Текст книги "Месть графа"

Барбара Картленд
Месть графа
Роман

Barbara Cartland

The Earl’s Revenge

© Cartland Promotions, 2013

© Shutterstock.com / horiyan, creativepro, Jiffy Avril, nadi555, обложка, 2018

© DepositPhotos.com / Tihon6, обложка, 2018

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2018

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2018

«Розовая серия» Барбары Картленд

Барбара Картленд, скончавшаяся в мае 2000 года в возрасте девяноста девяти лет, по праву считается самым известным автором романов о любви. Она была самой плодовитой писательницей в истории, поскольку за год могла написать больше книг, чем любой другой автор, благодаря чему занесена в Книгу рекордов Гиннесса.

За свою жизнь она написала семьсот двадцать три книги, которые были переведены на тридцать шесть языков, и их общий тираж составил свыше миллиона экземпляров.

После ее смерти неизданными остались сто шестьдесят рукописей – больше, чем у какого-либо другого писателя.

Помимо романов о любви, из-под ее пера вышли исторические биографии, шесть автобиографий, театральные пьесы, практические пособия о жизни, любви, пользе витаминов и поваренные книги. Она также была политическим обозревателем и ведущей радио-и телепрограмм.

Свою первую книгу, «Ажурная пила», Барбара Картленд написала в двадцать один год. Книга стала мировым бестселлером и была переведена на шесть языков. Барбара Картленд продолжала писать всю жизнь, на протяжении семидесяти шести лет. Ее романы пользовались потрясающей популярностью в Соединенных Штатах Америки. В 1976 году ее книги заняли первое и второе места в списке бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс» – такого успеха не знал никто из авторов ни до, ни после нее.

Барбара Картленд стала легендой еще при жизни и навсегда запомнится нам своими чудесными романами о любви, которыми восторгаются читатели по всему миру.

Моральная чистота и высокие душевные качества героинь ее романов, доблесть и красота мужчин и прежде всего непоколебимая вера писательницы в силу любви – вот за что любят Барбару Картленд читатели.

Настоящая любовь не меняется и не исчезает ни со временем, ни с приходом старости, ни со смертью.

Барбара Картленд

Глава первая

1819 год

Чарльз Линдон правил своим легким и стремительным фаэтоном «Хайфлаер».

Эта четверка лошадей была лучшей из тех, на которых Чарльзу когда-либо доводилось ездить.

Фаэтоны этой модели становились все популярнее среди молодых повес при Сент-Джеймсском дворе, и Чарльз с гордостью владел своим, который приобрел сразу же после возвращения из рядов оккупационной армии во Франции.

Посадка у этого фаэтона была достаточно высокой, а управлять им было очень и очень нелегко, особенно когда он был запряжен четверкой лошадей.

Задние колеса имели в диаметре невероятные пять футов и восемь дюймов, а дно кузова находилось в добрых пяти футах от земли.

Чарльз полагал, что это самый спортивный экипаж, каким только может обладать джентльмен. Стремительный и красивый, он как будто был создан для того, чтобы лететь стремглав, но для управления им требовались недюжинная сноровка и отчаянная смелость. Впрочем, помимо столь несомненных достоинств, наличествовали и недостатки, к числу коих относилась возможность несчастных случаев, которые нередко становились фатальными.

Но этот элемент дополнительного риска лишь горячил кровь молодых повес, что таило в себе особое очарование.

Кстати, фаэтоны «Хайфлаер» вызывали восхищение не только у джентльменов. Неслыханная высота модели позволяла светским модницам с презрением взирать сверху вниз на пешеходов.

У Чарльза Линдона никогда не возникало необходимости смотреть на кого-либо сверху вниз, он и так прекрасно осознавал собственную значимость и положение.

Вернувшись с войны, он, вне всяких сомнений, стал самым привлекательным, самым изысканным и самым популярным среди всех молодых щеголей, собирающихся в клубе «Уайт».

Собственно говоря, он завоевал Лондон приступом.

