Текст книги "Магия любви"

– Это хорошая копия – всего лишь копия!

– Вы предпочли бы жить в Париже?

– Временами, – граф улыбнулся, – но меня вполне устраивают солнце и веселье на Мартинике.

– Вы давно здесь живете?

Мелита чувствовала, что задает слишком много вопросов, но любопытство брало верх.

– Мой отец приехал на Мартинику еще до моего рождения, но я часто бываю в Париже, там я получил образование.

Мелите хотелось еще о многом его спросить, но она все-таки одернула себя, вспомнив, что в ее положении не стоит проявлять излишнее любопытство, скорее граф должен задавать ей вопросы. В это время карета остановилась перед рестораном, находившимся у самой кромки моря. Цветные шторы придавали ему снаружи типично французский вид.

Войдя вовнутрь, они увидели маленький дворик, в центре которого журчал фонтан, со всех сторон окруженный столиками; стены ресторана были убраны цветами.

– Как красиво! – невольно вырвалось у Мелиты.

– Уверяю вас, что кормят здесь так же хорошо. Хозяин уже спешил к ним.

– Бонжур, месье граф! Ваш столик ждет вас, – сказал он.

– Бонжур, мадам.

– Моя гостья, мадемуазель Крэнлей, только что приехала из Англии, – остановил его граф, – и это первое место, которое она посещает на Мартинике. Мне бы не хотелось видеть ее разочарованной.

– Ни в коем случае, месье граф! Этого не случится. Мадемуазель попробует самые вкусные в мире блюда.

Их провели к столику в нише. Стены ее были покрыты яркими изящными фресками, что вместе с переливами цветущего вьюнка, оплетавшего все вокруг, превращало нишу в сказочный мир красок.

– Когда я покидала Англию, там было мрачно и холодно, в ноябре стояли густые туманы, – сказала Мелита задумчиво.

Граф улыбнулся ей. Он снял цилиндр, положил его на свободный стул и поставил сумочку Мелиты рядом. Это была роскошная сумочка из крокодиловой кожи, украшенная инициалами.

– Что у вас в ней? – спросил граф. – Бриллианты королевы?

– Нет, только мои собственные, месье, – ответила Мелита, – они очень маленькие и почти ничего не стоят.

– Но футляр у них очень впечатляющий.

– Это сумочка моей мамы.

– Она была красива – как вы? Мелита зарделась.

– Вы так ставите вопрос… что я не могу… на него ответить.

– Вы должны рассказать мне о себе все, – сказал граф. – Я поражен вашей внешностью, тем более, что представлял вас себе другой; видимо, ваша мачеха намеренно не написала мне, как вы выглядите и сколько вам лет.

Мелиту удивила его проницательность.

– Моя мачеха хотела избавиться от меня, – сказала она тихо.

– Это я могу понять.

И вновь она подумала: «Странно, что он так быстро понял, в чем дело».

– Поэтому она отправила вас на другой конец света, – заключил он. – Я всегда предполагал, что Мартиника пользуется особой любовью богов!

– На Мартинике есть боги? – Мелита поспешила переменить тему, чтобы избавиться от неловкости. – Я думала, здесь встречаются только духи, которые приплыли вместе с рабами из Африки.

– Духи у нас тоже есть, и их довольно много. Но мне хочется думать, что боги, населявшие Олимп, живут и в наших горах – когда тучи стоят низко, конические вершины гор выглядят таинственно и волнующе.

– Я мечтаю взглянуть на них.

– Я вам их покажу.

Мелита подняла глаза и встретилась с его взглядом. Ей показалось, что мир вновь утратил свою реальность, на этот раз став не кошмаром, а чудесным сном, от которого не хотелось пробуждаться!

Глава 2

Как и все французы, граф изучал меню с величайшей тщательностью.

– Прежде всего, – посоветовал он Мелите, – вам следует попробовать наше блюдо из крабов.

– Я люблю крабы, – ответила она.

– На Мартинике едят песчаных крабов. Их выдерживают в бочке пятнадцать дней, кормят манго, стручковым перцем и зерном. Я думаю, они вам понравятся.

