Текст книги "Милая чаровница [Милая колдунья]"

И тут же она вспомнила, что может позволить себе и многое другое – костюм, как у Дорис Браун, даже лучше, туфли на высоком каблуке, шелковое белье. Но мысль эта вызвала у нее только отчаяние: все бесполезно. Она не знает, с чего начать, куда пойти, что покупать. Когда она в последний раз покупала платье? В Инвернессе? Во всяком случае, это было много лет назад. Большей частью она перевязывала для себя старые джемпера отца и пыталась шить. Один раз ей даже удалось сшить себе юбку из его старого твидового костюма.

Отец не позволял ей тратить на себя ни единого пенни. У него это превратилось в манию.

Однажды, год назад, она предприняла попытку убежать от него, чтобы найти работу и таким образом вырваться из этого ужасного темного дома среди лугов. Он догнал ее, когда она почти уже добралась до шоссе, и избил так, что она некоторое время была на волосок от смерти.

«Ты будешь жить здесь и работать, – кричал он. – Если ты думаешь, что я позволю тебе шататься по округе, то ты сильно ошибаешься. Я хочу, чтобы ты работала, и добьюсь этого. Немедленно приступай к этим рукописям».

Она никогда больше не осмеливалась повторять свою попытку, даже когда он уезжал из дома и оставлял ее одну с Сарой. Это была старая женщина, которая работала у ее родителей с тех пор, как они поженились. Она была очень стара, глуха и неразговорчива, ее мучил артрит, и она очень боялась, что профессор выгонит ее и ей некуда будет деваться.

«Работай. Ты же знаешь, он очень сердится, что рукопись еще не окончена», – обычно выговаривала она, когда Зария на мгновение поднимала гудящую голову и слезящиеся глаза от древних папирусов или надписей с тысячелетних камней, которые она пыталась расшифровать.

Временами голова у нее раскалывалась от боли, однако она продолжала работать. Она была слишком утомлена, чтобы протестовать, слишком слаба от недоедания, чтобы уклоняться от ударов отца.

«Что же мне делать?» – спрашивала себя сейчас Зария, и этот вопрос казался ей непосильно трудным.

Она чувствовала себя потерянной, беспомощной и испуганной. Лондон был таким большим, таким чужим ей городом. Если бы можно было позвонить мистеру Патерсону! Но во всяком случае, был добр и дружелюбен с ней.

Правда, сейчас он играет в гольф. Да и зачем его беспокоить? Разве ему есть дело до нее? Судя по блеску в его глазах, она показалась ему просто смешной.

Зария поднялась со стула, подошла к камину, возле которого стояло большое зеркало, и посмотрела на свое отражение. Прямые, неопрятные волосы, которые она сама стригла, отвратительные очки в металлической оправе, которые заставил ее носить отец, когда она пожаловалась, что с трудом разбирает стершиеся буквы рукописей. Зария поспешно сняла очки, но от них на лице остались четкие красные следы, а круги под глазами стали почти черными на фоне пепельно-серой кожи. Медленные, тяжелые слезы потекли у нее по щекам. Она много страдала в своей жизни, однако не помнила, когда плакала в последний раз.

«Я безобразна, – повторяла она себе, – безобразна, беспомощна и абсолютно одинока. Я не хочу жить!»

Она отпрянула от зеркала и бросилась на софу, зарывшись лицом в подушку. Она собиралась плакать, но мягкий шелк подушки повернул ее мысли к шелку, атласу и бархату – всем тем очаровательным вещицам, к которым так любят прикасаться женщины.

Она снова подумала о Дорис Браун, о ее шелковых чулках и замшевых перчатках, которые она так боялась потерять.

«И у меня будет все это! Обязательно будет!» – сказала себе Зария.

Ведь она может пойти в магазин и купить все, что она только не пожелает. Можно заплатить чеком. Но ей сразу же стало страшно. Она не осмелится, ей не выдержать презрительного выражения на лицах продавщиц.

«Откуда она такая взялась?» – будут спрашивать они друг друга.