Вернувшись из Франции с двумя наивысшими наградами за храбрость от герцога Веллингтона, он стал самым молодым командиром крупного войскового соединения в Британской армии.

Герцог столь лестно отозвался о Линдоне в разговоре с принцем-регентом, что отныне Чарльз стал постоянным гостем в Карлтон-хаусе.

Кроме того, он был невероятно богат – покойные отец и мать оставили ему огромное состояние.

И в довершение ко всему, он считался предполагаемым наследником своего дяди, графа Линдонмора, который вот уже несколько лет серьезно недомогал, но тем не менее ухитрился дотянуть до шестидесяти пяти лет.

Короче говоря, Чарльз Линдон был видным молодым человеком с прекрасными перспективами.

Большинство друзей обожали Чарльза и подражали ему. Но, разумеется, были и такие, кто завидовал ему и ревновал его. Особенную досаду у них вызывал успех Чарльза у первых красавиц общества, обычно именуемого «Beau Monde», что по-французски означает «высший свет».

Завистники называли его «призрачным пэром».

Чарльз делал вид, что прозвище забавляет его, хотя на самом деле оно лишь изрядно раздражало его.

Целый год после возвращения из Франции он предавался в Лондоне бездумному веселью и бесконечным празднествам. В его объятия готовы были броситься не только опытные замужние и вдовые дамы, его также преследовали и все достопочтенные матроны, имеющие дочек на выданье.

Славящиеся своей красотой жрицы любви – группа куртизанок, или иначе киприоток, названных так в честь Афродиты, – пребывали в это время в особом почете. Не имея права посещать балы, которые устраивало для своих членов высшее общество, эти любовницы состоятельных джентльменов проводили свои собственные гламурные вечеринки. Не было ничего удивительного в том, что Чарльз пользовался оглушительным успехом у самых прелестных, талантливых и популярных киприоток.

Собственно говоря, жизнь его стала беззаботной и, пожалуй, слишком идеальной. Временами Чарльз ловил себя на том, что скучает и жаждет душевных волнений и неожиданных приключений, наподобие тех, что случались с ним на войне.

Именно поэтому, приближаясь к возрасту двадцати восьми лет, он решил, что настало самое подходящее время сочетаться браком.

Он владел одним из самых роскошных особняков в Англии.

Поместье Линдон-холл в графстве Беркшир принадлежало его семье еще с семнадцатого века.

Старый дом был снесен, а пока возводился новый, граф Линдонмор перебрался в Нортумберленд, где, по его мнению, рыбалка и охота на шотландских куропаток были наилучшими в стране.

Таким образом, фамильный особняк он передал своему брату, отцу Чарльза.

Чарльз вырос в Линдон-холле и любил поместье больше всего на свете.

Постройкой нового особняка руководил величайший архитектор того времени – Роберт Адам.

Его гений формировался в школе архитектурной мысли, берущей свое начало от эпохи итальянского Возрождения. Поскольку главными ценностями этого направления были строгий персональный стиль и упорядоченность, то в предшествующие годы это сочетание привело к появлению в Британии большого числа исторических домов и построек.

Однако Роберт Адам был современным архитектором, предпочитавшим традициям несколько более свободный и смелый подход. Его девизом стала не строгая точность, а развитие и движение.

И в Линдон-холле он блестяще воплотил свой замысел, придумав величественную лестницу с плавными изгибами, уникальный мраморный холл необыкновенной красоты и купол, который выглядел наиболее впечатляющим среди себе подобных.

В законченном виде дом стал больше, красивее и импозантнее любого дворца.

Приняв какое бы то ни было решение, Чарльз всегда стремился как можно скорее претворить его в жизнь.

Теперь, после смерти родителей, ему рано или поздно предстоит поселиться в Линдон-холле, – размышлял Чарльз, – и к этому времени у него должна быть красавица-супруга, способная родить ему сына или, еще лучше, нескольких сыновей. Тогда у него появятся наследники, которым он сможет завещать все свое состояние и обширные владения.

