Текст книги "Испанские грезы"

Глава 2

Затем все произошло так быстро, что Вильде казалось, что все это снится.

Гермиона допила чай с таким выражением, словно он ей был не по вкусу.

– А теперь поторопись. Я хочу вернуться туда, где я остановилась, до наступления темноты. Завтра очень рано утром мы уезжаем в Лондон.

– Ты хочешь сказать, что берешь меня с собой?

– Разумеется! Какой смысл тебе здесь задерживаться? – отвечала Гермиона. – Я остановилась у очень пожилой родственницы Артура. Она почти слепая. Ей я скажу, что ты моя сестра, но после этого ты станешь гувернанткой Мирабеллы, которую я беру с собой в Лондон.

По тому, как она это сказала, стало ясно, что сестра уже все распланировала до своего приезда. Вильда знала, Гермиона настолько решительна, что, каковы бы ни были ее собственные настроения, она в конце концов все равно бы уступила требованиям старшей сестры.

Вильда вдруг почувствовала себя беспомощной, как будто она вступала в новый незнакомый ей мир.

– Что мне взять с собой? – спросила она.

– Ничего! – категорически отрезала Гермиона. – Все необходимое ты найдешь в Лондоне, включая ночные рубашки и уже ненужное мне белье. Я уверена, моя горничная позаботилась даже о головной щетке.

Она почувствовала, что Вильда собирается что-то у нее спросить, и прежде чем та раскрыла рот, Гермиона продолжила:

– Моя горничная единственная, кто будет знать, кто ты такая на самом деле и почему ты едешь со мной. Она служит у меня с тех пор, как я вышла замуж, и обожает меня, поэтому я доверяю ей, как никому другому!

Она произнесла последние слова с особой выразительностью, и Вильда поняла, что это было нечто вроде предостережения.

Озадаченная, не в состоянии о чем-то определенно думать, она поднялась наверх и надела свое самое лучшее платье и накидку. Это были дорогие вещи, которые она купила еще при жизни отца.

Когда она спустилась вниз, ей показалось, что Гермиона взглянула на нее пренебрежительно.

Но она ничего не сказала, кроме того, что им следует поторопиться, потому что лошади застоялись.

– Не то чтобы это им повредило, – прибавила она, – принимая во внимание, как нечасто им выпадает возможность потрудиться.

– Я сразу поняла, что они твои, потому что ни у кого здесь нет такого элегантного выезда.

– Если ты это называешь элегантным выездом, подожди, пока ты увидишь мою конюшню. Когда я катаюсь в парке, все смотрят не только на меня, но и на моих лошадей, мой экипаж и моих слуг.

«Она хвастается, – подумала Вильда, – как она это делала дома, всегда настаивая, что у нее все было лучше, чем у других».

– Я очень хочу все это увидеть, – сказала Вильда.

– Ну хватит разговаривать, пора отправляться! – резко сказала Гермиона. – У меня в Лондоне бездна дел до отъезда, и чем скорее ты освоишься и расположишь к себе Мирабеллу, тем лучше!

Гермиона едва оставила сестре время сказать слугам, что она уезжает, и поручить старому Эбби ухаживать за лошадьми, и они тронулись в путь.

Оглянувшись на дом, Вильда испытала неприятное чувство, что она совершает ошибку, уезжая, и ей было бы гораздо лучше остаться.

В то же время она не могла не чувствовать приятного возбуждения при мысли о путешествии, даже в таких необычных обстоятельствах. «Я уверена, ты бы этого желал, папа», – сказала она про себя.

Ей почти казалось, что она слышит его голос. Как будто он рассказывает ей о красотах Мадрида и великолепии королевского дворца, который она сможет теперь увидеть собственными глазами.

Когда после долгой поездки они приехали туда, где остановилась Гермиона, Вильда с удивлением обнаружила, что пожилой родственницей покойного графа оказалась вдовствующая герцогиня Уантанская. Дом был огромный, намного больше, чем те, которые Вильде случалось видеть раньше.

Вдовствующая герцогиня приняла ее очень любезно.

– Так вы сестра Гермионы, – сказала она. – Такая же красивая, как и она?

