Текст книги "Неуловимый граф"

Барбара Картленд
Неуловимый граф

Глава 1

Лошади вышли на последний, прямой отрезок дистанции, и сотни людей, собравшихся на ипподроме в Ньюмаркете, разом испустили вздох облегчения, увидев, что их фаворит, лошадь с голубыми и красными цветами конюшни лорда Аркри, идет впереди.

Чуть позже джентльмен из жокей-клуба, следивший за скачками, заметил, наведя свой бинокль на беговую дорожку, что еще одна лошадь вырвалась вперед.

Она двигалась с невероятной легкостью и уверенностью, той уверенностью, которая явно начала покидать людей, толпившихся на другом конце поля и теперь нетерпеливо сгрудившихся у поручней, стараясь разглядеть, что происходит на беговой дорожке.

Лошадь упорно нагоняла фаворита; толпа, поняв, наконец, что сейчас случится, приветствовала ее громким, восторженным ревом.

С минуту обе лошади шли голова в голову; затем аутсайдер, перепоясанный крест-накрест оранжевым и черным ремнями – цветами, хорошо известными всем завсегдатаям ипподрома, – миновал финишный столб, обойдя соперника на целый корпус.

Отовсюду неслись радостные, приветственные крики и поздравления; лорд Аркри, отвернувшись от беговой дорожки, заметил с кислой улыбкой:

– Черт бы вас побрал, Хелстон! Должно быть, вы заключили сделку с самим дьяволом! Это был мой заезд!

Ничего не ответив на эту вспышку, граф Хелстон повернулся и медленно пошел туда, где за ограждением стояли расседланные лошади.

Со всех сторон на него сыпались поздравления, друзья пожимали руки, – некоторые искренне» от всей души, другие – безуспешно пытаясь скрыть зависть и раздражение.

– Вы что, вознамерились захватить все призы, Хелстон? – недовольно проворчал один пожилой лорд.

– Отнюдь нет, только лучшие из них, – спокойно ответил граф, проходя мимо; лорд, не находя слов, что-то прошипел с досады.

Граф подошел к ограждению как раз в тот момент, когда его жеребца Делоса вели туда среди бурных аплодисментов и приветственных криков пестрой толпы, всегда наводнявшей ипподром в Ньюмаркете.

Жокей графа, тощий, похожий на скелет молодой человек, на лице которого редко можно было увидеть улыбку, легко соскочил с седла.

– Отлично, Марсон! – похвалил его граф. – Твоя дрессировка дала замечательные плоды!

– Благодарю вас, милорд! Я только выполнял указания вашей светлости.

– И с прекрасными результатами! – коротко резюмировал граф.

Он ласково потрепал свою лошадь по холке и отошел от загородки, за которой ее расседлывали, не ожидая, пока произведут взвешивание.

По дороге обратно в жокей-клуб к нему присоединился лорд Яксли.

– Ты отхватил сегодня кругленькую сумму, Озри! – заметил он. – По-моему, для тебя это совершенно лишнее!

– А ты поставил на мою лошадь? – поинтересовался граф.

Его друг немного поколебался, прежде чем ответить:

– По правде говоря, я малость подстраховался. Аркри был так уверен, что его лошадь придет первой!

– Он просто уши всем прожужжал за последние недели, хвастаясь своей будущей победой, – с усмешкой заметил граф.

– Так ты решил выставить его на посмешище? – улыбнулся лорд Яксли. – Что ж, тебе это блестяще удалось! Думаю, он просадил не менее трех тысяч гиней на этих скачках. Отныне в его лице ты заимел злейшего врага.

– В этом нет ничего нового! – усмехнулся граф. Они дошли до здания жокей-клуба и прошли в бар, располагавшийся в заднем помещении.

– Разреши мне угостить тебя? – предложил граф.

– Ну еще бы! Хоть это-то ты должен для меня сделать, Озри! – с горечью ответил лорд Яксли. – Черт меня побери, не зря говорил мой старый, умудренный жизнью папочка – деньги всегда льнут к деньгам!