На светских балах он предпочитал танцевать с самыми очаровательными прелестницами, коих только мог предложить ему бомонд, внимательно всматриваясь в их исполненные нетерпения и страстного желания лица.

В этом рое красавиц особенно выделялась Сильвер Банкрофт, дочь видного государственного деятеля.

Она была, несомненно, самой обворожительной и самой красивой среди своих сверстниц.

С того момента, как Чарльз впервые увидел ее, он был поражен в самое сердце, хотя любовью это чувство называть было бы неверно.

Он представлял себе ее в качестве своей будущей супруги, раздумывал о том, как она будет смотреться в Линдон-холле, вполне отдавая себе отчет в том, что красотой Сильвер готова была поспорить с высеченными из камня богинями, чьи статуи украшали мраморный холл.

Кроме того, шестое чувство подсказывало ему, каков будет ее ответ, сделай он ей предложение.

Внимания и благосклонности Сильвер добивались многие. Ее осыпали всевозможными комплиментами, а количество ее поклонников, демонстрировавших самые серьезные намерения, по слухам, измерялось уже двузначными числами.

Но Чарльз ничуть не беспокоился по этому поводу.

Он непременно выйдет победителем, как случалось до сих пор везде и всегда. Он не находил никаких препятствий к тому, почему бы его лидерство не распространялось и на дела матримониальные.

Накануне вечером Чарльз во время танца с Сильвер прошептал ей на ушко:

– Я хотел бы задать вам один вопрос, но предпочитаю спросить об этом наедине.

Сильвер рассмеялась.

Ей часто говорили, что ее смех похож на чарующий звон серебряных колокольчиков.

Это стало одной из причин, почему она изменила свое имя с Сильвии, коим ее нарекли при рождении, на Сильвер.

После этого каждый мужчина, услышав, как ее зовут, неизбежно восклицал:

– Оно вам не идет. Вас следовало бы назвать Золото или Бриллиант, и никак иначе!

Она отвечала всем одинаково лукавой улыбкой, думая при этом, как было бы славно, если бы очередной поклонник изрек в ее адрес что-либо новое.

Она мгновенно разгадала намерения Чарльза, пусть даже он и не добавил более ни слова, и ответила:

– Завтра мы уезжаем в деревню, поскольку уик-энд папа предпочитает проводить именно там. А вот если вы нанесете нам визит в субботу после полудня, то я буду рада видеть вас.

Чарльз не стал говорить, что тоже будет очень рад, а ограничился ответом:

– Я буду у вас в два часа пополудни.

После чего, к невероятному ее удивлению, он не пригласил ее на следующий танец, а немного погодя вообще покинул бал, даже не попрощавшись.

Тем не менее, вернувшись в отцовский особняк на площади Белгрейв-сквер, она самодовольно отметила, что вновь взяла верх над своими подругами.

Все они наперебой пытались привлечь внимание Чарльза Линдона еще с тех самых пор, как он появился в списке потенциальных женихов.

Сам же Чарльз сейчас правил своими лошадками с исключительной ловкостью и умением, как делал все, за что брался.

Он думал о том, что свадьбу они сыграют в деревне, а после недолгого медового месяца отправятся в Линдон-холл.

Он хотел осуществить кое-какие усовершенствования в поместье, в том числе и множество реставрационных работ.

Несмотря на роскошную архитектуру, за время войны и отсутствия хозяев дом пришел в некоторое запустение, хотя старые слуги, которых Чарльз помнил с раннего детства, присматривали за поместьем как могли.

Тем не менее ремонт и обновление главных комнат, а также расшивка швов наружной кирпичной кладки требовали определенных затрат средств и времени.

Кроме того, Чарльз решил, что построит и приватный скаковой круг.

«Мне предстоит сделать очень многое, – размышлял он, – поэтому о скуке не может быть и речи. А Сильвер сможет заняться организацией развлекательных мероприятий и прочих увеселений».

Чарльз знал, что это неизбежно, поскольку стоит ему вновь поселиться в поместье, как соседи ринутся один за другим наносить ему визиты, учитывая, что многие из них были близкими друзьями семьи, когда сам он был еще ребенком.