– К сожалению, нет, мэм, – отвечала Вильда. – Если она выглядит как настоящая английская роза, я – обыкновенная маргаритка, которую никто не замечает.

Герцогиня усмехнулась.

– Я подозреваю, что вы слишком скромны. Если я не могу пользоваться моими глазами, с ушами у меня все в порядке. Поэтому я скажу вам одно, милочка, у вас очень красивый голос.

– Вы очень добры, – отвечала Вильда, – потому что в таком случае я похожа на мою мать. Все, что она говорила, звучало, как музыка. А пела она, выражаясь языком моего отца, как жаворонок.

Вдовствующая герцогиня засмеялась, и Вильде показалось, что она собирается сказать что-то о ее матери, но в этот момент в комнату вошла Гермиона и сказала в своей обычной резкой манере:

– Я надеюсь, кузина Луиза, моя сестра вам не наскучила. Боюсь, что она так долго жила в деревне, что может говорить только о птицах и кроликах.

Зная Гермиону, Вильда поняла, что это была с ее стороны не преднамеренная грубость, но предупреждение не распускать язык.

Она только не могла понять, почему ей нельзя было говорить о своей семье? Возможно, Гермиона, оказавшись после замужества в ином мире по сравнению с тем, в каком она родилась, придумала себе какое-то фантастическое происхождение.

Это ее подозрение подтвердилось, когда они собрались ложиться спать, поужинав в одиночестве, поскольку вдовствующая герцогиня рано уходила к себе.

– Ты уже вряд ли встретишь других родных Артура в качестве моей сестры, – сказала Гермиона, – но если такое случится, я не желала бы, чтобы ты говорила о нашем доме или о папе с мамой.

– А почему? – напрямик спросила Вильда.

Последовала маленькая пауза, пока Гермиона подбирала слова. Наконец она сказала:

– Если тебе необходима правда, я не хочу, чтобы люди знали, что я такого скромного происхождения.

Вильда засмеялась.

– Ты хочешь сказать, что ты сочинила романтическую историю, в которой ты принцесса, а наш дом дворец.

На мгновение Гермиона слегка смутилась, но потом она тоже рассмеялась.

– Ты права, – сказала она. – Я немного разукрасила нашу семейную историю, но имей в виду, Вильда, что отныне я намерена жить во дворцах.

– Поэтому ты и хочешь выйти замуж за маркиза?

– Конечно, это делает его еще более привлекательным, чем он есть на самом деле, – признала Гермиона. – Элтсли Корт был великолепен, и хотя он мне больше не принадлежит, я желаю, чтобы любой другой мой дом был таким же большим и роскошным.

Разговаривая, они вошли в спальню Гермионы, где она остановилась перед большим зеркалом.

В вечернем туалете, с колье из бриллиантов и бирюзы на шее, Гермиона выглядела такой прекрасной, что Вильда была уверена, она получит все, чего только пожелает, и даже еще больше.

Но только она собралась сказать об этом сестре, как Гермиона заговорила первой:

– Взгляни на меня! Найдется ли мужчина, не желающий увидеть такую красивую жену у себя за столом? Жену, которая к тому же и миллионерша? Я богата! – вскрикнула она в восторге. – Колоссально богата! Я могу купить себе все, что пожелаю, не прибегая к щедрости какого-то мужчины.

– Я уверена, что этого тебе никогда не придется делать, – заметила Вильда.

Подумав немного, Гермиона сказала:

– Артур был щедр, когда это его устраивало, но в остальных случаях, я бы сказала, он был очень скуп. – Помолчав, она продолжила: – На Рождество перед его смертью я попросила у него шиншилловую пелерину и двойную нитку жемчуга.

– Это довольно-таки много! – пробормотала Вильда.

– Он отказался купить мне пелерину, – продолжала Гермиона, словно не услышав ее слов, – на том основании, что моя горностаевая была мне очень к лицу и я носила ее только два года. Теперь я могу купить себе любую шиншиллу, какую захочу, – воскликнула она, отвернувшись от зеркала, – и я могу добиться того, что во всей Англии не найдется женщины, одетой лучше меня.

