Текст книги "Искушения Парижа"

Раздался стук в дверь.

По спине Гардении побежали мурашки.

– Кто там?

– Votre baggage99
  Ваш багаж (фр.).


[Закрыть], Ma'm'selle, – ответил мужской голос.

– Ах да! – воскликнула Гардения, с облегчением вздыхая и поднимаясь на ноги. – Про свой багаж я совсем позабыла!

Она открыла дверь. Двое слуг внесли в комнату ее старенький потертый чемодан, опустили его на пол рядом с кроватью, развязали веревки, которыми он был перевязан, и, почтительно поклонившись, удалились.

Гардения закрыла за ними дверь и сделала то, чего не делала ни разу в жизни, – заперлась на ключ изнутри. Отрезала себя от окружающего мира. И только после этого почувствовала некоторое успокоение.

Лишь теперь, сжимая в руке прохладный металлический ключ, она ощущала уверенность в том, что безумный хохот, раздававшийся с нижних этажей, не вторгнется в ее мирок, не задавит своим диким напором.

Глава вторая

– Так вот куда ты перебрался! – воскликнул Бертрам Каннингхэм, войдя в просторную светлую комнату, в которой за письменным столом у противоположной стены сидел лорд Харткорт.

– Я совсем забыл сообщить тебе, что меня повысили в чине, – ответил лорд Харткорт.

Бертрам Каннингхэм приблизился к столу, присел на его край и принялся легонько хлестать кнутом, находившимся у него в руке, по своим начищенным до блеска сапогам для верховой езды.

– Тебе следует быть предельно осторожным, – сказал он шутливо-серьезным тоном. – В Итоне все преподаватели считали тебя одним из прилежнейших студентов. Наверное, и здесь твои таланты уже успели распознать. Глядишь, захотят сделать лорда Харткорта послом или кем-нибудь вроде этого.

– Не беспокойся, – ответил лорд Харткорт. – Ничего подобного не произойдет. Я попал сюда просто потому, что Чарльз Лавингтон заболел и решил уйти с занимаемой им должности. Меня перевели на это место в качестве его замены.

– Мне кажется, – сказал Бертрам Каннингхэм, – его болезнь вызвана тем, что он слишком часто бывает в «Максиме»1010
  Ресторан в Париже.


[Закрыть]. А еще тем, что вынужден постоянно водить свою очаровательную подругу к Картье1111
  Знаменитый французский ювелир.


[Закрыть].

– Возможно, – нехотя протянул лорд Харткорт. Он терпеть не мог разного рода сплетни и пересуды и старался ни-. когда не принимать участия в подобных разговорах. Они нисколько его не интересовали.

– Кстати, – продолжил Бертрам Каннингхэм. – Ты был вчера у Лили де Мабийон? Сегодня в Буа я встретил Андрэ де Гренэля. По его словам, ее вчерашняя вечеринка обещала превратиться в нечто необычное.

– Никогда не принимай за чистую монету то, что говорит граф, – посоветовал лорд Харткорт ледяным тоном. – Его рассказы – всегда либо наполовину, либо полностью выдумки.

– Не будь таким брюзгой, Вейн, – ответил Бертрам Каннингхэм. – Я уверен, что де Гренэль не налгал мне, рассказав, что вчера ее светлость пригласила из «Мулен Руж» весьма необычного вида актрису. Она-де выглядела как монашка или школьница.

Он хитро улыбнулся.

– По словам графа, крошка не успела выступить перед публикой – упала в холле в обморок, угодив прямо к тебе в руки. Ты подхватил ее, отнес в ближайшую комнату и заперся изнутри.

Лорд Харткорт засмеялся сухим, абсолютно невеселым смехом.

– Так что же там произошло на самом деле? – настойчиво поинтересовался Бертрам Каннингхэм. – Не верю, что де Гренэль просто выдумал всю эту историю.

– Нет, он ее не выдумал, но приправил львиной долей фантазий, – холодно ответил лорд Харткорт. – Имей в виду, я общаюсь с де Гренэлем только на вечеринках. В подпитии этот парень бывает весьма забавным. Но не дай бог встретиться с ним еще и наутро. Он тут же до смерти тебе надоест. Признаться честно, я стараюсь сталкиваться с ним как можно реже.