Затем он заказал цыпленка с кокосами под соусом «рататвиль-креол» – смесь обжаренных в масле трав, овощей и перца. Еда показалась Мелите необычной, но вместе с тем изысканной, как в Париже, когда она бывала там вместе с отцом.

– Теперь, – сказал граф, – поскольку вы впервые на Мартинике, вам необходимо съесть банан.

– Я не раз ела бананы, – объявила Мелита.

– Действительно? – спросил он. – Здесь есть разные сорта бананов: зеленые, которые подают с солью, перцем и другими приправами; желтые, очень спелые, вымоченные в вине с корицей; бананы-«дядюшки», изогнутые, как рога.

Мелита засмеялась.

– Остановитесь, пожалуйста… я признаю, что никогда не ела бананов!

Во время обеда они пили вино, но вначале граф заставил Мелиту попробовать напиток, приготовленный из сока и рома, – он показался ей прохладным и восхитительным.

– Ром делает людей счастливыми, – сказал граф, – поэтому жители Мартиники всегда улыбаются.

Мелита уже заметила широкую белозубую улыбку на лице у каждого, кто встречался ей, пока она сходила с корабля и ехала в коляске графа.

– Ром действительно позволяет людям чувствовать себя счастливыми? – спросила она серьезно.

– В сочетании с солнцем и покоем в собственном доме, – ответил граф.

Последние слова он произнес, как показалось Мелите, не случайно, и, поборов свою неловкость, она быстро спросила:

– Не могли бы вы рассказать мне о своей дочери?

– Ее зовут Роз-Мари, – ответил граф, – ей восемь лет, и, по-моему, она чрезвычайно мила и привлекательна.

«Не сомневаюсь, что это так, – подумала Мелита, – если девочка хоть немного похожа на отца».

Она не могла представить себе, что будет обедать с человеком, не только внешне привлекательным, но и обладающим редкой эмоциональностью, что как в зеркале отражается в его глазах.

Глаза у графа были темные, но стоило ему улыбнуться, как в них появлялись золотые искорки, казавшиеся частичками солнца.

– Роз-Мари ваш единственный ребенок? – продолжала допытываться Мелита.

– У меня нет других детей, к несчастью, – ответил граф. – Когда вы увидите Весонн-де-Арбр, то поймете, что дом строился для большой семьи; я обожал его, когда был мальчиком.

– У вас есть братья и сестры?

– Мой брат погиб, когда ему было семнадцать, но у меня остались четыре сестры – все они замужем и живут в Европе.

– Вам их, наверное, не хватает, – посочувствовала Мелита.

– Да.

Мелита подумала немного и, заметно волнуясь, произнесла:

– Не сочтет ли… ваша жена… графиня… меня слишком молодой, чтобы присматривать за вашей дочерью?

С первой минуты их встречи Мелиту не оставлял подспудный страх, она опасалась, что граф и его жена сочтут ее неподходящей для роли гувернантки и отправят обратно в Англию.

– Моя жена умерла три года назад. Мелита замерла. Ее мачеха наверняка знала и это, но решила промолчать. Должно быть, Мелита выглядела совершенно растерянной, поскольку граф быстро сказал:

– Ее кузина, мадам Буассе, вдова, управляет моим домом… и поместьем.

Последние слова он произнес, слегка запинаясь, его глаза еще больше потемнели, и Мелита почувствовала, что его веселое настроение внезапно улетучилось.

– Я очень… сожалею… по поводу вашей жены, – сказала она взволнованно. – Надеюсь, мадам Буассе объяснит мне, чему надо учить Роз-Мари?

– Это сделаю я, – решительно сказал граф, – у меня на этот счет есть свое мнение. Я хочу, чтобы Роз-Мари была воспитана так, как я считаю нужным, и не потерплю ничьего вмешательства!

Слова графа прозвучали очень резко. Увидев, что Мелита расстроилась, он сказал спокойнее:

– Простите. Я не хотел волновать вас, мадемуазель. Давайте начнем сначала, и вы расскажете мне о себе, хорошо?

Мелита застенчиво опустила глаза.

– Я мало что могу рассказать. Мой отец, как вы знаете, женился во второй раз, а когда он умер – это случилось год назад, – выяснилось, что он истратил все деньги. Для меня ничего не осталось.