Гермиона все еще говорила о том, что она сможет купить себе, когда Вильда поцеловала ее на прощание и ушла к себе в комнату.

Только когда она осталась одна, ей подумалось, что сестра ни разу не высказала намерения потратить деньги на что-то еще, кроме себя.

Она стала размышлять, хотя это и было не по-сестрински, что если бы ее мать унаследовала такое состояние, это было бы благо для сотен людей.

Когда кто-нибудь в деревне или по соседству был болен, леди Алчестер всегда их посещала. Она приносила им травяные настои собственного приготовления, а если это были бедняки, то и питательный бульон и другую еду, которая могла вызвать у больного аппетит.

Вильда помнила, как отец, при всем своем добродушии, говорил ее матери, что она готова отдать свое последнее платье, так же как и его рубашку, когда нищие стучались к ним в двери.

– Но мне их так жаль, дорогой, – объясняла леди Алчестер. – Те, которые приходили сегодня, рассказывали мне, что они уже две недели идут пешком в Вустер к своим родителям, и их дети очень устали. Я уверена, что они уже много дней не видели приличной еды.

Эта самая семья, ночевавшая у них в амбаре, исчезла на рассвете на следующее утро, прихватив с собой двух куриц и столько яиц, сколько могли унести.

Когда об этом сообщили, леди Алчестер сказала только:

– Бедняги! Во всяком случае, на пару дней им хватит, они не будут голодать.

Вильда помнила, что ее мать поддерживала отношения со всеми дальними родственниками, которые чувствовали себя заброшенными, потому что их было невозможно часто навещать из-за дальности расстояния.

До того как Вильде исполнилось шестнадцать лет, ее отец старался действовать в таком же духе, потому что знал, что этого желала бы его жена. А потом он вручил дочери пачку адресованных ему писем и сказал:

– Ты ответь на них, голубушка, мне они что-то наскучили.

Вильда сочувствовала ему, поскольку в большинстве этих писем содержались просьбы о деньгах. Иногда они были от местных благотворительных организаций, а в других просили в долг, и долги эти, конечно же, никогда не возвращали.

Ее отец делал все возможное для людей, которые, как он признавал, находились в худшем положении, чем он, но и сам он был не очень богат.

«Я уверена, Гермиона станет помогать другим теперь, когда она стала так богата», – подумала Вильда, засыпая. Но ей вдруг пришло на ум, что единственная, кому богатство сестры не сулило никаких благ, была она сама.

На следующее утро они уезжали в Лондон, но перед отъездом Вильда зашла попрощаться в спальню вдовствующей герцогини, которая, будучи слишком старой и нездоровой, вставала поздно.

– Я была рада видеть вас, – сказала герцогиня, – и я надеюсь, что вы побываете у меня снова.

Вильда удивилась и невольно спросила:

– Вы действительно этого желаете, мэм?

– Вполне искренне, – отвечала герцогиня, – и моя горничная говорит мне, что вы очаровательны, очаровательнее, на ее взгляд, по крайней мере, чем ваша сестра.

– Какой вздор! – засмеялась Вильда. – Я уверена, что Гермиона – самая красивая женщина во всей Англии. В газетах ее называют «Прекрасной графиней».

– А я довольствуюсь вашим прекрасным голосом, милочка, – сказала вдовствующая герцогиня. – Так что приезжайте навестить меня еще. Я буду очень разочарована, если вы не нанесете мне визит.

Повинуясь какому-то импульсу, Валида наклонилась и поцеловала вдовствующую герцогиню в щеку.

– Благодарю вас, – сказала она. – Я очень тронута тем, что вы мне сказали, и я с удовольствием приеду еще.

Гермиона заимствовала экипаж, в котором она приезжала домой, у герцогини, чтобы дать отдохнуть своим лошадям перед отъездом в Лондон.

По дороге, сидя уже в своем собственном экипаже, она сказала:

– Удобно было остановиться у старухи. Но все же надеюсь, где бы мне ни случилось остановиться в следующий раз, это не будет такое скучное место.

– Мне там показалось очень интересно, – сказала Вильда.

– Разве только по сравнению со смертельной тоской у тебя дома, – грубо отозвалась Гермиона. – Если бы мне пришлось там долго прожить, я бы выглядела, как редька в грядке, и так же себя чувствовала.