– Следует доверять своим друзьям, – холодно заметил лорд Хелстон. – Я ведь говорил тебе, что Делос – хорошая лошадь.

– Беда в том, что ты говорил об этом без всякого энтузиазма, – вздохнул лорд Яксли. – Аркри кричал о достоинствах своего проходимца на каждом углу, расхваливая его до небес!

Лорд Хелстон, не отвечая, принял из рук официанта бокал шампанского.

Его друг поднял свой бокал.

– Твое здоровье, Озри! – произнес он. – И пусть успех всегда сопутствует любому твоему предприятию, пусть удача по-прежнему будет с тобой!

– Ты мне льстишь, – сухо заметил граф.

– Напротив, – возразил лорд Яксли, – ты просто чудовищно, возмутительно, неизменно занимаешь первые места и получаешь все первые призы и не только на скачках! – Он лукаво посмотрел на своего друга, потом произнес уже с некоторым раздражением в голосе:

– Проклятье! Незаметно, чтобы эта победа улучшила твое настроение, Озри! В конце концов, ты только что выиграл одну из самых значительных скачек сезона! Ты еще раз показал всем, что твои скаковые лошади намного превосходят всех остальных, оставляя их далеко позади Ты должен был бы просто прыгать от радости!

– Я уже не так молод, мой дорогой друг, для того чтобы так бурно проявлять свои чувства, – ответил граф. – К тому же, хотя это действительно очень приятно – удостовериться, что благодаря тренеру и жокею, выполнявшим мои указания, мои лошади оказались лучшими из всех, – все же я не вижу причины для таких неумеренных восторгов.

Лорд Яксли со звоном поставил на стол свой бокал.

– Ты просто выводишь меня из себя, Озри! – воскликнул он. – Иногда я с тоской вспоминаю те времена, когда оба мы были еще юношами, страсти кипели в нас и для нас не существовало никаких авторитетов. Жизнь казалась нам веселым, удивительным приключением! Ты был тогда совсем другим. Что же случилось теперь?

– Как я только что сказал, с годами мы становимся старше, – заметил граф.

– Я не верю, что все дело в возрасте, – возразил лорд Яксли. – Думаю, ты просто пресыщен; жизнь слишком многим одарила тебя, все твои желания мгновенно исполняются, ты можешь иметь все, чего только пожелаешь, и это тебе наскучило, как еда на обильных обедах моего отца в Карлтон-Хаус. Отпив немного шампанского, он продолжал:

– Отец любил рассказывать, как однажды за обедом у него подали тридцать пять закусок и принц-регент съел столько, что потом едва мог подняться со стула!

– Возможно, у меня немало различных недостатков, – заметил граф, – но обжорство, по крайней мере, не входит в их число.

– Зато ты даешь себе другие поблажки, – заметил его друг, намекая на то, что ему известны некоторые слабости графа.

В это время кто-то подошел поздравить графа с победой, и разговор прервался.

Однако позднее, уже вечером, в роскошном, со вкусом обставленном загородном доме своего друга лорд Яксли снова перешел в нападение.

– Полагаю, ты понимаешь, Озри, – начал он, – что обидел немало своих друзей, так рано уехав с обеда, устроенного специально в твою честь?

– Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь заметил мое отсутствие, – ответил граф. – Все они были слишком пьяны, для того чтобы считать присутствующих!

– Зато ты, прямо скажем, не в меру трезв и воздержан! – заметил лорд Яксли.

Он удобно откинулся в мягком кожаном кресле перед камином, где ярко пылали сухие поленья.

– Чего я действительно терпеть не могу, – возразил граф, – так это напиваться до бесчувствия, а в результате проспать и не увидеть утреннюю выездку; что может быть прекраснее зрелища, когда лошадей пускают галопом!

– Да ты просто ханжа! – воскликнул лорд Яксли.

– До сих пор мне казалось, что ты обвиняешь меня в том, что я слишком многое себе позволяю, даю себе какие-то поблажки, – усмехнулся граф.

– Это не относится к еде или к напиткам, – возразил лорд Яксли, – я говорил о другом.