Советую и тебе последовать моему примеру.

– Эй, хватит увиливать от ответа, – сказал Бертрам, играючи ударяя кнутом по отполированной поверхности стола. – Я страсть как хочу узнать, что же вчера произошло, поэтому намерен заставить тебя все мне рассказать.

– А если у тебя ничего не получится? – спросил лорд Харткорт.

– Тогда я пойду прямо к ее светлости, добьюсь, чтобы она срочно меня приняла, и узнаю правду от нее.

Лорд Харткорт опять рассмеялся.

– В столь ранний час герцогиня еще спит. А в ее доме после вчерашней пирушки настоящий погром.

– Ну же, расскажи какая она, эта вчерашняя чародейка, – не унимался Бертрам. – По описаниям Андрэ это дивное создание со светлыми волосами, серыми глазами и лицом в форме сердца. Он утверждает, будто эта дамочка выглядит абсолютно невинной, возможно, это ее актерское амплуа. Я заинтригован.

– Де Гренэль был пьян, – заметил лорд Харткорт.

– Полагаю, ты тоже не отличался трезвостью, – съязвил Бертрам Каннингхэм. – А я в то время, когда происходили все эти интересные события, сидел на скучнейшем званом вечере, сопровождал жену посла. Целых два часа мы слушали длинноволосого пианиста-поляка. Потом начались танцы. Только представь себе: во всем зале не было ни единой женщины моложе пятидесяти!

На этот раз лорд Харткорт рассмеялся весело и от души.

Потом поднялся из-за стола, приблизился к кузену и положил руку ему на плечо.

– Бедняга Берти, – сказал он. – Можно с уверенностью утверждать, что за деньги, которые тебе платят, ты действительно трудишься в поте лица.

– Тебе это кажется смешным? – горячо произнес Бертрам. – Мне – нет! Повторись подобное еще пару раз, и я подам прошение об отставке. Я до смерти устал от всего этого.

Если бы здесь не было тебя и еще некоторых ребят, то я давно бы вернулся в Лондон. Слава богу, скоро поеду в Аскот1212
  Аскот (Эскот) – место ежегодных скачек близ Виндзора.


[Закрыть].

Лорд Харткорт неторопливо прошел к окну и выглянул в сад перед посольством. Цвели лилии и магнолии. Под ракитником алело яркое пятно тюльпанов.

– В это время года в Англии очень красиво, – спокойно сказал он. – Может, мы напрасно тратим столько времени и денег на пребывание в другом месте, пусть даже в Париже?

– Тебе надоела Анриэтта? – с неожиданным сочувствием в голосе поинтересовался Бертрам.

– О нет! – ответил лорд Харткорт. – Она по-прежнему очаровательна. Просто порой мне кажется, что вся наша жизнь чудовищно искусственна и притворна. В ней слишком много вечеринок, выпивки и подобных графу людей – любителей раздуть из мухи слона.

– Кстати, ты так ничего и не рассказал мне об этой «мухе», – многозначительно понизив голос, напомнил Бертрам Каннингхэм.

Лорд Харткорт вернулся к своему столу.

– Собственно, и рассказывать-то тут не о чем, – начал он. – Мы с графом решили отправиться по домам. Вышли в холл и увидели там незнакомую девушку, англичанку в скромной дорожной одежде. Она сидела на чемодане. Де Гренэль попытался ее поцеловать. Та засопротивлялась. Я был просто обязан вмешаться.

В это мгновение с ней случился обморок – не от страха перед пьяными домогательствами графа, скорее из-за ужасной усталости и голода.

– Так, значит, он мне не солгал! – воскликнул Бертрам Каннингхэм. – И как же выглядела эта крошка? Андрэ описал ее так, будто она сущий ангел.

– На внешность этой незнакомки я не обратил особого внимания, – ответил лорд Харткорт устало. – Попросил слуг принести для нее еды, дал ей дельный совет – она им пренебрегла – и ушел.

– Ушел? – Бертрам округлил глаза. – Я тебя не понимаю.

Все складывалось так интригующе!

