Текст книги "Отзывчивое сердце"

Казалось, даже воздух звенел от излучаемой ею радости.

Возвращаясь домой, Клеона все еще слышала голос подруги.

Она действительно любит его, думала Клеона, пока Бетси трусила к дом. Она молила Бога о том, чтобы Патрик О'Донован оказался достойным такой любви и не забывал, что при всей своей импульсивности Леони, натура наивная и простодушная, никогда не ведавшая ни горя, ни забот.

– Ей нужно, чтоб ее любили, – вслух подумала Клеона. – А я сильная, я и так проживу.

Едва она произнесла эти слова, как ей почудилось, будто кто-то незримый смеется над ней. Девушка не могла понять, откуда взялось это неприятное ощущение. Быть может, она бросила вызов Судьбе, и та приняла его?

– Ну и пусть, все равно я не боюсь, – запальчиво сказала она, обращаясь к Бетси, поскольку больше говорить было не с кем. – Ради Леони я справлюсь с кем угодно, даже с беспутным герцогом!

Глава 2

Клеона пребывала в блаженном состоянии. Ее восхищала и будоражила быстрая езда, поражала пышность, с какой было обставлено путешествие. В каждый постоялый двор по пути продвижения кареты были заранее отправлены лошади из конюшни герцогини. Энергичные конюхи проворно выпрягали уставших животных и заменяли их свежими, чтобы впоследствии, дав им как следует отдохнуть, спокойно ехать на них обратно.

Все произошло чрезвычайно гладко. В карете, быстро мчавшейся к Лондону, Клеона наконец-то сидела одна. Ей с трудом верилось, что это не сон.

Перехватив карету по дороге к Холлу, Патрик О'Донован запугал кучера и слуг рассказами об опасной болезни, которой лучше остерегаться. Он направил их на постоялый двор в соседнюю деревню и велел приехать за мисс Мандевилл на следующий день к восьми утра.

Под тем предлогом, что она будет помогать собираться, Клеона уговорила родителей разрешить ей переночевать в Холле. Утром перед отъездом она оставила отцу записку: «К сожалению, Леони пришлось выехать раньше назначенного времени». Выводя на бумаге эти слова, Клеона испытывала угрызения совести оттого, что обманывала человека достойного и праведного, чьи уста, конечно же, никогда не осквернялись ложью. Но неприятнее всего ей было притворяться перед матерью.

– Дорогая моя, я очень рада, что ты едешь в Лондон, – сказала ей мать. – Единственное, что меня беспокоит, так это твоя одежда. Боюсь, родная, мы с отцом позабыли, что ты уже не дитя. Папа в этом не виноват. Мы с тобой знаем, его мысли редко заняты земными делами. Но мне то следовало помнить, что в твоем возрасте я развлекалась на балах и носила красивые платья. Тебе же я не могу дать ни того, ни другого; не представляю, как это можно устроить на папино жалованье!

– Не расстраивайся, мамочка, – ответила Клеона. – Я вполне довольна жизнью. У меня есть Бетси, чтобы ездить верхом, Леони, чтобы шутить и дурачиться, и столько разных дел, что просто некогда вздыхать по веселому обществу! Боюсь только, как бы мне не опозорить тебя. Ведь я совершенно не представляю, что от меня потребуется.

– В том-то и беда, – вздохнула миссис Говард.

Она внимательно пригляделась к дочери, отмечая спутанные волосы и веснушки на носу. Кожа Клеоны, чуть тронутая золотистым загаром, цветом напоминала лепестки чайных роз, что росли под окном кабинета викария и наполняли благоуханием весь сад.

– Я совсем забросила тебя, – почти про себя пробормотала миссис Говард. – Я забыла, что годы летят так быстро.

– Не беспокойся обо мне, мама, – уговаривала ее Клеона. – Тебе нужно заботиться о папе. Как ты сама прекрасно знаешь, на это у тебя уходит все время. Он пропадет без тебя!

– Это верно, – призналась миссис Говард. – Твой отец, Клеона, – святой человек, а святые не думают о повседневных, земных делах. Они до того погружены в мысли о божественном, что могли бы погибнуть от голода, не будь у них жен, дабы ухаживать за ними.