– Но ваша мачеха богата?

Мелита взглянула на графа и вновь отвела глаза.

– Она… молода… и не хочет… чтобы я была рядом.

– Это я понимаю, но неужели вам действительно необходимо зарабатывать себе на жизнь?

– Крайне необходимо, – ответила Мелита.

– Мне это кажется довольно странным, – сказал граф задумчиво. – Я знаю, какое место занимал ваш отец в дипломатических кругах и как тепло относились к нему коллеги. Почему же его дочери пришлось искать для себя место гувернантки?

– Я… просто не могла придумать ничего другого, – ответила Мелита искренне.

– Вы не думали о замужестве? Помедлив, Мелита объяснила:

– Последний год я была в трауре, никуда не выезжала и поэтому не встречалась с джентльменами, которые… могли бы сделать мне предложение.

Некоторое время они сидели молча. Затем граф дал знак официанту наполнить бокалы.

– Мне больше не надо. – Мелита накрыла рукой бокал.

– Вы уверены?

– Я не уверена, что гувернантке вообще следует прикасаться к вину.

– Вы находитесь на французской земле, – сообщил граф, – и каждый француз, даже самый бедный, выпивает ежедневно свою бутылку вина.

– Папа говорил мне об этом. Однако удивительно, что на Мартинике существуют французские обычаи, хотя она так далеко от Франции.

– Только если считать на мили. Наши сердца принадлежат родной земле.

Мелита улыбнулась.

– Видимо, больше всего родину любят изгнанники, – добавил граф, – поэтому мы должны сделать все, чтобы вы не скучали по дому.

– Я постараюсь не скучать, – сказала Мелита серьезно. – В то же время немного страшно, когда не знаешь, что делать и как себя вести.

– Думаю, вы поймете, что вам следует всего лишь оставаться такой, какая вы есть. – Слова графа прозвучали как комплимент.

Мелита сочла необходимым перевести разговор на другую тему.

– Что вы выращиваете в своем поместье, месье? По дороге сюда я слышала, будто на острове в основном выращивают сахарный тростник, бананы, кофе и специи.

– Совершенно верно, – подтвердил граф. – На моей плантации растут сахарный тростник, бананы и немного кофе.

– Это интересно. Вы легко находите работников? Насколько я знаю, население Мартиники не так многочисленно.

– В Весонн-де-Арбр достаточно рабов.

– Рабов?! – воскликнула Мелита. – Я думала…

Она запнулась.

– Что вы думали?

– Я думала, что рабов на этом острове освободили.

– Их освободили на Антигуа и некоторых других островах, но не на Мартинике.

– Но, несомненно… – начала Мелита, однако решила, что невежливо обсуждать проблемы рабства с рабовладельцем. Ее отец придерживался твердых взглядов в этом вопросе, и Мелита полагала, что практически во всем мире рабство уже признано жестокой и унижающей человеческое достоинство формацией, а рабы освобождены.

Догадываясь, о чем она думает, граф сказал:

– Рабство непременно будет отменено и на Мартинике, но сейчас в правительстве идут жестокие дебаты по этому поводу, и до их окончания люди, владеющие рабами, бессильны что-либо предпринять.

– Я понимаю, – сказала Мелита тихо.

– Надеюсь, что понимаете. А когда вы увидите рабов в Весонне, то поймете, что в целом им живется неплохо, во всяком случае, мне так кажется.

Мелиту удивило, что он говорит об этом несколько отстраненно, словно все это его непосредственно не касается. Тут же она заподозрила, что с Весонном, по-видимому, связана какая-то тайна, но затем все-таки решила, что у нее просто-напросто разыгралось воображение.

Они закончили есть, и Мелита обратилась к графу:

– Благодарю вас за один из самых изысканных обедов, которые мне доводилось посещать. Все это так ново и необычно для меня.

– Я еще многое хочу показать вам… – начал граф, но вдруг остановился, как показалось Мелите, будто спохватившись, что был так откровенен с гувернанткой своей дочери.

«Не следует забывать, что я всего лишь служанка, хоть и называюсь гувернанткой», – подумала она и постаралась вспомнить, как вели себя ее собственные гувернантки.

