Текст книги "Путешествие в рай"

– Мне казалось, что вам это нравится, – улыбнулась Камала. – Снимайте сюртук и садитесь в кресло.

На какое-то мгновение она подумала, что он воспротивится, но Конрад, видимо, слишком устал и сразу же подчинился.

Она расстегнула его рубашку и, стянув ее с левого плеча, принялась растирать ему спину.

– О, так намного лучше. Просто замечательно, – признался он.

Камала тем временем обратилась с мольбой к небесам, чтобы Конрад поскорее выздоровел и обрел прежнюю силу.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила, как он положил на ее руку свою ладонь, а когда осознала это, то вздрогнула от неожиданности.

– Я уже поблагодарил вас за то, что вы сделали для меня? – спросил он.

– Много раз, – ответила Камала. – Как ваше плечо, лучше?

– Больше не болит.

– Тогда вам пора в постель. Завтра мы снова отправимся в путь.

Неожиданно он взял ее руку, лежащую у него на плече, и, поднеся к лицу, прикоснулся к ее ладони губами.

На какой-то миг Камале стало страшно. Его губы были теплыми, упругими и даже слегка требовательными, и она невольно покраснела.

Она попыталась высвободиться, и, как только Конрад это почувствовал, он тотчас выпустил ее руку и встал.

– Ступайте спать, Камала, – сказал он. – Спокойной ночи.

– Хорошо… – ответила девушка. – Я тоже устала. Спокойной ночи, Конрад.

– Спокойной ночи, Камала, – вновь повторил Конрад, глядя ей в глаза.

Стесняясь того, что он только что поцеловал ее руку, она отвела взгляд. Подойдя к двери, Камала услышала, как он сказал:

– Мне очень хочется отблагодарить вас так, как вы того заслуживаете, но я не нахожу слов, ибо далек от поэзии.

Камала легла в постель, но вскоре поняла, что не может уснуть. Что он имел в виду, сказав, что далек от поэзии? Неужели он действительно считает, что к ней применимо это чудное слово – “поэзия”?

Ей было бы приятно, если бы он думал о ней как о прекрасном эфирном создании, нимфе, восстающей из вод озера в пелене утреннего тумана или танцующей при свете полной луны.

Камала вздохнула. Боже, как неромантична, как банальна и как прагматична повседневная жизнь! Ей приходилось договариваться о стирке его рубашек, затем самой гладить их утюгом, а заодно чистить щеткой сюртук, который он выпачкал при падении…

На ее взгляд, его сапоги выглядели не слишком опрятно. И он постоянно посылал ее проверить, накормлены ли должным образом их лошади.

Интересно, что он подумает о ней, когда увидит ее в элегантном вечернем платье и с цветами в волосах?

Она пожалела, что не надела под амазонку свой самый красивый наряд.

“Далек от поэзии!”

Прежде чем уснуть, Камала несколько раз вспомнила его голос, звучавший совершенно по-особому в тот момент, когда он произносил эту фразу. Завтрашний день они проведут вместе, и она осмелится спросить, что он имел в виду.

Следующее утро принесло пасмурную и холодную погоду. Они съехали с постоялого двора до полудня, и, когда преодолели расстояние примерно в десять миль, начался дождь, который вскоре перешел в ливень.

Конрад завернулся в плащ. Камала последовала его примеру, мысленно поблагодарив своего спутника за то, что он настоял на нужной покупке.

Она натянула на голову капюшон – тот закрывал ей глаза и почти касался кончика носа. Увы, хотя плащ и был плотным и практически не пропускал влагу, Камала все равно продрогла.

Спустя какое-то время они остановились в придорожной таверне, чтобы перекусить и согреться. Конрад попросил жену трактирщика приготовить для них яичницу с беконом. Надо сказать, она оказалась гораздо вкуснее пикулей и сыра, которые обычно подавали посетителям постоялых дворов.

Также он уговорил Камалу выпить стаканчик домашнего сидра, который приятно согрел тело изнутри. Когда после непродолжительного отдыха они снова тронулись в путь, она почувствовала, что от выпитого сидра у нее слегка кружится голова.

Увы, холодный дождь, сопровождаемый ледяным ветром, хлестал им в лицо, прогоняя тепло и мешая ехать с нужной скоростью.