– Я во вчерашнем происшествии не нашел ничего интригующего, – сказал лорд Харткорт, кривя губы. – Девушка была измождена и нуждалась в хорошем отдыхе. В пути она находилась с раннего утра. Представляю себе, каково это – ехать в вагоне с деревянными сиденьями.

– Но кто такая эта девица? Хотя бы это ты выяснил? – спросил Бертрам Каннингхэм.

– По ее словам, племянница герцогини.

– Племянница герцогини, как же! – Бертрам усмехнулся. – Неужели ты ей поверил? По мнению Андрэ, эта штучка должна была показать гостям какой-нибудь номер, например, залезть в свой потрепанный чемодан в дорожном платье, а вылезти из него почти голой.

– Де Гренэль – мастер придумывать разную чушь, – сказал лорд Харткорт. – Я же нисколько не сомневаюсь в том, что эта девушка действительно только вчера приехала из Англии. Доводится ли она племянницей герцогине, не знаю. Возможно, так оно и есть.

Он пожал плечами, сложил бумаги на столе в аккуратную стопку и спросил:

– Какие у тебя планы, Берти? Я собираюсь пойти в «Трэвеллерс Клаб», перекусить. Их новый шеф-повар потрясающе готовит ростбиф. Может, составишь мне компанию?

– С удовольствием, – ответил Бертрам Каннингхэм. – А по пути давай заглянем к Лили. Ужасно хочу посмотреть на ее новую протеже раньше всех остальных. Андрэ наверняка рассказал о ней всем, кому только мог. Интересно, каким образом он улизнет сегодня из дома? Его мамаша устраивает прием. Пригласила весь дипломатический корпус.

– Я всегда избегал встреч с герцогиней и подобными ей особами при свете дня, – признался лорд Харткорт.

– Какие глупости, Вейн! – Бертрам заулыбался. – Старушка Лили вовсе не дурна. По словам моего папы, тридцать пять лет назад она была самой красивой женщиной из всех ему известных. А уж он-то в свое время знал толк в подобных вещах.

– Правда? – На мгновение лицо лорда Харткорта приобрело выражение заинтересованности. – А кто она вообще такая? Я всегда считал, что ее титул ненастоящий.

– « Нет-нет, – возразил Бертрам Каннингхэм. – В этом ты определенно ошибаешься. Герцог – не вымышленное лицо.

Однажды, много лет назад, будучи еще ребенком, я видел его собственными глазами. Я это хорошо помню. Я приехал в Париж на каникулы. В то время мой отец занимал пост первого секретаря. Как-то раз он взял меня с собой на обед в «Ритце».

«Ты должен взглянуть на элиту французской столицы, мой мальчик. Когда-то ты и сам станешь представителем Министерства иностранных дел. Начинай готовиться к этому уже сейчас», – сказал он тогда.

Некоторое время Бертрам молчал. Наверное, мысленно вернулся в те далекие дни, когда Париж еще казался ему таинственным и бесконечно прекрасным.

– И?.. – вклинился в его воспоминания лорд Харткорт. – Ты начал говорить о герцоге.

– Ах да! Точно! – Бертрам кивнул. – Он сидел за столиком у двери и выглядел как черепаха. Его шеи из-под воротничка практически не было видно, лицо испещряли морщины, а его лысая голова походила на головку сыра. Отец указал мне на него и шепнул: это герцог де Мабийон. В этот момент в зал вошла женщина, и взгляды всех присутствовавших устремились на нее. Конечно, это была Лили, но в ту пору я еще не умел оценивать представительниц прекрасного пола, поэтому почти не обратил на нее внимания. Я пялился на герцога и удивлялся. Французские герцоги представлялись мне совершенно другими.

– Значит, он и в самом деле существовал, – произнес лорд Харткорт изумленно.

– Можешь в этом не сомневаться, – заверил его Бертрам. – Несколько лет спустя, когда я опять приехал во Францию, отец рассказал мне всю эту историю. Оказалось, Лили была когда-то замужем за другим человеком, тоже французом, как говорят, типом довольно неприятным. Сомнительного происхождения, он все же обладал какой-то долей благородной крови и имел право появляться в приличном обществе. Лили повстречал в Англии, женился на ней и привез с собой в Париж. С герцогом они познакомились на одной из вечеринок. Старик, дважды вдовец, взглянул на мадам Рейнбард всего лишь раз и тут же воспылал желанием приютить ее вместе с муженьком «под своим крылом».