– Точный папин портрет! – Клеона засмеялась. – Но ты, должно быть, знала, что он собой представляет, когда убежала с ним из дома.

Миссис Говард покраснела, как девочка.

– Да, я знала, что он собой представляет, – мечтательно сказала она, – но в тот самый момент, как я увидела твоего отца, я поняла, что он для меня, единственный в целом свете. Кажется, я тебе рассказывала, что уже была помолвлена с другим джентльменом, лордом Барчестером. Правду сказать, это был приятный, обходительный человек, которого мой отец счел достойным и желанным зятем. Но все оказалось напрасно! Твой папа пришел к нам в дом на чашку чая, поскольку мой отец намеревался дать ему место священника в одном из приходов, которыми располагал. Мы взглянули друг на друга и поняли, что всю жизнь ждали этого мига!

– Ах, мамочка, это так романтично! – воскликнула Клеона. – Но скажи мне: разве тебе не хочется хоть иногда, хоть изредка снова очутиться дома, где у тебя было все – служанки, красивые платья, породистые лошади, выезды в свет? Не скучаешь ли ты об этом хоть немножко? Признайся откровенно, мама.

Миссис Говард улыбнулась.

– Если я скажу «нет», это будет звучать как заведомая ложь, – ответила она. – Было бы гораздо естественнее, если бы я с сожалением вспоминала кое о чем из того, от чего отказалась, когда убежала из дома, после полуночи, крадучись, спустилась по лестнице и по газону проскользнула в тень, где меня ждал твой отец, верно? Но клянусь тебе, я совершенно ни о чем не жалею. Я так счастлива! Пожалуй, с матерью у меня не было такой близости, как у нас с тобой. Отец мой был человеком суровым. При всем нашем богатстве и знатности мне всегда было очень одиноко. Поэтому я ни разу не пожалела о том, что убежала. Если б пришлось начать все сначала, я снова поступила бы точно так же! Вот только я начинаю думать порой, что хорошо бы и тебе познать радости и волнения, какие я переживала в девичестве.

– Мне это не нужно, – решительно объявила Клеона.

– Человек никогда не тоскует по тому, чего не испытывал, – возразила миссис Говард. – Нет, Клеона, молодость бывает только раз, и я рада; да, да, очень рада, что милая Леони берет тебя в Лондон. У нее доброе сердце. Вот только не стоило бы вам отправляться одним, без мисс Бантинг.

– Мы поедем в сопровождении слуг герцогини, – торопливо произнесла Клеона. Леони предупреждала ее о подобной реакции родителей. – Конечно же, у герцогини очень представительные слуги; Леони говорит, что они состоят у нее на службе уже не один год. Они сами по себе прекрасные сопровождающие!

– Да, наверное, так оно и есть, – с сомнением сказала миссис Говард. – Но такая спешка! Разве кучер не может подождать день-другой, чтобы мы собрали тебя в дорогу?

– Да мне просто нечего собирать, мама, – ответила Клеона. – Леони обещала одолжить мне все, что понадобится. Платья стали малы до неприличия, и потом вряд ли хоть одно из них годится для появления в свете.

– Да, боюсь, что это так, – удрученно спросила миссис Говард, а затем резковато добавила: – Клеона, пожалуйста, причешись и постарайся хоть немного отбелить загар на руках. Перед сезоном в Лондоне я каждый вечер мазала руки огуречным лосьоном. Правда, моя мама славилась умением приготавливать лосьоны. Боюсь, здесь я совершенно безнадежна.

– Какие глупости. Старая миссис Баггинс говорит, что твой чай из трав в прошлом году вылечил ее от бронхита, а твои припарки из льняного семени очень помогли старому Джарвису. Если бы не они, он бы, наверное, умер.

– Времени, времени мне не хватает! – воскликнула миссис Говард, махнув рукой. – Всегда столько всяких дел. Отец твой, благослови его Господь, не любит навещать бедных без меня. Сегодня он зовет меня с собой, чтобы зайти к миссис Петтифер с Вестсайдской фермы. Бедняжка потеряла своего десятого ребенка и теперь, говорят, безутешна.