Более того, с каждой минутой становилось все холоднее, и спустя два часа оба почувствовали, что продрогли до костей.

Вскоре двигаться вперед стало невозможно из-за плотной пелены дождя. Стоя посреди безлюдной местности, они озирались в поисках хоть каких-нибудь признаков жилья.

Но, куда ни глянь, нигде не было видно ни домов, ни ферм. Впрочем, неудивительно, ведь они старались держаться в стороне от больших дорог. – Черт побери! – раздраженно воскликнул Конрад. – Так больше продолжаться не может! Нужно найти хоть какое-то пристанище!

– Конечно… Г-где-то ведь должен быть… п-постоялый двор, – стуча зубами от холода, пробормотала Камала.

– Последние пять миль нам не попалось ни одной деревушки, – ответил Конрад. – Лишь отдельно стоящие дома.

В следующий миг дождь, сопровождавшийся все нарастающими завываниями ветра, превратился в настоящую стену воды.

Камала замерзла так, что уже еле держалась в седле и была не в силах не только говорить о чем-то, но даже просто попросить об отдыхе.

Конрад подался вперед и, взяв Ролло под уздцы, резко повернул вправо.

– Кажется, там вдали что-то виднеется, – сообщил он. – Надо выяснить, что это такое.

Постройка оказалась старым полуразрушенным сараем. Конрад открыл висевшую на одной петле дверь, чтобы завести внутрь лошадей, и путники увидели, что сарай наполовину завален сеном.

– Это намного лучше, чем ничего, – произнес Конрад.

У дальней стены виднелось какое-то отверстие, к которому он и направился. В следующее мгновение Конрад пропал из вида. Затем Камала услышала его голос:

– Идите сюда! Посмотрите, что здесь! Нам повезло!

Чувствуя, что ноги не слушаются ее, Камала тем не менее шагнула вперед.

Темная дверь вела из сарая в крошечный фермерский домик, состоявший всего из одной комнаты. Два окна были заколочены досками, наружная дверь заперта.

Внутри оказался полуразвалившийся каменный очаг с холодной, давно остывшей золой. Рядом валялась охапка сухих дров. Похоже, этим местом время от времени пользовались путники и местные бродяги.

– Я разожгу огонь, – предложил Конрад. – Вы сильно замерзли?

– Оч-ч-чень, – проговорила Камала сквозь стиснутые зубы.

Она так окоченела, что у нее не было сил сбросить с себя промокший плащ. Руки не слушались и казались чужими.

Камала вернулась в сарай, где села на охапку соломы.

Она понимала, что должна чем-то помочь своему спутнику, но в данный момент настолько онемела от холода, что не смогла придумать, чем ей заняться.

А вот лошади тотчас почувствовали себя как дома и принялись лакомиться сеном в дальнем углу сарая.

Камала закрыла глаза. А когда открыла их снова, то почувствовала, что Конрад тянет ее за руку, пытаясь поднять на ноги.

– Пойдемте, – сказал он. – Я разжег огонь.

Ее тело настолько одеревенело, что ему пришлось едва ли не нести ее к огню.

Камала бессильно опустилась на огромную охапку сена, которую Конрад принес в комнату.

– Нам нужно быть острожными, чтобы сено не загорелось, иначе не миновать беды, – предупредил он ее. – Мне, признаться, будет не столько жаль бывшего владельца дома, сколько того, что в случае пожара мы с вами окажемся без крыши над головой.

– Я… я больше не смогу… ехать… дальше, – пробормотала Камала.

– А я вас и не прошу об этом, – ответил Конрад. – По-хорошему, привал нужно было сделать еще час назад. Простите меня, я рассчитывал лишь на свои силы и переоценил ваши.

– Со мной все будет… в порядке, – заверила его Камала.

Видя, что она не в состоянии сделать что-либо сама, Конрад стащил с ее рук мокрые перчатки. Затем пощупал край намокшего плаща и рукав жакета.

– Вам нужно снять плащ, – сказал Конрад. – Он промок насквозь.

С этими словами он потрогал ее подол.

– Юбка тоже промокла. Снимайте, я повешу ее сушиться перед огнем.

С этими словами он снял с ее плеч плащ, однако тотчас поймал на себе ее удивленный взгляд.