Зарии внезапно захотелось убежать назад, в Шотландию. К старой Саре, к дому с грязными стенами и уродливой викторианской мебелью, со спертым воздухом, из-за которого она никак не могла избавиться от мысли, что отец еще жив, что вот-вот войдет в дверь, заметит какие-то неполадки и обрушится на нее с проклятиями. По крайней мере, там все было знакомо, а жизнь здесь пугала ее.

Она застонала и села. Что-то упало на пол. Нагнувшись, девушка увидела, что это был паспорт Дорис Браун. При падении он раскрылся на том месте, где была фотография. Она была не очень четкой. Почти любая девушка могла назвать ее своей – глаза, нос, рот, волосы непонятного цвета, который в реальности мог быть любым, открывают уши, завиты и зачесаны назад по последней моде.

– И я могу так выглядеть, – прошептала Зария и поняла, что жребий брошен. Она должна занять место Дорис Браун по той простой причине, что слишком боится оставаться в этом незнакомом отеле и ждать, когда что-нибудь произойдет. Да и произойдет ли? Ей предстоит слоняться по улицам, кишащим занятыми, спешащими по своим делам людьми, живущими своей, незнакомой ей жизнью. Предстоит возвращаться сюда и сидеть в одиночестве. И так день за днем, ночь за ночью, изнывая от безделья, ожидая разве что поступления денег.

Можно сменить этот отель на другой, но и там она будет чувствовать себя такой же одинокой, такой же испуганной. Можно поехать в Нью-Йорк или на юг Франции, как предлагал ей мистер Патерсон, но и там она будет одна, совсем одна.

– Нет! Нет! – вскрикнула Зария и тут же вздрогнула от звука собственного голоса.

Такой жизни она не вынесет. Не вынесет одиночества, вынужденного безделья. Она не сможет существовать без ждущих своей очереди рукописей, без принуждающего ее к работе отца, без копошащейся на кухне Сары, готовящей неизменные овсянку и чай.

– Надо ехать! – Зария произнесла эти слова с решимостью, которой она в действительности не ощущала, позвонила в звонок. Услышав его звук, она, дрожа, присела на диван и напряженно застыла в ожидании.

Наконец в комнату вошла горничная – довольно симпатичная, бойкая молодая женщина. Зарии показалось, что она была несколько недовольна тем, что ее вызвали в такое время.

– Вы звонили, мадам?

– Да, пожалуйста, вы не могли бы помочь мне?

– Разумеется, мадам. Что я могу сделать для вас?

– Дело в том… что… – запинаясь, произнесла Зария, – мне надо уехать… за границу сегодня вечером. А я приехала из Шотландии и… не взяла с собой никакой одежды. Мне нужен костюм, блузка, несколько пар чулок и туфли. Я… мне нельзя ехать в таком виде. И, пожалуйста, мои волосы… Надо, чтобы их уложили.

Горничная окинула ее презрительным взглядом:

– Мадам, наверное, не сознает, что сегодня суббота.

– Да, да, я знаю, что все магазины закрыты. Но, возможно, можно купить эти вещи у кого-нибудь из ваших знакомых? Может быть, у вас есть костюм, который вы могли бы продать мне?

Горничная посмотрела на нее так, будто перед ней была сумасшедшая.

– Ну пожалуйста, – умоляла ее Зария, – я вас очень прошу. Мне это так важно.

Это была мольба о помощи в решении той единственной проблемы, которая объединяет всех женщин на свете независимо от их социального положения, веры, цвета кожи и национальности – проблемы одежды.

– Ну хорошо, мадам, я попробую что-нибудь придумать, – с сомнением в голосе ответила горничная.

Глава 2

Зария стояла у окна отеля «Британия» и смотрела вниз на залитую солнцем улицу и поток проносящихся по ней машин. Отсюда Марсель выглядел муравейником, и это только усиливало в ней чувство отчужденности и одиночества.

Всю ночь она пролежала без сна в комфортабельном мягком вагоне. Она снова и снова думала, что сошла с ума, что надо вернуться в Лондон, позвонить мистеру Патерсону и сообщить ему о своем намерении, однако так и не пришла к окончательному решению. Попав в Марсель и узнав, что отель находится рядом со станцией, Зария подхватила чемодан и пошла туда.