– Какая гадость! – Лицо лорда Харткорта исказила гримаса. – Этот герцог был извращенцем!

– И в то же время большим ценителем красивых вещей, – заметил Бертрам Каннингхэм. – А Лили, несомненно, представляла собой редкий экземпляр. По словам отца, впоследствии эти трое больше не разлучались. Герцог стал брать на себя долги Рейнбарда, переселил его в шикарную квартирку и превратил его жизнь в настоящую сказку.

Лорд Харткорт улыбнулся.

– Хорошо рассказываешь, Берти. Ты еще не думал написать о легендарной Лили настоящий роман?

Бертрам рассмеялся.

– Все это я услышал от отца. А уж он-то, поверь мне, знает правду о Лили де Мабийон лучше, чем кто бы то ни был.

Вероятно, когда-то мой папочка тоже сходил по ней с ума.

– Наверное, то же самое можно сказать о половине мужского населения Парижа, – произнес лорд Харткорт. – Очевидно, в девяностые годы скучать парижанам не приходилось.

– Думаю, ты прав, – согласился Бертрам Каннингхэм. – Но позволь мне продолжить. Лили, по-видимому, тоже была неравнодушна к моему старику. По крайней мере многое рассказывала ему о себе. Например, то, что воспитывалась в порядочной английской семье, и то, что никогда не вышла бы за Рейнбарда, если бы не задыхалась в родительском доме от нищеты. Перспектива жить в Париже, естественно, сразу показалась ей ужасно привлекательной.

– У нее все сложилось весьма удачно. – Лорд Харткорт цинично ухмыльнулся.

– Еще и как удачно, – поддержал его Бертрам. – Рейнбард вскоре освободил ее от своего общества – неожиданно скончался. Он чересчур много пил, а однажды зимой слег с пневмонией. Злые языки болтают, будто Лили была слишком занята ублажением герцога, поэтому и не послала за врачом, когда Рейнбард остро нуждался в медицинской помощи. Соответствует ли это действительности, никто не знает. После смерти Рейнбарда парижане высших кругов только и делали, что заключали пари: подавляющее большинство утверждало, что герцог не женится на своей восхитительной любовнице.

– А он взял и женился, – сказал лорд Харткорт, опускаясь на стул за письменным столом. В его глазах играли искорки, но рот искривляла едва заметная ухмылка. Создавалось такое впечатление, что он не верит в рассказанную братом историю, хотя не намерен высказывать своего мнения вслух.

– Лили прижала беднягу де Мабийона к стенке! – горячо сообщил Бертрам Каннингхэм. – В тот период в Париже находился великий князь из России, я забыл, кто точно это был.

Этот князь сорил деньгами направо и налево, возле него вились самые красивые из парижских женщин. Он делал им такие шикарные подарки, какие другие кавалеры были просто не в состоянии дарить. Лили действовала решительно. Она дала де Мабийону на размышления ровно двадцать четыре часа.

– На размышления о чем? Жениться на ней или нет? – спросил лорд Харткорт.

– Естественно! – Бертрам кивнул. – Если бы герцог не сделал ей предложение, она продалась бы за русские рубли.

Великий князь уже подарил ей жемчужное ожерелье и был готов презентовать небольшой замок на окраине Парижа. Это самое ожерелье она надела на шею в день венчания с де Мабийоном. Представляешь?

– Да уж! – Лорд Харткорт усмехнулся. – Значит, именно таким образом Лили стала герцогиней. – Он поднялся из-за стола и направился к двери. – Юным особам, жаждущим преуспеть в жизни, следует брать с нее пример. Пойдем, Берти. Я проголодался.

– Какая неблагодарность! – воскликнул Бертрам Каннингхэм, вставая со стола. – Я из кожи вон лезу, развлекая тебя одной из самых невероятных историй, известных Парижу, а ты думаешь только о возможности побыстрее набить свой желудок! Неслыханно!

Лорд Харткорт потер лоб.

– Главное, что меня сейчас заботит, так это моя голова, Берти, – ответил он. – Шампанское вчера подавали отменное, но я явно перебрал.