– Но я… я не могу снять юбку! – прошептала она. – Во всяком случае, в вашем присутствии.

– Под ней у вас нижняя юбка, – ответил он. – Не забывайте, Камала, ведь теперь я ваш брат.

Она ничего не ответила, и тогда Конрад продолжил:

– Вы видели меня обнаженным по пояс, умывали меня, массировали мне плечо. Так что нет ничего неприличного в том, что я прошу вас снять мокрую юбку, которая мешает вам согреться. Ее непременно нужно высушить, а вам – вытереться насухо.

– Но ведь это совсем другое дело… – пролепетала Камала.

Конрад улыбнулся ей так, будто разговаривал с маленьким ребенком.

– Я не буду смотреть на вас. Пойду принесу еще сена. Когда вы снимете мокрую юбку, вы сядете и накроетесь им.

В его голосе прозвучала озорная нотка, и Камала поспешила сказать:

– Неужели вы считаете меня… ханжой?

– Я знаю одно: если человек замерз, он с трудом соображает, только и всего, – ответил он. – Я не могу допустить, чтобы вы заболели. Не забывайте, что я не умею ухаживать за больными столь же ловко, как вы. Более того, я испытываю отвращение к болезням!

Камала не смогла удержаться от улыбки, которая, впрочем, получилась довольно жалкой, а затем, когда Конрад отвернулся, чтобы повесить над огнем свой сюртук и ее плащ, быстро выскользнула из мокрой юбки.

Она промокла лишь ниже колен, но Конрад был прав: если ее не снять на ночь, можно простудиться и серьезно заболеть.

К счастью, сапожки для верховой езды, застегивавшиеся на лодыжках на пуговицы, не промокли, и ноги остались сухими.

Камала, оставшись в белой нижней юбке, положила мокрую юбку на пол и села на копну сена.

– Все готово? – спросил Конрад.

– Да, – ответила Камала. – Вы смеетесь надо мной?

– Ни в коем случае, я бы ни за что не осмелился, – ответил Конрад и, обернувшись, посмотрел ей в глаза.

– Я знаю… вы думаете… что я… что я глупая.

– Когда-нибудь я расскажу вам, о чем я думаю, – ответил Конрад. – Но не сейчас. Сейчас мы с вами продрогли и хотим есть.

Услышав последнюю фразу, Камала поняла, что действительно проголодалась.

– Если бы я проявил благоразумие, – продолжил Конрад с легким раздражением, – то догадался бы купить в таверне еды нам в дорогу, но я почему-то вбил себе в голову, что мы без труда отыщем другой постоялый двор. Я даже не предполагал, что погода так сильно испортится.

Он снова сходил в сарай и вскоре вернулся, держа что-то в руках.

– Вряд ли нам удастся устроить лукуллов пир, – объявил он, – но я нашел несколько картофелин. Мы запечем их в золе и сможем хотя бы немного утолить голод.

– В детстве мы пекли картошку в костре в День Гая Фокса[1]1
  Гай Фокс – участник Порохового заговора, неудачной попытки взорвать парламент, когда король Яков I будет произносить там свою тронную речь, предпринятой группой католиков 5 ноября 1605 года. С тех пор 5 ноября в Англии отмечают как день избавления от опасности. (Здесь и далее прим. ред.)


[Закрыть], – призналась Камала. – Помнится, у нее был восхитительный вкус.

– Сейчас уже поздно праздновать этот день, но будем надеяться, что наш ужин получится не менее вкусным, – сказал Конрад.

Поскольку оба сильно проголодались, даже печеная картошка показалась им изысканным лакомством. Увы, не все клубни оказались пригодными для еды, но оставшиеся насытили усталых путников и подняли им настроение.

– Зря я не захватил с собой бренди, – заявил Конрад, устроившись на сене рядом со своей спутницей.

– Если бы мы взялись составлять список нужных в дорогу вещей, получилась бы целая книга, – ответила Камала. – Я тоже только сейчас вспомнила, какие вещи забыла захватить, когда бежала из дома.

– Например? – полюбопытствовал Конрад.

– Носовые платки, шарф, теплые чулки. Да много чего! Но, как говорила когда-то моя нянюшка: “То, что нельзя вылечить, приходится терпеть”.