Оказалось, что комната для нее забронирована, как и следовало из письма мистера Патерсона. Вышколенный слуга с вежливой предупредительностью провел ее в номер, дверь за ним закрылась, и Зария снова осталась одна.

Она повернулась от окна и увидела свое отражение сразу же в нескольких зеркалах, украшавших комнату. Ей трудно было поверить, что это она и есть. Костюм, который нашла для нее горничная, разумеется, не был сшит у известного портного, но он, безусловно, больше подходил ей, чем ужасный старый пиджак из твида и юбка, которую она носила годами. Зария выбросила все это в корзину для мусора. В первый раз в жизни она поступила настолько экстравагантно, выбрасывая то, что еще можно было использовать.

Очень трудно было подобрать для нее одежду: так она была худа, но горничные – к тому времени их собралось уже четверо – вошли в положение и буквально перерыли свои гардеробы.

– От вас остались только кожа да кости! – в отчаянии воскликнула Элси, когда очередной костюм оказался безнадежно велик.

К этому времени они стали уже почти друзьями, и, отбросив былые формальности, горничные перестали звать ее «мадам» и относиться к ней, как к почетной гостье. Она превратилась для них в обычную девушку, и почему-то в первый раз за долгие годы у нее стало тепло на душе.

– Вы такая худенькая, наверное, сильно болели, – заметила одна из девушек. – Сейчас-то вы выздоровели?

– Да, сейчас все в порядке, спасибо, – ответила Зария, не вдаваясь в объяснения того, что не болезнь, а годы недоедания сделали ее такой.

Все это время перед ее глазами стоял образ Дорис Браун с точеной грудью, с порывистостью и живостью уверенной в себе, благополучной женщины.

«Я тоже должна так выглядеть! Просто должна!» – повторяла себе Зария.

Но, даже побывав в опытных руках горничных, она не стала выглядеть так же.

Костюм, который ей подобрали, был темно-серым. Блузка из белого крепдешина была похожа на ту, которую носила Дорис, но Зария была слишком худа, и она болталась на ней как на вешалке.

– Вам обязательно надо поправиться, – сказала Элси.

Остальные с завистью вздохнули.

– Хотела бы я, чтобы и мне сказали такое, – заметила Хельга, пышнотелая девушка, уроженка Германии.

– Если ты перестанешь трескать пирожные с кремом и шоколад, то наверняка похудеешь, – одернула ее Элси.

Все рассмеялись.

– Мне кажется, костюм очень хорош, – робко сказала Зария, рассматривая себя в зеркало. – Сколько я вам должна?

Вместе с чулками, туфлями, бельем и шляпкой вышло восемнадцать фунтов. С величайшим трудом Зария взяла себя в руки, чтобы пальцы у нее не дрожали, когда она отсчитывала деньги. Ей казалось, что нельзя тратить такую огромную сумму на одежду. Она боялась, что сейчас услышит окрик отца, увидит его глаза – темные, сверкающие от ярости, как это всегда бывало, когда он выходил из себя.

Долгое время ей казалось, что он принимает странный наркотический порошок, который вывез с Востока. А может быть, что-то содержалось в его сигаретах – они так странно пахли.

– А теперь ваши волосы, – сказала Элси. – Вы не можете ехать в таком виде.

– Не могу, вы правы, – согласилась Зария. – Мне хочется, чтобы их уложили и завили на концах.

И снова она подумала о Дорис Браун с ее очаровательной модной прической.

– Все парикмахерские закрыты… – начала Элси и вдруг вскрикнула: – Вспомнила! У нас же есть Генри!

– Генри! – откликнулись девушки. – При чем тут Генри?

– Разве вы не знаете, что до прихода сюда он работал парикмахером? Он мне об этом рассказывал. У него появилось нечто вроде аллергии на духи, как он говорит, и он сделался официантом.

– И теперь вместо духов вдыхает запахи пищи, – заметила одна из девушек, и все они рассмеялись.

– Пойду позову его, – сказала Элси. – Он должен уже закончить уборку в столовой.