– Мамочка, если папа собирается ехать на двуколке, пожалуйста, не давай ему править, – попросила Клеона. – Он или начинает о чем-то думать, или читает молитвы. На прошлой неделе он чудом не оказался в канаве, так мне рассказывал Нед.

– Лучше б тебе не слушать разговоры на конюшне, – сказала миссис Говард без особой, впрочем, настойчивости, словно понимала, что все увещевания здесь бесполезны.

– Так значит, ты отпускаешь меня в Лондон? – спросила Клеона.

– Ну конечно, дорогая, если ты хочешь этого, – ответила миссис Говард.

Клеона обняла мать.

– Ты самая смешная, самая замечательная и самая сумасбродная мама в целом свете, – заявила она. – Я люблю тебя и папу, хоть он часто забывает обо мне. Я уеду ненадолго, а когда вернусь, мне будет о чем тебе рассказать.

– Я обязательно выслушаю все твои рассказы, – отозвалась миссис Говард. – Ах, дорогая, этот разговор возвращает меня в дни моей молодости. Интересно, что сейчас в моде? В мое время носили кринолин и шелковые нижние юбки. Это было очень красиво.

Клеона поспешила в Холл, где Леони занималась сборами в дорогу. Она отбирала платья, которые собиралась отдать Клеоне, а ее горничная, стоя на коленях, укладывала вещи в дорожный сундук с круглой крышкой.

– Патрик сказал, чтобы я брала с собой поменьше багажа, он столько весит, но я не могу оставить ни розовое шелковое платье, ни синюю бархатную накидку с капюшоном, отделанную лебяжьим пухом. В Ирландии наверняка будет холодно.

– До прошлой недели здесь тоже было холодно, – заметила Клеона, – а сейчас уже цветут нарциссы, скоро вовсю распустится сирень.

Леони подошла к окну.

– Клеона, мне страшно, – тихо призналась она. – Страшно покидать родные места. Как ты думаешь, я буду счастлива с Патриком?

– Только ты сама можешь ответить на этот вопрос, – отозвалась Клеона.

Повернувшись к подруге, Леони взглянула на нее сияющими глазами.

– Я люблю его, так люблю, даже в груди больно, – проговорила она, – И в то же время иногда я думаю, что мало его знаю. А ведь если я уеду с ним в Ирландию, папа никогда не примет меня обратно.

– Как раз сегодня мы говорили с мамой, – отозвалась Клеона. – Она сказала – ты же знаешь, моя мама всегда говорит правду, – что никогда нисколько не жалела о том, что убежала с моим отцом.

– Я всегда считала их самыми счастливыми людьми на свете, – сказала Леони. – Иногда я наблюдаю за твоей матерью в церкви, когда твой отец читает проповедь. Она вся сияет счастьем, словно ей только что подарили все самое лучшее в мире.

– Так оно и есть, – подтвердила Клеона. – Они необычайно счастливы, словно молодожены во время медового месяца. Иногда я чувствую себя совершенно лишней. Я бы это чувствовала не так часто, если б они хоть помнили о моем присутствии, но в их мире есть место только для них двоих.

– У нас с Патриком будет то же самое, – убежденно заявила Леони, – я знаю. Так должно быть, потому что после отъезда из дома у меня останется только он.

Клеона обняла подругу за талию.

– Скажи, ты уверена, – спросила она, – ты совершенно уверена, что поступаешь правильно? Еще не поздно передумать. Поезжай сначала в Лондон. Поживешь у бабушки, увидишь свет. В конце концов, здесь ты встречала мало кого из молодых людей. Да, я знаю, ты – самая хорошенькая девушка в графстве, и все сквайры были у твоих ног, но ведь они такие скучные, правда? И потом, многих из них нельзя принимать в расчет, даже если б они набрались смелости и, невзирая на гнев сэра Эдварда, сделали тебе предложение. Леони, не торопись, подумай как следует. Сейчас у тебя есть такая возможность; больше ее не будет никогда.