Конрад улыбнулся и встал, чтобы подбросить в очаг дров.

– Нужно ценить то, что есть в данный момент под рукой, – философски изрек он. – Не окажись здесь дров, пришлось бы идти за ними под дождь. Надеюсь, что имеющихся нам хватит на ночь.

С этими словами он окинул взглядом запас топлива и, покачав головой, удалился в сарай, откуда вернулся со стропилом от развалившейся крыши.

– Я его сразу заприметил, как только мы вошли внутрь, – признался он. – Эта штука будет гореть долго и согревать нас, пока мы будем спать.

– Похоже, становится еще холоднее.

Сказав это, Камала вздрогнула. Ее спутник подошел к огню, чтобы проверить, не высох ли ее плащ. Ткань все еще оставалась влажной.

Конрад принес из сарая еще сена и обложил им Камалу.

– Не слишком удачное подобие одеяла, – пошутил он, – но все равно это лучше, чем ничего. Мне кажется, вы по достоинству его оцените.

– Я уверена, что все будет хорошо, – храбро согласилась Камала.

Ветер снаружи усилился, и временами казалось, что его порывы сорвут с домика крышу.

Однако это крошечное строение выдержало немало бурь, и, хотя в дальнем его конце капли дождя все-таки попадали внутрь, там, где сидели путники, было относительно сухо.

Конрад подбросил в очаг еще дров и, вернувшись, снова сел рядом с Камалой. В следующее мгновение на дом обрушился мощный порыв ветра.

– Нам крупно повезло, что мы нашли это место! – сказал он.

– Еще как! – согласилась с ним Камала.

Заметив, что она дрожит, он решил, что она все никак не может согреться.

– Дайте мне потрогать ваши руки.

Увы, если руки Камалы и согрелись, пока она держала в них горячие картофелины, то теперь они вновь успели замерзнуть.

– Нам нужно прижаться друг к другу, чтобы согреться, – предложил он. – Когда я плавал в морях Арктики, это был единственный способ уберечься от холода и обморожений. Мы грели друг друга своими телами. Человеческое тепло намного действеннее любого огня.

С этими словами он обнял Камалу за плечи и осторожно прижал к себе.

– Засуньте левую руку под свой жакет и прижмите ее к груди, – посоветовал он.

Слегка смутившись, она последовала его совету.

– И не вынимайте, – добавил Конрад. – А теперь дайте мне вашу правую руку.

Камала подчинилась, и он, к ее удивлению, засунул ее руку в свой карман. Затем притянул ее голову ближе к себе, и она послушно опустила ее ему на плечо. Свободной рукой он прикрыл их обоих охапками сена.

Камала одеревенела от неловкости. Было нечто странное и даже слегка пугающее в том, что она сидит прижавшись к мужчине. Раньше с ней такого не бывало.

Ей было слышно, как бьется его сердце, она ощущала это биение у себя под пальцами. Камала чувствовала на себе его руки, щекой касалась ткани его сюртука.

– Расслабьтесь, – шепнул он ей. – Пусть для вас и непривычно, что я сижу так близко к вам, но вспомните, что от ханжества не будет никакого прока, если к утру вы покроетесь инеем и будете холодной как ледышка.

Понимая, что он поддразнивает ее, Камала усмехнулась: столь щекотливое положение уже не смущало ее так, как прежде.

– Так-то лучше! – произнес Конрад. – А я подумал было, что лег спать с ручкой от метлы.

– Интересно… что сказали бы люди, если бы увидели нас сейчас?

– Массу неприятных слов, – ответил Конрад. – Но поскольку они никогда не узнают, как все обстоит на самом деле, то это не имеет никакого значения. Гораздо важнее другое – считаем ли мы сами, что поступаем нехорошо? Вы же не думаете, маленькая Камала, что я поступаю дурно, пытаясь спасти вас от лютого холода?

– Конечно же нет, – ответила девушка. И спустя мгновение добавила: – Будь я и впрямь вашей сестрой, скажите, вы расстроились бы, узнав, что она… то есть я… сидит вот так… рядом с мужчиной?

Немного подумав, Конрад ответил:

– В подобных обстоятельствах все, конечно, зависело бы от мужчины… и от женщины.