Во время долгой войны с Наполеоном общественная жизнь замерла, но теперь, после того, как Англия одержала блестящую победу, все должно вернуться на круги своя, так что ни у кого не останется ни одной свободной минуты.

* * *

Лондон просто ошеломил его своей праздной суетой.

Перед тем как выйти из своего особняка на площади Беркли-сквер, он заметил, что на его письменном столе громоздится целая гора нераспечатанных писем.

Он не сомневался, что почти все они – приглашения, а уже в самом скором времени их должны будут сменить многочисленные свадебные подарки.

И потому он в душе был очень рад тому, что у него есть весьма умный и ловкий секретарь.

Прежний, который находился в услужении его отца, вышел в отставку, и поэтому Чарльз предложил майору Монселлу, служившему во время войны под его началом, занять место секретаря.

Чарльз не сомневался, что в самом скором времени майор наведет в его делах полный порядок и избавит от скучной рутинной работы.

Лошади, которыми он сейчас правил, были выдрессированы безупречно – только на прошлой неделе он купил их на «Таттерсоллзе».

Сейчас они бежали все быстрее и быстрее, и он подумал, что еще никогда у него не было лучшей четверки. Да, они обошлись ему дорого, но при этом стоили каждого заплаченного за них пенни.

Он свернул с дороги и въехал в чрезмерно, на его взгляд, вычурные ворота поместья лорда Банкрофта, ничуть не сомневаясь при этом, что побил все возможные рекорды, какие только можно было установить, примчавшись сюда прямиком из Лондона.

Чарльз отметил, что до двух пополудни оставалось ровно три минуты, а ему всегда нравилось быть пунктуальным.

Это было одним из достоинств, за которые его ценили в армии, и его всегда раздражало, если кто-либо из его людей опаздывал на парад.

Как и возмущало, если кто-либо из подчиненных выполнял отданный им приказ не настолько быстро, как он того ожидал.

Особняк лорда Банкрофта был огромен и роскошен, но при этом особенной красотой не отличался.

Когда фаэтон Чарльза замер на месте, от центральной двери дома по ступенькам была мгновенно расстелена красная ковровая дорожка и двое лакеев в чрезмерно пышных ливреях встали по ее бокам.

Сидевший позади Чарльза грум уже спрыгнул на землю и направился к лошадям, чтобы взять их под уздцы.

Чарльз неторопливо и с достоинством спустился на землю.

Что, кстати, было совсем нелегко, учитывая, на какой высоте над землей располагалось сиденье кучера.

Когда он стал подниматься по ступенькам в дом, лакеи поклонились и его приветствовал седовласый дворецкий:

– Доброе утро, сэр. Надеюсь, ваша поездка из Лондона была приятной.

– Очень приятной, и я уверен, что установил новый рекорд скорости.

Дворецкий улыбнулся:

– Это именно то, чего мы и ожидали, сэр.

Не проронив более ни слова, дворецкий двинулся по заставленному мебелью коридору и отворил перед Чарльзом дверь в дальнем его конце.

Перешагнув порог, Чарльз тут же увидел, что комната буквально утопает в цветах.

Сильвер в розовом платье стояла у окна.

Она и сама походила на розу.

– К вам мистер Чарльз Линдон, мисс Сильвер, – зычно провозгласил дворецкий.

Она отвернулась от окна, у которого любовалась белыми голубями в саду.

Чарльз подошел к ней, и она протянула ему обе руки.

– А я уже подумала, что вы забыли о том, что собирались приехать сегодня, Чарльз.

– Вам прекрасно известно, что об этом я никак не мог бы забыть, – ответил он. – А еще я должен сказать вам, что сегодня вы замечательно выглядите.

Она одарила его очаровательной улыбкой, словно подобный комплимент был для нее внове.

– Полагаю, вы знаете, для чего я здесь, – начал он.

– Вы сказали, что хотите повидать меня, но не назвали причину.