Сейчас они представлялись ей довольно скучными, непритязательными женщинами, которым очень скоро становилось ясно, что о некоторых вещах они знают гораздо меньше, чем их воспитанница. А что касалось литературы и истории, особенно поэзии и античного периода, то здесь главным авторитетом для Мелиты всегда был отец.

Она без труда овладевала языками тех стран, где ей доводилось жить с отцом, он всегда хотел, чтобы ее воспитатели вели обучение на их родном языке. Для изучения французского он приглашал учителей в Лондон и Вену, и теперь уверенность в том, что на этом языке она говорит почти так же хорошо, как по-английски, вызывала в ней чувство некоторого облегчения.

Граф, казалось, читал ее мысли.

– Стоит ли говорить о вашем чудесном французском? У вас произношение истинной парижанки. Хотя этого следовало ожидать от дочери сэра Эдварда.

– Благодарю вас, – сказала Мелита, – но мне никогда не сравниться с отцом, который свободно говорил на семи языках и знал много южноевропейских наречий.

– Вам следует начать занятия с Роз-Мари с английского, но боюсь, что она не сильна и в других важных предметах, я имею в виду арифметику, географию и музыку.

– Вы считаете музыку важным предметом?

– Для женщины – да!

– А почему вы думаете, что это важнее для женщины, чем для мужчины? – Она говорила с ним, как когда-то разговаривала с отцом, – решительно и отчасти вызывая его на спор.

– Я думаю, – объяснил граф, – что музыка должна стать частью женщины, звучать в каждом ее слове и каждом движении. Музыка может внести гармонию не только в ее внешний облик, но и в мысли, и в характер.

– Наверное, вы правы, хотя я никогда не задумывалась об этом с подобной точки зрения, – ответила Мелита.

– Тем не менее вы двигаетесь столь грациозно, будто прислушиваетесь к мелодии, звучащей в вашем сердце.

Голос его был тих и глубок. Мелита посмотрела на графа широко открытыми глазами, и ей стало трудно отвести от него взгляд. Никогда не видела она у мужчины глаз столь темных и выразительных и в то же время неотразимо притягательных. Она невольно покраснела. Но из-за соседнего столика раздался взрыв смеха, и чары рассеялись.

– Нам, видимо, нужно отправляться в путь, – сказал граф, – до Весонн-де-Арбр – пятнадцать миль, и даже мои быстрые лошади не довезут нас туда раньше чем через два с лишним часа.

Они вышли из ресторана, и коляска тронулась вдоль берега.

Стояла такая жара, что казалось, будто от величественных волн, набегавших на берег, идет пар. Они повернули в глубь острова, и деревья по обе стороны дороги заслонили их от палящих лучей.

Лошади шли вверх по дороге, пролегавшей сквозь заросли невиданных ею ранее экзотических растений. Здесь были деревья гуавы и манго, авокадо и хлебное дерево, а немного дальше, когда они въехали в чащу, которую Мелита приняла за джунгли, – бамбук, пышноцвет, королевские пальмы и тамаринды; гигантские папоротники, разросшиеся до невообразимых размеров, смыкались над их головами, образуя туннель. Спустившись с холма в глубокое ущелье, они увидели серебристый поток, несшийся среди больших валунов.

Мелита до этого не представляла, что растительность может быть столь необычной, разнообразной и буйной. Граф показал ей столетние деревья тридцатиметровой высоты и древовидные папоротники высотой с трехэтажный дом. Были здесь и растения-паразиты, плющи и лишайники, иногда полностью скрывавшие от взглядов деревья, служившие им опорой.

– Закон джунглей! – заметил граф. – Растения, как и люди, живут за счет друг друга, и только сильнейший выживает.

Его слова прозвучали почти ожесточенно, и Мелита мягко сказала:

– Все это так красиво! Я не верю, что красота может сочетаться с жестокостью.

– Природа жестока, и люди жестоки, – возразил граф, – они сами страдают и заставляют страдать других.