– А разве женщина способна поступить недостойно? – удивилась Камала.

– Боюсь, вы меня не поймете, – ответил Конрад.

Камала вздохнула:

– Неужели я… настолько глупа?

В следующую секунду ей показалось, что он обнял ее чуть крепче.

– Спите, Камала, – нежно шепнул он. – Завтра нас с вами ждут новые приключения. Нам будет о чем рассказать нашим внукам! О ваших и моих приключениях, когда мы отправились в опасное путешествие…

Его слова разожгли воображение Камалы.

“Настоящее приключение, – подумала она, – приключение столь волнующее, столь неожиданное”.

Нет, Конрад, безусловно, прав, и она запомнит его на всю жизнь.

Рука, прижатая к его груди, согрелась, и она почувствовала, что в объятиях Конрада ей было легко и приятно.

Она ощущала себя надежно защищенной от всех невзгод, которые до этого отравляли ей жизнь: от Маркуса Плейтона, от холода, непогоды и даже страха перед неведомым будущим.

Камала облегченно вздохнула и машинально сжалась в комочек, еще ближе прильнув к своему спутнику. Ее веки сомкнулись, и вскоре она погрузилась в сон.

В отличие от Камалы Конрад Вериан долго не мог уснуть, глядя, как огонь в очаге отбрасывает тени на обшарпанные стены, и слушая вой ветра за окнами дома.

Глава четвертая

Проснувшись, Камала поняла, что рядом с ней никого нет.

Сначала она не могла понять, где находится, однако, посмотрев на убогий потолок и золу потухшего очага, вспомнила, как оказалась здесь.

Куда же пропал ее спутник?

На короткий миг ее охватила паника. Неужели он оставил ее? В следующее мгновение она услышала, как Конрад что-то насвистывает. Ага, похоже, он в сарае – занимается лошадьми.

Камала встала, отряхнулась и увидела, что рядом с ней лежит ее бархатный жакет для верховой езды.

“Должно быть, это Конрад положил его сюда”, – подумала она и покраснела, вспомнив, что проспала всю ночь в его объятиях, одетая в одну лишь нижнюю юбку.

Она поспешно оделась и, прежде чем войти в сарай, попыталась привести в порядок прическу. Здесь она увидела, что лошади оседланы и Конрад открывает хлипкую дверь.

– Доброе утро, – весело произнес он. – Могу я осведомиться, как спалось вашей светлости?

– Превосходно, благодарю вас, сэр, – ответила Камала. – Я никогда еще не спала в столь удобной постели.

– К сожалению, наш добрый хозяин забыл приготовить для нас завтрак. Предлагаю как можно скорее исправить эту оплошность.

– Я тоже голодна, – улыбнулась Камала и, взяв свой высохший плащ, накинула его на плечи.

Хотя земля оставалась влажной после вчерашнего дождя, утро было ясным, а воздух – холодным и свежим. Камала подумала, что днем может ударить мороз.

Они отправились в путь бодрым шагом. Лошади за ночь отдохнули, и примерно через полчаса путники остановились возле придорожной гостиницы, стоявшей по соседству с живописным деревенским лугом.

– Вчера вечером мы могли бы доехать до этого места, – заметил Конрад.

– Рисковать не стоило, – ответила Камала. – Да и вообще, нам грех жаловаться. Лично я вполне уютно провела ночь.

– И я тоже.

Сказав это, он посмотрел на нее, и, хотя в его словах не было ничего особенного, Камала неожиданно сконфузилась.

Сейчас он наверняка вспоминает, как близко они лежали ночью на сене. Ей ни разу не приходилось бывать в объятиях мужчины, однако с Конрадом это было вполне естественно и совсем не страшно.

Его поведение было достойным, выше всяческих похвал. Более того, в сложившихся обстоятельствах невозможно было поступить иначе.

– Я хочу поблагодарить вас, – импульсивно произнесла Камала.

– За что? – удивился Конрад и тотчас же поспешил добавить: – Меня не за что благодарить, я не сделал ничего необычного. Вы же проявили удивительную выдержку и храбрость.

На постоялом дворе они смогли умыться, а Конраду даже удалось побриться, после чего оба плотно позавтракали и лишь потом снова двинулись в путь, держа курс на побережье.