– А какая еще может быть тому причина? Кроме той, что я хочу, как еще никогда и ничего не хотел в своей жизни, чтобы вы стали моей женой!

Сильвер вздрогнула, отшатнулась, делая вид, будто безмерно удивлена, и пролепетала:

– Откуда мне было знать, что вы хотите сказать мне именно это?

В глазах Чарльза блеснула усмешка:

– Я всегда полагал вас очень умной девушкой, Сильвер, и потому уверен, учитывая, что в последние три недели мы столько времени провели вместе, что вы знаете, что я люблю вас.

– Я думала, что, быть может, так оно и есть, – отозвалась она, – а когда вы поцеловали меня позапрошлым вечером, то в тот миг я была уверена, что мы испытываем одни и те же чувства.

– Вы действительно угадали, и вот что я вам за это привез.

Раскрыв маленькую коробочку, он протянул ее Сильвер.

Она увидела, что внутри лежит кольцо с бриллиантом.

Кольцо поражало необыкновенной красотой – в центре искрился голубовато-белый бриллиант в окружении россыпи камешков поменьше, но все той же изумительной чистоты.

Сильвер негромко вскрикнула, что, по-видимому, означало удивление или восторг.

Однако когда Чарльз вложил коробочку ей в руки и уже собрался обнять ее, она вдруг выпалила:

– Погодите!

– Я думал, – проникновенным голосом произнес он, – что вы захотите поблагодарить меня без слов.

Он наклонился к ней, ища губами ее губы, но, к его удивлению, она отшатнулась.

– Мне очень жаль, Чарльз, но я не могу выйти замуж за вас.

На мгновение в комнате воцарилась ошеломляющая тишина, которую Чарльз не сразу нарушил вопросом:

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что не могу выйти за вас замуж, и потому не смогу принять это чудесное кольцо.

С неохотой она закрыла коробочку и протянула ему.

Он машинально принял ее.

– Ничего не понимаю. Когда я поцеловал вас ранее, вы совершенно ясно дали понять мне, что я вам небезразличен. Сейчас, предлагая вам это кольцо, я был просто уверен, что вы хотите стать моей женой.

– Тогда, в саду, я действительно испытывала к вам определенные чувства, но с тех пор обстоятельства изменились.

– Что вы имеете в виду? О чем вы говорите?

Весь их разговор казался ему совершенно невозможным.

Он и на мгновение не мог подумать, что Сильвер откажется выйти за него замуж.

Чарльз страстно поцеловал ее в саду Девоншир-хауса, после чего, по его мнению, она ясно дала понять, что безумно влюблена в него.

И теперь он никак не мог взять в толк, что она пытается ему сказать.

Как не мог уразуметь и того, почему она отстранилась от него.

– Быть может, это шокирует вас, – неуверенно продолжала Сильвер, – но я уже обещала свою руку Уилфреду Шоу.

На мгновение Чарльзу показалось, что он понял ее неправильно или вообще не расслышал – принять то, что она сказала, было решительно невозможно.

Маркиз Уилфред Шоу был на редкость непривлекательным молодым человеком.

Большинство членов «Уайта» полагали его надоедливым занудой, поскольку он мог без зазрения совести навязать свое общество знакомым, которые вовсе не желали, чтобы он присоединялся к ним, после чего неприятным высоким голосом принимался без устали жаловаться на свою семью или на лошадей.

Чарльз всегда думал, что Уилфред невыносимо скучен и ужасно неказист, к тому же не умел расположить к себе женщину.

И поэтому Чарльз просто не мог поверить в то, что Сильвер действительно приняла предложение Уилфреда.

Но тут, как будто прямо перед его глазами, всплыла заметка, которую он прочел сегодня утром за завтраком в «Морнинг пост»:

«…его светлость герцог Оукеншоу серьезно болен, и, по нашим сведениям, об этом прискорбном факте были уведомлены все его многочисленные родственники. Его наследник, маркиз Шоу, уже отбыл в фамильное поместье в Оксфордшире, где герцог вот уже несколько недель остается прикованным к постели».