– Насколько я понимаю, я многое потерял, не посетив вчерашнюю вечеринку Лили, – сказал Бертрам Каннингхэм расстроенно. – А почему ты так рано ушел домой?

– Все очень просто, – ответил лорд Харткорт, когда они начали спускаться по мраморной лестнице. – Захотел отдохнуть от гвалта. В тот момент, когда я уходил, Теренс поливал девиц из сифона с содовой, а Маделейн орала так громко, что у меня заложило уши.

– Мне кажется, к ней весьма неравнодушен эрцгерцог, – заметил Бертрам Каннингхэм.

– Так пусть берет ее. – Лорд Харткорт небрежно махнул рукой. – Что касается меня, мне до Маделейн нет никакого дела.

– Естественно! – весело сказал Бертрам. – По сравнению с Анриэттой эта особа – ничто. По части женщин и лошадей ты всегда был знатоком, Вейн.

Лорд Харткорт довольно улыбнулся.

– Я и сам всегда так считал, Берти. И рад, что ты меня в этом поддерживаешь.

– Черт возьми, я поддерживаю тебя во всем, разве не так? – спросил Бертрам. – В этом-то вся беда. Если бы я увидел Анриэтту раньше, чем ты, я, несомненно, первым предложил бы ей свою опеку.

Лорд Харткорт усмехнулся.

– Бедный Берти, я перешел тебе дорогу. Но утешься: Анриэтте ты в любом случае не подошел бы, так как не богат.

Вернее, богат не настолько, чтобы удовлетворять все ее потребности.

– И в этом я не могу с тобой не согласиться, – вздыхая, ответил Бертрам. – Но я должен найти себе женщину, и как можно быстрее. В противном случае вскоре меня начнут называть странным, распустят какие-нибудь сплетни. Такие франты, как ты, всегда устраиваются в жизни удачно и без особого труда. Я же просто невезучий. Помнишь, как тот проклятый принц из Германии отбил у меня Лулу? Еще бы! Конкурировать с виллой в Монте-Карло и роскошной яхтой способен далеко не каждый. А я уже купил ей автомобиль и чуть было не подарил! Конечно, машина кошмарная. Постоянно ломается.

Они вышли из парадного здания посольства и спустились во двор.

– Кстати, – продолжил Бертрам, – я собираюсь приобрести новую скаковую лошадь. В конюшнях Лабриза. И хотел бы, чтобы ты помог мне ее выбрать.

– Я сразу могу сказать, что твоя затея неудачная, – спокойно произнес лорд Харткорт. – Лабриз – первый мошенник среди французских участников скачек. Я даже не стал бы смотреть на то, что он выставит на продажу, – хоть на скакуна, хоть на осла.

Лицо Бертрама помрачнело.

– Черт! Можешь считать, что ты победил, Вейн! Я не буду покупать лошадь у Лабриза, – проворчал он.

– Вот и правильно, – одобрил его решение лорд Харткорт. – А денежки советую тебе потратить на женщин. Это гораздо проще и приятнее, – Наверное, ты опять прав, – пробормотал Бертрам, и его физиономия вновь просияла. – Пошли посмотрим на монашку Андрэ. Кто знает, может, она мне подойдет?

Лорд Харткорт ничего не ответил.

Бертрам решил, что его кузену просто надоело разговаривать на эту тему.

Все утро Гардения взволнованно ждала своей первой встречи с тетей, Она проснулась поздно – по крайней мере гораздо позднее обычного, – поднялась с кровати, прошла к окну и раздвинула тяжелые занавески, впуская в комнату солнечный свет.

И впервые взглянула на утренний Париж – на серую бесконечность разнообразных крыш, на летящих в синем небе голубей и на чарующую магию, разлитую в воздухе.

Действуя под влиянием внезапного порыва, Гардения распахнула окно и с жадностью и наслаждением вдохнула благоухание и свежесть парижского утра.

Страхи, опасения и сомнения, терзавшие ее вчера вечером, неожиданно испарились. Начинался новый день, ярко светило солнце, а самое главное, она чувствовала, что уже влюбляется в Париж.

Послышался негромкий стук в дверь.

Гардения схватила со стула свой старенький фланелевый халат, на ходу надела его, приблизилась к двери, открыла замок и осторожно выглянула в коридор.