– У тебя будут неприятности, если тебя засекут на первом этаже, – предупредили ее.

– Ничего, не засекут, – весело ответила Элси.

Она вышла из комнаты и удивительно скоро вернулась вместе с Генри, который оказался худым молодым французом. Девушки хором объяснили ему, что от него требуется.

Он окинул Зарию оценивающим взглядом и разослал горничных с поручениями: одну – за яйцами, чтобы сделать ополаскиватель для волос, другую – за шампунем, третью – за полотенцем. Элси, которая теперь опекала Зарию, словно готовя ее к роли кинозвезды, вспомнила, что у одной женщины, остановившейся в отеле, есть фен.

– Ее светлость уехала на выходные, – сказала она. – Она даже не узнает, что мы им воспользовались.

К этому времени Зария уже перестала удивляться чему бы то ни было. Только когда Генри вымыл, высушил и уложил ей волосы, она осознала, насколько изменилась ее внешность. Прическа была не совсем такой, как у Дорис Браун, но безобразные прямые пряди исчезли. Волосы мягкими волнами спадали ей на щеки.

– Мадам довольна? – с удовлетворением спросил Генри. Зария не знала, как благодарить его, сколько заплатить. В конце концов, сильно смущаясь, она вытащила из сумочки несколько фунтов и сунула ему в руку. Только потом она поняла, что дала ему три фунта, и подумала, что сошла с ума. «Целых три фунта!» – шептала она про себя в поезде. Они с Сарой могли существовать на такую сумму в течение нескольких недель. Им часто приходилось так жить, когда отец был в отъезде или становился особенно прижимист в отношении денег, отпускаемых на хозяйство.

И, однако, то, что сумел сделать Генри, стоило этого. Он помог ей убежать от самой себя. Да, пересекая канал, садясь в шумный французский экспресс, отправлявшийся из Кале, летя в нем сквозь ночь, она бежала от себя, от своего прошлого. Она оставляла позади свою боль и отчаяние, голод и жестокость, на которые так долго была обречена.

Она знала, что только страстное желание избавиться от воспоминаний и страха толкнуло ее на этот невероятный шаг. Не смелость стояла за ее поступком, в глубине его лежал страх, страх перед людьми, перед Лондоном, перед будущим, перед всем тем, что было ей незнакомо.

«Тебя зовут Дорис Браун», – убеждала она себя, глядя на отражение в зеркале, и тут же рассмеялась: как бы оскорбилась настоящая Дорис Браун, услышь она сейчас ее слова.

От смеха по обеим сторонам ее рта появились морщинки. Не важно! Главное то, что даже губы у нее теперь стали другими.

– Я поняла, что тут не так, – внезапно произнесла Элси, когда они изучали ее новую прическу, серый костюм и белую блузку.

– Что же? – спросила Зария.

– Ваше лицо, – ответила Элси. Горничные смутились, будто она сказала вслух то, о чем они все думали, но не хотели упоминать из вежливости. Элси покраснела и поспешно добавила:

– Я не хотела обидеть вас. Я только имела в виду, что вы совсем не накрашены. В наше время никто не ходит с не накрашенными губами. Из-за этого у вас несколько… странный вид.

– Ты права! – воскликнула одна из девушек. – Помада – это то, что вам нужно! У меня я где-то была совсем новая, нужного вам оттенка. Я купила ее только вчера за семь шиллингов и шесть пенсов. Если хотите, я вам ее принесу. И пудра у меня есть, – добавила она, – только, пожалуй, она для вас темновата.

– Да уж, – насмешливо подтвердила Элси. – Вот у Лидии должна быть пудра нужного цвета. Из нас только к ней одной не пристает загар.

И Зария рассчиталась за пудру, крем, который Элси наказала ей втирать в кожу каждое утро и на ночь, и за новую помаду.

Кроме того, она выбросила свои очки. Она прекрасно видела и без них, а если ей трудно будет разбирать рукописи, которые даст ей мистер Вирдон, она всегда сможет купить себе приличные очки в черепаховой оправе. Почему-то она чувствовала, что эти старые уродливые очки будут всегда напоминать ей отца с его издевками. «Устала! Что значит устала? Ты должна перевести это к завтрашнему дню. За что только Господь дал мне такую слабоумную дочь? Все предельно просто. Нужно только немного сосредоточиться».