Тогда Чарльз не обратил на эту заметку особого внимания.

Он решил, что, обретя герцогский титул, Уилфред станет вообще невыносим.

И вот сейчас, когда он безмолвно смотрел на Сильвер, она пролепетала, запинаясь:

– Мне очень жаль… Чарльз… если это расстроило вас.

– Расстроило меня! – воскликнул он. – Вы же сами прекрасно знаете, что выходите замуж за Уилфреда Шоу исключительно ради его титула. Как вы могли пасть так низко?

Сильвер отвернулась, пряча от него свое очаровательное личико.

– Я знала, что вы не поймете меня, – с жеманной улыбкой проговорила она, – но я хочу быть герцогиней, а вы сами знаете, что может пройти еще много лет, прежде чем скончается ваш дядя.

У Чарльза перехватило дыхание.

Сильвер легко дала ему понять, что тоже считает его «призрачным пэром».

Сунув в карман обтянутую бархатом коробочку, он ровным, сочившимся едким сарказмом голосом проговорил сквозь стиснутые зубы:

– Разумеется, я должен принести вам свои поздравления и пожелать счастья в семейной жизни.

Отвесив ей поклон, он развернулся и направился к двери.

Но лишь только он распахнул ее, Сильвер негромко его окликнула:

– Подождите, Чарльз, подождите! Я хочу поговорить с вами.

– Нам более не о чем говорить.

С этими словами он вышел из комнаты, осторожно и плотно притворив за собой двери.

Неспешным шагом пройдя по коридору, он вышел в холл.

Дворецкого здесь не было, но трое дежурных лакеев проводили его удивленными взглядами, когда он прошел мимо, не сказав ни слова.

Столь же неторопливо спустившись по застеленным ковровой дорожкой ступеням, он забрался в фаэтон, и грум поспешно прыгнул на свое место позади него.

Чарльз покатил прочь по подъездной аллее.

В этот миг на верхней ступеньке появилась Сильвер.

Ему показалось, что она позвала его, но он сделал вид, будто не расслышал, и даже отвернулся, чтобы не видеть ее.

Ему по-прежнему было трудно поверить в то, что он только что узнал.

Как такое могло случиться?

Сильвер была красива, очаровательна и, как ему казалось, влюблена в него.

Как она могла унизиться до того, чтобы принять предложение руки и сердца такого непривлекательного зануды, как маркиз, только потому, что он должен был стать герцогом?

У Чарльза возникло такое чувство, словно ему отвесили хлесткую пощечину. Он вдруг понял, что не просто удивлен, а буквально шокирован и пребывает в бешенстве.

При этом он злился не только на Сильвер, но и на себя.

Как он мог, учитывая весь свой опыт, поверить в то, что она любит его и станет ему хорошей женой?

Тогда как на самом деле она думала лишь о том, чтобы обзавестись самым высоким титулом.

А уж кто к нему прилагался, не имело для нее никакого значения!

Для нее самым главным было положение претендента в обществе.

Впрочем, Чарльз сознавал, что в том, что касается женщин, он был и остается идеалистом.

Просто он любил свою мать, милую и обаятельную женщину, которая обожала его отца.

Она полагала, что ее супруг всегда и неизменно прав, и Чарльз не мог припомнить, чтобы его родители хоть в чем-нибудь разошлись во мнении. Если они и бывали не согласны друг с другом, то не в его присутствии.

Будучи единственным ребенком, он считал, что отец и мать избаловали его.

Они вдвоем заронили в его душу убеждение, что поскольку он был их сыном, то превосходил всех остальных.

В учебу в Итоне он вкладывал всю душу, но только потому, что хотел, вернувшись обратно, продемонстрировать родителям знаки отличия, которых добился.

Они были в восторге от тех похвал, которые он заслужил, и не могли скрыть свою радость от того, насколько он преуспел как в учебе, так и в забавах.

И когда в армии его карьера стремительно пошла в гору, он знал, что этим обязан своим родителям.

Он вырос с осознанием того, что должен быть исключительным всегда и везде, потому что был сыном двух таких исключительных людей.