– Ну, если речь идет не о вине, тогда, вероятно, о женщинах и наслаждениях, хотя я не совсем ясно себе представляю, с какой стати ты взялся читать мне лекции на эту тему.

– Я делаю это потому что ты мне небезразличен, я люблю тебя, – ответил лорд Яксли, – потому что мы друзья уже много лет, и мне невыносимо видеть, как с каждым годом тебя все больше одолевает скука и ты становишься равнодушным ко всему на свете.

– Кто тебе сказал, что я скучаю? – вскинул голову граф.

– Это очевидно, – ответил его друг. – Сегодня на скачках я наблюдал за тобой. Я не заметил в твоих глазах ни искорки радости или удовлетворения, когда Делос обошел лошадь Аркри. Это противоестественно, Озри, ты и сам должен это понимать.

Граф ничего не сказал. Он молча откинулся в своем глубоком удобном кресле, глядя на огонь.

– Что случилось? – спросил лорд Яксли уже совсем другим тоном. – Женевьева?

– Положим.

– Ты собираешься жениться на ней?

– Почему ты так думаешь?

– В отличие от Аркри она демонстрирует свою любовь к тебе всеми возможными способами.

– Я никак не могу помешать ей казаться дурочкой перед всеми, – резко заметил граф, – однако, уверяю тебя, я, со своей стороны, никоим образом не поощрял ее и не давал никаких авансов.

– Она неплохо смотрелась бы в роли хозяйки твоего дома и, смею думать, была бы просто неотразима в фамильных бриллиантах Хелстонов.

С минуту граф ничего не отвечал, потом медленно произнес:

– Я не хочу жениться на Женевьеве. Лорд Яксли вздохнул с явным облегчением – Сказать по правде, Озри, я рад. Я не знал, насколько затронуто твое сердце, но Женевьева, без сомнения, очень быстро надоела бы тебе, точно так же, как и все ее бесчисленные очаровательные предшественницы, которых ты менял как перчатки. – Он засмеялся и добавил:

– Ты заметил, что она обычно садится так, чтобы виден был ее профиль? Как-то раз она мне призналась, что кто-то из ее поклонников, – не помню, кто именно, – сказал ей, что если бы Френсис Стюарт не послужила уже моделью для фигуры, олицетворяющей Великобританию, то на эту роль непременно должны были бы выбрать ее.

– Френсис Стюарт, если только память мне не изменяет, – заметил граф, и в голосе его прозвучали саркастические нотки, – отказала в своих милостях Карлу II, который был без ума от нее до тех пор, пока лицо ее не было обезображено оспой Лорд Яксли снова засмеялся:

– Никто, пожалуй, не подозревает Женевьеву в том, что она тебе отказала во имя добродетели. – Граф ничего не ответил, и лорд Яксли, помолчав немного, продолжал:

– Да ведь тебе, кажется, никто никогда и не отказывал, а, Озри? Я начинаю думать, что в этом-то все дело.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался граф.

– Я говорю о твоей скуке. Теперь, когда я размышляю об этом, мне представляется – это должно быть невыносимо утомительно, просто до смерти может надоесть, всегда вытаскивать счастливую карту, всегда попадать в ту мишень, в которую целишься, в общем – всегда быть на коне.

– Ты преувеличиваешь!

– Как бы там ни было и чем бы тебе это ни казалось, а я говорю правду, и ты сам это знаешь! – воскликнул лорд Яксли. – И правда заключается в том, что ты скучаешь, Озри!

– В таком случае, что же ты предлагаешь? – поинтересовался граф.

– Хотел бы я знать ответ на этот вопрос. Наверное, нужен какой-нибудь приз, который ты бы жаждал получить – и не мог; или гора, на которую ты не смог бы взобраться; быть может, битва, которую бы ты проиграл…

– Возможно, ты прав; война – это действительно выход… – задумчиво проговорил граф. – Там, по крайней мере, ты занят чем-то стоящим, тем, что захватывает тебя целиком, забирает все твои силы – пытаешься остаться в живых!