У порога стояла служанка в белой шапочке, сдвинутой набок. В ее руках блестел серебряный поднос с кофейником, фарфоровой чашкой на блюдце и тарелкой с круассанами.

– Ваш завтрак, Ma'm'selle, – весело объявила служанка. В ее глазах играли задорные огоньки.

Гардения раскрыла дверь шире. Девушка вошла в комнату и поставила поднос на стол у кровати.

– Экономка велела мне распаковать ваши вещи, Ma'm'selle, – прощебетала она– А еще сказала, что сегодня утром вас переселят в другую комнату. Поэтому перекладывать вещи в шкаф здесь, наверное, даже не стоит. Так ведь?

– Да, конечно. Не стоит, – ответила Гардения, произнося каждое слово медленно и правильно.

Понять смысл сказанного служанкой было для нее не так-то просто. Одно дело – уметь отлично разговаривать по-французски в Англии, совсем иное – уловить протараторенное девушкой-француженкой, прислуживающей в доме герцогини.

– Да, да, вы правы. – Гардения кивнула. – Пожалуй, сначала я приведу себя в порядок. Потом переберусь в другую комнату. А после распакую вещи. Если вы мне поможете, буду вам весьма признательна.

– Замечательно, Ma'm'selle!

Бросив косой взгляд в сторону гостьи своей хозяйки, служанка удалилась.

Этот дерзкий взгляд привел Гардению в некоторое замешательство.

«Почему все слуги в этом доме настолько странные?» – подумала она, пожимая плечами.

По комнате распространился ароматный запах кофе. Гардения почувствовала, что, несмотря на отменный ужин, съеденный ею вчера, она опять ужасно голодна.

Круассаны оказались восхитительными, хотя масло было весьма необычным на вкус. Совсем не таким, как масло в деревне, в которой прошли ее детство и юность. А вот кофе показался ей божественным.

Выпив две чашечки бодрящего напитка, она окинула критичным взглядом свое дорожное платье. В ярком свете весеннего утра оно выглядело особенно простеньким, поношенным и неприглядным.

Ей предстояло появиться в нем перед герцогиней.

«Первое впечатление при знакомстве с человеком особенно важно», – прозвучал в ее голове голос матери. К глазам подступили горячие слезы, но она поспешно вытерла их рукавом халата.

Это платье было единственным нарядом черного цвета, имевшимся в их доме. Когда-то его носила ее мать.

Остальные вещи, лежавшие в чемодане, не менее старые и потертые, были цветными.

Гардения достала одежную щетку и принялась чистить нижнюю часть своего черного платья. Грязь, прилипшая к его краю, теперь высохла, поэтому с легкостью отстала. А следы, оставленные на нем временем и длительной ноской, устранить было, естественно, невозможно.

Несколько расстроенная, Гардения поспешно переоделась в платье и принялась с особым старанием укладывать волосы в прическу. А через несколько минут, еще раз внимательно осмотрев свое отражение в зеркале, направилась к выходу, чувствуя себя прескверно.

Она была невысокого роста, слишком худенькой, чтобы считаться модной, выглядела очень молодо и очаровательно, но не сознавала своей красоты. Ее светлые волосы, несмотря на то что она тщательно их приглаживала, у лба все же выбились из прически и завились в милые прозрачные колечки – нежное обрамление ее выразительному небольшому лицу.

Сердце Гардении забилось учащенно, когда она покинула комнату, в которой вчера нашла спасение, и зашагала по коридору, устланному ковровой дорожкой, по направлению к парадной лестнице.

Теперь в доме было тихо и спокойно, и эта тишина после шума и гама вчерашнего веселья казалась оглушающей. В воздухе ясно ощущался запах закончившейся буквально несколько часов назад безумной вечеринки.

Чем ниже спускалась Гардения по лестнице, тем резче становился этот запах. Пахло алкоголем, увядающими цветами, табачным дымом и смесью разнообразных духов.

На втором этаже царил полумрак – светильники в коридоре были погашены, а шторы на окнах – не раздвинуты. Гардения догадалась, что именно здесь все еще отдыхает ее тетя, и, не останавливаясь, прошла вниз, на первый этаж.