К несчастью, оба они умерли, пока Чарльз служил в армии Веллингтона.

Стылой и промозглой зимой, когда его солдаты мерзли от холода на склонах португальских гор, первой скончалась мать, а вскоре и отец последовал за нею, прямо перед блестящим рейдом Веллингтона из Испании во Францию.

Не могло быть и речи о том, чтобы Чарльз подал прошение об отпуске. Он мог лишь написать своим родственникам.

После смерти родителей Чарльз с особой остротой ощутил свое одиночество, но всегда надеялся, что когда-нибудь найдет ту единственную, которая займет в его душе место матери.

И он был уверен, что нашел такую женщину в лице Сильвер.

Но она оказалась снобом, жадным и алчным, а заодно и указала ему, как плохо он разбирается в людях.

Упрекая себя за поспешность и недальновидность, Чарльз решил, что должен был подождать, пока не обретет настоящую любовь, которую познал, когда был совсем еще маленьким.

Направляя фаэтон по узким и извилистым дорогам, он стыдился самого себя.

Никогда более он не позволит красивому личику обмануть себя.

Никогда более он не поверит в то, что у женщины, которая ему покорилась, окажется еще и верное сердце.

Тут он сообразил, что, выставив себя на посмешище, дал повод кое-кому из своих знакомых позлорадствовать на его счет.

Собственно, он не говорил никому, что собирается жениться на Сильвер, но понимал, что этого ждали многие, учитывая, сколько времени они с ней проводили в обществе друг друга в последние несколько недель.

Только сегодня утром в «Уайте» он сообщил, что едет за город, и не сомневался, что многие из его приятелей с легкостью угадали, с какой именно целью.

Они даже подняли бокалы за него.

– Удачи, старина, – пожелали они ему.

Он и представить себе не мог, что когда-либо потерпит поражение, да еще такое унизительное.

И все потому, что старый герцог Оукеншоу, никогда не представлявший собой ничего выдающегося, должен был вот-вот умереть!

Чарльз понимал, что амбициозные матроны в обществе примут его обратно с распростертыми объятиями, но зато и враги его будут в восторге оттого, что «призрачный пэр» наконец-то сел в лужу.

Чарльз без конца спрашивал себя, что же ему теперь делать.

В Лондоне никто не поверит, что в последнюю минуту он передумал и не стал делать Сильвер предложение.

А когда о ее помолвке с мужчиной, который вот-вот должен получить титул герцога, станет известно, то над ним, «призрачным пэром», будут посмеиваться за его спиной.

Станут говорить, что в кои-то веки Чарльз Линдон получил по заслугам.

«Итак, что мне делать?» – вновь спросил себя Чарльз.

Разумеется, он мог вернуться домой, в Линдон-холл, но при этом он понимал, что в некотором смысле это будет похоже на бегство.

А ведь он всегда наставлял своих людей, что в бою следует смотреть в лицо неприятелю и стрелять первым.

Но как это сделать сейчас, он не знал.

Собственно говоря, это было практически невозможно.

Приближаясь к выезду на главную дорогу, ведущую в Лондон, он вдруг заметил, что одна из его лошадей замедлила бег.

Он немедленно остановил упряжку.

Его грум уже сам понял без подсказки, в чем дело. Это была ведущая лошадь. Осмотрев ее, он вернулся к своему хозяину.

– Боюсь, сэр, что Громовержец потерял подкову, да еще, сдается мне, повредил ногу.

Оглядевшись по сторонам, Чарльз заметил впереди маленькую деревушку с крытыми соломой домиками.

– Узнайте, есть ли поблизости кузница, – приказал он груму.

– Будет исполнено, сэр.

Грум уже собрался отворить ворота, ведущие в первый двор, когда из дверей дома показался хозяин.

Грум, очевидно, спросил у него, есть ли где-нибудь поблизости кузница, и хозяин махнул рукой куда-то в сторону дороги.