– Может, у меня больше никогда не будет возможности убежать с Патриком, – возразила Леони. – Клеона, не слушай меня! Я все напридумывала только оттого, что так счастлива и боюсь поверить в собственное счастье. Я знаю, чего хочу – хочу быть с Патриком, стать его женой. Хочу жить с ним в Ирландии в старом полуразрушенном замке, который он называет своим домом. Он будет катать меня по озерам; я стану смотреть, как он удит рыбу в горных речках. Больше мне не придется бояться папиного раздражения и гнева! Или нет, придется! Я знаю, папа попытается застрелить Патрика, когда узнает, что произошло.

Леони поежилась.

– Что, если сегодня вечером вернется папа? – прошептала она. – Поторапливайся, поторапливайся, Эллен! Хватит укладывать вещи! Мне все равно, что брать.

– Вы возьмете с собой все, что полагается, мисс Леони, – спокойно ответила Эллен. – Мужчины вечно толкуют о том, что багажа слишком много и лошадям тяжело, но предложите им оставить хоть один нарядный жилет или взять с собой поменьше галстуков, и они тут же объявят, что об этом и думать нечего. Положитесь на меня, мисс Леони. Я уложу все, что нужно. Лучше подберите что-нибудь поприличнее для мисс Клеоны. Не ехать же ей в Лондон в том, что на ней сейчас.

– Конечно нет! – воскликнула Леони. – Ужаснее этой шляпки я ничего не видала. Снимай, я брошу ее в огонь.

– Ты не сделаешь этого! – запротестовала Клеона. – Не забывай, мне еще нужно сюда вернуться. Как по-твоему, что скажет мне твой отец? После этого для меня не будет никаких поездок ни в Лондон, ни еще куда-нибудь!

Леони закрыла лицо руками.

– Я и впрямь забыла, – призналась она. – Как же я не подумала! Бедная Клеона, на тебя обрушится папин гнев.

– Сделать он мне ничего не может, – заметила Клеона, – а его гнева я не боюсь. Ужаснее всего другое: мои родители расстроятся и будут переживать из-за того, что я им солгала. Это перенести будет гораздо труднее.

– Давай прекратим этот разговор, – попросила Леони, – а то ты и вправду передумаешь и откажешься. Смотри, Клеона, я выбрала для тебя вот это бальное платье из чудесного голубого шелка. Я надевала его только один раз. Откровенно говоря, оно мне не идет, хоть и стоило довольно дорого.

Клеона равнодушно смотрела на наряды. Она подозревала, что бледные пастельные тона, которые гармонировали с молочной белизной кожи Леони, ей не очень подойдут. Но она признавала свою неопытность в этих вопросах и была только рада, что не придется ехать в Лондон в поношенных платьях, которые деревенская портниха перешивала вновь и вновь. С каждой переделкой они все больше теряли цвет, и Клеона наконец начала понимать, что выглядит немногим лучше цыганок из табора, расположившегося неподалеку.

– Возьмешь мою старую амазонку, – говорила Леони, – новую я возьму сама. Слава Богу, размер ноги у нас одинаковый. Нет, если говорить честно, надо признать, что у тебя нога чуть поменьше.

– Рука тоже, – заметила Клеона. – Но я не могу позволить себе купить новые перчатки. Придется как-нибудь вытянуть пальцы и надеяться, что никто не заметит.

Было уже очень поздно, когда Эллен наконец заявила, что закончила, и на сундуках затянули ремни. Девушки отправились спать, но ни одна из них не сомкнула глаз. Утром первой встала Клеона. Она поднялась, когда еще только брезжил рассвет, и внезапно ее охватило желание проехаться верхом по парку. Но она знала, сколько еще нужно сделать, прежде чем в половине девятого подъедет карета. Во-первых, следовало уложить волосы и облачиться в платье Леони – это было куда сложнее, чем надеть какое-нибудь из своих собственных. Нужно было не забыть перчатки, сумочку и веер и, наконец, смазать свой носик огуречным лосьоном; даже более того, припудрить его фиалковой пудрой, которой Леони пользовалась лишь в особых случаях.

– Какая ты элегантная! – воскликнула Леони, когда Клеона была готова.