В его голосе звучала боль, и, когда они выехали из ущелья, Мелита взглянула на него из-под опущенных ресниц. «Сначала он показался мне веселым, беззаботным, – подумала она, – беспечным человеком, но теперь я в этом не уверена». Что-то подсказывало ей, что он страдает, хотя она и не могла бы объяснить, почему ей в голову пришла такая мысль. В чем же причина?

«Возможно, я никогда об этом не узнаю, – вздохнула она. – В конце концов не подобает гувернантке интересоваться чувствами своего хозяина».

– Вы что-то притихли, – сказал граф. – О чем вы думаете?

– Я думаю о том, что все очень странно, – ответила Мелита, – и в то же время я, естественно, немного… волнуюсь перед тем, что мне предстоит.

– Разве вы не чувствуете себя первопроходцем, осваивающим новую территорию, исполненным желания увидеть нечто доселе неведомое?

– Я стараюсь настроить себя на это. – Мелита говорила очень искренне. – Но я так боюсь, что у меня не получится, что я наделаю ошибок.

– Я помогу вам избежать этого, – горячо откликнулся граф. И добавил: – Если буду там.

– Вы хотите сказать, что не живете на плантации? Я правильно называю это место?

– Правильно, я и живу там – время от времени.

– Но у вас там наверняка масса дел?

На корабле она слышала, как много приходится работать хозяевам плантаций, чтобы доставить урожай на рынок вовремя и в хорошем состоянии.

– Мне кажется, я уже говорил вам, что поместьем управляет кузина моей жены.

– Женщина?! – удивленно воскликнула Мелита.

– Да, женщина! Она всем руководит! – Его интонация недвусмысленно давала понять, что все происходит против его желания.

«В этом есть что-то странное», – подумала она! но чрезмерная скромность не позволяла ей продолжать расспросы, и через несколько минут, взяв себя в руки, граф уже указывал ей на цветущий антуриум. Его лепестки напоминали аронник, но были ярко-алыми с белыми тычинками.

Они все дальше продвигались в глубь острова, и Мелита наконец-то увидела плантацию. Огромные гроздья бананов свисали с деревьев, высокие стебли сахарного тростника с изящными листьями плавно раскачивались на ветру.

Это был настоящий праздник красок: вьюнок взбирался по стволам деревьев, золотистыми и красными пятнами выделялись большие кусты гибискуса, среди них мелькали оранжевые лилии, которые, как сказал граф, называют «цветочным скипетром».

Стараясь развлечь Мелиту, граф рассказал ей несколько забавных историй из креольской жизни и о том, как Людовик XVI даровал Мартинике право созывать Колониальный совет.

– Мы очень гордимся своим островом, – продолжал он, – и если человек счастлив и живет в гармонии с собой, остров станет для него поистине райским уголком.

Прежде чем Мелита успела задуматься, у нее вырвалось:

– Вы несчастливы?

Граф обернулся к ней, будто пытаясь понять, почему она задала этот вопрос, и Мелита облегченно вздохнула, поняв, что он не прозвучал неуместно.

– Да, я несчастлив, – ответил он, – и, без сомнения, вы поймете почему, после того как пробудете в Весонне некоторое время.

Мелита с тревогой посмотрела на него, и он мягко спросил:

– Вы можете мне кое-что пообещать?

– Да, конечно.

– Было бы разумно спросить меня, какого обещания я от вас жду, прежде чем давать его.

– Тогда я обещаю, если смогу это сделать.

– Так-то лучше, – усмехнулся граф.

– Так что же я должна вам обещать?

– Что вы не испугаетесь того, что увидите в Весонне. Я хочу, чтобы вы остались и чтобы вы поняли, и хотя предстоит немало трудностей, я всегда постараюсь вам помочь.

Он говорил очень серьезно, и Мелита, запнувшись на мгновение, тихо спросила:

– A почему будут трудности?

– Вы это поймете, когда приедете, – ответил он. – Но я не хочу, чтобы вы уезжали, хотя у вас и может появиться такое желание.

– Я хочу остаться. И мне просто некуда больше ехать!..

Мелита почувствовала, что, каковы бы ни были у графа причины для беспокойства, его не слишком утешил ее ответ.