Вильда постаралась не обижаться, когда так поносили ее дом, и сменила тему, спросив Гермиону, что она собиралась купить.

– Я бы купила большой и красивый дом недалеко от Лондона, – задумчиво сказала Гермиона, – где я могла бы устраивать грандиозные приемы. Я думаю, найдется множество обедневших аристократов, готовых продать родовые усадьбы тому, кто даст за них больше.

– Это звучит заманчиво, – заметила Вильда.

– Но если я выйду за кого-нибудь, у кого уже есть большой дом, ничего покупать не понадобится. А если я выйду за маркиза, как я намереваюсь, я стану проводить большую часть времени за границей.

– А ты уверена теперь, когда ты так богата, что хочешь за него выйти? – спросила Вильда.

– Он кажется мне очень привлекательным, – отвечала Гермиона, – и как я тебе уже говорила, более важной персоны у меня нет на примете, если только я не выйду за члена королевской семьи, а это, я полагаю, невозможно.

– Я всегда считала, что особы королевской крови сочетаются браком только с равными себе, – заметила Вильда, – и королева придерживается этого принципа.

Гермиона вздохнула, словно сожалея, что она не сможет стать принцессой.

– Конечно, я желала бы стать герцогиней, – сказала она, – но сейчас есть только один неженатый герцог, при этом он такой старый и противный, что я и подумать не могу о браке с ним.

– Я уверена, он бы охотно на тебе женился, – сказала Вильда.

– Этого желают многие, – самодовольно заметила Гермиона. – Но я решила, что я лучше стану маркизой де Силваль, чем кем-нибудь еще. И поэтому, моя дорогая Вильда, мы и едем в Испанию.

Как Вильда и ожидала, дом Гермионы в Лондоне был большим, превосходно меблированным. Располагался он в модном привилегированном районе Лондона на Парк-Лейн.

Окна выходили в Гайд-парк, и когда Вильда увидела деревья со слегка колеблющимися на ветру ветвями, ей на мгновение показалось, что она дома, в родном лесу.

Девушка снова подумала, не делает ли она ошибку, соглашаясь ехать с Гермионой?

Как только они приехали, Гермиона совершенно изменила тон в разговорах с Вильдой.

Обращаясь к дворецкому, она сказала:

– Это мисс Уорд, новая гувернантка леди Мирабеллы. Проследите, чтобы кто-то проводил ее наверх.

– Слушаюсь, миледи, – отвечал дворецкий и тут же препоручил ее молодому лакею в нарядной ливрее.

Вильда пошла за ним наверх, оставив Гермиону внизу в холле.

У нее было такое чувство, что между ней и сестрой выросла стена, и она снова теперь одинока, даже в большей степени, чем она чувствовала себя дома.

Экономка, в шуршащем черном шелковом платье, представилась как миссис Уинтертон и повела ее в просторные детские комнаты, расположенные на третьем этаже.

Вильда вошла в комнату и увидела коня-качалку, большой кукольный дом и сетку с медными уголками перед камином. Ей показалось, что вернулись времена ее детства.

Молоденькая служанка встала, когда они вошли, и маленькая девочка, вычурно одетая в отделанное оборками платье, подбежала к экономке с куклой в руках.

– Посмотрите, миссис Винти, – только так она могла произнести «Уинтертон» – у бедной маленькой Эммы разбилось личико!

– Я вижу, миледи, – сказала экономка, глядя на куклу. – Но не беспокойтесь, мы найдем кого-нибудь, кто отвезет ее в больницу для кукол, и ей там сделают новую головку.

– А мне вы не сделали новую голову, когда я поцарапала лицо.

Только сейчас она заметила, что экономка была не одна, и вопросительно взглянула на Вильду.

– Это мисс Уорд, миледи, – сказала миссис Уинтертон, – она займет место бедной мисс Грейм. А теперь поздоровайтесь и скажите, что вы рады ее видеть.

Вильда не стала этого дожидаться, нагнувшись, так что ее лицо оказалось на одном уровне с лицом девочки, она сказала:

– Расскажи мне об Эмме, твоей кукле. У меня была очень похожая, когда я была в твоем возрасте, но ее звали Блошка.