– Не пойми меня буквально, – возразил лорд Яксли, не желая терять нить своих размышлений, – быть может, лучшим выходом для тебя было бы жениться! Ты мог бы тогда больше времени проводить за городом; а то мне кажется, этот твой огромный дом, где со всех стен на тебя взирают с портретов лица твоих предков, слишком мрачен для холостяка!

– Ты считаешь, брак – самое подходящее решение?

– Только не с Женевьевой – она нигде не может жить подолгу! – быстро сказал лорд Яксли. – Но должна же быть где-нибудь девушка, которая завладеет твоим воображением и рядом с которой ты не будешь рыдать от зевоты.

– По-моему, таких немало.

– Я вовсе не имею в виду какие-нибудь там интрижки, ты, осел! – возмутился лорд Яксли. – Я говорю тебе о женитьбе на очаровательной, скромной молодой женщине, которая родит тебе детей; главное – она подарит тебе сына! В твоей жизни появится что-то новенькое, чего ты до сих пор еще не пробовал!

– К сожалению, для того чтобы иметь сына, мне придется терпеть глупую болтовню и пустые сплетни благовоспитанной и недалекой молоденькой дурочки, – возразил граф. – Уверяю тебя, Яксли, уж лучше в таком случае Женевьева!

– Должен признаться, на прошлой неделе на балу я наблюдал за дебютантками этого сезона, – сказал лорд Яксли. – Мне пришлось там быть, поскольку бал давался для одной из моих племянниц. Прямо надо сказать – мне еще не приходилось видеть столь обескураживающего зрелища!

– Вот тебе и ответ на твое предложение, – заметил граф.

– Что ж, дебютантки, пожалуй, слишком молоды для тебя, согласен. Нам обоим в следующем году стукнет тридцать, так что мы с тобой уже староваты для этих детских игр.

– А что ты можешь предложить взамен? – поинтересовался граф.

– Найти какую-нибудь очаровательную, достаточно умную и имеющую уже некоторый жизненный опыт вдовушку, – отозвался его друг.

– В результате мы опять вернулись к Женевьеве!

Оба помолчали, словно представив себе соблазнительно-прекрасную, неистовую и неотразимую леди Женевьеву Родни.

Два года назад она потеряла мужа, и с той минуты, как она сняла траур, светское общество было шокировано тем, как вызывающе она вела себя, открыто нарушая, казалось бы, незыблемые правила, беспечно пренебрегая приличиями.

Однако джентльмены, все как один, находили ее восхитительной и неотразимой, и в ее маленьком домике в Мейфере день и ночь толпились поклонники.

Ничего удивительного не было в том, что она положила глаз на графа Хелстона.

Он не только был одним из самых богатых людей в Англии, но и, по мнению многих женщин, обладал весьма привлекательной внешностью.

Трудность, однако, заключалась в том, что он не зря получил свое прозвище Неуловимый граф.

Чуть ли не со школьной скамьи его начали осаждать тщеславные мамаши, надеявшиеся выдать за него своих дочек, а также женщины, которых привлекали к себе как его красота, так и толщина его кошелька.

Однако он ускользал при каждой попытке заманить его в брачные сети и был к тому же чрезвычайно разборчив в своих привязанностях.

Его немало позабавила возможность увести леди Женевьеву, признанную красавицу, окруженную толпой воздыхателей из высшего света, из-под самого носа этих надутых и кичливых щеголей.

Она не собиралась притворяться, что он – первый мужчина, покоривший ее сердце. Точно так же она и не думала скрывать от него, что после смерти мужа у нее были любовники.

Однако за те месяцы, что они провели вместе, она совершенно ясно дала понять графу, что хотела бы, чтобы он стал последним.

Сердце леди Женевьевы было весьма непостоянным, и у графа всегда оставались некоторые сомнения – не вызваны ли ее клятвенные заверения в любви его безграничной щедростью и тем, что благодаря ему она могла занять особое положение в обществе, не доступное никому, кроме членов королевской семьи.

В жилах Хел стонов действительно текла королевская кровь; всем известно было, что развесистое генеалогическое древо их семьи со всеми его ответвлениями и четырехдольными делениями на поля было причиной головной боли чиновников геральдической палаты.