Он молчал, глядя на бегущих впереди лошадей, затем произнес:

– То, что я сейчас скажу, может показаться странным, но приезд сюда стал важным этапом в вашей жизни, и я надеюсь, что он окажется столь же важным и для меня.

– Я… не понимаю, – сказала Мелита.

– У меня такое чувство, – медленно продолжал граф, будто с трудом подбирая каждое слово, – что вы заставите меня бороться за то, что я считаю справедливым, а не принимать то, что несправедливо, только потому, что так проще.

Мелита очень хотела, чтобы он объяснил свои слова, но, обладая даром чутко улавливать настроение собеседника, она поняла, что лучше сейчас таких вопросов не задавать. И все же он пытался подготовить ее к тому, что будет впереди, защитить от предстоящих трудностей.

Они выехали из леса, так ошеломившего Мелиту необычной растительностью, и теперь вдоль дороги, то спускавшейся в ущелья, то поднимавшейся наверх, тянулись возделанные поля.

В ущельях их вновь обступали папоротники и тамаринды, накатывали волны горячего влажного воздуха, запах которого разительно отличался от аромата плантаций.

Через два с половиной часа они свернули с главной дороги на сильно размытый ливнями проселок. Коляску бросало из стороны в сторону до тех пор, пока они не пересекли мост и не выехали на более ровную дорогу. Справа от нее простирались банановые рощи, слева – зеленые посадки кофейных деревьев.

Мелита взглянула на графа, и он объявил: – Теперь вы – в поместье Весонн-де-Арбр! Они проехали еще около четверти мили, прежде чем Мелита увидела впереди ряд строений. Первое – длинное, низкое здание из серого камня, со стенами, сплошь покрытыми вьюнком и виноградником, напоминало сарай для хранения урожая, а чуть в стороне от него – огромная, медленно вращающаяся водяная мельница. Серебряные струи радугой вспыхивали на солнце и падали в узкий желоб. Поблизости было несколько более крупных строений, а чуть левее – цепочка маленьких домиков с деревянными крышами.

Перехватив заинтересованный взгляд девушки, граф заметил:

– Здесь живут рабы!

Теперь Мелита смогла рассмотреть игравших в траве чернокожих ребятишек.

А на склоне холма, среди цветущих деревьев, Мелита увидела дом, в котором, как она сразу догадалась, жили сами хозяева поместья. Двухэтажное здание из красного кирпича с черепичной крышей и верандой, окруженное пышным садом, возвышалось над другими постройками.

Они миновали арку, и граф направил лошадей к расположенной у веранды коновязи.

– Добро пожаловать в Весонн-де-Арбр! – сказал он негромко.

Мелита хотела выразить свое восхищение красотой поместья, но, прежде чем она смогла хоть что-то произнести, со стороны дома раздался крик, и Мелита увидела женщину, сбегавшую с веранды им навстречу.

– Этьен! – воскликнула она. – Я не ждала тебя!

Ей было, как показалось Мелите, лет тридцать семь – тридцать восемь. Двигалась она проворно, но была дородна и не отличалась красотой черт. Темные глаза смотрели жестко; желтоватое лицо обрамляли тусклые жидкие волосы, убранные, однако, в модную прическу с локонами по бокам.

Граф передал поводья груму и лишь потом ответил:

– Я привез мадемуазель Крэнлей.

– Я так и подумала, – сказала мадам Буассе изменившимся голосом, – когда посланный экипаж прибыл без нее.

Из этого разговора Мелите стало понятно, что, хотя граф и намеревался встретить гувернантку, приехать в поместье она должна была вместе со своими вещами в грузовом экипаже.

Мадам Буассе впервые взглянула на Мелиту, когда та вышла из коляски и поклонилась ей.

– Это вы – мисс Крэнлей? – сурово спросила она.

– Да, мадам.

– Но это невозможно! Вы слишком молоды, чтобы быть гувернанткой. Это просто смешно!

Выражение лица мадам Буассе напомнило Мелите мачеху. Девушка засомневалась, сможет ли она найти нужные слова для оправдания своей молодости.

– Ты, кажется, говорил, что леди Крэнлей нашла женщину подходящего для этой работы возраста, – обратилась мадам Буассе к графу.