Лошади уверенно шли вперед. Когда они остановились на ночлег, Камала не сомневалась, что завтра они уже будут в Саутгемптоне.

Ночью в придорожной гостинице, когда Камала легла в кровать, ее охватила грусть: она отказывалась верить в то, что уже послезавтра ей придется продолжить путешествие одной и она больше никогда не встретится с Конрадом.

До сих пор она не отдавала себе отчета в том, как это приятно, когда рядом с тобой находится мужчина! Как приятно полагаться на его решение, знать, что он о тебе позаботится и ты находишься под его защитой.

Впрочем, до этого у нее никогда и не было друга-мужчины. С Конрадом можно было говорить на самые разные темы, обсуждать самые разные вопросы.

Они спорили, расходились во мнениях, затем снова обретали взаимопонимание и даже сходились во взглядах. Конрад был хорошо начитан и неплохо образован, чем немало удивил ее.

Раньше она считала моряков грубыми, невежественными созданиями, будучи убеждена, что их удел – тяжелый физический труд, что их не интересуют книги и те туманные субстанции, которые так занимали ее отца и в которых она неплохо разбиралась с самого детства.

Однако Конрад не только побывал в далеких экзотических странах, но и знал немало интересного об их государственном устройстве и обитателях, понимал их стремления и трудности.

– Для простых людей в любой стране мира жизненные тяготы одинаковы, – как-то раз заметил он. – Как выжить, как прокормиться, как найти работу – для них это самое главное.

– А как же остальные? – спросила Камала.

– Остальных, то есть богачей, интересуют лишь всевозможные развлечения, какие только можно купить за деньги: пиры, домашний уют, роскошная обстановка, ласки продажных женщин.

В его голосе прозвучала горечь.

– Но разве только богачи наслаждаются жизнью? – спросила Камала.

Конрад немного помолчал и ответил другим тоном:

– Это серьезный вопрос, и он заслуживает серьезного ответа. Нет, никакие деньги не способны купить истинные радости жизни, лишь только мнимые!

Сделав еще одну паузу, он заговорил снова:

– Всегда существует красота, солнечный свет и конечно же любовь. Но лишь для тех, кто в состоянии отвести взор от сытой жизни.

Добавлять к этому Конрад больше ничего не стал. Камалу мучил вопрос, находил ли он сам когда-нибудь любовь и что она для него значит, однако девушка испугалась, что ее спутник может счесть ее вопросы бестактными.

В представлении Камалы время летело очень быстро, и, когда они наконец добрались до окрестностей Саутгемптона, она совсем упала духом и едва не плакала при мысли о том, что завтра им придется расстаться навсегда.

“Неужели я больше никогда его не увижу?” – думала она.

Неожиданно она поймала себя на том, что, хотя они подолгу вели разговоры на самые разные темы, ее спутник крайне мало рассказывал о себе.

Она знала лишь о том, что он моряк и как только посадит ее на пароход, то наймется на корабль и уйдет в очередное плавание.

Боже, как же ей хотелось попросить его взять ее с собой!

Увы, она понимала: стоит ей обратиться к нему с такой просьбой, как он откажется и вдобавок, невзирая на ее протесты, отправит обратно к Маркусу Плейтону.

“Что еще он может сделать в сложившихся обстоятельствах?” – справедливо рассудила она.

Она была чужим для него человеком, с которым его случайно свела судьба. Конрад сопровождал ее до Саутгемптона, куда собирался сам, и был благодарен ей за то, что она вылечила его сломанную ключицу и присматривала за ним, когда он был нездоров.

Теперь же он окончательно поправился. Правда, у него еще немного болело плечо, но каждое утро он уверял ее в том, что боль дает о себе знать гораздо меньше. Судя по аппетиту, здоровье снова вернулось к нему.

– Я знаю одну небольшую гостиницу, чистую и вполне приличную. Мне уже доводилось останавливаться в ней, – сообщил он Камале, как только они въехали в Саутгемптон.

Гостиница стояла на набережной, и, пока они подъезжали к ней, Камала смотрела на море, серое даже в свете полуденного солнца. Она невольно вздрогнула, со страхом подумав о том, что завтра пересечет Ла-Манш, оставив в прошлом все, что было ей так знакомо и дорого.