К тому же граф благодаря своим собственным заслугам достиг значительного положения в палате лордов и был человеком, с которым считались, мнение которого имело немалый вес при решении спорных вопросов.

И уж никому бы не пришло в голову оспаривать его авторитет в спортивных кругах.

Его главным увлечением, истинной страстью было разведение чистокровных лошадей; он только что закупил за границей прекрасных арабских жеребцов для развода, как это делали и другие коннозаводчики до него, желавшие улучшить породу.

Делос, его лошадь, победившая на скачках в Ньюмаркете, был прямым потомком знаменитого Эклипса11
  Эклипс – от «eclipse» (англ.) – затмение.


[Закрыть], подарившего миру многих замечательных скаковых лошадей, о которых до сих пор еще, замирая от восторга, говорили на ипподроме.

Эклипс, родившийся в 1764 году, получил свое имя в честь великого затмения, случившегося как раз в тот год; он появился на свет в конюшне Уильяма, герцога Камберленда, который умер всего лишь год спустя.

Лошадь была куплена с торгов мистером Уильямом Уальдменом, торговцем лондонского мясного рынка, за семьдесят пять гиней.

Впервые Эклипс участвовал в скачках на кубок в Эпсоме в 1769 году. Его выступление потрясло всех знатоков скаковых лошадей; они поняли, что перед ними чудо, выдающееся явление, которое навсегда останется в истории конного спорта.

Еще мальчиком граф Хелстон слышал, как его отец рассказывал об Эклипсе и его блестящей победе, вспоминая о которой говорили: «Когда Эклипс на финише, остальные еще на старте».

Граф надеялся, что Делос или какая-нибудь другая лошадь из его конюшни оправдает ожидания и станет подобной знаменитому Эклипсу.

Однако ни в чем нельзя быть окончательно уверенным до тех пор, пока лошадь не примет участия в бесчисленном количестве больших забегов по ровной местности, в так называемых «гладких скачках».

Пожалуй, владеть Эклипсом или лошадью, подобной ему, говорил себе граф, – это все, чего только человек может желать от жизни!

Он взглянул на картину, висевшую над камином. Это был портрет Эклипса кисти Джорджа Стаббса.

Благородную, темно-гнедую масть лошади красиво подчеркивали белое пятно на лбу и белый чулок на правой задней ноге. Для своего времени это была довольно крупная лошадь, пятнадцать ладоней и три дюйма в высоту22
  Ладонь – мера длины, равная 10, 16 см; дюйм – 25, 4 мм.


[Закрыть].

Ноги ее от бедра до колена были очень длинными; грудь – широкая и мощная, а туловище, – длинное и округлое.

Благодаря этим качествам резвость лошади была необычайной, шаг – замечательным, что в сочетании с ее огненным напористым темпераментом обеспечило ей одно из первых мест в анналах беговой дорожки.

Проследив за взглядом своего друга, лорд Яксли заметил:

– Надо признать, Делос сегодня финишировал великолепно. Как ты думаешь, есть у него шансы выиграть дерби?

– Я еще не решил, будет ли он участвовать в этих скачках, – ответил граф.

– Ты будешь вынужден включить его в программу, тебе не позволят увильнуть, – возразил лорд Яксли.

– Уверяю тебя, я поступлю так, как сочту нужным, – спокойно ответил граф. – Никому еще не удавалось заставить меня сделать что-либо против моей воли.

Его друг, сидевший по другую сторону камина, взглянул на него и подумал, что тут он, пожалуй, прав.

Ему лучше всех было известно, как непреклонен и тверд бывает граф, когда примет какое-либо решение.

Лорд Яксли очень любил своего друга; можно сказать, что они дружили чуть ли не с пеленок.

Они учились в одной школе, служили в одном полку и, в довершение ко всему, как ни удивительно это может показаться, в один и тот же год унаследовали свой титул.

Правда, граф был несравненно богаче своего друга и занимал более высокую ступень на общественной лестнице, однако последний тоже имел совсем неплохое состояние, и в Англии нашлось бы немало родовитых аристократических семейств, которые рады были бы видеть в нем своего зятя.