«Но я устала, отец. Я всю неделю засиживалась по ночам. У меня очень болит голова».

«У тебя всегда что-нибудь болит! Только и знаешь, что хныкать! Принимайся за работу. Ты довольно лентяйничала, пока я был в отъезде». Бесполезно было объяснять, что, уезжая на три месяца, он оставил ей столько работы, сколько могло хватить на все шесть. Всегда у него находился какой-нибудь трактат, новая книга или каталог, которые надо было перевести.

Однажды, набравшись смелости, она предложила нанять кого-нибудь себе в помощь, но он так ударил ее по уху, что она полетела через всю комнату. «Ах ты ленивая дрянь! – разбушевался он. – Ей нужна помощь, скажите пожалуйста! А зачем ты еще нужна, кроме как выполнять то, что я тебе говорю? Закончишь эту рукопись к концу недели, не то я все кости тебе переломаю».

Это была не пустая угроза. Он был свирепым человеком и никогда не стеснял себя в действиях. Не один раз возникали неприятности из-за его жестокого обращения с туземцами, которые помогали ему при раскопках. Один раз ему даже пришло уведомление от местного комиссара.

«Слизняки! – как-то разразился он напыщенной тирадой. – Мягкотелые слизняки! Неудивительно, что черные возомнили о себе! Скоро они станут господами. Мы сами на это нарываемся. К черным надо относиться как к собакам, тогда они будут повиноваться».

Подчас Зария сомневалась, а выдержала бы собака то обращение, которое она терпела от отца. Но выхода у нее не было.

Даже когда отец умер, она не могла уехать из Шотландии. У нее не было денег. Ей казалось, что весь мир ограничился этим пустым, уединенным домом. А важнее всего было то, что она утратила волю. Она стала слишком боязлива, чтобы бежать. Но сейчас все изменилось. Теперь она стала и свободной, по крайней мере, на некоторое время. Она в Марселе, и нет никого, кто бы мог запретить ей делать все, что ей вздумается. Во внезапном порыве протеста она достала из сумочки губную помаду и ярко накрасила губы. Пусть красный цвет будет символом непокорности, воли, энергии, жизнерадостности, которые до сих пор она никогда не могла позволить себе. И вдруг дверь в ее номер распахнулась. Никто не стучал, поэтому она изумленно обернулась. С ощущением вины она вспомнила, что оставила ключ в замке. В комнату очень быстро и почти бесшумно вошел мужчина. Не успела Зария осознать, что Я происходит, как он закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной.

– Что вы хотите? – Зария так растерялась, что произнесла эти слова по-английски.

– Вы – мисс Дорис Браун? – спросил он ее на том же языке.

– Да… я, – поколебавшись, ответила Зария.

– Это замечательно! Я так и понял, что не мог ошибиться комнатой.

Он чуть задыхался, словно от спешки. Теперь Зария разглядела, что в руке с перекинутым через иге плащом он держал чемодан. Волосы у него были почти черные, выделявшиеся даже на фоне загорелого лица, и он носил темные очки. По-английски он говорил с каким-то странным акцентом.

Зария поднялась с кресла.

– Я… я вас не понимаю. Что вам нужно? Почему вы вошли без стука?

– У меня для этого не было времени.

И снова ей показалось, что он чуть задыхается, как будто он бежал по коридору или вверх по лестнице. Но почему? Она беспомощно смотрела на него, не зная, как поступить.

– Пожалуйста, не пугайтесь, – более спокойным голосом, будто почувствовав ее растерянность, сказал он. – Я узнал, что вы здесь остановились. Мне надо с вами поговорить.

– Узнали! Но от кого? – недоуменно спросила Зария.

– Это не важно, – ответил он. – Главное, что мне нужна ваша помощь.

Теперь Зария поняла, что у него за акцент. Он американец. Он слегка, но тем не менее заметно, растягивал гласные. Это был крупный, широкоплечий мужчина. Быстрота и ловкость его движений говорили о том, что он занимался спортом.