“Что же ждет меня в будущем? – с тревогой думала она. – Какие беды, какие трудности? Справлюсь ли я со всеми моими заботами?”

Оставалось лишь утешаться тем, что у нее остались хоть какие-то деньги.

Если Конрад сумеет выручить за Ролло семьдесят фунтов, то в дополнение к имеющейся сумме у нее будут средства, чтобы прожить несколько месяцев, пока она будет заниматься поисками работы.

“Я обойду все школы Гавра, буду спрашивать, не нужна ли им учительница английского языка”, – решила Камала. Сама она довольно бегло говорила по-французски и читала французские книги, не прибегая к словарю.

Она мысленно поблагодарила отца за то, что под его руководством освоила французскую грамматику и познакомилась с классической французской литературой.

– Вы какая-то очень серьезная, – заметил Конрад, войдя в небольшой зал гостиницы “Барабан Дрейка”[2]2
  Барабан Дрейка – барабан, принадлежавший сэру Фрэнсису Дрейку, знаменитому корсару, мореплавателю и вице-адмиралу XVI века, по легенде, начинает сам по себе отбивать дробь, предупреждая о грозящей Англии опасности (чтобы Дрейк восстал из мертвых и пришел на помощь) или возвещая о важных для страны событиях.


[Закрыть], где Камала задумчиво сидела перед очагом, устремив взгляд на огонь.

– Я ждала вас, – призналась она.

– А я тут кое-что выяснил о продаже лошадей. Хозяин гостиницы знаком с одним барышником, который даст за вашего Ролло приличную цену. Он послал в конюшню слугу и обещал скоро определиться с суммой.

– А что вы узнали про пароход? – поинтересовалась Камала.

– Он отправляется во Францию каждый день после полудня, – ответил Конрад. – Конечно, в плохую погоду корабль остается в порту, так что нам придется подождать до утра, чтобы удостовериться, что отплытие состоится.

– Мы увидим в окно, что происходит на море, – пролепетала Камала.

Конрад сел на стул по другую сторону очага.

– С вами все будет в порядке?

Его вопрос прозвучал скорее как утверждение.

– Да.

– Ваша тетя знает о вашем прибытии?

– Нет.

– Вы уверены, что застанете ее дома? Вы сказали мне, что давно не виделись с ней.

– Мой… мой отец получал от нее письма, – солгала Камала, стараясь не смотреть ему в глаза.

– Но это было три года назад, вы же сказали, что ваши родители утонули в тысяча восемьсот тридцать шестом году.

– Да… Именно.

– И вы отправляетесь в Гавр, точно не зная, ждут ли вас там? Вдруг ваша тетя там больше не живет?

– Я надеюсь… что с ней все в порядке.

Конрад явно хотел еще что-то сказать, но, видимо, передумал.

Камале показалось, что он протянул к ней руку. Да, наверное, все-таки лишь показалось, потому что неожиданно Конрад встал.

– Пойду пройдусь до порта. Посмотрю, какие корабли стоят в гавани, – сказал он. – Я скоро вернусь. Хозяин гостиницы предупредил, что ужин нам подадут не раньше чем через час.

Не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты.

“Я вовсе не голодна…” – подумала Камала.

Спустя какое-то время она поднялась наверх, где, сняв амазонку, переоделась в свое единственное платье.

Неожиданно ей захотелось в этот последний вечер предстать перед Конрадом совершенно в другом наряде. В чем-то красивом, например в вечернем платье из синего тюля, с пышной юбкой и низким вырезом, который подчеркнет ее шею и приоткроет белые плечи.

Конрад еще ни разу не видел ее такой. Но если увидит, то восхитится, подумает, какая она хорошенькая… Или даже красивая…

Однажды ей случилось надеть голубое платье, которое, как она знала, очень ей идет. Оно принадлежало ее матери, и когда Камала жила в доме дяди, то ушила его, чтобы оно сидело по фигуре.

Когда настало время ужина, Камала спустилась вниз. Ей было радостно – платье напомнило о беззаботных и счастливых днях в родительском доме. Пышная юбка и маленькие рукава с буфами были отделаны кружевом, а белые и розовые атласные бантики придавали Камале романтический облик сказочной принцессы.