Широкая лестничная площадка была обставлена богатой мебелью. А сквозь приоткрытые двери в противоположной стене виднелся кусочек длинного зала.

Наверное, это главная гостиная, решила Гардения, пересекла площадку и остановилась в дверях, приоткрыв от изумления рот.

Таких огромных помещений, как это, она не видела ни разу в жизни. Обстановка зала поражала экстравагантностью.

Шторы на окнах с позолоченными ламбрекенами были сшиты из розовой с золотом парчи. Бело-золотистые стены украшали обтянутые такой же тканью панели и зеркала в резных позолоченных рамах. На великолепной мебели пестрели мозаичные узоры из мраморных пластинок.

Но главным, что привлекло внимание Гардении, были многочисленные столы с обитыми зеленым сукном столешницами. Она сразу поняла, для чего они предназначены, хотя видела подобные столы впервые, – для каких-то настольных игр.

Так вот чем вчера занимались здесь развеселые гости, подумалось ей. Но почему они вели себя настолько шумно?

На полу помимо осколков бокалов и бутылок из-под шампанского валялась еще и огромная опрокинутая ваза с тепличными цветами, а также статуэтка из дрезденского фарфора с наполовину разбитым купидоном. У дальней стены стоял большой стол, накрытый обляпанной скатертью, с пустыми бутылками и грязными бокалами.

Гардения не могла себе представить, что тут творилось.

Она видела возвышение, на котором наверняка располагались вчера музыканты, но не понимала, для чего людям, проматывающим деньги за игорными столами, нужна музыка.

И тут ее осенило: она во Франции. Ей вспомнились рассказы о любителях азартных игр из Монте-Карло и Остенде, о людях, готовых ради своего болезненного увлечения вновь и вновь переплывать через канал. Столкнуться с подобным явлением в Париже, особенно в доме своей родной тети, она никак не ожидала.

Ее мать была ярой противницей азартных игр. Однажды, когда отец собрался поставить перед скачками на какую-то из лошадей, она пришла в ужас и сказала, что категорически против.

Несмотря на то что каждый предмет мебели в зале представлял собой настоящее произведение искусства и что потолок здесь был дивно расписан рукою мастера, отсюда поскорее хотелось уйти. И причиной тому служили отнюдь не разбросанные по полу осколки, а нечто более глубинное, более фундаментальное.

Гардения поспешно вернулась в холл и прошла в ту комнату, в которую вчера ее отнес лорд Харткорт.

Тут ничто не изменилось, лишь занавески были теперь раздвинуты. Поднос с посудой и остатками еды так и стоял на столе, а на подушках сохранялись вмятины от ее головы.

Комната была обставлена богато и со вкусом. Теперь, отдохнувшая и не голодная, Гардения сразу обратила на это внимание. Однако домашнее тепло и уют здесь напрочь отсутствовали. Она не могла облечь свои ощущения в слова, но точно знала, что меньше всего на свете хотела бы жить в подобном месте.

Ее взгляд упал на остановившиеся часы на камине.

«Почему в столь шикарном доме нет людей, которые бы как следует за ним ухаживали? – подумала она удивленно. – Которые наполняли бы чернильницы, когда в них заканчиваются чернила, клали на письменные столы ручки и бумагу, заводили часы, ставили кувшины с водой у кроватей…»

Мать научила ее всему этому с самого детства.

«Следить за тем, чтобы все было в порядке, – женская работа, моя дорогая, – говаривала она. – Мужчины – богатые и бедные, старые и молодые – любят удобство во всем.

Задача женщин – обеспечить им это удобство в доме».

– А ведь я могу помочь тете Лили, – пробормотала Гардения вслух. – Возьму на себя обязанность следить за часами, чернильницами и прочими мелочами… – Она резко замолчала, вспомнив, что тетя вдова.

– Bonjour, Ma'm'selle, – послышался со стороны двери чей-то голос.

Гардения чуть не подпрыгнула от неожиданности. А повернув голову, увидела перед собой очень элегантную молодую особу с заостренными чертами лица. Она была в черном платье и малюсеньком белом переднике из кружева.

– С добрым утром, – пробормотала Гардения несколько смущенно. Пристальный взгляд незнакомки, от которого, как казалось, не ускользнула ни единая деталь ее неприглядной наружности, приводил в замешательство.