– Не думаю, чтобы чья-либо лошадь, кроме твоей, способна выиграть дерби, – заметил лорд Яксли. – В то же время это не только удовольствие, но и большая честь!

– Согласен, – ответил граф. – Во всяком случае, если даже я не включу Делоса, то есть ведь еще Зевс или Перикл…

– Беда в том, что в твоем пудинге слишком много слив, – улыбнулся лорд Яксли.

– Ты так и будешь нападать на меня, Уиллоуби?

Граф встал и начал ходить взад и вперед по комнате, между великолепными, удобными диванами и креслами, которыми была обставлена уютная гостиная.

– А после дерби, я полагаю, мне придется принять участие в скачках на Золотой кубок в Эскоте, а после Эскота – в Сент Лежере?

– А почему бы и нет? – заметил лорд Яксли.

– Все тот же старый замкнутый круг, – скривив губы, ответил граф. – Ты прав, Уиллоуби, все это начинает мне до смерти надоедать. Думаю, мне надо съездить за границу, проветриться.

– За границу? – удивленно воскликнул лорд Яксли, выпрямившись в своем кресле. – Но, Боже милостивый, зачем? И уж, конечно, ты не поедешь в разгар сезона?

– Думаю, что именно сезон вызывает у меня такую нестерпимую скуку, – заметил граф. – Все эти бесконечные балы и приемы… Приглашения со всех сторон! Болтовня, сплетни, злословие! Все это было в моей жизни уже столько раз! О, Боже! У меня голова раскалывается от одной мысли, что придется все это повторять сначала!

– С тобой творится что-то неладное, Озри, ты просто не в себе! – воскликнул лорд Яксли. – Ради того, чтобы побыть в твоей шкуре, не один человек дал бы на отсечение правую руку – уверяю тебя!

– Хотелось бы и мне иметь что-нибудь такое, ради чего я был бы готов пожертвовать правой рукой, – задумчиво ответил граф.

Мгновение лорд Яксли молчал, внимательно вглядываясь в лицо друга, потом спросил очень тихо:

– Есть какая-нибудь особая причина для твоего беспросветного уныния и пессимизма?

Граф, не отвечая, уселся в кресло перед камином, пристально глядя на языки пламени.

– Это связано с Женевьевой, не так ли? – снова спросил лорд Яксли, немного помолчав.

– Частично, – признался граф.

– Что же она могла такое сделать?

– Дело в том, если уж тебе непременно нужно знать правду, – раздраженно ответил граф, – что она сообщила мне, что ждет ребенка!

Лорд Яксли посмотрел на него в крайнем удивлении.

– Это не правда! – резко сказал он. Граф, до этой минуты, казалось, погруженный в созерцание пламени в камине, быстро повернулся к нему:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать именно то, что говорю, – ответил лорд Яксли. – Это ложь, поскольку Женевьева давно говорила моей младшей сестре, что в детстве, на охоте, она как-то упала с лошади и врачи сказали ей, что она никогда не сможет иметь детей. – Он помолчал, потом добавил:

– Это была одна из причин, почему я боялся, что ты женишься на ней. Конечно, это не мое дело, и я вовсе не собирался вмешиваться, но все же я считал своим долгом предупредить тебя, прежде чем ты поведешь ее под венец.

Граф откинулся в своем кресле.

– А ты уверен в этом, Уиллоуби?

– На сто процентов, – твердо ответил лорд Яксли. – Моя сестра училась с Женевьевой в одной школе, и она еще тогда рассказала мне об этом несчастном случае. Когда Женевьева вышла замуж за Родни, он спал и видел, чтобы она подарила ему сына. Сестра говорила мне, что они обошли с десяток различных докторов, но все они оказались бессильны помочь чем-либо; случай был совершенно безнадежным.

С минуту они помолчали, затем лорд Яксли заметил:

– Если хочешь знать мое мнение, Женевьева полна решимости взять тебя, не брезгуя никакими средствами, и всю эту историю она состряпала в надежде на то, что ты поведешь себя как джентльмен.