“С какой стати ты вырядилась, как цирковая лошадь?” – прозвучал в ее памяти грубый резкий голос Маркуса Плейтона.

“Но ведь это платье моей мамы, дядя Маркус!”

“Это слишком фривольное платье для тебя… И для твоей матери!” – откровенно оскорбительно продолжал он.

“Как вы смеете?!!” – сорвалось тогда с губ рассерженной Камалы. Она знала, что Маркус Плейтон намеренно унижает ее. “Ты желаешь что-то сказать?”

“Нет… нет, дядя Маркус!”

Лишь молчание могло лишить его повода для порки, которую он устраивал всякий раз в наказание за ее дерзость.

“Тогда ступай к себе и немедленно переоденься! Я приказываю немедленно сжечь это платье. Такому тряпью место на свалке!”

Какое-то мгновение Камала смотрела на него глазами, в которых пылал гнев. Заметив, что он с гадкой улыбкой на губах ждет ее ответа, она поспешила отвернуться.

Маркус Плейтон ненавидел племянницу, потому что знал: несмотря на любые попытки с его стороны подчинить ее своей воле, в ней все равно оставалась искра гордости и мятежного духа, которую он был не в состоянии погасить. Конрад был абсолютно другим человеком, отличным от Маркуса буквально во всем.

Камала приложила отчаянные усилия к тому, чтобы как-то уложить волосы в прическу, но все же, готовая спуститься вниз к ужину, она оставалась недовольна собой.

Ей хотелось, чтобы Конрад запомнил ее и не забывал даже тогда, когда они расстанутся. Но что будет, когда он сам устремится к новому приключению?

В порту его ожидает корабль, на котором он отправится в новое плавание – в Индию, Китай, Вест-Индию или Южную Африку… Впрочем, какая разница, куда он отправится, если она не может последовать за ним?

Нет, никогда в жизни она больше не будет счастлива так, как в течение последних дней.

Но самой счастливой была ночь, которую она провела в его объятиях, спасаясь от холода. Перед этим они ели печеную картошку в продуваемой сквозняками сырой лачуге, но все равно это было райское блаженство!

Камала медленно спустилась по узкой дубовой лестнице в столовую.

Она надеялась застать там Конрада, однако в комнате было пусто. Огорчившись, она села на стул перед камином, но уже в следующее мгновение ее сердце радостно затрепетало: из коридора донесся знакомый голос.

В следующий миг на пороге вырос Конрад, снимая на ходу сюртук.

– На улице страшный холод, – сообщил он. – Не удивлюсь, если совсем скоро грянут заморозки. – Вы нашли корабль?

– Даже несколько, – ответил он. – Не беспокойтесь обо мне, Камала, у меня богатый выбор.

Кстати, пассажиров в это время года бывает мало, так что завтра вы без особых хлопот переправитесь во Францию.

Ей показалось, что его голос прозвучал как-то равнодушно. Конрад сел напротив нее и развернул газету, которую до этого держал под мышкой.

– “Таймс”! – обрадовалась Камала. – Неужели произошло что-то интересное? У меня такое ощущение, будто я оторвалась от жизни!

Впрочем, так оно и было – всю прошлую неделю они провели в отрыве от новостей.

Все это время они оставались вдвоем. Окружающий мир как будто куда-то исчез, и Камала ни на секунду не задумывалась, что в нем происходит.

– Похоже, здесь нет ничего, кроме славословий в адрес очарования принца Альберта Саксен-Кобургского и портретов королевы, – сказал Конрад, переворачивая страницу. – Она, по всей видимости, выйдет за него замуж. Знаете, что больше всего любят в нашей стране? Королевские свадьбы!

– А я бы не отказалась хотя бы одним глазком взглянуть на королеву, – мечтательно произнесла Камала. – Она такая молодая и красивая! Надеюсь, принц Альберт будет добр к ней.

– Конечно, будет, – заверил ее Конрад. – Принц кажется мне достойным джентльменом, хотя он и немец.

– Вы не любите немцев? – удивилась Камала.

– На мой взгляд, они слишком скучны, чопорны и высокомерны. Но это касается аристократов. А вот народ попроще – чересчур шумный и драчливый.

– Тогда вам не следует плыть на немецком корабле.