– Какое смешное имя! – засмеялась Мирабелла.

– Я давала все моим куклам смешные имена.

– Я покажу вам моих кукол, – сказала Мирабелла.

Взяв Вильду за руку, она повела ее туда, где рядом с кукольным домом сидели на полке больше дюжины кукол, каждая изысканно одетая и с настоящими волосами.

К тому времени, как Вильда всех их осмотрела, экономка незаметно удалилась из детской.

– Ты покажешь мне, где мне спать? – спросила Вильда. – Это только на одну ночь, так как завтра мы едем в Испанию.

– Так сказала мама, – отвечала Мирабелла. – Но я не хочу ехать в Испанию. Бетти говорила, что они там дерутся с быками, а пища там вся масленая.

Вильда догадалась, что Бетти – это горничная при детской.

– Я не хочу видеть бой быков, но я уверена, что Испания очень красива и будет интересно посмотреть, как они танцуют там с кастаньетами.

Ей пришлось объяснить девочке, что такое кастаньеты, и когда она закончила, Мирабелла уже желала увидеть Испанию и говорила об этом все время, пока Вильда укладывала ее спать.

– Твоя мама приходит наверх пожелать тебе спокойной ночи? – спросила Вильда. – Или ты спускаешься вниз?

– Иногда спускаюсь, – отвечала Мирабелла, – но только тогда, когда внизу не бывает много людей.

Вильда молчала, и девочка продолжала:

– Бетти говорит, что все джентльмены любят маму, потому что она такая красивая. Они целуют меня, и их усы щекочут мне щеки.

– Согласна, это не очень приятно, – засмеялась Вильда. – Но я надеюсь, что сегодня твоя мама поднимется наверх проститься с тобой перед сном.

Мирабелла пожала плечами, без слов давая понять, что такое маловероятно.

– Спокойной ночи, дорогая, – сказала Вильда ласково. – Завтра я расскажу тебе много других историй об Испании, чтобы ты знала о ней побольше, прежде чем мы туда приедем.

– Мне бы хотелось послушать, – сказала Мирабелла. – Вы знаете много-много историй?

– Очень много, – отвечала Вильда.

Она вспоминала истории, которые ей рассказывали отец и мать, и думала, как приспособить их к пониманию этой маленькой, но очень смышленой девочки.

– Это будет интересно, – сказала Мирабелла. – Я рада, что вы приехали ко мне. Мисс Грейм не знала никаких историй и только читала их из книжки. Так что это не были настоящие истории, а уроки.

Вильда еще раз поцеловала ее.

– Мои истории все настоящие, – сказала она, – и когда мы приедем в Испанию, ты сама увидишь, правда это или нет.

– Если это неправда, вы получите плохие отметки, – засмеялась Мирабелла.

Потушив свет и закрыв дверь, Вильда подумала, что ее новая подопечная очень милая девочка.

В то же время ей показалось, что было ошибкой оставлять ребенка надолго с прислугой и с гувернанткой, которая не производила впечатления очень опытной и умелой.

Ребенку явно не хватало того, что сама Вильда получала в изобилии в детстве, – материнской и отцовской любви. Но она понимала, что Гермионе нельзя этого сказать.

Размышляя о сестре, Вильда подумала, будет ли у нее случай увидеть ее сегодня вечером?

Когда Бетти, которая, как поняла Вильда, была ей помощницей в детской, вошла задернуть шторы, Вильда не удержалась и спросила, ужинает ли ее милость дома.

– О да, мисс! – отвечала Бетти. – У нее сегодня один из ее «особых джентльменов» в гостях.

У Вильды был, наверно, удивленный вид, потому что Бетти сочла нужным объяснить:

– Так мы называем джентльменов, которые часто здесь бывают. Их вообще-то много, но один или два, так сказать, любимцы ее милости.

Вильда почувствовала, что делает ошибку, обсуждая с горничной ее хозяйку, но Бетти продолжала болтать:

– Вы бы видели хозяйку, когда она спустилась к ужину. Ну, просто красавица! Она была в бледно-зеленом платье с блестками и с изумрудами на шее.