– Можно мне сесть?

– Да, пожалуйста… хотя… я не знаю. Зачем вам понадобилось… врываться в мою комнату таким образом?

– Пожалуйста, мисс Браун, успокойтесь. Я все объясню, только выслушайте меня. Хорошо?

– Хорошо… говорите, – замялась Зария.

– Спасибо.

Он говорил спокойно, но после этого быстро повернулся к двери, открыл ее и, выглянув в коридор, закрыл снова.

– Я хотел убедиться, что нас никто не подслушивает, – пояснил он.

– Кому может понадобиться нас подслушивать? И зачем? – спросила Зария. – Я только что приехала.

– Да, я знаю, – сказал он. – Я видел, как вы вошли в отель, хотя и не знал тогда, что это именно вы. Почему-то я представлял мисс Браун несколько по-другому.

Зария почувствовала себя виноватой и промолчала.

Он пересек комнату и сел в кресло рядом с окном. При этом он поморщился, словно от боли, и тут Зария заметила пластырь на его ухе и странный обесцвеченный синяк на левом виске. Он почувствовал ее взгляд и поднес руку ко лбу, будто пытаясь загородить синяк.

– Я попал в автомобильную катастрофу, – неловко объяснил он, – и меня немного задело.

– Понимаю. – Зария опустилась на стул перед туалетным столиком, развернувшись так, чтобы видеть незнакомца.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил он.

– Нет, пожалуйста.

– Вы абсолютно уверены? Я сам не люблю сигаретного дыма в спальне, но, кажется, вы не останетесь здесь на ночь. Яхта уже в гавани.

– О! Мне еще ничего не сообщали.

– Она только что прибыла. Вас скоро известят, и вы подниметесь на борт.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Зария.

– Мне сказал об этом один ваш друг, – ответил американец. – Он просил меня разыскать вас.

Зарии понадобилось время, чтобы уяснить для себя его слова, потом она спросила, полагая, что он ждет от нее этого вопроса:

– И как… его зовут?

– Скорее всего, вы его не вспомните, – ответил американец. – Вы когда-то встречались с ним в Лондоне, а теперь он узнал от друзей, что вы собираетесь принять участие в этом путешествии. Он рассказал мне об этом, и вот почему я решился обратиться к вам за помощью.

– Что я могу для вас сделать? – спросила Зария.

– Возьмите меня с собой, – последовал ответ.

Ей показалось, что она неправильно расслышала и с минуту молча рассматривала его: незнакомый ей человек в темных очках, которые придавали его лицу отчужденный вид, делая его почти нереальным.

– Я… я вас не понимаю, – наконец выговорила она.

– Послушайте, мисс Браун, – он наклонился вперед и сжал руки, – мне очень важно, чрезвычайно важно попасть в Алжир. Моя мать больна. Я должен попасть к ней.

– Но есть же пассажирские пароходы!

– На них у меня нет денег.

– О!

Зария легко могла принять подобное объяснение, но человек перед ней казался вполне преуспевающим. Его костюм был хорошо сшит, закуривая, он достал из кармана портсигар, хотя, возможно, он стоил всего несколько шиллингов – она плохо разбиралась в подобных вещах.

– Я вам сочувствую, – мягко произнесла она. – Мне нетрудно представить себе, что значит быть бедным. Но не понимаю, чем я могу помочь вам.

– Вы можете мне помочь, вы не должны мне отказывать, – ответил он. – В этом путешествии вы – самое важное лицо. Так сказал мне мой друг. Мистер Вирдон настаивал на том, чтобы ему нашли секретаря со знанием археологии и арабского языка. Я ведь не ошибаюсь?

– Нет, вы правы.

– Ну вот видите. Вам стоит только сказать, что вы хотите взять с собой своего помощника, потому что не сможете в одиночку справиться с обработкой результатов экспедиции.

– А что скажет мистер Вирдон? Он же мне не поверит.

– Поверит, я в этом уверен. Он должен поверить. Только постарайтесь говорить как можно более убедительно.

– Но почему я должна это делать? – растерянно спросила Зария.