– Я полагаю, дорогая моя Жозефина, что нам лучше поговорить об этом в доме, если это вообще стоит обсуждать, – примирительно ответил граф.

– Это обязательно следует обсудить, – резко сказала мадам Буассе и направилась в дом.

Мелита с любопытством озиралась по сторонам. Большая комната, в которую они вошли, служила гостиной, диваны и кресла здесь были обтянуты узорчатой шелковой тканью, стены пестрели множеством картин. Орнамент на стенах очень понравился Мелите, а севрский фарфор и столики времен Людовика XIV, придававшие комнате неповторимое изящество, и вовсе очаровали ее. Большие окна были без стекол, но с массивными деревянными ставнями, которые закрывались лишь при очень сильном ветре.

Мелите захотелось поделиться своими впечатлениями с графом, но гнев мадам Буассе был слишком очевиден. Она выговаривала графу пронзительным от возмущения голосом:

– Неужели ты не понимаешь, Этьен, что приезд этой девочки смешон и нелеп? Как она может быть хорошей гyвepнaнткoй. Разве ее мы ждали.

– Я беседовал с мадемуазель Крэнлей, – ответил граф холодно, – она очень образованна и может заниматься с детьми гораздо старше Роз-Мари.

Мадам Буассе издала странный звук, вместивший в себя разочарование и раздражение одновременно, затем грубо сказала:

– Не могу понять, почему леди Крэнлей решила прислать нам столь юную особу. Она, должно быть, сумасшедшая!

– Леди Крэнлей – мачеха мадемуазель, – сказал граф, прежде чем Мелита успела что-то ответить, – и поскольку мадемуазель – дочь сэра Эдварда Крэнлея, юный возраст отнюдь не умаляет ее способностей.

Мадам Буассе враждебно оглядела Мелиту с ног до головы.

– Теперь я понимаю, Этьен, почему ты оказал нам честь своим приездом, – сказала она недобро.

Граф сделал вид, что не слышал ее замечания, и обратился К Мелите:

– Мне хотелось бы, мадемуазель, чтобы вы прошли наверх и познакомились с моей дочерью.

Бросив опасливый взгляд на мадам Буассе, Мелита вслед за графом вышла из гостиной и оказалась в холле, откуда резная деревянная лестница вела на второй этаж.

Ступени не были покрыты ковром, и Мелите показалось, что, пока они поднимались, оставив мадам Буассе молча наблюдать за ними снизу, шаги их звучали неестественно громко. Только оказавшись наверху, Мелита осмелилась тихо произнести:

– Моя мачеха поступила нехорошо, не сообщив вам правду обо мне. Вы могли бы написать, чтобы я не приезжала.

– Разве вы не поняли, что я очень рад вашему приезду, – возразил граф. – И я уверен, что Роз-Мари будет довольна.

Они дошли до конца коридора, и граф открыл дверь в большую комнату, которая, как показалось Мелите, была вся заставлена всевозможными дорогими игрушками. Здесь были куклы и плюшевые медведи, мячи, кубики и скакалки, искусно сделанный кукольный дом и, конечно же, лошадь-качалка. За столом сидела маленькая девочка, которую кормила темнокожая служанка. Взглянув на стоявших в дверях, она вскрикнула от радости:

– Папа! Папа!

Девочка вскочила со стула и бросилась к отцу. Он подхватил ее на руки, и она принялась целовать его так исступленно, как будто боялась, что никогда больше не увидит.

– Ты вернулся! – бормотала она между поцелуями. – Ты вернулся, папа!

– Да, я вернулся, – ответил граф, – и кое-кого привез специально для тебя, и я знаю, что этот «кто-то» тебе очень понравится.

Не выпуская из объятий отца, она посмотрела на Мелиту. Девочка оказалась очень хорошенькой шатенкой с карими глазами.

– Кто это? – спросила она.

– Это мадемуазель Крэнлей – она будет заниматься с тобой, Роз-Мари, и научит многим вещам, которые тебе следует знать.

– Это та самая гувернантка, о которой мне говорила кузина Жозефина?

– Да, это гувернантка, – подтвердил граф.