– Это, наверно, выглядело… великолепно! – Вильда затруднилась с ответом.

– Я думаю, что ее милость и джентльмен, который с ней ужинает, поедут на бал, – продолжала с увлечением Бетти. – Так думает камеристка ее милости, потому что ее милость надела изумрудную тиару.

Вильде стало интересно, как бы она себя чувствовала, если бы сестра когда-нибудь предложила взять ее с собой на бал.

Мама часто говорила на эту тему после замужества Гермионы.

– Как удачно получилось, что Гермиона провела сезон в Лондоне и встретила своего будущего мужа через неделю после приезда. – Леди Алчестер удовлетворенно вздохнула и добавила: – Через несколько лет это должно случиться и с тобой.

– Это звучит очень заманчиво, мама, – отвечала Вильда, – хотя мне не хотелось бы покидать тебя и папу и наших замечательных лошадей.

– Я надеюсь, что когда-нибудь, – продолжала леди Алчестер, – у тебя будет свой дом, как сейчас у Гермионы, и твой муж позаботится о том, чтобы у тебя были отличные лошади.

Леди Алчестер часто вспоминала о приглашении, изменившем жизнь ее старшей дочери, хотя и сожалела, что так редко ее видит.

– Почему Гермиона никогда к нам не приезжает, мама? – спросила однажды Вильда, прежде чем поняла, что этот вопрос причиняет матери боль, отражавшуюся в ее прекрасных глазах.

– Я полагаю, милочка, у нее есть серьезные причины не оставлять своего мужа одного, – отвечала леди Алчестер, – и по сравнению с миром роскоши, в котором она теперь живет, у нас ей должно казаться скучно.

Вильда дала себе клятву, что если когда-нибудь выйдет замуж, она никогда не допустит, чтобы ее родители чувствовали себя покинутыми, как бы она ни любила своего мужа.

– Ясно одно, – сказала себе решительно Вильда, когда легла в комнате, примыкавшей к детской, – здесь или в Мадриде мне нельзя забывать, что я всего лишь гувернантка Мирабеллы.

Потушив свет, она подумала, что ее не так обижало положение гувернантки, принятое ею, чтобы оказать услугу Гермионе, как то, что ее сестра вовсе не любила ее.

Она приняла ее в свою жизнь только для своей собственной цели – выйти замуж за маркиза де Силваля.

Следующий день прошел в суете, начиная с того момента, когда Бетти разбудила ее утром, и до того, когда она заснула под стук колес.

С помощью Бетти и миссис Уинтертон она и Мирабелла оделись, позавтракали и ровно в девять часов уже были внизу.

Экипаж с огромным количеством багажа отъехал в сопровождении курьера, который должен был сопровождать их в Испанию, и камеристки Гермионы мисс Джоунз.

Камеристка была единственной, кому, по словам Гермионы, она могла доверять и кто знал, что Вильда ее сестра.

Вильда встретила мисс Джоунз в холле, она показалась ей некрасивой и несколько неприятной, но преисполненной сознания собственной важности как доверенное лицо своей хозяйки.

Камеристка со снисходительным видом простилась с миссис Уинтертон, которая представила ее Вильде.

– Это мисс Уорд, которая заменила мисс Грейм при маленькой леди, – сказала миссис Уинтертон.

Мисс Джоунз слегка наклонила голову.

– Я надеюсь, вам будет хорошо с нами… мисс Уорд.

Она сделала заметную паузу, перед тем как произнести эту фамилию.

– Я уверена, что так и будет, – сказала Вильда, – с нетерпением жду, когда я увижу Испанию.

– Мне эти заграницы не по вкусу, – фыркнула мисс Джоунз.

Не добавив больше ни слова, она вышла и уселась в экипаж, доверху заполненный чемоданами.

Вильда догадалась, что сопровождавший ее мужчина был их курьер, но спросить его имя она не успела, так как в этот момент по лестнице спускалось прекрасное видение.

Поверх дорожного платья из темно-синего шелка на Гермионе была невероятно элегантная накидка, отделанная соболем, а шляпа была украшена цветами и бархатными лентами.

