Они радостно протянули друг другу руки. «Марк Стэнтон! Вот уж кого не ожидала здесь встретить», – с недоумением подумала Корделия, не видевшая кузена почти десять лет.

Граф Ханстэнтон наконец оторвал взгляд от моря и повернулся к ним. Теперь пришла его очередь вскрикнуть от удивления.

– Марк! Как замечательно, что ты здесь! Никак не думал, что судьба занесет тебя в Италию.

– А меня немало удивило, когда я услышал, что тебе требуются мои услуги, – ответил кузен. – Я был в полной уверенности, что ты в Англии, в покое и безопасности Стэнтон-Парка, но вдруг узнал о твоем желании посетить Мальту.

– Не посетить, – поспешил уточнить Дэвид. – Я намерен стать рыцарем Ордена, Марк. И мое прошение принято!

На мгновение в голубых глазах Марка промелькнуло удивление, но затем он положил руку на плечо кузена.

– Помню, что еще мальчиком ты твердил о своем желании стать рыцарем Ордена. Но я думал, что, повзрослев, ты забудешь об этом.

Он сделал паузу и, подмигнув, добавил:

– Или найдешь более привлекательное развлечение.

– Для меня это не развлечение, Марк, – холодно сказал молодой граф. – Я желаю посвятить себя служению Христу, а что может быть для этого лучше, как не посвящение в рыцари Ордена иоаннитов?

Корделия, наблюдавшая за Марком, почувствовала, что он готов ответить на слова брата в фривольном тоне, но вместо этого произнес с очаровательной улыбкой:

– Ты волен распоряжаться собственной судьбой, Дэвид. Полагаю, нам лучше расположиться поудобнее, и ты мне все расскажешь.

Его слова заставили девушку вспомнить об обязанностях хозяйки.

– Не пройти ли нам в салон? – спросила она. – Здесь слишком жарко. Слуги, вероятно, уже приготовили для нас освежающие напитки.

На столике в гостиной их ожидало легкое вино, разлитое в высокие хрустальные бокалы с выгравированным на них гербом Великобритании, а также печенье, фрукты и различные деликатесы, обычно подававшиеся в палаццо Сесса.

Они расселись на удобных, обитых шелком креслах, расставленных в огромном салоне, где вечерами леди Гамильтон устраивала свои представления, развлекая гостей и демонстрируя позы греческих богинь. Здесь же стояли клавикорды, на которых она играла, аккомпанируя неаполитанскому королю, с которым частенько исполняла дуэты, а также красовались несколько бесценных этрусских ваз из коллекции сэра Уильяма, рядом с которыми леди Эмма замирала в позах богинь, что производило на зрителей не меньшее впечатление, чем сами вазы.

Марк Стэнтон пристально смотрел на Корделию, и выражение его голубых глаз смущало ее.

– Расскажи, почему ты здесь… – начал Марк, но граф нетерпеливо его перебил.

– Правильно ли я понял из твоих слов, что ты прибыл сюда, чтобы переправить нас на Мальту? – спросил он.

– Я привел свой корабль в порт Неаполя, чтобы провести небольшой ремонт, – ответил Марк Стэнтон.

– Свой корабль?

– Я говорю так, поскольку являюсь капитаном корабля. Но в действительности корабль принадлежит одному из рыцарей Ордена.

– Корабль Ордена! – радостно воскликнул Дэвид. – Ты слышала, Корделия? У Марка есть корабль, на котором он может отвезти нас на Мальту! Как удачно все складывается!

Корделия вопросительно взглянула на кузена.

– Боюсь, тебе придется денек-другой подождать. При столкновении с турками мой корабль получил пробоину. Его надо отремонтировать, прежде чем можно будет плыть дальше.

– Твой корабль вступал в бой? – с интересом спросил Дэвид. – Что же случилось?

Капитан Марк Стэнтон улыбнулся.

– Да, представь. Мы захватили нескольких пленных и ценный груз.

Дэвид Ханстэнтон чуть не задохнулся от восторга.

– Еще один удар по неверным! – воскликнул он. – Как бы мне хотелось быть в том бою рядом с тобой!

– Не такая уж славная была наша победа, – сказал капитан Стэнтон с усмешкой. – Корабль противника был меньше нашего, да и к тому же всячески скрывал свою принадлежность Турции.