Сама Клеона была не столь благоприятного мнения о своем облике. Бледно-желтый цвет дорожного платья и плаща придавал загорелой коже неприятный болезненный вид; в соломенной шляпке, украшенной зелеными перьями, ей было неудобно оттого, что шелковые ленты врезались под подбородок. Но она не собиралась жаловаться подруге. Та, полуодетая, возбужденно носилась по спальне, требуя переделать прическу, и, чуть ли не плача, пыталась сообразить, не забыто ли что-нибудь важное.

Потом тонкий, почти истеричный голосок внезапно умолк. Когда Эллен объявила, что по подъездной аллее едет карета, вниз по лестнице спустилась очень бледная, очень тихая Леони.

В первое мгновение Клеона решила, что ее подруга передумала. Однако когда они ступили в холл, Леони заметила на столике адресованное ей письмо. Девушка взяла письмо, щеки ее порозовели.

– От Патрика, – прошептала она. – Должно быть, он приспал его сегодня утром с грумом.

Леони вскрыла письмо, прочитала три слова, размашисто написанные на пергаментной бумаге, и слегка вскрикнула от счастья. Я люблю тебя. Слова эти казались ей написанными огненными буквами.

Бросив на Леони один лишь взгляд, Клеона заметила, что из съежившейся испуганной девочки та внезапно преобразилась в ликующую женщину, идущую навстречу любимому. Леони прижала записку к груди, не оглядываясь вышла из дома и по ступеням спустилась к ожидающей карете.

Клеона вышла следом за ней и ахнула от восторга.

– Эскорт! – громко воскликнула она, не обращаясь ни кому в отдельности. На фоне серого утреннего неба двое верховых в бордовой с золотом ливрее, с фуражками на голове, на великолепных конях представляли величественное зрелище.

В легкую дорожную карету была впряжена четверка лошадей; кучер в толстом плаще и высокой касторовой шляпе с огромной кокардой держал в руках кнут с серебряной рукояткой. Слышно было, как нетерпеливо переступают лошади. К девушкам присоединилась Эллен, дверца закрылась, и карета тронулась.

– Мы едем! – зачем-то вдруг объявила Клеона.

– По мне, так лучше бы побыстрее, – ворчливо заметила Эллен. – Чем быстрей мы отъедем от Холла, мисс, тем легче станет у меня на душе. Мне все кажется, что вот-вот появится хозяин; в хороший мы тогда попадем переплет!

– Папа сказал, что уедет недели на три, – успокаивающе пробормотала Леони, но мысли ее явно были где-то далеко.

– Хозяин может сказать одно, а поступить по-другому, – загадочно высказалась Эллен. – Все эти годы, что я живу в Холле, он меняет свои решения с частотой флюгера.

– Ну, теперь и сторожка привратника осталась позади, – вмешалась Клеона.

Она наклонилась вперед, и внезапно перед ней промелькнула фигура привратника и его четырех детей, они стояли с раскрытыми ртами и смотрели на разукрашенную карету и великолепных сопровождающих.

– Эллен, ты заметила, какие замечательные лошади? – спросила она не потому, что ожидала услышать от Элен восторженный отзыв; просто ей нужно было как-то выразить свое восхищение.

Эллен не ответила. Леони снова и снова перечитывала записку Патрика.

Клеона смотрела на места, которые они проезжали. Никогда прежде она не ездила подобным образом. Плавный ход и быстрота движения кареты привели ее в полнейший восторг.

«Обязательно взгляну на лошадей поближе», – пообещала себе Клеона. Но такая возможность появилась у нее лишь после того, как Леони и Эллен оставили ее одну на постоялом дворе близ Йорка, куда карета прибыла около часу дня.

– Не забудь, что ты – мисс Мандевилл, – напомнила ей Леони, когда путешественницы спускались на землю, чтобы зайти в помещение.

– Постарайтесь долго не задерживаться, – сказала Клеона кучеру, как она надеялась, решительным тоном. – Перед самым отъездом из Холла моя компаньонка, мисс Говард, получила известие о болезни родственника. За ней пришлют экипаж, так что она останется ждать его на постоялом дворе. Поскольку она чувствует себя не настолько хорошо, чтобы путешествовать в одиночку, я решила оставить с ней мою горничную.

Если кучер и удивился, то ничем не выдал своего удивления.

– Очень хорошо, мисс, – отозвался он. – Ее светлость приказала доставить вас в Лондон со всей скоростью, на какую способны эти звери.