Слуга вернулся к Чарльзу с докладом:

– Хозяин говорит, что в деревне кузницы нет, но в доме, что в пятидесяти ярдах дальше, имеется кузнечный горн.

– Мы едем туда, и, если у них найдутся нужные инструменты, я уверен, что вы, Хобсон, сумеете подковать Громовержца.

Хобсон ничего не ответил, а лишь молча прыгнул на свое сиденье, после чего Чарльз тронул экипаж с места.

Они миновали деревню и через пятьдесят ярдов увидели большие кованые открытые ворота с пустыми сторожками по обеим сторонам.

Сообразив, что именно этот дом ему и нужен, Чарльз покатил вверх по подъездной аллее.

В самом конце аллеи обнаружился большой симпатичный особняк, пребывавший, правда, в некотором запустении. Оконные стекла кое-где потрескались, а черепица на крыше зияла многочисленными дырами.

Единственное, что интересовало Чарльза, это есть ли здесь горн и находится ли он в рабочем состоянии.

Он остановил лошадей перед входной дверью и, когда Хобсон взял Громовержца под уздцы, спрыгнул на землю.

Затем поднялся по ступеням.

Дверь была открыта, но внутри никого не оказалось.

Молоточка на двери не было, поэтому Чарльз постучал в нее кулаком.

Прошло еще несколько секунд, но из дома никто не откликнулся.

Он уже занес было руку, чтобы постучать вновь, как вдруг откуда ни возьмись появилась девушка.

Бросив на нее беглый взгляд, Чарльз поразился тому, насколько она хороша.

Откровенно говоря, она была не просто мила, а выглядела настоящей красавицей.

При этом платье на ней было старомодным и потрепанным.

Чарльз отметил, что девушка изрядно удивилась, увидев его и фаэтон, стоявший перед входом.

– Прошу прощения за беспокойство, – начал он, – но одна из моих лошадей потеряла подкову, а в деревне нам сказали, что у вас имеется кузнечный горн.

Девушка улыбнулась:

– Да, конечно. Наш старый грум, который сейчас должен быть на конюшне, покажет вам, как им пользоваться. Идемте, я провожу вас.

Она прошла мимо него вниз по ступенькам и жестом пригласила Чарльза следовать за ней.

Когда они проходили мимо упряжки, Чарльз прихватил с собой Хобсона.

– Я вижу, лошади у вас великолепные, – сказала девушка. – Остается надеяться, что у нас найдется подкова нужного размера.

– Я тоже на это надеюсь.

– Должно быть, вы очень ими гордитесь, – продолжала девушка.

– Сегодня я приехал на них из Лондона и думаю, что они установили новый рекорд скорости, но на обратном пути мне, несомненно, придется быть осторожнее.

– Да, пожалуй. А вам нравится ездить на таком высоком фаэтоне? Мне еще никогда не доводилось видеть подобного.

– Это новая модель, – пояснил Чарльз, – которая в Лондоне пользуется бешеной популярностью.

– Да, она очень необычная, но при этом – очень красивая и изящная.

Они подошли к конюшне, из одной двери которой вышел престарелый грум.

– Лошадь этого джентльмена, Бен, потеряла подкову, – сказала девушка, – я надеюсь, у нас найдется что-нибудь ей на замену.

– Я должен буду взглянуть, мисс Рания, но вы же знаете, что подков, как и всего остального, у нас очень мало.

Девушка ничего не ответила груму, но на лице ее отразилось беспокойство.

Чарльз понял, что дела в этом поместье оставляют желать много лучшего.

Хобсон завел лошадей во двор конюшни, и вся компания принялась осматривать копыто Громовержца.

– Думаю, что у нас есть кое-что подходящее, – заявил Бен.

Девушка повернулась к Чарльзу.

– Если вы готовы оставить ненадолго своих лошадей, – предложила она, – то, быть может, не откажетесь от чашки чаю. Вы возвращаетесь в Лондон, и вам предстоит долгий путь.

– Вы совершенно правы, и я с удовольствием выпью чашечку чаю, если это не доставит вам хлопот.

– Идемте со мной в дом.