Граф поднялся. «– Спасибо, Уиллоуби! У меня просто камень с души свалился! А теперь, я думаю, нам пора отдохнуть. Если мы хотим успеть к выездке, нам нужно выйти из дома не позднее шести часов утра.

– Ну что ж, могу сказать только одно – слава Богу, что я не напился сегодня! – заметил лорд Яксли, направляясь к дверям.

Он понял, что у графа нет желания продолжать обсуждение темы, касающейся леди Женевьевы.

В то же время лорд Яксли был очень доволен, что граф первым поднял эту тему и он мог беспрепятственно высказать ему все, что давно уже вертелось у него на языке.

Несмотря на их близкую дружбу, лорд Яксли знал, что граф бывает крайне сдержан, когда дело касается его любовных связей, и сейчас, поднимаясь по лестнице в свою спальню, он размышлял о том, что только в исключительных обстоятельствах тот мог признаться, – как это произошло сегодня вечером, – в том, что тревожило и волновало его.

» Чертовка Женевьева!«– выругался про себя лорд Яксли, уже подходя к дверям спальни.

Он был совершенно уверен, что именно мысль о том, что против воли придется обвенчаться с прелестной вдовушкой, затмила графу всю радость от победы на сегодняшних скачках и была причиной того, что весь день он казался еще более замкнутым, чем обычно, совсем уйдя в себя.

Однако неприятности с Женевьевой все же не были главным; лорд Яксли уже давно стал замечать, что его другу наскучили светское общество и вошедшее в поговорку везение, которое обращало в золото все, к чему бы он ни прикоснулся.

» Озри прав! – думал он, уже ложась в постель. – Что ему нужно – так это война или какое-нибудь подобное испытание, которое могло бы встряхнуть его «. Все это оттого, что у него слишком много денег, решил лорд Яксли.

Граф был невероятно, сказочно богат; пожалуй, не было на свете ничего такого, чего он не мог бы купить.

Лошади, женщины, земли и особняки – все это само шло к нему в руки.

Возможно, именно эта чрезмерная удачливость, это излишество во всем были виной тому, что в характере графа появилось этакое высокомерное пренебрежение; снобизм, жестокость и безжалостность проявлялись теперь даже по отношению к лучшим друзьям, и им все труднее становилось с ним общаться.

Даже выражение лица его изменилось, и губы почти постоянно кривила саркастическая усмешка.

Трудно было представить себе человека, более красивого, чем граф, и все же, даже в минуты радости, когда он смеялся или глаза его начинали блестеть от удовольствия, те, кто хорошо знал его, редко могли заметить что-либо похожее на доброту в выражении его лица.

От тех, кто служил ему, он ожидал безукоризненного выполнения своих обязанностей и никогда не бывал разочарован.

Хозяйство в его бесчисленных особняках и имениях было налажено так четко, все содержалось в таком порядке, что можно было только позавидовать, а если и встречались какие-либо незначительные трудности или проблемы, то они обычно не доводились до его сведения.

Он нанимал на службу лучших управляющих, секретарей, посредников и поверенных в делах. Он был точно главнокомандующий, разрабатывающий план генерального сражения и уверенный, что войска не подведут его и все будет именно так, как он распланировал.

» У него слишком много всего!«– подумал лорд Яксли, уже засыпая; он заснул, так и не придумав, какой же тут можно найти выход.

На следующий день после окончания скачек оба друга отправились обратно в Лондон; превосходные лошади, впряженные в фаэтон графа, вмиг домчали их до столицы.

Уже на Пикадилли, когда экипаж остановился у дома Хелстона, лорд Яксли уточнил:

– Встретимся сегодня на обеде? По-моему, мы Оба приглашены к Девонширам.

– Неужели? – равнодушно спросил граф. – Список моих приглашений у секретаря.

– Да, кстати, о приглашениях, – вспомнил вдруг лорд Яксли. – На время дерби ты опять собираешься остановиться у леди Чевингтон? Мне кажется, она приглашала тебя.

– Да, я вроде бы получил от нее приглашение, – ответил граф.

– Ты примешь его?