– Мы, действительно доедем очень быстро, если судить по скорости с какой мы ехали до сих пор, – улыбнулась Клеона. – Лошади у вас просто замечательные. Вы, должно быть гордитесь ими.

По лицу кучера было видно, что она отыскала путь к его сердцу. На следующий день в Грантеме, когда меняли лошадей, она все-таки поддалась искушению, с которым долго боролась, и обратилась к нему с просьбой.

– Мне как-то нехорошо в карете, – сказала она, выйдя из гостиницы. В карету уже впрягли свежих лошадей, и можно было отправляться дальше.

Кучер вопросительно посмотрел на нее. Она слегка покраснела, сообразив, какое неслыханное предположение собирается высказать.

– Думаю, мне будет гораздо лучше, если я сяду рядом с вами. Скоро стемнеет, и в этих местах едва ли кто-нибудь узнает меня.

– Как пожелаете, мисс, – отозвался кучер и сурово сказал лакею: – Помоги леди забраться на козлы, а сам сядешь в карету.

– В карету, мистер Джебб? – изумленно переспросил лакей.

– Именно! Ты не глухой. Да смотри у меня, не запачкай сапожищами коврик и не очень-то елозь по подушкам. Может, в дороге я тебя и не увижу, да потом все одно узнаю, чем ты там занимался.

– Да, мистер Джебб, – почтительно откликнулся лакей.

Он послушно попытался помочь Клеоне взобраться на козлы, но она опередила его, легко перепрыгнув с колеса на сиденье рядом с кучером и порвав при этом юбку из тафты.

– Ну надо же! – воскликнула она себе под нос, раздосадованная тем, что испортила платье Леони. Но тут она вспомнила, что скорее всего Леони никогда не узнает об этом, да вообще больше не увидит ни юбку, ни прочие наряды, которые ей отдала.

Ладно, раз эта юбка моя, тогда не страшно, приободрившись, подумала Клеона и решительно настроилась провести несколько часов с большим удовольствием.

Она разговорилась с Джеббом. Кучер охотно вспоминал о скачках, которые видел, и о лошадях, с которыми ему приходилось иметь дело. Не переводя дыхания, он перечислил родословные тех лошадей, которые оставили заметный след в разведении чистокровных пород, и даже показал ей, как править четверкой лошадей.

– Вряд ли его светлость правит своим экипажем, – с некоторым пренебрежением заметила Клеона. У нее уже сложилось не очень лестное представление о личности герцога.

– Да нет же, вы ошибаетесь, мисс, – ответил Джебб. – Его светлость отлично правит лошадьми. Правду сказать, говорят, он правит упряжкой цугом как никто другой.

– Да что вы? – удивилась Клеона. Образ изнеженного молодого герцога, прожигающего фамильное состояние за карточным столом, как-то не вязался с рассказом о человеке, искусно управляющим лошадьми.

– Так значит, он интересуется лошадьми? – спросила она.

– Его светлость – большой знаток лошадей, – ответил Джебб. – Сколько раз, бывало, купит он жеребенка на торгах и говорит мне: «Попомни мое слово, Джебб, это будущий победитель». Я-то все думал, он ошибается, но время показывало, что он прав. В том, что касается лошадей, человек – будь он хоть герцогом, хоть пахарем, – руководствуется чутьем. Если это не дано ему с рождения, тут уж ничего не поделаешь.

– Это верно, – согласилась Клеона.

Как ни была она увлечена разговором с Джеббом, однако выражение нескрываемого изумления на лице хозяина очередного постоялого двора, куда они подъехали, заставило ее вспомнить о приличиях.

«Нужно обязательно сесть в карету перед тем, как мы въедем в Лондон», – сказала она себе и тут же с улыбкой подумала, что вряд ли вдовствующая герцогиня будет встречать ее на пороге дома или, словно простая селянка, подглядывать в щелочку между шторами, чтобы узнать, кто приехал.