– Почему?

– Коалиция великих европейских держав заключила несколько договоров и соглашений с нашими давнишними врагами, – принялся объяснять Марк Стэнтон. – Одно время любому кораблю, приписанному к портам Мальты, было разрешено атаковать суда мусульман.

– И совершенно справедливо! – заметил граф.

– Орден, – продолжал капитан, – создал все условия для обслуживания в портах острова кораблей не только своих, но и многих других стран. В отплату за это вся добыча продавалась на Мальте, а Орден получал десять процентов от этой торговли.

– Очень выгодное дело, – сказал Дэвид без особой уверенности.

– Рыцари Святого Иоанна – герои, а не святые! – ответил кузен, и в голосе его прозвучала насмешка.

Корделия украдкой посмотрела на него.

Она надеялась, что Марк не примется подшучивать над братом или отговаривать его от намерения стать рыцарем.

Корделия очень сочувствовала Дэвиду, которому так часто приходилось отстаивать свою идею, вместе они вынесли столько упреков со стороны родственников, узнавших о принятом им решении, что она убедилась в его твердости и не сомневалась: никто и ничто не заставит брата свернуть с намеченного пути.

«У меня не хватит сил обсуждать все заново, – подумала Корделия. – К тому же разговор на эту тему огорчит Дэвида».

Но ее опасения оказались напрасными, кузен не собирался отговаривать ее брата от вступления в Орден.

– Теперь дела идут не так успешно, – продолжал Марк Стэнтон. – Кораблям Ордена не позволяют атаковать французские корабли, торгующие с Левантом, если даже на их борту находятся турецкие товары. Турки же всяческими путями добывают себе французские паспорта.

– Но вы до сих пор плаваете вдоль берегов Африки? – спросил Дэвид.

– Да, – признался кузен. – И мы никогда не упускаем случая спасти рабов-христиан, если выдается такая возможность.

– В Алжире и Танжере их до сих пор томится несколько тысяч? – спросила Корделия.

– Боюсь, что так, – ответил Марк. – Но на Мальте вы тоже найдете огромное число рабов.

Корделию это поразило, а кузен тем временем продолжал:

– Когда-то Мальта была одним из самых больших рынков рабов. Две-три сотни рабов по-прежнему ежегодно оказываются у нас в плену. Султан выкупает их большими партиями и платит по сто луидоров за каждую.

– Меня не интересуют рабы, – прервал его Дэвид, – хотя я понимаю, что они являются частью добычи. Расскажи лучше о своем корабле. Как можешь ты быть капитаном корабля, принадлежащего Ордену, когда сам не являешься рыцарем?

– Корабль, которым я сейчас командую, – ответил Марк, – собственность барона Людвига фон Вютенштайна, выходца из англо-баварской родовитой семьи, к тому же очень богатой.

Он сделал паузу и осушил бокал вина под нетерпеливым взглядом своего кузена, ожидающего продолжения рассказа.

– Барону всего двадцать один год, – продолжал капитан Стэнтон. – Надеюсь, тебе известно, Дэвид, что рыцарь не может командовать кораблем, пока не достигнет двадцатичетырехлетнего возраста и не совершит четыре «каравана».

Корделии не было нужды объяснять, что означало «караван», поскольку брат неоднократно рассказывал ей об этом испытании: плавание на галерах, продолжавшееся не меньше полугода. В «караванах» рыцарь познавал все тонкости практических навыков морского дела. Вот почему мальтийские рыцари считались лучшими и самыми опытными капитанами в мире.

Рыцарь должен быть не только доблестным и неустрашимым воином, обладающим духом искателя приключений, что вызывало восхищение, где бы он ни появлялся, но и превосходным знатоком морского дела. Неудивительно, что на рыцарей Ордена, как опытных наставников флотских офицеров, повсюду был большой спрос.

– Мой корабль под названием «Святой Иуда», – продолжал объяснять Марк, – принадлежит барону, а поскольку у Ордена в данный момент не хватает своих судов, то они приветствуют рыцарей, предоставляющих им в распоряжение свои корабли.

– Возможно, именно это я сделаю позже, – сказал граф, и глаза его загорелись.

– Почему бы и нет, если ты можешь позволить себе это, – пожал плечами кузен.