Граф ответил не сразу. Затем, уже направив лошадей к парадному подъезду, сказал:

– Почему бы и нет? Это самый приятный и удобный дом в окрестностях Эпсома, а на ее приемах, по крайней мере, не так скучаешь, как на других.

– В таком случае, мы могли бы поехать вместе, – предложил лорд Яксли. – Тебе не трудно будет подвезти меня, Озри, если, конечно, у тебя нет других планов?

– С удовольствием захвачу тебя, – ответил граф.

На этом они расстались. Грум графа довез лорда Яксли до его дома, который находился всего лишь через две улицы.

Войдя в дом, граф сразу прошел через холл в библиотеку.

Он не пробыл там и минуты, как его секретарь, мистер Гротхэм, с поклоном вошел в комнату.

– Что-нибудь важное, Гротхэм? – спросил граф.

– Множество приглашений, милорд, но сейчас я не буду вас ими беспокоить; кроме того, несколько частных писем. Я положил их на ваш письменный стол.

Граф подошел к столу и увидел на нем четыре конверта, надписанных, по всей видимости, женской рукой.

Мистер Гротхэм всегда был слишком тактичен, чтобы вскрыть какое-либо письмо или сделать замечания по поводу его характера, хотя после многолетней службы у графа он научился отлично разбираться в почерках и сразу видел, когда письмо было написано женщиной.

Взяв первые три письма, граф обнаружил, что они от леди Женевьевы. Ошибиться было невозможно – это был ее легкий, стремительный и изящный почерк, ее вычурные завитушки и росчерки. При взгляде на них граф только плотнее сжал губы.

Этим утром ни он, ни лорд Яксли больше не возвращались к теме, которую обсуждали накануне, однако гнев, охвативший графа при известии, которое сообщил ему друг, нисколько не утих. При виде писем, лежавших на столике, он вспыхнул в нем с новой силой.

Как смела она применить эту старую как мир уловку, попытавшись заманить его в свои сети, и как мог он быть так недальновиден, так глуп, чтобы хоть на миг поверить в то, что она говорит правду?

Начав ухаживать за леди Женевьевой, граф вовсе не собирался превращать этот роман во что-либо серьезное. Он ожидал, что это будет легкая, необременительная связь двух достаточно опытных, умудренных жизнью людей, которые хорошо знают правила игры и не станут их нарушать.

То, что Женевьева, если верить ее словам, влюбилась в него, не трогало его ни в малейшей степени, за исключением того факта, что она, по всей видимости, решила сделать их отношения достоянием публики, слишком открыто и назойливо афишируя свою страсть к нему.

Граф находил, что она восхитительна, полна обаяния и к тому же одна из самых страстных женщин, каких он встречал в своей жизни.

Она давала ему наслаждение, и он платил за ее ласки бриллиантами и рубинами, оплачивал поток непомерных счетов от портных с Бонд-стрит. Он дарил ей также лошадей и экипажи – предмет зависти всех ее друзей.

Но ни разу, ни на одну секунду не приходила графу в голову мысль жениться на Женевьеве Родни.

Она была из того типа женщин, которые – он знал это по собственному жизненному опыт – не способны хранить верность ни мужу, ни любовнику.

Граф был совершенно уверен, что если только подвернется случай, она не задумываясь обманет его с первым попавшимся мужчиной, возбудившим в ней желание.

Однако он не понимал, что Женевьеву столь непреодолимо влечет к нему исключительно потому, что он, как о нем часто говорили в светских кругах, был неуловим.

Было в графе что-то такое, чем никогда не могла завладеть ни одна женщина.

Даже в минуты наивысшей близости женщина всегда чувствовала, что он не принадлежит ей, не отдает ей всю свою душу и сердце. Граф ускользал от Женевьевы, и она, первый раз в жизни оказавшись в несвойственной и непривычной ей роли, когда не ее ответной любви домогались, а, напротив, она сама домогалась кого-то, естественно, влюбилась!

Натура ее была неглубокая, все чувства – довольно поверхностны, но она легко воспламенялась и неудержимо стремилась завладеть понравившимся ей человеком.

С графом, каким бы опытным и умелым любовником он ни был, Женевьева постоянно ощущала сердечную неудовлетворенность.