– Я личная служанка ее светлости, – сообщила женщина. – Она уже проснулась и желает вас видеть.

Было в ее тоне нечто такое, что вызвало у Гардении тревогу и страх. Возможно, всему виной служила всего лишь ее собственная чрезмерная чувствительность, но у нее возникло ощущение, что тетя не особенно рада приезду незваной гостьи.

Однако в данный момент ей не следовало углубляться в мрачные мысли, она прекрасно это понимала. Поэтому почтительно кивнула и ответила:

– Встречи с тетей я жду с нетерпением.

Отстраненное выражение на лице личной служанки герцогини ничуть не изменилось.

– Пожалуйста, следуйте за мной, Ma'm'selle, – произнесла она холодно, вышла из комнаты, пересекла холл и зашагала вверх по лестнице.

Гардения направилась вслед за ней. На душе у нее было неспокойно.

«Наверное, лорд Харткорт неспроста посоветовал мне не появляться перед тетей вчера, – размышляла она. – Представляю, как бы я себя чувствовала в том зале с игорными столами, когда в нем веселилась хмельная толпа».

Они поднялись на второй этаж. Небрежно стукнув во вторую по счету дверь справа, служанка открыла ее и кивком дала Гардении понять, что можно входить.

Шторы на окнах в комнате были раздвинуты всего на дюйм, не больше. Узкие полоски солнечного света, проникавшего внутрь, тускло освещали огромную кровать, украшенную у изголовья раковиной, на треть размещенную в небольшой нише.

– Кто это? Неужели ты. Гардения? – послышался хриплый негромкий голос.

Неожиданно от растерянности и страха Гардении не осталось и следа.

– Да, тетя Лили! Дорогая моя тетя Лили! – воскликнула она. – Это я, Гардения. Я приехала вчера вечером. Надеюсь, вы не очень на меня сердитесь. Мне не оставалось ничего другого, абсолютно ничего, кроме как приехать к вам.

Подушки и одеяла зашевелились. Через несколько мгновений из них показалась рука. Подскочив к кровати, Гардения с благодарностью ее пожала.

– Гардения, мое дорогое дитя, ничто в жизни не удивляло меня настолько сильно. Когда Ивонн сообщила, что здесь моя племянница, я подумала, она что-то перепутала. Почему же прежде ты не написала мне письмо?

– Я не могла, тетя Лили, – ответила Гардения. – Видите ли… Мама умерла…

– Умерла?

Герцогиня резко поднялась и села. На ее лице отразился неподдельный ужас, Гардения ясно это увидела, несмотря на то что было довольно темно.

– Умерла? Твоя мама умерла? О Боже! Я не могу в это поверить! Бедная милая Эмили! Последнее письмо она написала мне после смерти твоего отца. В ее словах было столько удивительной стойкости, столько мужества, столько решимости продолжать жить!

– Она не вынесла этого горя, – сказала Гардения печально. – Не смогла. Ей на долю выпало слишком много испытаний.

– Подожди, подожди, детка! – воскликнула герцогиня.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне все по порядку. О, моя голова! Мне кажется, она вот-вот расколется на две части.

Ивонн! Принеси мои таблетки и раздвинь пошире шторы! Я должна как следует рассмотреть свою племянницу. Я не видела ее много лет!

– Семь лет, не меньше, тетя Лили, – подсказала Гардения. – Но я очень хорошо помню, какой вы были красивой, когда приехали к нам с чудесными гостинцами и подарками – изюмом в коробочках, pate de foie gras1313
  паштет из гусиной печени (фр.).


[Закрыть] для папы и кружевным пеньюаром для мамы. Тогда я думала, что к нам в гости пожаловала настоящая сказочная фея!

– Дорогая моя девочка! Ты и впрямь все помнишь! Как мило, – пробормотала герцогиня, похлопывая Гардению по плечу. У нее из груди вырвался сдавленный стон. – Что творится с моей головой! Каждое движение причиняет адскую боль.

Ивонн, поторопись!

Она разговаривала со служанкой по-французски, а с племянницей по-английски. Гардению приводила в восторг та легкость, с которой ей удавалось перестраиваться с одного языка на другой.