Когда Гермиона спустилась в холл, миссис Уинтертон сделала реверанс, а лакеи поклонились.

– Доброе утро, Мирабелла, – сказала Гермиона подбежавшей к ней дочери. – Я надеюсь, ты будешь хорошо себя вести во время этого долгого путешествия.

– Я буду хорошо себя вести, потому что мисс Уорд обещала мне всю дорогу рассказывать истории об Испании, – отвечала Мирабелла.

На мгновение взгляды сестер встретились. Потом Гермиона отвернулась и сказала в своей обычной резкой манере:

– Пошли. Чего мы ждем? Было бы очень неприятно опоздать на поезд!

Она выплыла в парадную дверь, как каравелла на всех парусах, и уселась во второй экипаж.

Вильда, зная, что это от нее ожидается, взяв за руку Мирабеллу, последовала за ней.

– До свидания, миссис Уинтертон, – сказала она негромко.

– До свидания, мисс Уорд. Желаю вам хорошо провести время, и благополучного вам путешествия.

– Я уверена, что так все и будет, – улыбнулась Вильда.

Лакей помог Мирабелле сесть в карету рядом с матерью, в то время как Вильда села напротив них, спиной к лошадям.

Экипажи тронулись, и Мирабелла махала оставшимся, пока они не скрылись из виду.

Откинувшись на подушки, она сказала:

– Я хотела взять с собой всех моих кукол, но мисс Уорд говорит, что ты купишь мне новые испанские в Мадриде.

– Я думаю, это будет возможно, – ответила Гермиона, – и я знаю, что ты там встретишься с детьми, которые поделятся с тобой своими игрушками.

– Я хочу свои куклы! – надулась Мирабелла.

– Я уложила две, – быстро сказала Вильда, – так, чтобы им было удобно путешествовать. Пусть они отдохнут в дороге.

– Разумеется, она может подождать, пока мы не приедем в Мадрид! – сердито сказала Гермиона. – Ради бога, Вильда, не балуй ребенка! Она должна слушаться и не надоедать. Чего я больше всего терпеть не могу, так это надоедливых детей!

Гермиона говорила так сурово, что Вильда взглянула на нее с удивлением. Но Мирабелла отнеслась к этому, как к чему-то вполне естественному, и только пересела рядом с Вильдой.

– Расскажите мне сейчас историю, мисс Уорд, – сказала она просительным тоном.

– Я думаю, лучше подождать, пока мы не сядем в поезд, – отвечала Вильда. – Там у нас будет много времени и для историй, и для игры в догадки, в которую я играла, когда была маленькая.

– А что это за игра? – спросила заинтригованная Мирабелла.

– Мои папа и мама научили нас с сестрой играть в эту игру, – объяснила Вильда. – Когда мы ездили по округе, мы видели много разных людей и старались угадать, чем они занимаются. Если они выглядели как-то странно и необычно, мама рассказывала нам о них истории.

Вильда взглянула на Гермиону, не помнит ли та, как им нравилась эта игра.

Когда они стали постарше, отец или мать побуждали их объяснять, почему они думают, что тот или иной человек кузнец, фермер, охотник или браконьер. А потом надо было придумать историю их жизни.

Для Вильды это было так увлекательно, что она не могла поверить, будто Гермиона забыла эту игру и не старалась таким же образом развивать воображение своего ребенка.

Но Гермиона только посмотрела в окно и сказала:

– Мы уже подъезжаем к вокзалу. Сейчас нет времени для игр, и не забудь, Мирабелла, делать реверансы моим друзьям, которые приедут нас проводить, будь с ними вежлива.

В твердости ее тона было что-то, давшее Вильде понять, что сестра не намерена вспоминать прошлое или сентиментальничать по этому поводу.

Вильда окончательно поняла теперь то, чего не понимала раньше: она потеряла сестру.

Гермиона очень изменилась после замужества.

Испытывая легкую боль от потери чего-то очень дорогого для себя, Вильда почувствовала, как Мирабелла вложила свою маленькую ручку в ее руку.

И тут пришло озарение, если она потеряла Гермиону, то обрела Мирабеллу, и маленькая племянница уже завладела ее сердцем.