– Но кузина Жозефина сказала, что она будет старая и очень строгая и будет заставлять меня делать то, что мне не нравится.

– Скоро ты поймешь, что мадемуазель научит тебя многим интересным и новым вещам, о которых ты никогда и не слышала, – пообещал граф.

Мелита улыбнулась мрачно взиравшей на нее девочке. Граф, по-прежнему державший Роз-Мари на руках, переглянулся с негритянкой, поднявшейся из-за стола, где они с девочкой до этого пили чай.

– Как ты, Эжени? – спросил он.

– Хорошо, мастер, спасибо вам.

– Вот и славно! Я хочу, Эжени, чтобы ты помогла мадемуазель Крэнлей и все ей здесь показала.

– Я помогаю мадемуазель, – ответила Эжени и посмотрела на Мелиту.

– Большое вам спасибо, – сказала Мелита, – вы очень добры.

С этими словами она протянула негритянке руку. На секунду замерев от изумления, Эжени взяла руку Мелиты, одновременно сделав реверанс.

– Какая милая комната, – воскликнула девушка, – я никогда не видела столько игрушек!

– Ты привез мне подарок, папа? – спросила Роз-Мари.

– Сегодня – нет, – ответил граф, – а впрочем, привез, мы будем звать его «мадемуазель Крэнлей»!

– Это смешной подарок, – засмеялась Роз-Мари, – и очень большой!

– Ты скоро поймешь, что с ним не будет скучно, – добавил граф. – Мадемуазель умеет играть на фортепиано, и я совершенно уверен, хотя и не спрашивал об этом, что она прекрасно танцует.

– Я люблю танцевать, – заявила Роз-Мари, – но терпеть не могу упражнения. Они скучные, очень скучные!

В дальнем конце классной комнаты Мелита заметила фортепиано и направилась к инструменту, отметив про себя, что он, очевидно, сделан хорошим мастером.

– Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я тоже терпеть не могла упражнения, – сказала она, – но я постараюсь объяснить тебе, как их можно делать совсем по-другому.

Роз-Мари высвободилась из объятий отца и спустилась на пол.

– Как это – по-другому?

– В такт песенке.

– Покажи мне! Покажи! – потребовала Роз-Мари.

Мелита бросила на графа быстрый извиняющийся взгляд и села за фортепиано. Она сняла перчатки, и ее изящные пальчики заскользили по клавишам. Она вспомнила песенку, которую выучила много лет назад, – про девочку, поднимающуюся и спускающуюся по лесенке в такт восходящим и нисходящим гаммам.

Несмотря на то что Мелита играла несколько смущенно, Роз-Мари была в восторге.

– Она мне нравится! Она мне очень нравится! – сказала она, когда Мелита закончила.

– Тогда я научу тебя ей, и в следующий раз ты будешь сама играть ее папе, а если выучишь слова, то сможешь и спеть.

– Это замечательно, просто замечательно! Сыграйте еще, мадемуазель, пожалуйста, сыграйте еще!

Мелита почти уже было согласилась повторить песенку, но в этот момент дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась мадам Буассе.

– Не знаю, что здесь происходит, – изрекла она, – но тут определенно слишком шумно, а Роз-Мари пора готовиться ко сну.

Затем она повернулась к Мелите.

– Надеюсь, мадемуазель, вы не станете с самого начала отучать Роз-Мари от хороших привычек, которые мне удалось ей привить. Когда дело касается ребенка, главное – здоровье.

Мелита поднялась из-за фортепиано и теперь стояла в некоторой растерянности, прекрасно понимая, что последний выпад мадам направлен против нее лично.

– Мне очень жаль, мадам, – сказала она, – боюсь, я не обратила внимания на то, который теперь час.

Ей хотелось ответить, что восьмилетние дети не ложатся спать так рано, но к чему и дальше вызывать раздражение у мадам Буассе?

Мадам бросила взгляд на стол.

– Заканчивай ужин, Роз-Мари, а вы, мадемуазель, я думаю, хотите пройти в свою комнату и проследить за тем, как раскладывают ваши вещи. Если вы освободитесь не слишком поздно, я успею дать вам необходимые инструкции относительно Роз-Мари. Если нет, то это подождет до утра.