Ехали они быстро, и Джебб рассчитывал прибыть к Линк-Хаусу на Беркли-сквер часа в три пополудни. Однако когда они въехали в Бедфорд, оказалось, что из-за недавно прошедших дождей вода в реке поднялась настолько, что проехать по мосту стало невозможно. Пришлось делать крюк в дюжину миль, да еще коренник потерял подкову. Под досадливое ворчание Джебба ничего не оставалось делать, как искать кузнеца, чтобы перековать лошадь. Все это заняло много времени. Кроме того, им пришлось возвращаться обратно на основную дорогу, дабы отыскать постоялый двор, где нужно было в последний раз переменить лошадей.

Клеона вымыла руки, отказалась от жареной баранины и двух жирных голубей, предложенных хозяином, и заказала кусок холодной ветчины и чашку шоколада. Она справилась с едой настолько быстро, насколько позволяла скорость обслуживания, но все равно Джебб хмурился из-за вынужденной задержки.

– Не знаю, что скажет ее светлость, – бормотал он. – Не слушает она оправданий, никогда не слушает. Она ждет нас в три часа, а мы теперь прибудем вечером, после одиннадцати.

На самом же деле после полуночи они еще только подъезжали к лондонскому предместью. Клеона собиралась попросить кучера придержать лошадей, чтобы поменяться местами с лакеем, который скорее всего крепко спал в карете, но это задержало бы их еще больше. К тому же, убеждала она себя, кто будет бодрствовать в такой поздний час? Да и Лондон с козел был виден гораздо лучше, нежели через застекленные окна кареты.

Бледная луна, восходившая на небе, освещала серебристым светом узкие улочки, витрины лавок и серые крыши, простиравшиеся, как показалось Клеоне, до бесконечности. Лондон оказался огромным, гораздо больше, чем она себе его представляла. Ей почудилось разлитое в воздухе возбуждающее начало, убеждающее ее в том, что настоящие приключения еще впереди.

Они миновали Тайберн[3]3
  Место публичной казни в Лондоне, функционировавшее 600 лет, до 1783 г.


[Закрыть] и мчались по молчаливым улицам к Беркли-сквер.

– Да, мисс, – вздохнул Джебб, – опаздываем на девять часов. Одному Богу известно, что на это скажет ее светлость!

– Думаю, что в этот час ее светлость будет спать.

– Очень в этом сомневаюсь, – отозвался Джебб.

Он начал придерживать лошадей, и Клеона заметила впереди дом, освещаемый факелами. Факелы были вставлены в железные чаши ограды по обе стороны от входной двери. Джебб остановил взмыленных лошадей. В тот же миг двери отворились, и на мостовую упала золотистая полоска света. Клеона разглядела с полдюжины лакеев в ливреях. Ахнув, она торопливо поправила шляпку и подобрала юбки, чтобы спуститься вниз.

В это самое мгновение к дому на Беркли-сквер на огромной скорости свернул экипаж. Он остановился так резко, что тянувших его четырех лошадей едва не отбросило в сторону. Правивший ими джентльмен бросил волоки сидевшему рядом груму и ловко спрыгнул на мостовую. Четверо пассажиров в великолепных атласных фраках и панталонах до колен последовали за ним.

Послышалась невнятная речь; с упавшим сердцем Клеона увидела, что они входят в освещенный дверной проем. В состоянии совершенного замешательства она начала спускаться на землю. Величественного и надменного вида слуга с отвращением отвернулся, когда из кареты вывалился полусонный лакей, и с недоверчивым изумлением глядел, как Клеона спускается на землю.

– Позвольте помочь вам, мисс?

– Благодарю вас, я сама справлюсь, – выдавила из себя Клеона.

При виде явного неодобрения, написанного на его лице, она внезапно почувствовала смущение и растерянность и порывисто повернулась к Джеббу.

– Большое вам спасибо за то, что привезли меня, – сказала она. – Я получила огромное удовольствие.

Кучер приподнял шляпу.

– Рад услужить, мисс, – отозвался он.