– Потому что я умоляю вас об этом, – ответил американец. – Мне надо попасть в Алжир. Я должен быть рядом с матерью. Она больна. Мой отчим – негодяй. Он плохо с ней обращается. Говорю вам, я должен попасть туда, пока еще не поздно.

Он говорил так убедительно, что у Зарии едва не навернулись на глаза слезы. Ее первым побуждением было немедленно согласиться. Этот человек попал в беду и взывает к ней о помощи. Трудно усомниться в его искренности. Однако, все еще пытаясь руководствоваться житейскими правилами, она произнесла:

– Послушайте! Я никогда не встречалась с мистером Вирдоном. Он нанял меня через поверенных в Лондоне. А вдруг он не позволит мне взять с собой помощника? Вдруг он рассердится на меня за такое предложение?

– Я не думаю, – твердо ответил американец. – Сделайте точно так, как я вам скажу, и я вам гарантирую, что все будет в порядке.

– Но… но почему… почему я должна вас слушаться? – запротестовала Зария.

– Потому что, как я знаю, у вас доброе сердце, потому что все это гораздо важнее для меня, чем я могу выразить словами, потому что, совершая этот великодушный поступок, вы ничем не рискуете.

Последнее, по крайней мере, было правдой.

Она действительно ничем не рисковала. В самом худшем случае ей придется признаться, что она – хозяйка яхты. Она знала, что у нее никогда не хватит смелости на такое признание, но ее успокаивала сама возможность сделать его.

– Я кое-что придумал, если только вы согласитесь последовать моему плану, – будто почувствовав ее колебания, сказал американец. – Как только вы получите уведомление капитана о том, что яхта находится в гавани, мы вместе поедем в порт. На борту вы представите меня в качестве своего жениха.

– Жениха! – повторила Зария, изумленно раскрыв глаза.

– Да, так будет лучше всего. Тогда ваше намерение взять меня с собой будет выглядеть более правдоподобным. Я – не только ваш помощник в трудной работе, но еще и жених. К. любви всегда относятся с пониманием, и я считаю что особых сложностей не возникнет. Вы, конечно, объясните мистеру Вирдону, что мы только недавно обручились, и вы не хотите расставаться со мной, уезжая в Африку.

В его устах все выглядит достаточно правдоподобно, подумала Зария. В конце концов, так и поступила настоящая Дорис Браун – обручилась, только она в связи с этим вообще отказалась от поездки.

– Я… не знаю, что и сказать, – беспомощно произнесла Зария.

– Тогда будьте умницей и соглашайтесь, – настойчиво проговорил американец.

– Но… я даже вашего имени не знаю.

– Нет, разумеется. Вы будете называть меня… Чак. Так звали меня мои друзья в колледже. Фамилия моя Танер. Итак, Чак Танер. Между прочим, я немного умею говорить по-арабски и немного разбираюсь в археологии.

– Ну что ж, это уже кое-что, – ответила Зария. Но она все-таки колебалась и, покраснев и крайне смущаясь, попросила:

– Не могли бы вы… если вас не затруднит, вы не могли бы снять очки?

Он молча сделал то, что она попросила, потом, пристально глядя на нее глубокими серыми глазами, спросил:

– И зачем?

– Я… мне просто захотелось знать, как вы выглядите на самом деле, – ответила Зария, смущенно умалчивая о том, что считает справедливым выражение: «Глаза – зеркало души».

У него были честные глаза – спокойные и почему-то, хотя она и не смогла бы объяснить почему, внушающие доверие.

– Спасибо, – спустя мгновение произнесла она и смущенно отвела взгляд.

Он снова надел очки.

– Мне приходится постоянно носить темные очки, иначе меня мучают сильные головные боли. Кроме того, у меня сенная лихорадка.

Тут, так внезапно, что они оба вздрогнули, зазвонил телефон.

– Наверное, это с яхты, – быстро сказал Чак Танер. – Ничего не говорите им обо мне. Просто скажите, что немедленно выезжаете.

Зария, колеблясь, пошла к телефону. Но не успела она поднять трубку, как он очутился рядом с ней и предупреждающе схватил ее за руку.