– Прекрасная мысль, и как это она до сих пор не пришла мне в голову? – удивился Дэвид, воодушевленный новой идеей. – Когда я смогу увидеть твой корабль?

– Когда пожелаешь, – ответил Марк Стэнтон, – Но поскольку я только что прибыл в порт, то хотел бы, если позволите, побыть немного в вашем обществе до того, как мы отправимся на верфь.

– Да, конечно, – неохотно ответил Дэвид, и Корделия с улыбкой вынуждена была вступить в разговор, чтобы сгладить неловкость.

– Дэвиду не нравится Неаполь, и ему не терпится как можно скорее попасть на Мальту. Ему жаль терять каждую минуту, которую мы вынуждены проводить в этом прекрасном городе.

– А тебе здесь нравится? – спросил Марк, по старой привычке фамильярно обращаясь к кузине.

– Здесь так замечательно, что порой кажется, будто все это мне снится.

Он отхлебнул глоток вина и задумчиво произнес:

– Когда мне хочется думать о прекрасном и мирном уголке, то я прежде всего вспоминаю Стэнтон-Парк.

Граф нетерпеливо встал, будучи не в силах принимать участие в пустом разговоре.

– Пойду к себе и переоденусь, – сказал он, – чтобы не задерживать тебя, когда ты будешь готов отправиться показывать свой корабль.

– Я не тороплюсь, – ответил Марк, откидываясь на спинку кресла и удобно вытягивая длинные ноги.

Однако Дэвид торопливо зашагал к двери по дорогим персидским коврам, покрывавшим пол салона. Корделия посмотрела ему вслед с улыбкой и сказала:

– Как я рада, что ты здесь, Марк! Ты появился очень вовремя. У Дэвида сердце изболелось от переживаний, что в ближайшие несколько дней ему не удастся попасть на Мальту. Ты не представляешь себе, сколько часов он провел на террасе, глядя в море.

Марк Стэнтон немного помолчал, затем неожиданно спросил:

– Ты действительно считаешь, что он поступает разумно, Корделия? Дэвид еще слишком молод. Достаточно ли хорошо он все обдумал, прежде чем порвать с жизнью в Англии? Лучше всего ему было бы заняться управлением вашим состоянием, жениться и родить наследника.

– Умоляю тебя, не спорь с ним, – сказала Корделия. – Это же его идеал, к которому он так долго и упорно стремился, его давняя мечта, и разубедить его в том, что он совершает ошибку, посвящая себя служению богу, просто невозможно.

Марк молчал, и она продолжила:

– Передать тебе не могу, сколько я переживала по поводу того, что его прошение о приеме в рыцари Ордена не будет принято. Для него это было бы страшным ударом, от которого он едва ли оправился.

– Полагаю, не было причин отказать ему в прошении.

– У нас, конечно, имеются все доказательства о принадлежности нашего рода к дворянству в восьми поколениях, и, кроме того, Стэнтоны всегда была верными католиками. Но мне кажется, что один из наших родственников, живущий в Риме, пытался убедить его святейшество папу римского отказать Дэвиду в благословении. Во всяком случае он так говорил, когда приезжал в Англию.

– Ты не догадываешься, почему он так поступил?

– Он считает Дэвида слишком молодым, чтобы решать свою судьбу и знать наверняка, чего ему хочется. Родственник полагает, что Дэвид непременно влюбится и будет жалеть, что не сможет жениться. Думаю, его возмущает и тот факт, что большая часть состояния Стэнтонов перейдет Ордену.

– Я бы тоже посчитал эти причины весьма важными и убедительными, – заметил Марк.

– Не вмешивайся! Твое мнение уже ничего не изменит! – возмутилась Корделия.

Сознавая, что ее слова прозвучали грубо, она тем не менее посчитала необходимым защитить брата от старшего и несколько самоуверенного кузена.

Девушка не нашла бы объяснения своему возмущению, если бы не воспоминания о том, что в детстве Марк вечно огорчал ее. Он подшучивал над ней, и она, будучи намного младше кузена, даже немного побаивалась его. Более того, приходилось признать, что она ревновала брата к Марку.

Дэвид, будучи старше сестры на два года, стал ее самым близким другом. Она очень скучала по брату, когда он уезжал в школу, и была просто счастлива во время его каникул.