– Прошу вас сюда, мадам, – высокомерно произнес дворецкий, или мажордом, или кто бы он там ни был, и оробевшая, точно школьница, Клеона последовала за ним. Они вошли в холл. Пятеро джентльменов стояли у самого входа. Когда она появилась, они замолчали и, как один, повернулись к ней. Только теперь она сообразила, хотя могла догадаться и раньше, что все они, как говаривали после охоты сквайры, «под мухой». Джентльмена в синем парчовом фраке сильно пошатывало. Другой, в зеленом атласном, смотрел остекленевшим взглядом, словно не совсем понимая, куда он попал. Третий, тот, что правил экипажем, все еще был в шляпе, лихо сдвинутой набок. Он вышел вперед и обратился к ней:

– Окажите любезность, позвольте познакомиться. По-моему, сегодня вечером у меня не было приема.

Клеона взглянула на него с некоторой нерешительностью. Он был высок, темноволос и хорош собою, пожалуй, красивее человека она еще в жизни не видала. Судя по съехавшей набок шляпе и помятому галстуку, он, должно быть, немало выпил, но при этом владел собою гораздо лучше своих друзей.

– Я – Клеона Ма… Мандевилл, – сказала она, слегка замявшись, когда называла фамилию. – Я приехала навестить ба… бабушку, герцогиню Линкскую.

– Ну конечно! Как же я сразу не догадался! – воскликнул высокий молодой человек. – Вы – та самая богатая мисс Мандевилл! Мы вас ждали, но вы прибыли очень поздно. Я не ошибаюсь, вы действительно путешествовали весьма не обычным образом, рядом с бабушкиным кучером?

Клеона покраснела. В его голосе звучала насмешка; видимо, он испытывал удовольствие от того, что сумел поставить ее в неловкое положение.

Времени на раздумья не было.

– Так путешествовать гораздо интереснее, сэр, – с вызовом ответила она.

Молодой человек рассмеялся. Слегка пошатываясь, он низко поклонился.

– Позвольте представиться, – произнес он. – Ни на что не годный приемный внук вашей бабушки!

Герцог! Клеона не удержалась от удивленного восклицания. Она представляла его бледным и изнеженным, а он оказался сильным, слишком уж широкоплечим, уверенным в себе, невероятно красивым и… пьяным. Сомневаться в этом не приходилось. Приседая в реверансе, она высоко вскинула голову и с осуждением поглядела на него. Он этого явно не заметил.

– Позвольте представить вам моих друзей, – продолжал он. – Сэр Энтони Джевингем. – Щеголь в синем парчовом фраке поклонился и едва не упал. – Лорд Чарльз Ковентри. – Джентльмен в зеленом с усилием попытался изобразить поклон. – Мистер Фредерик Фаррингдон и… – Клеоне показалось, что герцог на мгновение замешкался, – граф Пьер д'Эскур. Джентльмены! Внучка моей бабушки, богатая и очаровательная мисс Мандевилл из Йоркшира!

Герцог вел себя чрезвычайно невежливо, и Клеона это прекрасно понимала. Она сжала зубы. Может, он и герцог, но она не привыкла, чтобы над Ней насмехались. К тому же упоминание о деньгах было во всех отношениях оскорбительным и совершенно излишним.

Она взглянула на последнего человека, которого ей представили. Граф тоже был хорош собой, с черными, влажными глазами южанина и чувственными улыбчивыми губами. Он взял ее руку и поднес к губам.

– Enchante, Ma'm'selle.[4]4
  Я очарован, мадемуазель (фр.).


[Закрыть] Должно быть, вы устали после столь долгого путешествия и задержки, которая случилась en route.[5]5
  В дороге (фр.).


[Закрыть]

Клеона была благодарна ему за понимание и сочувствие.

– Мы задержались из-за того, что в реке поднялась вода и лошадь потеряла подкову, сэр, – ответила она. – Иначе мы бы приехали гораздо раньше.

– Я уверен, что ваша бабушка очень беспокоилась, – с трудом выговаривая слова, заявил герцог. – Джентльмены, идемте, вам пора на покой. Я должен позаботиться о своей Гостье.

Джентльмены послушно пробормотали слова прощания и нетвердой походкой направились к выходу; на улице Их уже ждал экипаж, чтобы развести по домам. После того, как лакей закрыл двери, герцог сказал Клеоне неожиданно трезвым голосом:

– Подозреваю, что, несмотря на поздний час, герцогиня ждет вас.

– Ее светлость в Голубой гостиной, – почтительно заметил мажордом.