– Подождите! Если это кто-то другой, все равно кто, не говорите, что я у вас. Вы меня поняли?

– Но… почему? – недоуменно спросила Зария.

– Делайте так, как я говорю, – приказал он.

Он отнял руку, и Зария взяла трубку.

– Я слушаю.

– Мадемуазель Браун? – спросил голос в трубке.

– Да.

– Пожалуйста, подождите минуточку.

После непродолжительного треска и шума из трубки спросили по-английски, с ярко выраженными просторечными интонациями:

– Я говорю с мисс Браун?

– Да, мисс Браун у телефона.

– Доброе утро, мисс. Капитан просил передать вам свое приветствие. «Колдунья» в гавани. Вы готовы подняться на борт?

– Передайте капитану, что я выезжаю немедленно, – ответила Зария.

– Прекрасно, мисс. Третий причал, место под номером сорок семь.

– Спасибо.

На том конце провода раздался щелчок, и Зария повесила трубку. Только сейчас она осознала, что Чак Танер стоит так близко к ней, что должен был слышать весь разговор. Он улыбнулся, заметив беспокойство на ее лице.

– Все в порядке? – успокаивающим тоном спросил он.

– А кто, вы предполагали, это мог быть, если не матрос с яхты? – спросила Зария.

– Да мало ли кто, – уклончиво ответил он. – В мире полно разных неприятных типов, особенно когда в дело замешан миллионер.

– Бог мой! Я совсем не подумала об этом. – Зария резко опустилась на тахту. – Вы случайно не вымогатель? Может быть, вы хотите попасть на яхту, чтобы ограбить мистера Вирдона?

– Обещаю, что ни в коем случае не буду этого делать, – засмеялся Чак Танер. – Кроме того, я не охотник за теми сокровищами, которые вы собираетесь откопать с мистером Вирдоном. Нет, как я уже говорил вам, мне просто надо попасть в Алжир, а другого способа у меня нет.

– Предположим… это просто предположение… что я могла бы одолжить вам немного денег?

Она заметила, что ее слова застали его врасплох, но он быстро нашелся:

– Начнем с того, что у вас вряд ли найдется достаточно денег. Кроме того, я, конечно, не лишен недостатков, но я не привык брать деньги у женщин.

– Все равно… мне не очень нравится ваша идея, – произнесла Зария. – Предположим, капитан будет против и не допустит вашего присутствия на борту?

– Этого не случится, – уверенно возразил Чак Танер. – Он скажет, что надо подождать прибытия мистера Вирдона. Вот с ним-то вам и понадобится все ваше умение убеждать. Я полагаюсь на вас, мисс Браун. Я вам верю. Я обещаю, что это не каприз, не прихоть, дело идет о жизни и смерти.

Что-то в его тоне заставило Зарию вздрогнуть.

– А сейчас я прошу вас сделать следующее, – продолжал он. – Спуститесь и заплатите по счету. Потом попросите швейцара вызвать такси. Шоферу вы скажете ехать в порт. Но как только вы убедитесь, что никто вас не слышит, постучите ему в окно и попросите остановиться возле аптеки на Ру-Гарибальди. Вы запомните? Аптека на Ру-Гарибальди. Там я буду ждать вас.

– Значит… значит, вы не пойдете со мной вниз? – спросила Зария.

Он покачал головой:

– Нет, я пройду через заднюю дверь. Так будет безопаснее. Не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел.

– Я… я вас не понимаю. Вы… скрываетесь от полиции? Вы… совершили что-то плохое?

– За свою жизнь я совершил не один плохой поступок, – с улыбкой ответил он, – но ничего, что могло бы заинтересовать французскую полицию. Пожалуйста, верьте мне. Я знаю, мой рассказ звучит немного невероятно. Он кажется вам выдержкой из «Сатидей Ивнинг пост» или детективного романа, но на самом деле все гораздо проще. Мне надо попасть в Алжир, и никто меня в этом не остановит. Родственники моего отчима, если быть точным, его сыновья, не хотят, чтобы я увиделся с матерью. Они боятся, что она оставит наследство мне. Вот и все.