Но стоило в Стэнтон-Парке появиться Марку, как Дэвид следовал за ним по пятам, во всем беспрекословно подчинялся ему, находя компанию кузена предпочтительней игр с младшей сестрой.

– Думаю, у меня все-таки есть право попытаться отговорить Дэвида от этой затеи, – сказал Марк спокойно, никак не отреагировав на ее вспышку. – Вернее, я единственный, кто должен сделать это.

– Почему? – спросила Корделия, не скрывая враждебности в тоне.

– Просто потому, что я его наследник!

Корделия, как громом пораженная, посмотрела на кузена.

– Ты?! Не понимаю…

– Я наследую его состояние, как ближайший ваш родственник, если, конечно, Дэвид не женится и не родит сына, – ответил Марк. – Но в случае его смерти до женитьбы я наследую титул графа Ханстэнтона. Но вероятность этого мала, учитывая, что я на восемь лет его старше.

Марк помолчал и невозмутимо продолжал, даже не взглянув на растерянную кузину.

– В то же время я считаю, что обязан указать Дэвиду на все невыгодные последствия его решения стать рыцарем Ордена, хотя тем самым, несомненно, обкраду собственного сына, если, конечно, таковой у меня когда-нибудь появится.

Корделия резко встала.

– Умоляю тебя ничего подобного не делать. Дэвид достаточно натерпелся, выслушивая укоры и увещевания родственников. Особенно неприятно вмешательство тех людей, которые откровенно преследуют свою личную выгоду.

– К которым, по-твоему, принадлежу и я? – насмешливо поинтересовался Марк.

– Мы не ожидали встретить тебя здесь, – сказала Корделия. – Ведь только по воле случая ты прибыл в Неаполь в данный момент и оказался капитаном корабля, который держит курс на Мальту. Я прошу тебя об одном: отнесись к нам как к обычным пассажирам, а не родственникам, и не вмешивайся в наши дела.

– Ты же понимаешь, что это невозможно, – ответил Марк Стэнтон. – Откровенно говоря, я рад иметь на борту таких знатных пассажиров и смею добавить – такую очаровательную родственницу.

– И все-таки ты намерен расстроить Дэвида и сделать его несчастным?

Марк Стэнтон медленно поднялся. Корделия невольно отметила про себя, что была в этом крупном мужчине какая-то особенная грация и легкость движений атлета.

– Давай поговорим спокойно и рассудительно, – предложил он. – Верит ли Дэвид действительно в то, что сможет всю жизнь противиться искушениям плоти?

Корделия подумала, что кузен намеренно говорит так цинично, и с горячностью ответила:

– Некоторые мужчины находят, что в жизни есть нечто более важное, чем волокитство за каждой хорошенькой женщиной, как обычно поступают неаполитанцы.

– Как известно, английские мужчины не менее страстные охотники до красивых женщин, – сказал Марк с улыбкой.

Она понимала, что он насмехался над ней, и гнев закипел в ней.

Корделия припомнила, как кузен дразнил ее в детстве за веснушки, усыпавшие ее личико с первыми жаркими лучами солнца, и умел заставить ее чувствовать в своем присутствии маленькой, ничтожной и неуверенной в себе.

– Ты должен оставить Дэвида в покое! – гневно воскликнула Корделия, забыв о правилах хорошего тона.

Но, говоря это, она чувствовала, что ее слова не подействуют на него.

Несмотря на молодость и малый жизненный опыт, Корделия ясно сознавала, что приказывать такому мужчине, как капитан Стэнтон, бесполезно. Однако было в Марке что-то, всегда раздражавшее ее, и сейчас, видя, что ее слова не произвели на него ни малейшего впечатления, она в ярости топнула ногой.

– Лучше уходи, Марк! – воскликнула она. – Сейчас мы с Дэвидом меньше всего нуждаемся в таком бессердечном родственнике. Забудь, что ты видел нас. Мы найдем другой корабль, чтобы добраться до Мальты.

– Ты не очень-то приветлива, Корделия, – спокойно сказал Марк Стэнтон. – И все же я чувствую, что твой гнев вызван не моими словами. Просто твой здравый смысл – или ты называешь это совестью? – подсказывает тебе, что я прав.